Cupio

      Я лежу, подоткнув одеяло под самую шею, и пялюсь в потолок. На нём, кажется, скоро образуется трещина. Квартире нужен ремонт.       Мне нужно успокоительное.       Ладони потеют, а часы подталкивают меня к полуночи и к субботе. Вдобавок, сегодня чёртово полнолуние, и в комнате неприятно светло. Я отворачиваюсь. Прячусь под одеяло. Изучаю свои руки под лучами блёклого света. Раз десять вздыхаю. Даже встаю и задёргиваю шторы, но эта сволочь всё равно просачивается сквозь щель и светит мне прямо в глаз.       Персифаль садится в кровати, без особого интереса наблюдая за моими мучениями.       — Тебе тоже не спится в такие дни?       — Да. Сучий лунный цикл, — я кладу ладони себе на лицо.       — А теперь вспомни, что у меня дома в небе три спутника.       — Ужа-асный мир. Не возвращайся туда.       Персифаль тихо смеётся, после сразу зевая во всю пасть. Демонстрирует каждый свой треклятый зуб, пускай и не так явно, как когда полностью открывает рот. Я же не хочу никому признаваться, что в моих словах была доля правды. Только паршивые шуточки.       Он ложится обратно, плюхнувшись так, что далеко не новая кровать страдальчески скрипит.       Ворочаюсь. Перекидываю подушку на другую сторону. Укрываюсь и стягиваю одеяло обратно. Закидываю ногу твари на живот. Не помогает. Волнуюсь.       — Перестань ёрзать, ну!       — Не к одному тебе сон не идёт.       — Нервничаешь?       — А ты?       — Немного.       — Только не забудь, что встречу его я, а ты будешь ждать здесь, пока мы…       — Я помню!       Ну и прекрасно. Я отворачиваюсь, но тут уже он подползает сзади и пихает свою голову куда-то поверх моей. Жаркий и щекотный. Надо уснуть.       — Параноик Бен. Давай что-то поделаем?       — Ты в своём уме? Мы так завтра не встанем.       — Какой смысл лежать и беситься, если можно перенаправить энергию в другое русло и скоротать время? А там и спать захочется.       Вздыхаю:       — Что предлагаешь?       Он вскакивает с кровати, размышляя и окидывая взглядом комнату.       — Была у меня одна мысль…       Уже от одного его тона мне становится дурно.       Час ночи. Окно открыто настежь, и в комнату помимо лунных лучей залетают редкие снежинки. Свет выключен. Мы с Персифалем сидим по разные концы кровати, укрывшись одеялом. Между нами доска с монополией. Уж не знаю, в каком шкафу он её откопал, но мне идея понравилась.       Отчасти потому, что я снова выигрываю.       — Да какого дьявола?!       — Ты не думаешь, когда ходишь. Тут важна тактика, Перс.       — О нет, не смей сокращать моё имя!       — Ой, — я поднимаю на него неловкий взгляд. — Не знаю, как так получилось.       — Тупо! Тупой ты, тупая игра.       Мне в лицо летят бумажки с изображением валюты. Очередная победа.       Два часа ночи. Мы лежим на полу и пытаемся представить, как выглядит Матвей. Персифаль считает, что это будет мужчина, похожий на профессора. Со смешными усами и в круглых очках. Склонен с ним согласиться. Наверняка ещё и в халатике, приросшем к его повседневному наряду.       Два тридцать. Пялимся в окно и угадываем созвездия. Снег закончился, погода теперь на удивление ясная. А луна восхитительно вырвиглазная. В мире тварей совсем другие зодиакальные знаки. И другие звёзды.       — Вот так и расположена, если смотреть с той стороны, — сильнее опирается на раму, указывая рукой в небо. — Восемнадцатая интегвальта. Намного левее Птелиграль и Секунда.       Я засматриваюсь на его жестикуляцию и движения.       Три часа ночи. Внезапно страстно целуемся. Просто какое-то неожиданное рвение с обеих сторон. Персифаль садится на подоконник, вжимаясь спиной в стекло, и мне приходится тянуться к нему, встав на носочки. Всё равно не достаю, поэтому он резко поднимает меня в воздух, словно я не тяжелее котёнка, и притягивает к себе. Успеваю поцарапать язык об его зубы.       После ещё немного разговариваем о ночных кошмарах, вспоминая самые интересные детали. Сейчас не страшно.       В три двадцать наконец-то ложимся спать. Режим официально испорчен.       Просыпаюсь от звонка будильника. Поставил его с вечера, и даже дважды, чтобы точно не проспать. Тут же открываю глаза, почти ощущая тяжесть мешков под ними. Вскакиваю, оценив своё состояние как максимально бодрое. С раскалывающейся головой, но это мелочи.       Персифаля же, похоже, назойливая мелодия ничуть не смущает, и он продолжает преспокойно спать. Хищные твари, прекрасно всё слышат – ага, да. Так я и поверил.       Не остаётся ничего кроме как растолкать его. В ответ получаю только недовольное шипение, но считаю, что этого достаточно, поэтому оставляю его приходить в себя и встречать новый день. Сам пока залетаю в душ. Пока моюсь, пока бреюсь, пока чищу зубы, тщательно продумываю то, что я скажу, и как буду себя вести. Вот смеху-то будет, если Матвей в итоге даже не получил моё письмо, а я тут напрасно с ума схожу от волнения. Смотрю на своё отражение. Бенджамин из мира зазеркалья выглядит крайне несчастным.       — Я справлюсь, — глубоко вдыхаю и улыбаюсь самому себе.       Не верю этой улыбке ни капли.       Вскоре покидаю ванную и отправляю туда Персифаля. Его такая перспектива раздражает, и в целом он, кажется, не в духе. Времени слушать его шипение и разбираться в этом нет. Сейчас немного привожу в порядок гостиную, где буду принимать гостя. Всё делаю наспех. Пылесошу ковёр, взбиваю подушки. Ради приличия ставлю на столик незамысловатые угощения. Ещё несколько раз ухожу к раковине, чтобы помыть раз за разом потеющие руки.       Ближе к десяти сажусь на кровати ровно и начинаю ждать. Нервно играюсь с телефоном, снимая чехол и надевая обратно. Персифаль садится рядом, свесив руки между коленями. Громко вздыхаю, и он похлопывает меня по плечу. Назначенное время незаметно наступает.       Тишина.       — Не придёт…       — Придёт, — напряжённо горбится.       — Зачем он вообще нам сдался, боги… Почему я на это согласился…       Он не отвечает, но аккуратно обвивает хвостом мою талию. Становится спокойнее. По крайней мере, не я один буду в этом участвовать. В чём хотя бы? Какова цель визита Матвея? Мы обязаны разузнать об этом в первую очередь.       Проходит ещё десять минут. Ладони потеют снова.       — Знаешь, о чём я недавно задумался? Касаемо нас с тобой.       В домофон раздаётся звонок, и я вскакиваю, больно запнувшись об собственный мизинец на ноге. Абсолютно не обращаю на это внимания. Кладу руку Персифалю на плечо.       — Потом расскажешь, хорошо?       Кивает, взволновано прижав уши к щекам. Я убегаю в прихожую. Вытираю дрожащие руки об одежду. Делаю глубокий вдох. Откашлявшись, поднимаю трубку. Человек на той стороне линии начинает говорить, даже не дождавшись моего приветствия.       — Здравствуйте, мистер Фэйн. Это Матвей Стешиц. Я вас не разбудил? Надеюсь, вы помните, что назначили мне сегодня встречу? Я жду у подъезда.       Всё тот же голос, что когда-то наврал мне про посылку. Кажется, я его никогда не забуду.       — Да. Здравствуйте, да. Конечно, я помню. Сейчас впущу вас.       Я нажимаю нужную кнопку и провожу ладонью по лицу, задерживаясь на губах. Что сейчас будет…       Надеюсь, он действительно пришёл с хорошими намерениями. А ещё не местный, судя по фамилии. Славянин? Акцента у него уж точно не было.       Громкий стук заставляет меня дёрнуться. Забыл предварительно открыть ему. Может оно и к лучшему. Тут же распахиваю входную дверь, не удосужившись для начала посмотреть в глазок.       Лицом к лицу сталкиваюсь с доброжелателем.       Матвей приветственно приподнимает смешную шляпу и тепло улыбается мне. Просто молча таращусь на него и отхожу в сторону, пропуская в квартиру. Заходит осторожно, первым делом вытерев ботинки об специальный коврик. Ростом несколько ниже меня. Хлопаю себя по лбу, вспомнив о вежливости.       — Давайте сюда вашу верхнюю одежду. А ещё снимите, пожалуйста, обувь. Мы ходим в ней по дому только летом.       — Спасибо, вы весьма гостеприимны.       Он вручает мне свои шляпу и пальто, оставаясь в опрятной рубашке и тёплой зелёной безрукавке. Разувается. Первое впечатление? Старый. О-о-очень старый. Не меньше семидесяти лет. Весь седой и тощий. Без очков и без бороды. Прости Господи, без халата.       Киваю, чтобы шёл за мной. Первым делом заворачиваю в сторону ванной.       — Можете помыть тут руки.       Он делает это крайне тщательно – как человек, привыкший работать в условиях лаборатории или операционной.       — Какое взять? — с сомнением рассматривает ряд полотенец.       — Вот, — протягиваю ему гостевое. Так же скрупулёзно вытирается. — Пройдёмте в гостиную?       — Да, с удовольствием.       Веду его в нужную комнату и приглашаю сесть на диван. Осматривается, скромно устроившись на краю. Руки сцепляет в замок и складывает на коленях.       — У вас здесь комната маленькая, но уютно. Любите читать? — кивает на книжные шкафы позади меня.       — Ой, не то чтобы, — усаживаюсь напротив. — Это, в основном, книги моих родителей.       — Верно, — снова улыбается. — Нечего загружать мозг лишней информацией.       Киваю. Не знаю, что ему отвечать. Мне очень не по себе.       — Я могу угоститься? — рассматривает закуски, которые я ранее оставил на столе.       — Да-да, пожалуйста! Извините, что не предложил сразу.       Мысленно даю себе подзатыльник.       — Ничего страшного, — и опять улыбается. — Не нервничайте так. Я пришёл с мирными целями.       Делаю глубокий вдох. Надо взять себя в руки. Делаю это почти буквально, сложив их на груди. Спустя секунду мне кажется, что со стороны это выглядит слишком пафосно, поэтому я тут же принимаю предыдущую позу. Внимательно рассматриваю этого странного человека.       — Поделитесь ими?       — Затем я и здесь. Однако, я очень хотел бы сделать это в присутствии вашего друга. Всё-таки основной диалог я буду вести с ним. Быть может, Персифаль присоединится к нам? Если вы не возражаете?       — Да, я знаю это, — немного мнусь. — Вы же точно в курсе, что он собой представляет, правда?       Вопрос, конечно, чересчур наивный.       — Да-да. Он тварь, — с невозмутимым видом поправляет рукава, словно только что пересказал мне прогноз погоды. — Обещаю, никаких сюрпризов в виде криков и обмороков с моей стороны.       — Хорошо. Это хорошо.       Я поднимаюсь и на негнущихся ногах выхожу в коридор. Руки потеют ещё сильнее, чем раньше.       — Иди сюда!       Решаю, что он меня в любом случае услышит, поэтому возвращаюсь обратно. Снова плюхаюсь на диван, нервно хрустя пальцами и даже не замечая этого. Матвей поглядывает на дверной проём, немного вытянув шею.       Стрелка на настенных часах не успевает посчитать и пяти секунд, как в гостиную плавно заходит Персифаль. Широкими, громкими шагами пересекает пространство и садится рядом со мной. Ближе, чем следовало бы, чтобы и дальше считать нас просто друзьями. Вальяжно закидывает ногу на ногу, а руку на спинку дивана позади моей головы. Склоняет голову к плечу.       Воцаряется молчание. Затем Матвей со свистом втягивает воздух.       — Это поразительно…       Персифаль хмыкает:       — Если ты никогда до этого не видел мне подобных, то откуда знаешь, кто я?       Несильно пихаю его локтем.       — Нет-нет, мистер Фэйн, он задал правильный вопрос… Видите ли, мне надо кое в чём признаться, прежде чем я смогу с чистой совестью продолжить, — переводит взгляд то на меня, то на тварь. — Я приношу извинения. Во-первых, за то, что незаконно воспользовался своей должностью и полномочиями в области медицины, чтобы выяснить, как вас зовут и где вы живёте, — склоняет голову передо мной. — А во-вторых, за то, что немного, а если быть точным, всего единожды, проследил за вами двумя, чтобы узнать, действительно ли риск знакомства с Персифалем будет оправданным. Оттуда же я узнал и его имя, и название мира, и даже уловил пару слов о болезни.       Я опираюсь лбом об собственный кулак и пытаюсь вспомнить, в какой момент это непутёвое существо вывалило столько информации за раз. Не в тот ли вечер, когда мы шли за его рюкзаком?       — Как, Времени ради, ты умудрился сделать это, ни разу не будучи замеченным мною, дед? — тварь недовольно складывает руки на груди, перебирая когтями.       — Не в обиду скажу, но вы бываете чересчур невнимательны.       — А я тебе говорил! — резко поворачиваю голову.       Персифаль закатывает глаза.       — Не хочу хвастаться, но я и сам очень осторожный и аккуратный человек. Не думаю, что простой обыватель, начав за вами слежку, добился бы тех же результатов. Более того, я в некоторой степени благодарен этому вашему качеству, ведь если бы не оно, то я бы сейчас не сидел в таком замечательном доме. Так что всё в порядке.       — Ну-ну, — тварь раздражённо бьёт по дивану хвостом.       Явно бесится с того, что за его действиями наблюдали без ведома. А я злюсь, потому что говорил же! И не раз! Вот тебе и «параноик Бен».       — Впервые я заметил вас двоих из окна квартиры, когда гостил у дочери. Вы тогда развлекались в снегу. Меня привлекло то, что подобное происходит в столь позднее время, поэтому я взял свой небольшой бинокль и, как бы мне ни было стыдно за это, немного присмотрелся. Я увидел необычные части тела Персифаля, и мне на ум тут же пришли твари, — хмыкает. — Тем не менее, с такого расстояния любой другой, скорее всего, посчитал бы его простым человеком, или решил бы, что ему показалось. Так что всё в порядке. А то, как я вижу, вы начали нервничать.       Я киваю и устало зарываюсь рукой в волосы. У этого пожилого мужчины чрезвычайно хорошее зрение, для его-то лет. Так и знал, что надо всегда слушать только себя и своё чутьё. Больше никаких совместных вечерних прогулок.       Матвей продолжает, пытаясь не отвлекаться и не уходить далеко от темы.       — Тогда же я подумал о том, как это удивительно! Тварь и человек спокойно контактируют и, кажется, вполне комфортно чувствуют себя в компании друг друга. Я зацепился за эту мысль, как за спасательный круг. Потому что все пять лет, что ваш вид находится здесь, я искал тварь, с которой можно было бы переговорить, оставшись при этом в живых. Конечно же, я ни за что не пошёл бы на риск встречи с кем попало. И я уже было отчаялся. Но тут появились вы! Несколько месяцев я думал о том, как к вам подступиться. Пока не решился пойти на взаимную выгоду, — наклоняется ближе, нервно потирая руки. — Персифаль. Я обещаю, что всеми силами постараюсь помочь вам вылечиться. Я возьму на себя ответственность за все расходы, которые только могут появиться. Взамен я прошу лишь ответить на вопрос, терзающий меня много лет.       — Я согласен!       Тварь почти подрывается с дивана. Машет по полу хвостом, готовый слушать. От его энтузиазма меня почему-то моментально заполняет странное неприятное чувство. Хватаю со столика яблочную дольку и заталкиваю в рот, упёршись взглядом в собственные носки. Откуда только появилась блядская дырка на мизинце?! Я же так тщательно готовился к встрече!       Матвей прокашливается и немного ёрзает, явно взволновавшись.       — Персифаль, я попрошу вас покопаться в своей памяти. Это действительно очень важно, — выдыхает. — Умоляю, вспомните, был ли среди вас некий Ярец Константин Викторович?       Тварь крайне медленно склоняет голову набок. Молчит. Гость, ожидая хоть какого-то ответа, нервно смотрит то на меня, то на него. Пожимаю плечами.       — Вы знаете такую личность?       — Если тебе нужен именно виллиасец с этим тройным именем, то не знаю.       — Нет-нет, я так же назвал вам фамилию и отчество.       — А? — переводит вопросительный взгляд на меня.       — Ты не знаешь, что такое фамилия? — приподнимаю брови.       Мотает головой.       — Это как… Ух… Ну, как ещё одно имя, но оно общее на всю семью.       — Серьёзно?! У тебя оно тоже есть? — шокировано таращится на меня.       — Да. Я вот Бенджамин Фэйн. А мой брат – Мартин Фэйн.       — Вре-емя, как нелепо звучит! — откидывается на спинку дивана, озадаченно приподнимая верхнюю губу и обнажая клыки. — Продолжай быть просто Бенджамином, пожалуйста.       — Да ради бога, — устало потираю веки.       Матвей же хмыкает.       — Получается, у вас нет ничего, кроме имён.       — Да. Но они могут быть ещё и двойными или тройными. Никак не общими для нескольких виллиасцев.       — Хорошо. В таком случае я изменю свой вопрос. Знаете ли вы кого-то по имени Константин?       Персифаль снова склоняет голову.       — Да.       — Расскажите подробнее!       — Работает у нас медиком. Днями сидит в своей огромной жуткой старой больнице и сходит с ума, — чешет пальцем нос, улыбнувшись. — Не в данный отрезок времени, конечно. Сейчас он где-то шляется, как и любой другой виллиасец.       — Не может быть! Сколько ему лет?!       — Ой, вспомнить бы. Пятьдесят? Пятьдесят два?       Матвей вдруг сжимает подлокотник дивана до такой степени, что у него белеют пальцы. Хрипнет, когда начинает снова говорить.       — Господь всемогущий…       — Извините, с вами всё в порядке? Может, хотите попить? — я наклоняюсь ближе.       Мотает головой.       — Всё хорошо. Я готов был это услышать. Но не был готов к тому, как на меня повлияют ваши слова о том, что он всё ещё жив, да ещё и тварь.       — О чём вы? Что именно вас так удивило? — я на всякий случай всё же набираю полный стакан сока, неотрывно глядя на Матвея.       — И откуда ты знаешь Константина?       Кивает, дрожащей рукой забирая у меня напиток.       — Это ужасно длинная история. Ей уже больше семидесяти лет, и звучит она удивительно, с какой стороны ни посмотри. Дело в том, что если мы с вами говорим об одном и том же Константине, то сейчас открываем для себя удивительную правду. Потому что раньше он был человеком, — Матвей одним глотком опустошает добрую половину стакана. Кажется, тут нужно было что-то покрепче…       Улыбка, до этого сияющая на лице Персифаля, медленно сползает. Я тоже шокировано приоткрываю рот, пускай и не знаю этого Константина, в отличие от моих собеседников. Как это так? Сначала человек, а теперь тварь?       — Дед, ты в своём уме?..       — Ох, я надеюсь, что да. Чтобы окончательно убедиться, что мы с вами говорим об одной и той же личности, скажите, знакомы ли вам так же… ну, хотя бы Елена и Сергей?       Персифаль кивает крайне медленно. Его ухо непрерывно подрагивает.       — Они работают вместе с ним. Сергей – травматолог и жених Елены, а Елена…       — Родная сестра Константина, — Матвей заканчивает предложение. — Всё сходится. Все они раньше были людьми. И точно так же работали вместе.       Диван, на котором я сижу, сильно пружинит, когда тварь вдруг вскакивает на ноги.       — Рассказывай мне всё, что знаешь об этом!       Я дёргаю его за свитер, сажая обратно. Подмечаю, что Персифаль, похоже, не ставит в авторитет даже того, кто намного старше его самого. Или всё дело в том, что наш гость – человек? Фыркает и зарывается когтями в волосы.       — Это бред! Они абсолютно такие же, как и остальные. В них нет ничего человеческого! И они никогда не упоминали… — он резко затыкается. Выдыхает. — Конечно же. Огорчение Времени…       — Простите? — Матвей приподнимает густые брови.       — Это катастрофа, которая произошла в моём мире уже очень давно. Она остановила течение времени и напрочь стёрла воспоминания обо всём, что было до этого. Настолько сильно, что некоторые забыли собственные имена.       — Вы предполагаете, что она забрала память Константина и остальных о том, что они не всегда были тварями?       — Вполне возможно. Дед, пожалуйста, расскажи мне всё-всё. Кем они были, что случилось? Это очень важно для меня.       — Приятно, что у нас появилась общая цель. Давайте втроём докопаемся до истины, — улыбается мне.       Становится ужасно интересно. Вдруг это как-то сплетётся с тем, что ранее рассказывал мне Персифаль? Про него самого и заикаться не стоит. Тот уже, судя по напряжению в мышцах, которое я ощущаю, даже не трогая его, готов носиться по комнате.       — Итак, — Матвей постукивает пальцами по колену, погружаясь в воспоминания. — Это происходило далеко на юге Беларуси, откуда я родом. Мне было четырнадцать лет, и я был увлечён наукой. Оно и неудивительно: мой дядя Серёжа был советским профессором и на тот момент работал в небольшой государственной лаборатории. В основном там занимались изучением генной модификации зерновых культур. Ничего необычного, всё те же ГМО, которые сейчас входят в состав множества продуктов питания. Но в те времена это были лишь попытки создания чего-то подобного. Исследования не приносили особого успеха, шла речь о сокращениях среди персонала, прекращении спонсирования и закрытии. Думаю, эти проблемы и стали основной причиной того, что на территорию можно было попасть без особых усилий.       Я перевожу взгляд на Персифаля, который явно пытается вникать в историю, но, похоже, мало что понимает. Для существа, которое живёт в мире без денег, соседних стран и знает в лицо каждого представителя своего вида разобраться в подобных тонкостях, должно быть, сложно.       Матвей опустошает стакан сока полностью, поэтому я наливаю ему ещё.       — Однажды Сергей взял меня с собой на работу, хотел провести экскурсию. Первоначально, конечно, настаивал на этом именно я, напрашиваясь, но он быстро подхватил идею, — вздыхает. — Там я познакомился с дядей Костей. Он был очень добрым, тёплым человеком. Поощрял мой интерес, рассказывал об оборудовании и, кажется, был вовсе не против компании мелкого любопытного парня, по крайней мере, когда находился в своём кабинете и заполнял бумаги. Для меня он стал образцом, человеком, которого мне хотелось бы наследовать, и по стопам которого я бы пошёл в будущем. Константин и сам нередко говорил, что после того, как их закроют, государство будет держаться только на молодых пытливых умах. Его раздражала эта мысль, потому что он был предан своим трудам и рабочему месту, — улыбается, покрываясь огромным количеством морщин. — Ещё я всей душой прикипел к Елене, или Леночке, так он её называл. Такая уж она была славная, как вторая мама. Не добилась высокого положения, но её всё устраивало.       Матвей снова вздыхает и берёт со столика угощения. Ненадолго замолкает, пока жуёт. Кажется погрустневшим.       — То был замечательный весенний день, и я как обычно сидел в прохладном кабинете дяди Кости и отлынивал вместо того, чтобы пойти в школу. Не пытался прилежно учиться, в отличие от сверстников. Он ругал меня за это, но никогда не сообщал родителям. Тогда он сидел рядом и тщательно заполнял документы на поставку. Что-то пересчитывал и ворчал себе под нос. Я был увлечён заумными книгами на полках. Как вдруг где-то в коридорах раздались крики. Мы оба вышли, чтобы посмотреть, что же происходит. Дядя Серёжа, быстро проходя мимо, сообщил, что в здание забежал какой-то ненормальный и теперь прячется. Стоит так же упомянуть, что сама лаборатория находилась в довольно-таки уединённой местности, и поблизости не было каких-либо других построек, куда можно зайти. Поэтому выбор того человека был очевиден, — качает головой. — Мне сказано было оставаться в кабинете, но я, конечно же, не послушался. Что-то словно подтолкнуло меня бежать с ними, и я благодарен тому решению по сей день. Мы спустились на нижний этаж и вскоре наткнулись на нарушителя спокойствия, который, судя по всему, как раз собирался к лестнице. До сих пор помню, что вид у него был шокирующим. Весь тощий, до смерти перепуганный, в грязном, рваном костюме, с огромными царапинами и кровоподтеками на лице и шее. Такого состояния и такой истерики у живого человека я никогда ранее, да и более, не видел. Упал перед нами на колени, вцепился в штанины и начал вопить на английском. К счастью, я уже тогда имел базовые представления об этом языке, в те годы как раз вводилось постановление об его изучении. Я уловил суть того, что он сказал. Назвался Гленном Миллером, плакал, умолял спрятать и спасти его. Орал что-то о том, что за ним гонится дьявол с белыми волосами.       Мы с Персифалем обмениваемся многозначными взглядами.       — Овна? — хмурюсь.       — Всё возможно, — он быстро кивает Матвею. — Продолжай.       — Так вот. Дядя Серёжа поднял его с колен и начал успокаивать, но тот всё никак не хотел приходить в себя и кричал, что у них нет времени. В этот же момент на верхнем этаже что-то грохнуло. Да так сильно, что под ногами задрожала земля. Человек по имени Гленн истошно заорал, срывая голос, и попытался сбежать, но Сергей удержал его. Потолок над нами начал обсыпаться. Грохот повторился. Было такое ощущение, что по верхнему этажу ходит что-то очень большое. Дядя Костя велел мне бежать на улицу, и в этот раз я его послушался. Сам он бросился искать Леночку и остальных, — потирает виски. — То был последний раз, когда я его видел. Воспользовавшись запасным выходом, я оказался снаружи. Добрался до приоткрытых ворот и, оглянувшись, успел увидеть на крыше здания огромное что-то, что не могу растолковать до сих пор. Я просто не могу передать то, как оно выглядело, словно слов для описания этого не существует. Оно было чем-то абстрактным и невозможным для понимания. Испугавшись, я рванул прочь. А когда оглянулся ещё раз… Там не было уже ничего. Ни лаборатории. Ни людей. Ни транспорта. Только большая белая дыра, которая спустя секунду схлопнулась, оставив после себя пустое пространство.       — Виллиаская трещина, — Персифаль подпирает подбородок рукой.       — Называйте её как хотите. Дальше — хуже. Все вокруг словно забыли о том, что такое место вообще существовало! О людях, что там работали. Когда я спрашивал родителей о дяде Серёже, они утверждали, что дяди с таким именем у меня никогда не было! Со временем они начали злиться в ответ на такие заявления, и я перестал спрашивать. Много лет я мучился мыслями о том, что же произошло. Пытался понять, почему только я помню об этом событии. Терзал себя ночами и считал сумасшедшим. А потом, пять лет назад, уже на самом закате моей жизни, белая дыра появилась снова. И из неё ринулись твари. Я сразу связал у себя в голове два этих события. У меня появился новый стимул выяснить всё. Я подумал о том, что Константин мог всё это время быть там, среди вас. Я предполагал, что он там же и умер. Но сегодня, когда я узнал, что он всё ещё жив… Я хочу поговорить с ним, Персифаль. Очень хочу. Прошу вас!       — Притормози, дед! Всё далеко не так просто, — разводит руками. — Я не общаюсь ни с кем из своих и понятия не имею, где они находятся.       Матвей тут же поникает, раздосадовано опустив плечи. Даже жаль его. Надежда только проклюнулась, а тут опять тупик. Тем не менее, одна только эта информация чего стоит!       Над моим ухом проносится странный звук, и тварь наклоняется вперёд.       — Коне-е-ечно, я мог бы попытаться свести вас. За последствия, к слову, не отвечаю. Но есть одно условие, — на его лице расцветает самодовольная улыбка. — Ты тут же начинаешь лечить меня. Если другие виллиасцы узнают о том, что я иду на поправку, то прекратят охоту. Мы с ними выйдем на контакт.       — Пускай так и будет! К тому же, если Константин сейчас работает вашим врачом, его знания о тварьем организме очень помогли бы ускорить процесс.       Матвей несмело протягивает руку. Персифаль тут же хватается за неё и крепко сжимает. После плюхается обратно, снова закидывая руку за спинку, а ногу на ногу. Потирает лоб кончиками пальцев.       — Всё это теперь не даёт мне покоя. Как так вообще получилось? И связано ли это с тем, до чего докопался я? В голове подобное пока что не укладывается, — смотрит на меня. — В моём мире много чудовищ, но нет тех, которые способны утащить за собой целое огромное здание. И виллиаские трещины не столь огромные, чтобы его проглотить. В конце концов, у нас нет никакого способа превращать людей в виллиасцев. За различия отвечает мутаген, но это же не витамин, который можно вкалывать по нужде!       — Поверьте, я прекрасно понимаю это. В моих мыслях так же сплошной не распутанный ком из вопросов. Слишком много дыр, которые надо закрыть. Вы мне говорили о каких-то своих исследованиях. Я был бы рад послушать об этом подробнее.       Персифаль вздыхает и вкратце рассказывает ему то же, что и мне однажды. Про Овну и его подозрительность, про сны, про тошноту, про неконтролируемые вспышки агрессии и про границы, которые невозможно пересечь. Матвей поглощает каждое его слово и следит за жестикуляцией с огромным любопытством. Я же забиваю на неловкости и прислоняюсь к тварьему плечу, прикрыв глаза. Очень не выспался.       В конце концов, они оба сходятся на том, что всё это очень невероятно, и этой истории не хватает ещё хоть каких-то деталей. Матвей поддерживает нашу мысль о том, что существо, от которого убегал тот несчастный Гленн и которое, судя по всему, старик видел на крыше, и есть Овна. Вопросов становится только больше. Что же он тогда такое, раз принимает такие формы, создаёт такие трещины и, возможно, превращает людей в виллиасцев? Почему тот человек назвал его дьяволом и чем вообще так насолил? Мне тоже очень интересно получить ответы, но я всё ещё максимально непричастен ко всей этой теме, ни с кем особым не встречался и не знаю о чужом мире ничего помимо того, что слышал от твари, чьё плечо любезно использую как подушку. Это огорчает. Чувствую себя несколько лишним в этом разговоре.       — Нам определённо нужно встретиться и поговорить с дядей Костей. Он должен знать гораздо больше.       — Надейся на это. Мы не сможем никуда продвинуться и ни в чём разобраться, пока фактов так мало. Всё остальное – догадки, — Персифаль снова меняет позу. — Я удовлетворил твой интерес, дед?       — Напротив, вы только сильнее разожгли его! Тем не менее, я очень благодарю вас за услышанную информацию. Вы ответили на вопрос, который лишал меня покоя столько лет! Доказали, что я не сумасшедший. Теперь я намерен окончательно во всём разобраться и понять, что произошло в тот роковой день, — поднимается с дивана. — Что же касается вас двоих, с этого момента можете считать меня своим верным другом и союзником. К лечению Персифаля я смог бы приступить уже с понедельника. Первым этапом будет изучение работы его организма. Это необходимо для того, чтобы я понял, что мне предстоит, и не натворил бед. Не буду скрывать, что это ещё и угомонит мой личный интерес к этим необычным существам.       — Вы будете приходить прямо сюда? — открываю глаза.       — Это, конечно, безопаснее, но не слишком удобно. Если вы не против, я мог бы проводить здесь анализы, которые не требуют сложного оборудования и нахождения под наблюдением. В других случаях мне было бы комфортнее забирать его к себе домой, а если выпадет случай, то и в больницу. Это будет сложно провернуть, но вполне возможно, если постараться. Персифаль выглядит почти как человек и при беглом взгляде можно ничего необычного не заметить. А самое странное мы прикроем. Я ещё подумаю над этим. Вы же в свою очередь подумайте, как нам встретиться с Константином.       — Не переживай, дед, я это устрою, — небрежно взмахивает рукой.       — Вот и чудно. Тогда, как бы мне не хотелось остаться в вашей замечательной компании, вынужден перестать надоедать и завершить разговор на сегодня. Мистер Фэйн, не будете ли так любезны обменяться со мной телефонами?       Киваю, доставая мобильный. Он диктует мне нужные цифры, которые я пока что заношу в заметки. Будет у меня записан как «Странный Матвей». После я называю свой номер. Тварь наблюдает за нами, склонив голову. После они ещё раз жмут друг другу руки. Оба выглядят довольными. Я же, отвернувшись, увлекаюсь зеванием.       Уже вскоре мы провожаем гостя у входной двери. Надевает куртку.       — Персифаль, не стесняйтесь давать знать, если снова проголодаетесь. Провернуть то, что у меня получилось в прошлый раз, невероятно сложно и опасно… Тем не менее, я человек старый, бесстрашный и готов на это!       Ну, ещё бы. И ничего, что груз ответственности ляжет на меня тоже. А я, между прочим, молод и предпочитаю чуть более безопасные хобби.       — Только не делайте этого тем же способом, умоляю. У меня тогда сердце в пятки ушло, — подаю ему шляпу.       — Беру вину на себя. Видите ли, я в тот момент не придумал ничего лучше.       — Ладно уж, — киваю ему.       Честно говоря, устал от этой компании. Матвей, видимо, тоже понимает это, поэтому спешно прощается, бросает ещё несколько восхищенных взглядов на Персифаля и, наконец, уходит.       Облегчённо вздыхаю, прислоняясь к двери и запирая её. Вот и конец волнительной встрече. Вашу ж мать.       — С ума сойти, скажи?       — Ага, — возвращаюсь в спальню. Тварь следует за мной.       — Думаю, ему можно доверять.       — Да, наверное.       — А ты боялся, — обгоняет меня, чтобы потянуть за нос.       — Отстань.       — Что не так? Не в духе?       — Не знаю, — вздыхаю, падая лицом в кровать.       Я и правда не знаю. Но чувство какое-то сосуще-паршивое.       Матрас рядом прогибается от веса большого существа. Мягко кладёт ладонь мне на спину. Такое чувство, что её температура ощущается даже сквозь ткань свитера.       — Ты не хочешь, чтобы я возвращался домой, да?       Распахиваю глаза.       — Дело не в этом! С чего бы мне как-то препятствовать такому? Я перенервничал, только и всего.       — Как знаешь.       Он сейчас говорит слишком спокойно, и это меня даже бесит. Бесит тон, бесит его непонятный мир, бесит рука на моей спине. Резко сажусь, зарывшись пальцами в волосы и зачесывая их назад. Бросаю на него косой взгляд.       — Я в порядке.       — Знаю, — улыбается и встаёт, поправляя свитер. Идёт к своей полке и достаёт записную книжку. — Мне надо задокументировать все свои мысли по поводу сегодняшней встречи и всего услышанного. Это всё ещё не укладывается в голове, и я боюсь что-то забыть.       Снова возвращается ко мне. Подминает подушку себе под спину. Воспользовавшись для удобства собственным коленом, начинает что-то быстро записывать. Я тихо вздыхаю и заглядываю ему через плечо. Тварья письменность состоит из других символов и более витиеватая. Разве когтями удобно держать ручку? Чернила у неё, к слову, зелёные. Просто занимательный факт.       Поддавшись странному порыву, наклоняю голову и целую Персифаля в тёмную шею. Он тихо хихикает, дёрнув ухом, и, к моему удивлению, приподнимает подбородок, не против ещё таких действий с моей стороны. Даже не отвлекается от письма.       Я на секунду застываю, но потом медленно отстраняюсь от него. Почему-то моё настроение находится на двух разных концах одной палки. Хочется как-то весьма недвусмысленно привлечь его внимание и, возможно, зайти даже дальше обычного. В то же время хочется не трогать совсем, словно сейчас неподходящий момент. Сейчас он больше погружён в себя и свой мир. Типичный исследователь.       Откладывает книжку и смотрит на меня.       — Я сейчас подумал о том, сколько у нас на самом деле общего с человеческим миром. Предметы, одежда, возможно, в каком-то аспекте культура. Наверное, это не должно быть удивительно, ведь мы развивались в среде, похожей на Землю и выглядим почти как вы. А ещё некоторые мои сородичи, конечно же, не впервые бывали здесь. Иногда они возвращались домой с какими-то позаимствованными идеями, — качает головой. — Но всё это никак не объясняет того, что виллиасцы могут становиться людьми или наоборот.       Я вздыхаю.       — Нет смысла терзать свой мозг вопросами, на которые у тебя пока нет ответов. Думаю, всё обязательно прояснится позже. Дай себе отдохнуть от этой информации. В конце концов, я устал об этом думать и слышать. Что толку строить теории, если в итоге они наверняка рухнут под весом правды?       — Ты явно мыслишь совсем иначе, чем я. Теории нужны и важны. Они иногда помогают самостоятельно прийти к неочевидным истинам, которые всё это время лежали на поверхности, — наклоняет голову вниз, бросая на меня странный взгляд исподлобья. — Но да, возможно, ты прав, и мне следует перестать об этом думать сегодня. Переключить своё внимание на тебя? — коварно улыбается.       — Даже не думай. Я умываю руки.       Успеваю соскочить с кровати и убежать в ванную, пока он меня не поймал. Запираю дверь и вздыхаю. Да что же со мной такое? Чувствую себя раздражённым и в какой-то степени обиженным. Отмахиваюсь от возможной причины. Закусываю ноготь и сажусь на бортик ванны. Достаю мобильный, переношу номер Матвея в контакты. Затем просто задираю голову и пялюсь на светильник.       Сижу так до тех пор, пока не начинает болеть спина.       Хочется убраться в собственном сознании.       Этот день заканчивается как-то сумбурно. Ничего интересного больше не происходит, а странное настроение не отпускает меня вплоть до вечера. Персифаль не обращает на это никакого внимания – и на том спасибо. Мне не хочется объясняться самому себе, а уж ему и подавно. Всё так же трясётся над своими записями. Как он вообще какое-то время выживал без них?       Перед сном долго переписываюсь с Филиппом. Становится обидно, потому что ему ничего нельзя рассказывать. Никому нельзя. Этот момент никогда не отягощал меня, но сегодня, видимо, чересчур необычный день.       Я ложусь спать, запихнув в себя неплохую дозу снотворного. Не превышая норму, конечно же.       Воскресенье начинается с нетипично шумной грозы для этого времени года. Я лежу, прислушиваясь к ней, и вспоминаю лето. Становится уютно. Зеваю, думая о себе и своём ментальном состоянии. Вскоре после полного пробуждения понимаю, что мне сегодня нормально. Просто нормально. Не так, как вчера.       Нормально и уютно.       Этого вполне достаточно. Из этого уже можно слепить адекватного Бена. Крепко зажмуриваюсь и наконец встаю, чтобы начать этот день.       Умывшись и позавтракав, я надолго зависаю у окна, наблюдая, как дождь превращает в жижу и без того немногочисленный снег. Скорее бы потеплело. Мне порядком поднадоели куртки, свитера, мороз и пасмурная погода. Душа требует перемен на что-то более позитивное.       Не менее долго я страдаю над практическими работами. Хочется сделать всё заранее, чтобы не мучить себя в будущем. Успеваю расписать два листа в толстой тетради и начертить деталь паровой установки, прежде чем мне становится дико лень заниматься этим дальше.       Время переваливает за одиннадцать часов, когда из-под одеяла наконец-то вырисовывается Персифаль. Гроза к тому времени уже заканчивается. Мы перекидываемся парой слов, после чего он снова увлекается записями. Меня это почему-то сразу же раздражает. Затем раздражает собственное раздражение, потому что оно крайне нежелательное. Я посматриваю на чужие руки, качаясь на стуле, и очень хочу побыть гнидой, выдернув его из облаков на землю. Нет. Из его мира на Землю. Потому что тут всё безопаснее и понятнее.       Вовсе не потому что я дико переживаю за судьбу этой твари.       — Чёрт возьми, мне сдавать экзамены уже через три месяца.       Поднимает на меня взгляд, дёрнув ухом.       — Очень сочувствую.       Ну да, это было весьма тупо. И что? Хочу пойти на поводу у тупого настроения и утешить душу. Хочу побыть навязчивым, в конце концов.       — Я, кстати, обещал тебе рассказать про Кэтрин.       — Потом расскажешь, хорошо?       — Настолько занят, что ли?       Сосредоточенно кивает. Да что там вообще сейчас можно мусолить? Они же договорились, что будут думать над ситуацией только когда увидят этого Константина.       Я вздыхаю и подхожу к нему. Сажусь рядом.       — Персифаль, а что если это всё очень опасно? — смотрю на его подбородок. — Я имею в виду, не зря же тот Гленн, или как там его, так сильно перепугался. Что, если правда тебе не по силам?       Откладывает, наконец, свою записную книжку. Поворачивается ко мне, подгибая под себя ногу.       — Я всегда держу этот вариант у себя в голове. И мне тоже бывает страшно, Бен, — на секунду наклоняется ближе и утыкается своим носом в мой. — Но я не могу оставить это просто так. Это мой мир, понимаешь? Всё, что я знаю с самого детства. Это все виллиасцы, которых я знаю. Вся жизнь, наполненная ложью и попытками оставить меня в рамках какой-то непонятной системы. Я хочу полностью избавиться от этого. Скинуть с себя этот вековой груз. Уже говорил тебе, я хочу проснуться.       — Мне кажется, ты давно проснулся. Ты больше не часть этой, как ты выразился, системы, — я говорю тише, поднимая взгляд на его губы. — Ты – уже что-то большее.       Он достаточно мягко улыбается.       — Всё ещё нет. Я чувствую, что не свободен. Не знаю, каким образом, но чувствую. Когда точно пойму, что никто и никогда более не сможет повлиять на меня, управляя сознанием… тогда я соглашусь с твоими словами.       А не уничтожит ли тебя до этого времени монстр, внешность которого не получается описать словами? Я прикусываю язык, так и не произнеся фразу вслух. Встаю с кровати и собираюсь уйти, но Персифаль не даёт мне этого сделать, вдруг обхватив за предплечье и усаживая обратно. Обнимает, прижимаясь к моей спине.       — Побудь со мной немного.       — Не ты ли говорил, что занят? — откидываю голову ему на плечо.       — Уже нет. К тому же, ты так очаровательно пытался привлечь моё внимание, что я не смог устоять.       — То тебе показалось.       — Как же, — смеётся. — Думаешь, ты весь такой загадочный? Я всё понимаю по твоему тону и реакциям, Бен.       — Что «всё»?       — Всё-всё. Даже то, в чём ты боишься себе признаться.       — Не неси чепуху. И пусти.       — Не пущу. Давай отвлечёмся немного? — утыкается носом мне в ухо. — Я как раз вчера заметил, что ты делал мне весьма очевидные намёки.       — Блин, это была разовая акция.       — Как мне выбить ещё одну?       — Никак. Лавочка закрыта.       — Но я очень постараюсь!       Вдруг резко присасывается к моей шее, обхватив ещё крепче. Я сильно дёргаюсь, но сразу замираю, словив какое-то странное ощущение любопытства к его действиям. Аккуратно придерживает одной рукой за подбородок, чуть наклонив мою голову в сторону. Не могу не признаться, что как «отвлечёмся» это более чем работает. Ну, приятно мне, да.       Спустя мгновение отпускает. Я сразу же трогаю рукой место засоса и, достав телефон, включаю на нём камеру.       — Охренеть, чёрт возьми!       Перевожу на него злобный взгляд. Ловко перекатывается в кровати, оказываясь передо мной.       — Да забей, пройдёт скоро, — тихо говорит в самые губы, после чего целует, пододвигаясь ближе и прижимаясь своей грудью к моей.       Я же этого добивался, да? Тогда почему мой разум продолжает вопить о том, что сейчас не время? Неужели до сих пор не привык? Или меня тоже настолько впечатлила вчерашняя встреча вкупе с переживаниями, что я не могу расслабиться?       Персифаль берёт меня за руки и закидывает их себе на плечи, прижимая ещё ближе. Почти что усаживает на колени. Я уворачиваюсь от очередного поцелуя и смотрю ему в глаза.       — Давай не будем сегодня заходить слишком далеко? Мне не шибко хочется напрягаться.       По его лицу расплывается настолько сахарно-обманчивая улыбка, что от неё хочется убежать.       — Заходить далеко можно не только так, как это мы с тобой обычно делаем.       — Предлагаешь, чтобы я тебя трахнул? — приподнимаю брови. — Какая честь.       — Хитрый чёрт, — проводит языком по моей щеке. — Я же говорил тебе, что не против. Но не в этом конкретном случае.       Да-да, уже второй раз слышу. Вытираю лицо рукавом.       — Тогда в чём же заключается твоё «не как обычно»?       — Показать? — он уже вовсю скалится.       За окном, кажется, снова начинается дождь.       — Ох, чёрт с тобой. Ну, покажи.       Тут же заключает меня в объятия, запуская руки под свитер и садясь удобнее. Мне на мгновение хочется схватить его за плечи и перетащить на середину кровати, потому что разместился уж чересчур близко к краю. Но, кажется, Персифаль вполне хорошо держит равновесие. Обхватывает мои колени своими бёдрами, зажимая между ними. Ноги у него мощные. Кладу на них ладони, поглаживая. Его действительно приятно трогать. Не всегда, но приятно.       Я ловлю небольшой кайф от происходящего. От чужого тела под моими руками. От чужих пальцев, огибающих мои соски, лишь слегка задевая. От того, как они подбираются к моим губам, выскользнув через ворот свитера и задирая его до ключиц. От чужих жёлтых глаз, жадно наблюдающих за тем, как вздымается моя грудная клетка, когда я вздыхаю громче и тяжелее обычного. От того, как вторая его рука нетерпеливо скользит по моему животу и спине, собственнически ощупывая кожу.       Замечаю, как он неосознанно приоткрывает рот. Как подрагивают светлые ресницы, когда он опускает взгляд, бегло рассматривая моё тело. Возвышается надо мной, поэтому приходится запрокидывать голову. Закусываю губы и надавливаю ладонями на его ноги, скользя вверх, к ширинке. Немного помявшись, отбрасываю в сторону все ненужные сейчас мысли и расстёгиваю её.       — Какой ты шустрый сегодня.       Судя по тону, по тяжёлому дыханию, по тому, как нервно дёргается со стороны в сторону его хвост и как подрагивают бёдра, Персифаль уже очень сильно возбуждён. Я плавно забираюсь рукой ему в штаны и подтверждаю свои догадки. Прижимается сильнее и издаёт тихий непривычный рокочущий звук. Аккуратно проталкивает свою руку между нашими телами и поглаживает мою промежность в ответ. Чуть склоняет голову набок, отстраняясь так, чтобы видеть моё лицо.       — Мне нужно немножко больше времени на то, чтобы возбудиться, чем тебе. Не волнуйся. Это приятно.       — Сейчас ускорим процесс, — шепчет на ухо, отчего по всему телу прокатывается тёплая волна.       Расстёгивает мои штаны, полностью стаскивает с меня свитер. Крайне осторожно и щекотливо проводит кончиками когтей по животу, который я тут же втягиваю. Горбится, опускаясь ниже и доставая губами до моих ключиц. Целует их, целует грудь, делает вид, что случайно задевает мой член тыльными сторонами ладоней. Процесс действительно ускоряется, и через пару минут я уже никуда не могу деться от тягуче-щекотного ощущения в паху, от желания получить от твари перед собой больше и от развратных мыслей, которые заполняют голову с лихвой. Пальцы ног подрагивают, и я поджимаю их, скользя по полу. Почему-то вместо собственных ног представляю когтистые лапы, которые царапают паркет.       Персифаль внезапно скатывается на пол, садясь передо мной на колени. Проводит руками по одеялу, растопырив пальцы, обхватывает меня сзади и оказывается ещё ближе. Приоткрывает рот, высовывая серый язык и сразу же мощно проходясь им по моему члену. В голове взрываются фейерверки.       — Твою мать, что ты делаешь?!       — У тебя много вариантов? — улыбается.       Лижет ещё раз.       И ещё.       Сопровождается это слишком влажным, возбуждающим звуком.       Я закусываю собственные пальцы, шокировано бегая глазами по комнате.       — Персифаль, блин. Я же не только после душа.       — Мне пле-вать, — произносит по слогам, не сильно отвлекаясь.       Он вообще не использует рот, понимая, насколько это опасно. Только язык. Чертовски горячий язык. Проводит им по головке, затем облизывает собственные губы, оставляя на них смазку. Я мёртвой хваткой цепляюсь за матрас. Вижу его упавшие на глаза растрёпанные светлые волосы, вижу поджатые вниз тёмные уши и длинный подрагивающий хвост, раскинувшийся за спиной. Чувствую, как он несильно сжимает мои ягодицы когтистыми руками, чувствую, что его язык совсем немного шершавый.       Мне кажется, я начинаю понимать, что он имел в виду тогда, когда говорил, что мысль о том, что мы разных видов, может чертовски сильно возбуждать.       Потому что то, что я сейчас вижу перед собой, то, что именно он делает и как это делает, как при этом выглядит… Кажется мне, по меньшей мере, сексуальным.       Особенно когда тварь поднимает на меня свои чернюще-жёлтые глаза, и я успеваю заметить, как зрачки в них немного сужаются.       Боже, у меня же не появляется один из каких-то странных сумасшедших фетишей, верно?       — Персифаль…       — М? — целует у самого основания.       — Ты сейчас охрененный.       Тихо смеётся.       — Я знаю.       Он поднимается с колен, дёргая головой, чтобы стряхнуть волосы в сторону, забирается на меня сверху, заставляя лечь на спину. Обхватывает мою голову ладонями, наклоняя и снова впиваясь в шею. Губы у него очень влажные. Опускается ниже, прижимаясь своей промежностью к моему члену, снова стискивает ногами. Я понимаю, что чертовски, ужасно сильно хочу его. Подаюсь навстречу, подставляя шею ещё больше, слегка двигаю бёдрами, отчего он вздрагивает всем телом и резко выдыхает. Трётся об меня, ненамеренно бьёт хвостом по ноге.       — Когда я вижу, как тебе хорошо, меня почему-то окутывает такое странное ощущение, — обхватываю его руками за плечи, целуя в уши.       — На что оно похоже?       — Не знаю… — глажу по спине. — Но из-за него мне хочется сделать с тобой что-то очень развратное.       Почти что скулит, уткнувшись лицом в одеяло рядом с моей шеей. Медленно мотает головой, но я по каждому движению вижу, что ему хочется тоже.       — Почему нет?       — Не в этот раз, хорошо? — приподнимается, расфокусировано смотря куда-то в сторону окна.       Кладу руку ему на щеку, и Персифаль тут же поворачивает голову. Целует в ладонь. Почему-то от этого его действия весь покрываюсь мурашками.       Вдруг заваливается на меня сверху, хватая за ногу. Вжимается бёдрами как можно сильнее. Толкается ими, имитируя секс, но не входя на самом деле. Даже от таких манипуляций мне становится приятно, и я на секунду жалею, что сегодня дальше этого не зайдёт. Но организм надо бы поберечь.       Кончаю уже спустя пару минут таких инициативных движений. Он тоже не отстаёт, помогая себе рукой. После, подрагивая, садится.       Обхватываю себя руками, прикрывая лицо и тяжело дыша. Я аж раскраснелся, кажется. Это было хорошо. Очень хорошо. Но мысль о том, что хотелось бы сделать больше, мечется где-то в глубинах сознания.       Забиваю на неё и тоже сажусь, шмыгая носом. Взгляд падает на циферблат.       — Ну и ужас, всего двенадцать часов.       — Мы просто раньше не делали этого днём, вот тебе и непривычно.       — Вообще, делали, но то было очень давно и чересчур инициативно с твоей стороны, если ты понимаешь, о чём я.       — Виноват, — поднимает руки вверх, заваливаясь в одеяло и сгибая ногу. Хвост мечется со стороны в сторону.       — Да хрен бы с тобой, — снова шмыгаю и осматриваю себя. Обойдусь влажными салфетками.       Поднимаюсь и иду в ванную. Пока достаю их из упаковки, посматриваю в зеркало. Шея покрыта яркими бордовыми пятнами с обеих сторон. Ещё и крупными такими!       — Чёрт, — мою руки, прикидывая, сколько мне так ходить. По дому-то плевать, а вот в университет неловко. Хорошо, что сейчас только начинается весна.       Весь оставшийся день проходит легче, чем до этого. Персифаль снова с головой окунается в свои мысли и наработки, я же посвящаю себя… не учёбе, нет. Экономическим симуляторам. Прямо-таки потянуло поиграть во что-то случайное.       Затем ещё бегаю в магазин за продуктами, и на этом время плавно перетекает в вечернее. Становится обидно, что выходные заканчиваются.       Перед сном Персифаль рассказывает мне об одном из праздников в своём мире. В тот день всегда идёт дождь, и виллиасцы устраивают под ним веселье, промокая насквозь. Надевают только голубую или серебристую одежду, носят украшения из лент на запястьях и венки. Играют в прятки в холодном и мокром лесу. Набирают дождь в чашки и пьют его. Забегают в океан по пояс, наблюдая за раскатами молний вдали. Он утверждает, что в тот день это не опасно.       Эти существа странные. Вовсе не похожи на людей, и кажется, будто живут в совсем другой эпохе, пускай и технологически продвинутые. Персифаль говорит, что его мир странным образом напоминает смешение готики, тёмных веков, стимпанка, киберпанка и восьмидесятых. По крайней мере, он так предполагает, исходя из того, как представляет себе эти времена в моём мире. Большинство я описываю ему сам, ведь откуда твари знать об этом? Получается какая-то любопытная мешанина.       Очень странные. С другими повадками и взглядами на жизнь. Другими убеждениями и ценностями.       Жестокие монстры, которые сожрут тебя поздним вечером.       А кто ещё из них прежде был человеком?