draw my love

      Конечно, Тэхен знал, что будет дальше, что Чонгук, скорее всего, не вернется, и пытался смириться с этим, хоть и получалось не очень, особенно в первую неделю. Его ломало, как наркомана в завязке, и он оказался совершенно не готов услышать от Чимина новость, которая буквально ставила точку на всем, что было до этого. Не хотелось верить, не хотелось принимать это, ведь у них обоих все же оставалась надежда встретиться снова, а теперь…       — Привет, Тэхен-а, — голос Чимина звучит из динамика необычно приглушенно и тихо. А еще в нем грусти едва ли не больше, чем в самом Тэ. — Как у тебя дела?       — А как у меня могут быть дела, как ты думаешь? — он не хотел отвечать так грубо и тут же покраснел от стыда.       — Прости, — Чимин шмыгнул носом и вздохнул, подбирая слова. — Тэ, я хотел сказать… Чонгук уехал домой, в Пусан. Пока до конца лета, но… я не уверен, вернется ли он.       — В Пусан? — эхом откликнулся Ким, не вполне еще осознавая, как это далеко от Сеула, как далеко теперь Чонгук, и что теперь нет смысла даже мечтать о хоть бы маленькой случайной встрече с ним.       — Да, к дяде. Они не очень-то ладят, но ему больше некуда было ехать, поэтому вот.       Они замолчали, минуту или две никто ничего так и не сказал. Тэхен полулежал на диване и пустым взглядом смотрел на экран маленького старого телевизора, который решил зачем-то включить второй раз за все время жизни в этой квартире. По главному каналу шли вечерние новости — сводка событий за последние несколько недель, подводились итоги погодных аномалий, и под конец ведущая с улыбкой на лице сообщила о том, что погода наконец-то стабилизировалась и синоптики не обещают больше никаких бедствий. Огромное количество разрушений и порчи зданий, тысячи пострадавших и больше сотни человеческих жертв во всей Корее. Смотря на эти цифры, Тэхен не мог поверить. «И все это из-за нас? — думал он. На глазах застыли слезы. — Из-за нашей любви?» Весь груз ответственности за последствия всех тех погодных аномалий очень медленно и мучительно ложился на его плечи.       — Ему не к кому ехать? — спросил он после долгого молчания. Мысли в голове застывали топким, грязным болотом.       — Да, он не говорил тебе? Чонгук… потерял всю семью несколько лет назад, где-то за полгода до того, как погиб его соул. С тех пор он совсем никого не подпускал близко, кроме меня, и я правда был так рад сначала, когда вы… Он уже не был одинок, улыбался так счастливо.       Чимин говорил уже совсем тихо, еле слышно, но все равно каждое слово резало обоим сердце наживую, и он должен был сказать кое-что еще, но так и не смог. Тэхен, ничего не отвечая, тяжело наклонился вперед и закрыл лицо рукой, будто кто-то мог увидеть его сейчас таким. Линия плотно сжатых губ искривилась, по щекам из-под ладони скатились слезы, собравшись на подбородке прежде, чем беззвучно упасть на пол, а плечи задрожали. Тэхен прекрасно знал на собственном опыте, каково это — потерять близких людей, и теперь за Чонгука ему стало даже больнее, чем за себя когда-то. Все шло неправильно, все не так, и больше всего на свете он хотел сейчас оказаться рядом с Гуком и сделать его самым счастливым человеком на земле, но… ему нельзя даже приблизиться к нему. Осознание безысходности и неизбежности боли одиночества для них обоих затянулось колючей проволокой вокруг шеи. Чимину было не легче, но он как-то находил силы говорить снова:       — Ему сейчас тяжело, не представляю даже, насколько, но это пройдет. Со временем вам обоим станет легче, Тэ. Поэтому я хочу попросить тебя не писать и не звонить ему больше. Только так вы сможете остыть и отпустить друг друга. Ты… можешь пообещать мне? Пожалуйста.       — Обещаю, я больше не напишу ему. Как будто мы никогда и не знали друг друга, — Тэхену еще ни разу в жизни не было настолько трудно говорить, голос дрожал и хрипел, и его самого уже сильно трясло. — Чимин, мне надо работать, так что поговорим как-нибудь потом.       — Да, хорошо. Тэ, все наладится, обязательно. Все будет в порядке.       — Мгм. Пока.       Не в силах больше сдерживать эмоции, Тэхен положил трубку и с яростным криком кинул телефон в стену, а потом снес все со стола, продолжая материться на жизнь и судьбу во весь голос. Кисточки, тюбики с краской и портреты Чонгука, спрятанные под набросками натюрморта, полетели на пол. Квартира под крышей, о которую вот уже целую неделю не ударялась ни одна капля дождя, наполнились шумом и криком, а сквозь них незаметно пробивались тяжелое дыхание и сдержанные всхлипы. Но вскоре, выплеснув все свои чувства, Тэхен оказался на полу в углу комнаты, застывший мертвецом. В его душе больше ничего не осталось. Он почувствовал себя пустым и совершенно бесполезным, и вдруг от этого стало так странно холодно, легче. Ничего, кажется, не чувствуя теперь, он хотел сохранить это навсегда, прекрасно зная, что не выйдет.       Чимину же пришлось говорить «пока» лишь гудкам в трубке. Сам со слезами на глазах, он держал руку Юнги и всем сердцем надеялся, что все и правда наладится, все пройдет. Хен притянул его к себе и крепко обнял, успокаивая, утешая. И все равно предчувствие не уходило, оно становилось только сильнее. Ничего не наладится, ничего не будет в порядке.       Уезжать, не попрощавшись, было обиднее всего. Кто же так делает? Покупая билет до Пусана на Сеульском вокзале, Чонгук чувствовал себя неприятно одиноким, как будто его в самом деле некому было проводить. И если бы так, оказалось бы гораздо легче, но он сам запретил Чимину и Юнги провожать его, даже выбрал рейс в то время, когда обоих парней не было дома, чтобы только избежать самых сильных соблазнов в его жизни: остаться или, может быть, решить все же уехать, но перед отъездом зайти к Тэхену, чтобы попрощаться с ним, и в таком случае все равно в итоге остаться. Чонгук прекрасно понимал, как надо уезжать, чтобы действительно не передумать и уехать. Одному, никому не сказав точное время, внезапно и как можно скорее.       И вот он сидит на своем месте, все еще крепко сжимая билет в руках, смотрит в окно, а поезд ровно в 19:25 осторожно трогается и начинает свой путь, постепенно ускоряясь. Сначала мимо проносятся городские виды, улицы и дома, по которым он точно будет скучать, но не признается в этом, потом их сменяют промышленные зоны и в конце концов все еще не погубленная человеком природа. Чонгук не отрывает глаз от окна, наблюдая за видами, словно в трансе, пока в кармане периодически вибрирует телефон от принятых сообщений. Он боится проверить их, ведь одно из них вдруг может оказаться от Тэхена. Чон не переставал думать о нем, но любой контакт разрушил бы все. Достаточно было и мыслей, и мечтаний о «если бы», которые заставляли стены внутри его головы идти большими трещинами. Парень попытался за несколько дней выстроить хотя бы несколько, хотя бы хлипких и невысоких, только бы хватило сил и решимости доехать до дома и оставаться там.       Это было очень трудно. Раньше он смог бы без проблем, но теперь многое в жизни изменилось, и Чонгук чувствовал себя ужасно, уезжая из Сеула домой при том, что по хорошему не должен вернуться вообще. Всего за несколько месяцев, проведенных с Чимином и Юнги, прожив столько с ними в Сеуле, уже не хотелось оставлять все это, потому что привязался и привык, что уж говорить о Тэхене. Этот вообще, кажется, навсегда забрал себе его сердце, не собираясь никогда отдавать. Чонгук мирился как мог и терпел колкое чувство тоски в груди, пока город мечты все отдалялся и отдалялся, а родной Пусан становился ближе вместе со всеми воспоминаниями, от которых он когда-то уезжал с довольной улыбкой. Вот так и приходится в жизни выбирать между двух зол меньшее. Хотя он все еще не был уверен, какое зло меньше для него лично, но прекрасно знал, какое больше для всех людей вокруг. Даже если не вглядываться в пейзажи за окном, невозможно было не заметить изменений — последствий всех тех дождей и ураганов, терзавших всю страну только из-за… соулмейт-связи, которой не должно было случиться. Они оба не были виноваты в этом и все равно чувствовали вину. И хотя у Чонгука проскочила мысль, что он совершает благородный поступок, она совсем не помогла, вернуться и остаться в объятиях Тэхена на целую вечность все равно хотелось, причем очень сильно. Так что он терпел боль расставания. Снова.       Поля и леса сменяли друг друга, промежуточные станции, другие города. Весь путь до Пусана на поезде составлял чуть меньше, чем три часа — совершенный пустяк для всех пассажиров, кроме Чонгука, для которого эта поездка превратилась в бесконечный путь размышлений о том, что было и что еще будет. Да, он искренне старался не думать о плохом, порой не думать вообще, слушая любимую музыку в наушниках, но мысли все равно непрестанно возвращались к одному и тому же. Это было невыносимо, а вскоре появилось и сожаление о том, что он тогда, после первого долгого расставания, вернулся к Тэхену. То, что было между ними, безусловно, сделало его самым счастливым человеком на свете, но ровно до того момента, когда пришлось расстаться снова и уже очень надолго, если не навсегда. Больно и обидно. Сначала получить что-то настолько прекрасное, а потом потерять безвозвратно. На душе теперь был не то что камень, а целая груда камней, давящая и придавливающая к земле так сильно, что казалось, скоро пропадет даже физическая возможность ходить прямо, оставляя лишь ползти, как насекомое, которое однажды что-то или кто-то придавит насмерть.       Помимо всего прочего, смотря неотрывно в окно, у которого сидел, Чонгук хотел игнорировать все, что касалось проблем и прошлого, но телефон, пусть уже и не вибрировавший, как будто раздражал кожу сквозь джинсы, так что в конце концов где-то через час после отбытия из Сеула он все-таки достал его и просмотрел сообщения. К счастью и огромному облегчению все оказались от Чимина и Юнги.       «Жаль, что мы не смогли проводить тебя, Чонгук-а! Ты так внезапно уехал (       Пожалуйста, напиши, как приедешь.       Мы волнуемся за тебя», — писал Чимин, как и всегда, с несколькими эмоджи, выражающими его эмоции.       А вот Юнги написал очень короткое и лаконичное сообщение, оно было в его духе, как бы не показывая никаких чувств, которые при этом явно ощущались в каждом слове: «Удачно тебе доехать. Не игнорь Чимина, он за тебя переживает. Все наладится, ты справишься». Чонгук даже горько улыбнулся, читая эти сообщения и отвечая каждому то, что они и хотели услышать.       «Да, напишу, все в порядке, не волнуйся».       «Спасибо, не буду, ты прав».       И все же в душе было пусто от хотя бы одного не полученного сообщения от самого важного человека. Он был рад, что Тэхен не написал ничего даже потом (конечно, Чимин рассказал о его отъезде), но это был тот самый случай, когда хочется, но не можется. И разум говорит упорно «нет», а сердце так и твердит «пожалуйста, хотя бы слово». Нельзя было все-таки потому, что одно это слово — и желание вернуться перекроет любые благие намерения. И всю дорогу Чонгук еще был относительно спокоен, потому что поезд мчался вперед, но, как только остановился, что могло удержать его от того, чтобы тут же купить билет обратно и вернуться? Но Тэ ничего так и не написал, хотя они оба хотели поговорить, и Чон просто взял такси от станции и приехал в дом своего дяди, единственного оставшегося в живых родственника.       Тот встретил его холодно, как всегда, но с чувством исполняемого долга, разместил у себя в свободной комнате, почти ничего не спрашивая. У него была своя сложная жизнь, и он прекрасно понимал, что у племянника она, скорее всего, не легче, потому и не говорил лишнего. Они даже не посмотрели друг другу в глаза хотя бы раз, словно и вовсе чужие люди. Но отчасти от этого Чонгуку было легче: у него все еще был родной человек, готовый помочь, но при этом совершенно не близкий, а значит, он в безопасности и не погибнет как вся семья, которую парень любил всем сердцем.       Переехав в Сеул, он как-то оставил все эти волнения, мысли, и начал наконец-то жить свободно, в какой-то момент даже забыл день своего рождения и его пугающее значение. Но теперь, оказавшись снова в родном городе, лежа на заправленной кровати и смотря в потолок, Чонгук поддался самым мучительным размышлениям, которые никогда не приводили ни к чему хорошему, а после встречи с Тэхеном прибавились еще и мысли о том, что случилось между ними, о последствиях, за которые они невольно несут ответственность. Чон ушел в комнату без ужина, потому что и так приехал в одиннадцатом часу, и когда время на экране телефона горело ровными 2:00, никакая усталость не помогала ему уснуть, потому что желудок урчал, голод заставлял тело напрягаться, руки трястись, а голову беспощадно атаковали мысли вроде «я вовсе не должен был рождаться», «все мое существование приносит только беды другим людям». В самые темные часы перед рассветом ему действительно было очень трудно удерживаться на краю обрыва, за которым — полное, беспросветное отчаяние. Не хотелось в него срываться, и все же как будто сама жизнь подталкивала его все ближе к краю.       Чонгук вспомнил то ужасное, самое болезненное чувство, когда умер его соулмейт, и он хотел уйти за ним на тот свет, не важно, есть загробная жизнь, рай или еще что, только бы не оставаться одному с этой болью. И сейчас в разгоряченном эмоциями сознании пронеслось горькое сожаление: «Жаль, что я не смог покончить с собой в ту ночь».       Лежа на спине, он держал над головой телефон и пустым взглядом смотрел в горящий экран. Там был открыт список всех чатов, их совсем немного, и третий из них — с Тэхеном. Вокруг горла словно обвились стальные прутья, кто-то затягивал их все сильнее, а сердце тяжело билось в груди. Чонгук смотрел на последнее сообщение от Тэ и кусал губы до крови, всеми силами заставляя себя не писать ему.       «Все закончилось. Смирись с этим», — он повторял себе это много-много раз не только в эту ночь, в надежде, что однажды эти слова станут его личной истинной.       Так одинаково и нерадостно прошли три дня, долго и мучительно. Чонгук почти ничего не делал с утра до вечера, и от скуки ему понемногу становилось все хуже. Дядя пока еще ничего не говорил, работал допоздна, приходил уставший, и его не хватало на большее, чем просто спросить, как дела, да задать еще пару дежурных вопросов об учебе и Сеуле, чтобы короткий поздний ужин с мрачным племянником не казался совсем уж пустым и тяжелым. Время тянулось неприятно медленно, и все же на четвертый день за еще одним, таким же, как обычно, ужином он таки высказал мысль, появившуюся еще в первый:       — Чем думаешь заниматься целый месяц? От лежания на диване легче не станет.       Чонгук сидел напротив него за столом и поднял затянутые тоской глаза. Дядя был прав. Абсолютно прав. Он и сам понимал, что такое огромное количество свободного времени в конце концов занимают только неприятные размышление, способные уничтожить его за этот месяц, который изначально должен был стать отдыхом и временем восстановления. И хотя соблазн сдаться на милость апатии и отчаянию стал уже достаточно большим, Чонгук кивнул и согласился, понимая, что продолжаться вечно такое просто не должно.       — Да, завтра посмотрю объявления в интернете, может, где-то найдется подработка, — сказал он быстро, уперев взгляд в тарелку с рисом.       — Да чего искать, — дядя устало усмехнулся и вздохнул. Он прекрасно чувствовал неловкость парня, и это по-доброму его забавляло. Конечно, они никогда не были по-настоящему близкими родственниками друг другу, но все же и не чужие ведь люди. — Вон, вниз по улице кафе есть, там уже давно работника ищут. Ты же барменом подрабатывал в Сеуле? — Чонгук кивнул, продолжая заставлять себя внимательно слушать и не уходить в мысли раньше времени. — Пиво разливать умеешь, так что кофе, наверное, тоже сможешь делать. Сходи, поговори с хозяином, точно возьмут.       — Хорошо, утром сразу схожу туда, — ответил Чонгук, снова не поднимая головы от тарелки, и они продолжили есть в тишине, к счастью, разбавленной негромким шумом телевизора, по которому шел прогноз погоды.       Младший Чон вслушивался в приятный, высокий голос ведущей, она с улыбкой и явным удовольствием сообщала о том, что будущая неделя обещает быть очень теплой и солнечной, и на душе его вдруг стало как-то скверно от того, что за всеобщее спокойствие и безопасность заплатил именно он, причем самым дорогим в жизни. Темные мысли выползали из углов, ведь ночь давала им свободу, и уже поднявшись наверх, в свою временную комнату, Чонгук подумал: «Лучше бы это случилось с кем-то другим», —и удивился пугающей жестокости собственной души. Только теперь он понял, что запертый в одиночестве и собственном нерадостном сознании, медленно спускался в пропасть, где на самом дне его ждали ненависть, презрение и его же закованное во льдах, окаменевшее сердце.       В глазах, застывших в страхе на ночном безоблачном небе, отражались редкие звезды, и ему снова вспомнился Тэхен. «Чтобы он сказал, узнай, о чем я думаю все эти дни?» — спросил себя Чонгук. В самом деле, то, куда все медленно, но верно шло, или катилось к черту, пугало его до дрожи. На языке стало горько. Не могло ведь все вот так закончиться!       Поэтому на следующее утро, наскоро позавтракав остатками риса с ужина, Чонгук уверенным шагом пошел в то кафе, о котором говорил дядя, по пути даже обдумывая возможность вернуться в пустующий родительский дом, чтобы остаться в Пусане и жить дальше, будто ничего, случившегося в Сеуле, на самом деле не было. И все же… все же за мгновение до того, как провалиться в сон той ночью, он думал о Тэхене и о том, что «без тебя мне не будет жизни». Двуличие перед самим же собой не было его личным выбором. Оно стало вынужденной необходимостью. Хотя бы потому, что он все еще хотел жить, а в его сердце, пусть и спрятанные очень-очень глубоко, оставались тлеть надежда и мечта о том, что однажды они…       — Чон Чонгук! — радостный и удивленный возглас разнесся по еще пустому кафе, не успел парень войти в него.       От неожиданности он застыл на пороге, пытаясь быстро найти взглядом того, кому принадлежал этот чертовски знакомый женский голос, словно готовясь к нападению. И не успел он повернуть головы, как из-за двери справа вышла девушка с двумя пустыми кувшинами для воды. Они одинаково удивленно посмотрели друг на друга, совершенно не ожидавшие такой встречи.       — Что ты здесь делаешь? Ты же в Сеул сбежал сразу, как выдалась возможность. — девушка широко улыбнулась, осматривая бывшего одноклассника с ног до головы.       — Саран? — он смотрел на нее большими глазами, как будто не мог поверить, что видит ее здесь, хотя чему удивляться, ведь и раньше она жила неподалеку и не собиралась никуда уезжать, в отличие от него самого.       — Она самая, — кивнула и усмехнулась Саран, проходя за стойку, чтобы поставить кувшины.       Ей нужно было наполнить их свежим лимонадом, очень ходовым товаром в наконец-то снова жаркую, летнюю погоду, но она уперлась руками в деревянную столешницу и внимательно вгляделась в старого знакомого. Он был все тот же, но что-то как будто сильно изменилось в его взгляде, только невозможно понять вот так сразу, что именно.       — Хочешь чего-нибудь холодненького? Давай, угощу тебя, а ты расскажешь, чего вернулся? — она махнула ему, чтобы подходил ближе, а то все еще стоял в дверях. — На отдых что ли приехал?       Чонгук несмело приблизился и остановился у витрины с красивыми и жутко аппетитными с виду тортиками в полной растерянности, забыв на мгновения, зачем вообще пришел сюда.       — Да, на отдых, типа того… — сказал он, проскальзывая невнимательным взглядом по стенам кафе. — Дядя сказал, вам нужен работник.       — А, так ты ищешь работу?       До этого Саран напряженно, как будто даже немного с подозрением всматривалась в него, пытаясь раскусить, что именно происходит, что заставило бывшего одноклассника оказаться здесь, но тут, услышав столь простое объяснение, оживилась и принялась за дело, одновременно болтая как ни в чем ни бывало.       — Да, — закивала она с улыбкой, доставая бокс с подготовленными заранее лимонами и лаймами. — Мы уже почти месяц ищем бариста, как-то все не складывается, так что мы с братишкой тут вертимся как пчелы каждый день вместе. Он сейчас придет, по делам отошел, так что подожди его, ладно? Работал уже где-нибудь после школы?       Пока говорила, Саран успела сделать два кувшина лимонада и убрала их в холодильник. Все эти действия стали ей уже очень привычны, но не надоели ни капли. Дальше надо было дорезать заготовки фруктов и ягод для коктейлей.       — Да, я подрабатывал барменом в Сеуле, — ответил Чонгук. Он наблюдал за действиями девушки, но как будто не осознавал, что видит. Часть сознания словно была вся в непроглядном, густом тумане.       — Отлично! Правда, навыки значит есть, так что думаю, мы возьмем тебя, а надолго ты вообще у нас?       — Пока до сентября, но… может и не уеду, — буквально на секунду в мыслях мелькнуло воспоминание, и Чонгука чуть не бросило в дрожь, так что пришлось быстро менять тему на более «безопасную». Поэтому он сразу спросил: — А владелец кафе — твой брат что ли?       — По документам — да, но фактически мы все делаем с ним вместе, и идея открыть это кафе вообще была нашей общей, так что, считай, я совладелец. Кстати, весь дизайн — мой, — Саран довольно ухмыльнулась, обведя ножом, которым резала пополам клубнику, небольшое, но очень уютное помещение кафе, выполненное в минималистичном стиле.       — Здесь красиво, — вежливо согласился Чонгук, кивая и снова осматриваясь, хотя на самом деле испытывая абсолютное безразличие к этому месту. — А, эм, в чем вообще состоит работа? Расскажешь?       — Конечно! Все просто…       Стоило только дать повод, как, кажется, бесконечный увлеченный поток слов полился изо рта Саран, как из динамика телевизора с каким-нибудь ток-шоу. Однако слушать ее было интересно, ведь она действительно любила дело, о котором рассказывала, и вскоре Чонгук так заинтересовался и заслушался, что не заметил, как кто-то прошел у него за спиной, заглянул в служебное помещение и наконец прошел за стойку.       — … и если хочешь, можешь даже сам что-то придумать, — говорила Саран, и улыбка не сходила с ее лица все это время. — А, оппа! Ты пришел!       — Да, и принес пару новых сиропов на пробу, — высокий парень в круглых, сразу привлекающих внимание очках, приобнял сестру и устремил внимательный, пытливый взгляд на незнакомца напротив них. — Кто это, твой друг?       — Мы тебя ждали как раз, это Чон Чонгук, мы учились с ним в школе.       — Приятно познакомиться, — парень протянул ему руку через стойку, Чонгук пожал ее, кивая. — Я Ким Джэхен, старший брат Саран.       — Приятно познакомиться! — Чонгук снова кивнул и слегка поклонился, растерявшись, насколько вежливо ему стоит вести себя, особенно под таким серьезным и изучающим взглядом Джэхена.       Между ними вот-вот могла возникнуть тяжелая, неопрятная тишина, в которой парни только бы и смотрели друг на друга в нелепом ожидании, но Саран вмешалась, бросив с небрежной и легкой улыбкой:       — Чонгук-а ищет работу, оппа, еще он бывший бармен, а у нас скоро начнутся первые очереди за холодненьким.       — Да-а, ты права, сестренка, — согласился Джэхен, последний раз пробегаясь взглядом по Чонгуку. — Давай попробуем, что ж, когда ты готов начать?       — Хоть сейчас, — Гук пожал плечами и поджал губы. Его глаза то и дело метались от брата к сестре и обратно: с ним он говорил, а в ней — искал поддержку.       — Надо оценить твои навыки сначала. Займешься им, Саран? Расскажешь о нашем меню? Мне нужно уже заниматься тортами на заказ.       — Конечно, я уже ему рассказала, что да как у нас, — она довольно улыбнулась и подмигнула Чонгуку. — Так что справимся.       — Ну ладно, — Джэхен кивнул и странно, как будто предостерегающе посмотрел на сестру, усмехнувшись краем губ. — Поболтаем еще потом, пока оставляю все на вас.       — Иди уже, — хохотнула девушка, подталкивая его к двери в кухню.       — А ты не прогоняй! — он по-доброму возмутился, но покорно уходил и, уже закрывая стеклянную дверь за собой, бросил напоследок: — Через час проверю, как он работает!       — Да-да! — крикнула Саран и наконец обернулась к Чонгуку с уже очень серьезным лицом. — Ну что, давай за стойку, объясню что по технике, пока посетителей нет.       Ровно две секунды понадобилось ему, чтобы осознать и принять все, что произошло за последние несколько минут, и быстро перейти за стойку. Сердце билось так же быстро, но приятно, как в тот первый день работы в баре, и Чонгук с честным интересом наблюдал, как показывает Саран, и с неподдельным удовольствием повторял за ней точь-в-точь. Навыки приготовления коктейлей и правда пригодились, так что почти все позиции из меню казались очень простыми. И когда начали приходить посетители, а чем ближе обед, тем больше, он уже справлялся сам, разве что изредка уточняя у напарницы рецепт какого-нибудь необычного и редко заказываемого напитка. Саран же наблюдала за Чонгуком все время с улыбкой, мысленно удивляясь, как им с братом повезло, что он зашел сегодня в их кафе, да еще и в поиске работы. Втроем выполнять заказы стало намного легче.       За увлеченной работой с разговорами и вкуснейшим чаем с сэндвичами и тортом в перерывах день пролетел в самом деле незаметно. Чонгук удивился, когда Саран сказала о скором закрытии, кивнув на часы, висевшие на стене за стойкой. Он посмотрел на время, потом на темнеющее небо за окном, и ему даже стало немного грустно от того, что такой хороший день закончился. Но потом, перед самым закрытием, Саран и Джэхен сказали, что берут его на работу, и Чонгуку снова стало радостно.       В этот необычный, но чудесный день он так забылся в работе. Шел домой с улыбкой, даже не думая взять в руки телефон, чтобы, как обычно, ответив Чимину, зависнуть на списке диалогов на несколько минут в тяжких раздумьях. Идти было так легко, а теплый ветер словно подгонял вперед и немного вверх. Точнее, все было так, потому что он очень этого хотел. Чонгук изо всех сил старался не думать о том, о чем больше нельзя, не чувствовать, что все равно, каких усилий ни прикладывай, чувствует. И говорил себе, что сердце бьется так сильно от радости и вкуса новой жизни с новыми людьми. А не от того, что… он предает его так легко и бессовестно.       У него это почти получалось.