draw my love

      Штормовой ветер, мелкий дождь прямо в лицо и гром с молниями над головой определенно отрезвляли и заставляли вернуться в момент. Море взвывало у него за спиной, когда он возвращался домой с соджу в одной руке и телефоном в другой, не подозревая, насколько волны теперь близко. Прошло восемь минут, и Чонгук еще никогда не ходил до своего магазина и обратно так быстро, как сегодня. В этот раз ему есть к кому спешить, и это невероятно подстегивает и трогает сердце, колко, но приятно. Он не перестает улыбаться всю дорогу, и в такую погоду это выглядит жутко, особенно когда вспыхивают молнии, разделяя темное небо пополам. Мир, громыхая и вопя, словно катится в самую бездну ада, а Чонгук счастлив и полон любви. «Еще немного — и весь этот ужас закончится!» — говорит он себе, подходя к дому, и почти взлетает по ступенькам террасы. А когда только вставляет ключ в замок, всю улицу, весь город поглощает тьма.       Он входит внутрь, по привычке щелкает выключателем, но бесполезно.       — Хен? Отключился свет? — зовет он, скидывая обувь и проходя в дом.       — Похоже на то! — откликается Тэхен из глубины комнаты.       Чонгук проходит с бутылкой соджу в гостиную, видит в темноте очертания мебели и вещей Тэхена на столике, но не его самого.       — Ты где?       — Здесь, — раздается совсем рядом за спиной. Чонгук не успевает обернуться, как внезапно Тэ крепко обнимает его со спины и говорит тихо на ухо: — Ты мокрый.       — На улице дождь сильнее стал, — Чонгук вздыхает, и по телу от тепла любимого проходит дрожь. — Дай я хоть сниму куртку? Ты все приготовил?       — Да, все готово, — нехотя Тэхен отстраняется, освобождая парня, хотя был бы не против еще очень долго обнимать его и промокать тоже. — Можешь напиваться и погнали.       Чонгук тихо рассмеялся и тряхнул головой, чтобы сбросить лишние капли воды с волос, но случайно попал прямо в Тэхена.       — Ну спасибо, — хмыкнул тот в шутку серьезно.       — Прости, — Чон виновато улыбнулся и прошел к дивану.       Он сел и тут же открыл бутылку, как-то не подумав сразу о стакане и поэтому решив пить так. Собственно, а чего им теперь терять? Как только он оказался в тепле и относительном спокойствии, его руки снова затрясло. В собственном родном доме Чонгук почему-то чувствовал себя сейчас совершенно чужим, осматривался на разложенные в темноте на столике краски, кисти, что-то еще, он даже не понимал, что это и для чего. На самом деле, он вообще не представлял, что должно случиться уже совсем скоро, к чему ему готовиться, чего ждать. А спросить было страшно. И без слов, просто по выражению лица Тэхена, он чувствовал, насколько все должно быть серьезно. Первый глоток соджу Чонгук сделал испуганно-отчаянно и чуть не подавился от горечи алкоголя.       — Ну-ка не умирай раньше времени, — Тэхен мягко похлопал его по спине, наклонившись через его плечо. — У тебя есть свечи какие-нибудь, я надеюсь? Иначе будет трудновато.       — В смысле раньше времени? — Чонгук выдохнул после второго глотка и нахмурился, еле сдерживая нервную улыбку. — Наверное где-то на кухне есть.       Отставив бутылку на край столика, он поднялся и осторожно направился в кухню, и Тэхен пошел с ним, держась очень близко, так что можно было почувствовать его горячее дыхание, которые выдавало его волнение с потрохами. Свечи удалось найти не сразу, пришлось прошерстить все ящики, в которых они могли быть, но в итоге парни нашли их в самой глубине того, в котором даже не подозревали.       Вернувшись в гостиную, они вместе расставили свечи, и как раз их хватило, чтобы хорошо осветить место работы. Время шло уже к семи вечера, погода за окном становилась все хуже и хуже. Чонгук и Тэхен не знали, насколько все ужасно там, снаружи, не только в Пусане, во всей стране, но чувствовали, что надо начинать, чтобы все это наконец закончилось.       — Ну что, начнем? — сказал Ким, поставив последнюю свечку на столик.       Чонгук стоял посередине комнаты, не зная даже, как и что ему делать, куда идти, поэтому совсем не двигался с места и беспомощно смотрел на хена. Все, что он смог, — это кивнуть в ответ. Тэхен понял, что младший в растерянности, так что сам, взяв его за руку, подвел к самому ярко-освещенному участку комнаты у стены и усадил на пол. Так ему всегда было удобнее работать, и он считал, что и сегодня все должно быть как обычно — привычно для него. И совершенно естественными, заученными движениями он достал нужные краски, окунул кисть в заранее приготовленную банку с водой, взял палитру.       — Снимай верх, Гук-и, — сказал он спокойно, еще не замечая волнения младшего. — Если ты не против, я буду рисовать на груди, ближе всего к сердцу. Начну с тебя, потом уже на себе.       Чон послушно снял кофту и футболку. По телу прошлась дрожь, и он наконец-то решился спросить:       — Хен… как это будет?       Тэхен ответил не сразу. Он посмотрел ему в глаза и увидел в них неуверенность, как будто где-то в глубине души тот сомневался, стоит ли им делать это, что может быть еще не поздно отказаться, передумать. Это было нехорошо. Очень нехорошо.       — В целом, как и любой другой ритуал соулмейтов, ты ведь помнишь, как я соединял Чимина и Юнги? Только…       — Скажи сразу, чего мне ждать, хен, — Чонгук сказал это внезапно так уверенно, что волнение Тэхена насчет этого отступило, но не ушло насовсем.       — Обычно соулы чувствуют запахи, прикосновения или вкусы, особенные для пары, но… боюсь, что в нашем случае этого не будет, — он знал, что должен, просто обязан сказать, предупредить, но язык все никак не поворачивался.       — То есть просто без этого? Но какие-то ощущения ведь должны быть?       — Да… — Тэхен вздохнул, сжимая пальцами кисть так, что она затрещала и чуть не сломалась. — Боль. Скорее всего, нам будет очень больно.       — Понятно, — кивнул Чонгук, и его лицо теперь было совершенно спокойным, как будто он услышал, что, наоборот, они ничего не почувствуют.       — Гук-и, — Тэхен взял его за руку, — я не начну, пока ты не будешь готов. Сейчас самое главное, чтобы мы оба не сомневались, понимаешь? Все получится, если мы верим в это.       Его голос тонул в раскатах грома, от которых душа содрогалась. Холод неприятно щипал кожу своими острыми иголками. Все ощущения парней говорили им, что все не так, как должно быть, неправильно то, к чему они в итоге пришли, но ведь… они уже не могли отступить и повернуть назад. За их спинами уже выросла бесконечно высокая стена, а перед ними осталась лишь пугающая пропасть, полная тьмы, в которую им придется окунуться.       — Да, хен, я понимаю. Я готов и уверен, что у тебя получится.       Чонгук улыбнулся тепло и спокойно, он видел в хене уверенность, веру и успокоился, полагаясь на него и доверяя ему. Но вот Тэхену от его улыбки почему-то стало больно. «Пожалуйста, пусть все получится, — прошептал он в мыслях, боясь произнести такое не только вслух, но даже чуть громче в своей голове. — Я хочу снова увидеть эту его улыбку, когда все закончится».       — Хорошо, — он кивнул и мысленно пообещал им обоим, что все пройдет удачно, — тогда давай начинать.       Руками, из которых медленно уходили все силы, Тэхен смешал краски на палитре, подобрал нужный оттенок для основы цветка. Это был цвет между темно-синим и фиолетовым, похожий на цвет туманности в космосе, и от середины он должен будет переходить на кончики лепестков в неяркий, нежный голубой. В этом цветке собраны словно все цвета неба, каким оно только может быть. Тэхен поднес кисть к груди Чонгука, уже покрывшейся гусиной кожей то ли от холода, то ли от страха, и… не смог прикоснуться к ней, оставить первый след краской. Рука задрожала.       — Хен… — прошептал Чонгук, почти умоляя его решиться.       Но тот словно не слышал, застыв взглядом на краске на кончике кисти. Раскаты грома будто разрывали мир снаружи на части, и младшему пришлось почти кричать:       — Тэхен, просто сделай это, я готов!       И он сделал, начал ритуал и словно прыгнул с разбега в ледяную реку, боясь посмотреть любимому в глаза. Но сначала никакой боли и не было, только холод расходился от груди по телу от прикосновений кисти и красок. В какой-то момент Чонгуку даже стало щекотно, и он тихо засмеялся, стараясь не двигаться и не мешать процессу, но чем дальше, тем становилось холоднее. Мазок за мазком, цветок постепенно вырисовывался и уже сейчас казался самым прекрасным, лучше любого существующего, а нервный подавленный смех Чонгука незаметно перешел в немую дрожь. Ему стало жутко холодно, пока погода за окном тем временем становилась только хуже. «Боже мой, как будто он режет меня куском льда, — думал он, не замечая, как в глазах темнеет, а теплый свет свечей резко мерцает, заставляя тени на стенах заходиться в сумасшедшем танце. — Почему так холодно?»       Чон уже с силой сжимал кулаки, впиваясь ногтями в свои же ладони, и вжимался в стену, на которую опирался, словно хотел раствориться в ней и в хоть какой-нибудь другой боли: обычной, объяснимой. Тэхен очень долго этого не замечал, и руки его больше не дрожали. Он выводил цветок на теле любимого с пугающим спокойствием и хладнокровием, шепча про себя одни и те же слова, слишком сильно похожие на молитву или заговор. Реальность для него отошла на второй план, он ввел себя в транс, отпустил разум в другую реальность. Там не было ни дождя, ни грозы с оглушающими раскатами грома, ни страха. Но вдруг безумный крик, донесшийся словно издалека, разбудил его и вернул в тот мир, в котором он методично рисовал легендарный цветок на раскрасневшейся нежной коже, а его любимый больше не мог терпеть боль.       Не сразу осознав насколько Чонгуку больно, Тэхен поднял взгляд, думая, что увидит чистые карие глаза, которые так любит, и сможет успокоить, приободрить, пообещать, что осталось потерпеть совсем немного, но увидел лишь крупные слезы, стекающие по красным щекам одна за другой, искаженное болью лицо и ужаснулся. Кисть застыла в миллиметрах над кожей. Оставалось в самом деле дорисовать всего два маленьких лепестка, но Тэхен замер в нерешительности. Его сердце разрывалось на части, но, нахмурившись и плотно сжав губы, он продолжал смотреть, как страдает любимый человек от его же руки, не в силах ни помочь, ни закончить начатое.       Снаружи прогремел очередной раскат грома, настолько сильный, что казалось, небо в самом деле раскалывается пополам и рушится на землю. Ветер ударил в окна, несколько свечей погасло, и вдруг Чонгук схватил Тэхена за руку изо всех оставшихся сил и, с трудом открыв глаза, посмотрел на него с отчаянной мольбой.       — Не останавливайся! — он хотел повысить голос, но не смог, и за шумом урагана его шепот едва можно было расслышать.       — П-прости… — только и выдавил из себя Тэхен, все также застывший в оцепенении.       — Просто продолжай, умоляю! — простонал Чонгук и снова закрыл глаза.       Боль туманила рассудок уже так сильно, что он едва понимал, что происходит рядом с ним, что происходит снаружи. В конце концов стало просто наплевать, и единственное, на что хватало сил, это прерывисто дышать и молиться о том, чтобы все закончилось.       Тэхену же пришлось буквально силой заставить самого себя продолжать причинять боль любимому, его держала только мысль об их будущем, ради которого они и решились на этот жестокий ритуал. О том, что вскоре придется вытерпеть ему самому, Тэхен совершенно не думал и не представлял, как будет рисовать на себе, с замиранием сердца наблюдая, как Чонгук медленно теряет сознание от его руки.       Ураган все также терзал город, от которого, казалось, скоро совсем ничего не останется, когда Тэхен наконец закончил с цветком на груди Чонгука. Половина свечей погасла, где-то в доме открылось окно, и ледяной ветер гулял по комнатам, ползал по полу, словно в поисках новых жертв. Но парни этого не замечали. Чонгук дышал едва заметно, глаза были закрыты, а кожа вокруг цветка покраснела и распухла, как от ожога, хотя ему по-прежнему было чертовски холодно, будто его всего окунули в жидкий азот. Отложив кисти и палитру, Тэхен произнес несколько строк ритуала, чтобы закрепить цветок, и только потом с опаской коснулся лица Чонгука, приподнимая упавшую на грудь голову. Сердце уже давно разбилось на части, и теперь он тихо плакал от страха, что жизнь любимого покидает тело, что он все-таки не выдержал этой пытки.       — Эй, Чонгук-и, — позвал Тэхен тихо, голос почти пропал. Работа над всего лишь одним цветком длилась целую вечность, но все же, — все закончилось, слышишь? Твой цветок закончен.       — Но твой — нет, — хрипло ответил Чонгук, так и не открывая глаз и удивляясь, как может сквозь боль и тьму слышать родной голос.       — Ничего, я закончу со своим быстро, — он даже смог слабо улыбнуться, думая теперь лишь о том, как завершит ритуал и все станет отлично. — Давай я помогу тебе лечь, скоро тебе будет лучше, боль пройдет.       Тэхен продолжал успокаивать его, помогая перебраться на диван, по сути пришлось буквально перенести на руках, хотя собственная уверенность держалась на тонкой нити, вот-вот готовой оборваться и скинуть в холодную, темную бездну отчаяния. И его сердце от испуга на самом деле пропустило удар, когда Чонгук вдруг схватил его за руку и посмотрел в глаза.       — Ты не умрешь? — спросил он дрожащим голосом, и по щекам снова покатились слезы. — Хен…       — Все будет хорошо, Гук-и, я не умру.       — …если тебя не станет, я не смогу жить, хен… я покончу с собой.       — Прошу, не думай об этом! Я обещаю, что все закончится хорошо, Чонгук-и, и мы будем счастливы с тобой!       Тэхен изо всех сил пытался держать себя в руках и выглядеть уверенным и спокойным, но Чонгук почему-то так по-детски наивно улыбнулся, что слез было уже не сдержать.       — Потерпи еще немного, хорошо? — прошептал Тэхен, смахнув слезы с лица и улыбнувшись в ответ. — Еще немного…       Чонгук больше не смог ничего сказать, но кивнул, закрывая глаза и тяжело вздыхая. Как ураган снаружи разрушал город, боль продолжала разрушать его сознание изнутри. Удалось найти лишь маленький уголок воспоминаний, и он спрятался в нем, чтобы только дождаться. А Тэхен, осторожно поцеловав любимого в лоб, вернулся к кистям и краскам, поставил на пол у стены небольшое зеркало, которое купил специально перед поездкой, и, вздохнув, смело начал рисовать цветок на себе. Такой боли он не чувствовал никогда в своей жизни. Боль, перетерпеть которую, сохранив рассудок и остаться таким, каким ты был прежде, просто невозможно. Но Тэхен продолжал, даже когда рисунок на его коже начал кровоточить, когда весь мир вокруг исчез для него, замкнувшись на цветке в отражении зеркала, а в разрушенном болью сознании остался лишь один образ — образ Чонгука. Он делал это ради него…