Зеркало Венеры

— Передай всем распоряжение срочно собирать вещи, — сказала я, только зайдя домой. — Мы поедем в имение. — Миз, сейчас же все-таки ноябрь, — робко возразила Мэри. — Дороги плохи, проехать сложно, да и в имение для жизни зимой ничего не подготовлено… Я мотнула головой. — Пока снег не выпал, проедем, — решила я. — Поэтому нужно торопиться. Завтра же выедем! Не желаю оставаться здесь больше ни одного лишнего дня! Я уже отдавала распоряжение, просто поторопи их. Мне хотелось сломать что-нибудь, но ничего подходящего под руку не попадалось. Я повернулась к Мэри. — Ну! Не стой! Обычно я не позволяла себе говорить с ней в таком тоне, но я была на нервах. Это меня не оправдывало, но справляться с собой совсем не получалось. Мэри ушла. Я же прошла в свою спальню, чтобы тоже начать собираться. Я чувствовала невнятное лихорадочное возбуждение, сидеть на месте было так сложно, мне хотелось рвануть в путь прямо сейчас. Не встречаться больше с миз Вайль, не держать лицо перед ними или перед кем-либо еще. В деревне не было ни электричества, ни телефонного сообщения, никто меня там не потревожит. Я принялась собирать вещи. В имении их было достаточно, но не имелось ничего теплого, только летняя одежда. Поэтому я кликнула Мию, чтобы та помогла мне собраться и аккуратно уложить их. Судя по ее виду, она совершенно не разделяла моего желания ехать куда-либо в ноябре, как и все остальные в доме, и ей тоже не хотелось мерзнуть несколько месяцев кряду. Но решение я уже приняла и отступать от него не собиралась. Я быстро нацарапала вежливое письмо для миз Вайль с извинениями и написала для Евы записку, чтобы она рассказала мне о том, как пройдет работа комиссии. После я отправила оповещение для тех гестий, которые содержали мое поместье зимой, о том, что мы приедем. Оно дойдет всяко раньше, чем мы. Спала я очень плохо, постоянно просыпалась и ворочалась. Мне было то жарко, то холодно, иногда я вставала, чтобы пройтись, потому что мне казалось, что у меня затекает то рука, то нога. Я злилась сама на себя, что никак не могу уснуть. В итоге я клевала носом за завтраком и в карете. Ехать нам было несколько часов. Учитывая состояние дорог сегодня, скорее всего, еще дольше, чем летом. Эта мысль несколько удручала меня. Усидеть на одном месте почему-то было крайне сложно, и я пыталась занять себя разговором с афиной палладой. Мэри неизменно сидела напротив меня. Если она и была раздражена, то отлично справлялась с тем, чтобы не показывать этого. — Я все-таки считаю, что вы зря поехали сейчас, миз, — сказала она задумчиво, когда мы были в дороге уже часа два. — Да? — переспросила я, не отрываясь от безрадостного пейзажа. — Там сейчас очень холодно. Зимой будет еще хуже. Вы совсем себя не бережете. — Не для кого себя больше беречь, — бросила я в ответ, и голос упал до шепота. Летом дорога до имения была приятной и красивой. Пышная зелень леса, сочная трава лугов, запах цветов. Особенно в августе, если приходилось ехать обратно в Полис по срочным делам, запах разнотравья стоял такой, что кружилась голова, а от стрекота насекомых звенело в ушах, и Гея, мать всего живого, представляла во всем своем величии, и любоваться ей можно было вечно. Но так было летом. Сейчас же Гея отдыхала, копила силы до следующего сезона. Серая земля, грязь, луга, больше похожие на болота. Листья давным-давно облетели, и леса стояли черные, даже хвойная зелень показалась мне какой-то тусклой и совершенно безрадостной. Она хорошо выглядела на контрасте со снегом, яркая, красивая, но сейчас снег еще не выпал, и весь окружающий пейзаж представлял собой крайне печальное зрелище. Но делать больше нечего было, так что я лениво смотрела в окно, то прижимаясь лбом к стеклу, то откидываясь на спинку сидения. Мы с Мэри то начинали разговор, то одновременно замолкали, не зная, о чем говорить дальше. Я то задремывала, то просыпалась. Меня укачивало. Мы проехали несколько деревень, и на большой развилке свернули на северо-восток. Еще немного времени по запутанным дорогам, и, наконец, мы въехали в имение Аделар. Экипажи с прислугой и вещами же немного отставали, потому что они были больше и медлительнее. Деревня тоже выглядела… безрадостно. Домишки, грязные улицы. Только здания медицинского пункта и школы были довольно новыми. Мы с Беллой выделили на них деньги пять лет назад, чтобы предоставить крестьянкам дополнительную поддержку и помощь. Наша деревня в округе была одной из немногих, где естественный прирост населения не превращался в его убыль. После последней Переписи, прошедшей три года назад, было выявлено, что среди всех моих крепостных мужчин процент фертильных достигает почти тридцати пяти. Кроме того, нам повезло, очень малое количество из них забрали в эроты, так что в семьях были дети. Много детей для нашего времени. Дриады замечали мою карету. Я видела, как они выглядывают из домов, смотрят удивленно с улиц, и опустила шторку, чтобы не ловить их взгляды. После мы выехали на обширные поля, сейчас стоявшие черными. Когда мы, наконец, въехали во двор поместья, я уже очень устала сидеть, у меня побаливали колени от одного и того же положения. Дом был кирпичный, выкрашенный в приятный глазу красный цвет, перемешанный с белыми вставками. Он поднимался на два этажа, и второй этаж немного нависал над первым, его подпирали белые колонны. Внизу была терраса, где мы обыкновенно принимали пищу, когда было тепло. На второй этаж можно было попасть как из дома, так и снаружи: террасу окаймляли две слегка заворачивающие лестницы, ведшие на балкон нашей спальни. Летом перед домом рос красивый цветочный садик. По периметру забора были высажены плодовые деревья. По углам ютились хозяйственные помещения. Встретить нас вышли гестии, которые зимой жили в деревне в отапливаемых домах, но сейчас им пришлось приехать сюда. Они кутались в теплые бежевые одежды, приветствуя меня. Я отдала распоряжение разобрать вещи, когда подъедут остальные, и сразу же прошла в дом. Внутри было ожидаемо холодно. Мне показалось, даже холоднее, чем снаружи. Гестии уже успели немного прибрать здесь, но все еще заметно было, что пыльно. Ничего, они еще успеют убраться получше. Я сразу же поднялась наверх, кутаясь в пальто. На втором этаже был большой зал и наша спальня. Моя теперь спальня. Я сразу же прошла в нее. В комнате царил полумрак. Неприятный. Может, если поназажигать здесь везде свечей, то станет немного теплее? Старые оплавленные свечи стояли в многочисленных подсвечниках. Нет, я могу проверить это потом. Посреди комнаты стояла двуспальная застеленная кровать с балдахином, но не таким тяжелым и плотным, как дома в Полисе. Мы провели столько чудесных летних сезонов в этой постели. Я села в этой холодной спальне. Нашей общей когда-то. И меня ударило осознанием: Белла мертва вот уже как вторую неделю. Эта мысль моментально сожрала меня изнутри. Меня затрясло. Я прижала ладони к лицу. Вторая неделя! Вторая неделя без ее взгляда, без ее тепла, без ее жизни! Все из-за какого-то отребья! Я сгорбилась и завалилась на постель, съеживаясь. Покрывала были холодными. Дом в принципе не был предназначен для проживания зимой, и теперь я мерзла. Но меня это не волновало. Я уткнулась лицом в подушку, ту, на которой Белла обычно спала, прижала ее к себе и расплакалась. Слез во мне оставалось еще много, похоже, я никак не могла успокоиться довольно долго, жалела себя и все вспоминала то ее улыбку, когда акесо сообщила о беременности, то березку над могилой. — Миз? — услышала я голос Мэри, которая поднялась ко мне. Я сразу же села, выпустив подушку из рук, но слез прятать смысла не было, их слишком хорошо видно. — Я хотела спросить, нужно ли приготовить вам ванную, — сказала она, проходя в комнату. Я дернула головой. Мыться не хотелось. Мэри подошла ко мне ближе и присела, но не возле меня, а передо мной, на колено, смотря снизу вверх. Моя рука легла в ее руку, такую теплую, и я дрогнула, пытаясь не разрыдаться сильнее. Она смотрела очень внимательно и сочувственно. Это вынимало мне душу. — Вы зря себя наказываете, миз. Она бы этого не хотела. Я стиснула зубы. Откуда ей было знать, чего Белла хотела бы?! Впрочем, откуда было знать и мне? — Мне нужно время, — сказала я, плохо справляясь с голосом. — Время ведь лечит, так? Мэри робко приподняла уголки губ и встала. Она тоже знала, что такое терять. Жены у нее никогда не было, родительниц — тоже, она осталась сиротой насколько я слышала, ее матери были осуждены за контрабанду пластика. Мэри была слишком маленькой тогда, чтобы общественное осуждение распространилось и на нее; ее и ее старшую сестру, которой тоже повезло тогда быть еще крошкой, общественность жалела, как жертв таких недобросовестных родительниц, пошедших против Геи. Старшая сестра Мэри умерла несколько лет назад от инсульта. Мне даже пришлось отпустить Мэри на два или три месяца и ходить с заменой, другой афиной палладой, которая была мне совершенно чужой. Потом Мэри вернулась ко мне. Она говорила, что я единственная семья, которая у нее осталась. — Вам будет легче, миз, — сказала Мэри. Я знала это. Я ведь уже теряла, и легче все же стало. Но то было… другое… и все было иначе. Тогда мне тоже так слабо верилось, что станет лучше, но у меня ведь была Белла. А теперь я одна. — Но чтобы стало, — снова подала голос Мэри, — будьте к себе добрее. Я дернула уголками губ и кивнула. К позднему вечеру гестии прибрались в доме. Темно было настолько, что пришлось зажечь свечи по всему дому, чтобы разглядеть хоть что-то и не натыкаться на мебель. Около десяти вечера, когда я уже готовилась ко сну и собиралась переодеться, ко мне в комнату зашла Мэри. — Миз, деревенская староста пришла поприветствовать вас. Я вздохнула, едва скрыв раздражение. Мне не хотелось сейчас ни с кем говорить, я хотела отдохнуть, но не отсылать же дриад ни с чем настолько поздно. Я кивнула, сказав, что сейчас выйду, набросила на плечи шаль и спустилась вниз. Деревенскую старосту звали Ханна. Ей было уже под шестьдесят, но от тяжелой работы в поле она выглядела старше, хоть крепости своей и не потеряла, на ногах стояла твердо и смотрела с блеском во взгляде. Вместе с ней были две женщины и еще крепкий высокий мужчина. Я встретила их на террасе. И почему они только решили прийти так поздно? Нельзя было сделать это с утра? — Госпожа, — Ханна и остальные поклонились мне. Она помялась. — Мы выражаем наши глубокие соболезнования по поводу госпожи Беллы… Меня сразу же замутило. Газет до деревень доходило очень мало, по три-четыре экземпляра. Читать умели не все. Но староста, конечно, умела, да и новости по деревням распространялись неприлично быстро. Я только кивнула, сохранив спокойное выражение на лице. — Мы пришли поприветствовать вас, госпожа, и спросить, не угодно ли вам что-нибудь от нас? — Ничего не нужно, — ответила я. — Почему вы приехали в ноябре? Снег почти выпал. Я вздохнула. Пожала плечами. — Я устала от Полиса. После я отправила их обратно. От мысли о том, что и в деревнях говорили об убийстве, мне поплохело. Я так хотела уехать от этих разговоров и мыслей подальше, спрятаться в глуши без связи, электричества и водопровода, но… видимо, такие дела ни один уголок, где есть люди, стороной не обойдут. Но сразу спать я не пошла. Кухня оказалась самым теплым местом в доме, и я долго сидела там вместе с гестиями и афинами, согреваясь и прячась от промозглой ноябрьской ночи. Печи здесь стояли огненные, топились заготовленным валежником и буреломом. Рубить деревья было запрещено, но собирать мертвые разрешалось, потому что это уменьшало риск летних лесных пожаров. Мы с Беллой подумывали о том, чтобы поставить солнечные батареи. Это недешево, но очень удобно. Руки так и не дошли. Все окружавшие меня женщины выглядели печальными. Я понимала. Мне и самой уже не слишком хотелось оставаться здесь, но иного выхода я для себя не видела. Спать было холодно что в эту ночь, что во все последующие. Мне казалось, я слышала, как недовольные гестии жалуются друг другу ранним-ранним утром, когда за окном было еще темно. Я лежала в постели, проснувшись, когда еще не было даже шести утра, и прислушивалась к тишине дома. В деревне было не так, как в Полисе, там свет соседних домов или свет с улиц проникал сквозь окна, и в комнате можно было разглядеть хоть что-то. Здесь же была кромешная тьма, хоть глаз выколи. Но когда поднялось солнце, неожиданно распогодилось. Тучи ушли, открыв солнце, которые даже пригревало. И это в десятых числах ноября! Позавтракав в доме, я устроилась на балконе, одевшись потеплее, с книгой в руках. Я занимала себя чтением часы напролет, забывая обо всем. Я брала в руки все подряд: религиозную, художественную литературу, довоенные книги, какие-то завалявшиеся в библиотеке университетские учебники. Последующие дни не радовали теплой погодой, и все они слились для меня в сплошное серое марево. Я начинала заболевать, у меня появился насморк от постоянного холода. Календарь, висевший на стене, я просто сняла, чтобы вообще не следить за днями. Я велела гестиям сообщить мне, если придет письмо от Евы, а по поводу любых остальных писем даже не беспокоить меня. Мне не хотелось не иметь вообще никаких контактов с внешним миром. Так можно было представить, что Белла осталась где-то в Полисе работать, а у меня случился незапланированный отпуск. Так глупо, но я представляла это, несколько суток успокаивая себя таким образом, но потом, вспомнив, почему я здесь, я опять проплакала несколько часов. Когда пошел первый снег, Энн принесла мне письмо: — Миз Аделар, миз Грин прислала вам это. Я кивнула и, забрав конверт из ее рук, ушла в спальню. Помявшись, я вскрыла его. К небольшому письму Ева приложила вырезку из газеты. Большими буквами было напечатано: ПРИНЯТЫ ПОПРАВКИ К ЗАКОНУ ОБ ЭРОТАХ! Я торопливо пробежалась взглядом по тексту статьи, с облегчением видя, что почти все, что я предлагала, было принято. За исключением того, что эрот отсылается обратно в Школу сразу, как происходит зачатие. Вместо этого был предложен вариант написать заявление о том, чтобы отослать его досрочно. Тоже неплохо. Закон в статье был назван «пакет Аделар». Сама же Ева писала о работе комиссии и о том, что разногласий между участницами почти не было, разве что религиозницы постоянно упирались в Писание Геи и чуть что начинали цитировать строки оттуда. Я фыркнула, прочитав об этом. В письме она также спрашивала, как я себя чувствую. Я буквально силой заставила себя написать короткий ответ, вымучивая каждое слово, потом приказала отослать его и больше не вспоминала о письмах и почте все то время, что находилась в имении. Все остальные письма и новости, доходившие до имения, я игнорировала. Не удосужилась даже проверить, не присылала ли Ева еще что-нибудь. Я полностью закрылась и не собиралась даже краем глаза глядеть на внешний мир. И так незаметно подобрался конец декабря. Мы отмечали новый год в ночь с тридцать первого декабря на первое января, как и в довоенное время, но у меня не было ни малейшего желания делать хоть что-либо. К тому же, резиденция была летней, так что и елочных игрушек здесь не водилось. До Последней Войны ели спиливали и ставили в домах или заменяли их искусственными, сделанными из пластика. Сейчас все это было запрещено, но можно было наряжать ели, росшие в лесу. Мне не хотелось отмечать, но, я знала, гестиям и афинам это было нужно. Потому я сказала им привлечь крестьянок и сделать праздник прямо у поместья: за оградой росла чудесная раскидистая ель, еще не очень большая, так что ее можно было без труда украсить. Дриады от такого предложения не отказались, и до нового года была еще неделя, когда из окна своей спальни я уже могла увидеть полностью украшенное для праздника дерево. Гестии успевали украшать даже дом. Мне было все равно, я велела только ничего не трогать в моей спальне. Но во всех остальных комнатах как-то незаметно появились различные новогодние украшения (откуда они только их достали?). Я не могла отказать людям в празднике из-за своего личного горя. Новогоднюю ночь я собиралась просто проспать, но Мэри не позволила мне. Она уговорила меня выйти к общему столу, а потом и вытащила на улицу. Снег уже давно лег, серебрился в приятном свете луны. Ночь была безоблачная, а от того холодная, но общее веселье все-таки захватило меня. На приглашение откликнулось очень много моих крепостных, некоторые даже приготовили для меня подарки, что стало полной неожиданностью. В итоге уснула я только под утро, неожиданно счастливая и довольная, хотя мне думалось, что я не смогу ощущать ничего похожего на счастье всю свою оставшуюся жизнь. Весь остаток зимы и начало весны прошли для меня одним снежным днем. Я не следила за временем, коротала часы за чтением и едой. Возможно, такой образ жизни сказывался на моем теле, но я даже не смотрела в зеркало. Я чувствовала себя в какой-то спячке. Я игнорировала почту и газеты, совершенно отгородившись от мира «извне». Мне он был неинтересен. Я даже ни разу не выходила в церковь в воскресенье и целиком и полностью доверила вести «мусорный» счет Энн. Раньше я занималась им сама почти полностью, но сейчас у меня на то не было сил. Все неперерабатываемые отходы в список заносила она. Только сошел снег, мои крепостные дриады вышли обрабатывать землю. Я несколько раз выезжала на поля, чтобы посмотреть на их благую работу. По воскресеньям их сопровождали деревенские мойры, которые проводили какие-то религиозные ритуалы, благодаря которым должен подняться хороший урожай. Тогда же я заставила себя посетить деревенскую церковь в воскресенье. Мне пора было показаться своим дриадам. Я совершенно игнорировала Гею и ее учение все эти месяцы, я не читала даже молитв ни на ночь, ни перед едой. Я никогда не отличалась регулярностью в этом вопросе, но раз в неделю-полторы обязательно обращалась к этому. А теперь совсем себя запустила. В мае устоялась теплая погода, и в воздухе разлился запах первых цветов. Тогда-то мне и стало лучше, и я будто проснулась. Я стала больше гулять, мы с Мэри часто ходили к берегу узкой и неглубокой реки, текшей мимо деревни. Там я устраивалась с очередной книгой, забывая даже порой о том, что моя афина паллада находится здесь со мной. Она всегда сидела очень тихо и нисколько не тревожила меня, и порой мне становилось даже совестно от чего-то. В июне я вернула календарь на стену и стала следить за числами. Но впускать в свою жизнь «мир извне» я все еще опасалась, поэтому почту так и не проверила, хотя знала, что там наверняка было что-то и от Евы, и от миз Вайль, и что-нибудь по работе. После двадцатого числа Энн неожиданно пришла ко мне с необычной просьбой. Она встретила юношу из крепостных и хотела взять его в мужья. Сначала я скептически отнеслась к этой затее, но потом увидела его. Это был худой и низкий молодой мужчина, на вид ему было лет двадцать, но, скорее всего, ему было немного больше. Насколько я могла судить, он был вполне симпатичен, но слишком тщедушен, и из-за этого он вряд ли был хорошим работником в поле, поэтому я спокойно дала на брак добро и даже сама на правах землевладелицы венчала их в церкви Геи. После свадьбы я торжественно вручила Энн документы на освобождение ее новоявленного супруга от крепостной зависимости, а после дала ей несколько дней отгула для празднования. Гименеи, кому посчастливилось выйти за женщин, которые стоят выше их на социальной лестнице, и сами переходили к ним, а потому он больше не мог считаться моим крепостным. Я решила, что пока мы живем здесь, будет хорошо устроить супруга Энн, и я дала ему непыльную и несложную работу по дому, и его небольшое жалование передавала Энн. После… Беллы я думала, что не смогу спокойно воспринимать мужчину в доме, но он был очень исполнительным и спокойным, к тому же, являлся совершенно нормальным и правильным мужчиной, это можно было сказать точно. Так что скоро мои страхи улеглись. Июль принес с собой невыносимую духоту, и запах разнотравья теперь проникал в спальню, кружа голову. Порой она даже начинала болеть из-за всего этого разнообразия. Август ничуть не уступал ему, но именно тогда, наконец, произошло то, что вернуло меня к социальной жизни. — Миз Аделар, — позвала Энн однажды утром под конец августа, зайдя ко мне. Я подняла голову от книги, которую читала в тот момент, и приподняла брови. — Миз Грин приехала к вам. Я отложила книгу и встала, немало удивившись. — Пригласи ее присесть на террасе, я сейчас буду. Энн кивнула и вышла. Ева часто наведывалась ко мне без спросу и без единого предупреждения раньше, когда мы были моложе, еще до того, как я женилась. Потом это сошло на нет, она стала уважать мои личные границы и личные границы моей жены. Неужели она решила вернуться к старым привычкам? Я хмыкнула этой мысли и торопливо переоделась, чтобы встретить ее. Я спустилась на первый этаж и вышла на террасу. Ева сидела за столиком, сложив ногу на ногу. Она была облачена в дорожную одежду по-летнему нежно-зеленого цвета. На голове у нее была небольшая летняя шляпка, украшенная бутафорскими ягодами и цветами. Увидев меня, она встала. — Не ожидала тебя здесь увидеть, — сказала я. Она фыркнула, закатив глаза. — Ты не отвечала на мои письма, и я решила, что пора наведаться к тебе. Ты безвылазно сидишь в деревне уже целый год. Я давала тебе время, но все же не смогла не забеспокоиться. Я смутилась. — Вообще-то не целый год. И я не читала почту. — Я так и знала, — ответила она, всплеснув руками, но обиды ни в ее тоне, ни в ее позе, ни в ее взгляде не было. — Ужас, и почему только загород не могут провести телефонные линии. Мы сели за столик, и гестии подали нам чай. — Я наверняка пропустила много новостей, — обронила я, помешивая сахар ложечкой. — Еще бы, — ответила Ева. — Я поделюсь с тобой ими, если ты пообещаешь, что в этом же месяце вернешься в Полис. Пора бы тебе и за работу снова приняться, и в обществе начать светиться. Жизнь отшельницы может быть приятна неделю или две, но потом… Солнце спряталось за облаком, и она сняла шляпу. — Я рада, что ты здесь, — сказала я тихо. Она поумерила свой саркастичный тон и улыбнулась мне. — Не могла же я дальше позволять тебе оставаться здесь! Ты тут совсем зачахнешь. Через две недели миз Лиан устраивает вечеринку в честь совершеннолетия ее дочери. Ты ведь помнишь миз Лиан, не так ли? Должна помнить, она сидит рядом со мной на агоре. — Да, помню, конечно. — Я приглашена, и в приглашении указано, что можно привести с собой гостью. Я приведу тебя. — Мое мнение не спрашивается? — улыбнулась я. — Конечно, нет, — ответила Ева, отмахнувшись. — Ты идешь и точка. Мы разговаривали почти два часа, пока не подали обед, и потом разговор продолжился и за едой. Ева рассказывала о последних новостях среди венер, перечисляла имена наших знакомых, и я в какой-то момент перестала следить за всем этим многообразием. Запомнить, кто у кого родилась, и кто куда поступила, и кто на ком женилась, было не так-то и легко, особенно учитывая то, что лиц большинства из названных я даже не помнила. — Ну, а ты-то когда планируешь свадьбу? — спросила я, когда нам уже подали десерт, оборвав ее поток слов. Я ни разу не видела Еву в длительных отношениях, она сходилась и расставалась с девушками очень быстро и никогда подолгу по ним не страдала. Ева пожала плечами. — Я думаю о том, чтобы заказать себе эрота, — сказала она задумчиво. — Или, может быть, гелиоса. Хотя за ними нужен более тщательный уход. Я приподняла брови. — Ты хочешь детей? Ева качнула головой как-то неопределенно. — Мне кажется, я мало с кем смогу ужиться, — вздохнула она, — В личной жизни мне не везет, сама знаешь. Искать жену слишком сложно. К тому же ты ведь знаешь, что у меня… немного не такие предпочтения, — она понизила голос, как будто нас могла услышать кто-нибудь еще. О ее предпочтениях я знала прекрасно. Ева была завсегдатайкой сомнительных вечеринок миз Шер. Об этом никогда не говорили вслух, но все прекрасно знали о том, чем венеры занимаются там, и как развлекаются. Про себя я молчаливо осуждала и не понимала, что такого интересного было в приапах, которым миз Шер покровительствовала — естественно тайно. Это были окончательно опустившиеся мужчины, которые виделись мне хуже, чем айдосы. Я была с эротом однажды, еще с нашим с Беллой первым, когда я была достаточно молода, чтобы моя беременность не была большим риском для моего здоровья. В тот раз ничего не получилось, и его отослали обратно в Школу. Однако я прекрасно запомнила, какой скукой были Ритуалы, проведенные с ним. Но это была необходимость. А Ева проводит с мужчинами время, потому что ей хочется. Я совершенно не могла ее понять. Какое удовольствие она находила в их отростках? Их единственной целью было доставить семя. А приапы, насколько я знала, были стерилизованы. А ведь среди них могли быть фертильные мужчины. Какая печальная трата. — И да, я хочу детей, — сказала Ева, насупившись. Она знала, что я не понимаю ее… предпочтения, но мы старались не обсуждать эту тему слишком подробно, чтобы не задевать острые углы. — Имей в виду, что если взять гелиоса, а он окажется бесплодным, то от него не избавишься так просто. — Я знаю, ты что меня за совсем девочку держишь? — Ева хихикнула. — Но это просто запасной вариант, который не слишком меня привлекает, но если у этого гелиоса богатые матери, то почему бы и нет? — Потому что не все матери выделяют приданое. Ева закатила глаза. Мы посидели еще немного, и она спросила: — Ты позволишь переночевать у тебя? Мне так не хочется выезжать вечером и возвращаться в Полис ночью! — Конечно. Я прикажу гестиям приготовить тебе комнату.