Приторная сладость специй

Джин не контактирует с парнем уже неделю, общаясь сухо и только по надобности, вгоняет этим альфу в полнейшее непонимание. Парень бы сам хотел понять своё глупое поведение, но он его глупым-то не считает, только время от времени, когда выбирается из пучины серого вязкого чувства. Намджун ходит, как в воду опущенный, уже который день, раздражается чаще, чем когда-либо, рычит и срывается на бытовых предметах, чем пугает омегу до мурашек и ёкающего сердца, что, впрочем, никак не мешает ему на все вопросы отвечать коротко, даже не пытаясь совладать с выражением крайней обиды и разочарования на лице, оскаливаться на каждую фразу, стоит блондину спросить, в чём его проблема. Джина снова лихорадит и тошнит. Старшему, кажется, так плохо ещё никогда не было. Он не может остановить тремор пальцев, обхватывает себя руками, но начинает трястись сам, неосознанно кусая до крови язык. Омега температурит – с утра нормальное состояние, а к вечеру невозможно подняться с кровати, он обливается потом, облизывая треснувшие губы. Розоволосый не отходит от унитаза половину дня: как и ожидалось, большинство позывов ложные, но когда рвёт по-настоящему – будто заставляют выплюнуть всё изнутри. Джин из раза в раз валится на свою половину кровати и не находит ни сил, ни желания объясняться с Джуном. Снова. А потом альфа просто не приходит домой. В ту ночь парню впервые страшно. Страшно лежать на кровати и чувствовать непривычный холод со спины, пустующая половина отрезвляет лучше сорбентов; Джин поджимает под себя ноги, скручиваясь клубком. До утра уснуть не получается, сколько ни пытался. Сонный, с покрасневшими глазами и тёмными мешками, омега встречает пару рано утром на пороге. Намджун обречённо выдыхает, разуваясь, и останавливается напротив вымотанного хёна, сам выглядя не лучше. — Почему ты не ночевал дома? — заглядывает будто в самую душу, только альфа закрывается от него и смотрит холодно, Джин семиугольными льдинками от такого взгляда покрывается. — Общался с друзьями, ты же со мной разговаривать не хочешь, — бросает. — К тебе подходить страшно, я боюсь, что ты на меня накинешься! — повышает голос омега, оправдываясь. — Боишься? — Намджун опускает глаза, хмыкая, и растягивает губы в подобии улыбки. — А кто в этом виноват? — Ты, конечно! — блондин сжимает кулаки, напрягаясь. — Если бы ты не вёл себ... Джин издаёт испуганный писк, когда младший с силой давит его к стене, скаля зубы, смотрит из-подо лба и глубоко дышит, едва сдерживаясь. — Как, чёрт возьми, я себя веду?! — у омеги ком щекочет горло от тона парня. — Ты, ты делаешь всё, чтобы показать мне, будто я пустое место, и после этого смеешь обвинять меня! — Послушай меня... — втягивает страусом голову. — Нет, это ты меня послушай, — Намджун вколачивает кулак в стену совсем рядом с головой омеги, пугая до пляшущих букашек перед глазами и нового приступа тошноты. Желудок сокращается в мелких спазмах. Когда блондин фокусирует взгляд на хёне и осознаёт, насколько сильно потерял контроль, только тогда слышит тихие всхлипывания любимого, усиленно подавляемые им самим. Взгляд цепляется за тонкие ладони, окольцовывающие живот, и это ставит под сомнение всё. Намджун не глупый, как бы о нём ни отзывались его знакомые. Мысли запускают ход, здравый разум возвращается на место. — Пожалуйста, Джин-и, скажи, что случилось, — мягко просит младший, вытирая слёзы большими пальцами с чужого миловидного лица. — Я же понимаю, что что-то не так, но у тебя, по правде, настолько дерьмовый характер. — У меня нормальный характер, — хрипит сорванным голосом розоволосый и делает кончиками пальцев круговые движения по животу, неосознанно, тем самым успокаиваясь. Намджун кладёт свою руку поверх. — У тебя будет ребёнок, верно? — тихо спрашивает альфа. Старший молчит, только поджимая губы и в который раз игнорируя. — Если ты боишься, что я тебя обижу, потому что он от другого, то ошибаешься. — Джин разъяряется. — Да что ты несёшь?! Но, возможно, лучше было бы, если бы малыш был и правда от кого-то другого, потому что ты даже не хочешь предположить, что он твой! — у блондина сердце грудную клетку протаранить готово от шока, и он, видя кошмарное, нестабильное психическое состояние пары, не сомневается в истине его слов. — Сцепки ведь не было. Как? — От святого духа, блять, Намджун. Напомни, сколько раз ты надевал презерватив? Ни разу? Да, правда удивительно, почему я залетел, — острит Джин, делая поедающего блондина червяка ещё больше. Теперь он перебирается прямо на сердце. — Но почему ты отмалчивался? — картинка не складывается. — «Не будем торопиться, поживём для себя, дети обременяют» – это разве не твои слова? — младший прикусывает язык. Он молчит достаточно долго, собираясь с мыслями, но нагнетает атмосферу ещё больше. — Если бы ты только сказал, всё было бы по-другому. Я люблю тебя, сколько ещё раз повторить, чтобы ты перестал сомневаться? Люблю и не оставлю вас обоих, — блондин осторожно, будто опасаясь ответной реакции, целует хёна в нос. Еле видимая улыбка прорезается лучиком света в облачный день, и Намджун испытывает облегчение, впервые за эту неделю; виски не буравит, а суставы не ломит. — Да. — Что «да»? — Я согласен стать твоим мужем.