30 дней

Пытки издавна были способом наказания. А что если это альтернатива наслаждению? Герр Линдеманн. Самый уважаемый человек в Германии на данный момент, имеющий склонность к садо-мазо. Конечно это знали лишь те, кто поставлял ему мальчиков для зрелищных ночей, которые еще долго отдавались тяжестью в паху. Сегодня был как раз тот день, когда поставляли свежее мясо. — Герр Линдеманн, мы привезли около десяти штук… молоденькие… все либо дезертиры, либо воры и убийцы… но есть там один, такой сладенький, — купец жадно облизнулся, — любит над маленькими детьми измываться… я его специально к вам… Герр Ридель хотел забрать, а я знаю что вы будете ему рады больше… — Умный ты, Якоб. Показывай. Мужчина провел Тилля в небольшую комнату, в углу которой сидел юноша с заломанными за спину руками в оковах и с повязкой на глазах. У него были не очень длинные волосы, но было заметно, что они кучерявятся. Ярко выраженные крылья носа и аккуратные губы. Да, ему понравилось. — Сколько? — холодно спросил Линдеманн. — Как обычно, но… — Ни слова больше. Я тебя понял, — в руки торговца упал увесистый мешок, полный золотых монет. — Благодарю, господин. Юношу доставили в огромный особняк, где начали готовить к вечеру. Все как всегда. Его помыли, приодели и конечно же не рассказали зачем он вообще тут. Да он сам и не расспрашивал, ведь понимал, что хуже уже не будет. Вечером, когда пышный стол был накрыт на двоих, а зеркальная комната подготовлена, в зал вошел Герр Линдеманн. На его лице была видна лишь легкая улыбка. После него зашел Кристоф. Да, Тилль знал как его зовут, откуда он родом и кто его родители. Он знал все о нем, а Шнайдер не знал ничего. Ему было плевать. — Ну здравствуй. Меня зовут Тилль Линдеманн, я хозяин этого замечательного поместья и этих замечательных слуг. Присаживайся за стол, сейчас нам принесут вина, — он вежливо указал на стул, а после присел и сам. — Спасибо, — Кристоф сел, держа руки на коленях. — Выпей вина, Крис. Расслабься, я не кусаюсь. До поры, до времени. Как только юноша сделал глоток, то сразу стал слабеть, наблюдая как мужчина щелкает пальцами. И тут он чувствует, что его куда-то волокут. Дальше темнота. Его пристегивают к чему-то напоминающее крест. И вот яркий свет. Комната устлана зеркалами, кроме стены за спиной Кристофа. Оглянувшись, он увидел, что пристегнут к распятию, а на теле кроме нижней части туники ничего не было, причем тело его было приспущено, как бы заламывая руки назад. Рядом стоял маленький столик с множеством различных инструментов. Тут послышался скрип двери, а после сильный хлопок. — Детишек значит любишь… — Линдеманн подошел к мужчине и приподняв его голову за подбородок поцеловал, прокусывая насквозь нижнюю губу, из-за чего Шнайдер издал крик, — а я люблю пытки… они как искусство, понимаешь. Сама боль — это искусство, которое не подчиняется рамкам. — Это был не я… на меня свалили эту вину… — он сплюнул кровь на пол- я не причем. — Ну это выяснять будем не сейчас. Если ты выживешь, то расскажешь эту историю, — Тилль взял кляп и туго затянул его, — а теперь готовься лицезреть наслаждение. Линдеманн провел по торсу мужчины, спускаясь ниже и забираясь под тунику. Шнайдер пытался сопротивляться, съеживаясь, но у него это не получалось. Веревки, как оказалось, были не самыми простыми, а со стеклянной крошкой, засыпанной между запястьями и наручником, так что когда совершались резкие и вращательные движения, то стекло просто впивалось в кожу. — Нравится? Я сам придумал, — хвалился Герр, — так что лучше не сопротивляться. Тилль прошелся дорожкой поцелуев от шеи к груди, а потом к соскам, прикусывая их, считай до крови. В теле Кристофа бушевало наслаждение и боль, от чего его член начал реагировать на это все. Заметив это, Герр Линдеманн невесомо дотронулся до него, после чего сжимая. Он чувствовал, как грудь юноши вздымается, а голубые глаза распахиваются сильнее, зарастая пеленой. Резко перестав стимулировать Криса, мужчина подошел к столу и взял маленькие, хорошо заточенные палочки, и поднес их к пальцам на ноге, после начал засовывать их под ногти. Шнайдер начал задыхаться и по его щекам потекли слезы. Он пытался кричать, но после этого, боль повторилась, но отдавая уже во второй ноге. Мужчина делал это медленно, болезненно, сексуально… — Вот так, дорогой… это наша маленькая разминка, интереснее будет позже, а пока, — он натянул веревки, так что юноша принял позу Иисуса при распятии, — я тебя подразню. Линдеманн поцеловал рельефный живот Кристофа, просовывая руку между ног, и ведя ею вверх. Возбуждение не исчезало, а наоборот нарастало. Вот укус, еще, пальцы сжимают член, иногда поглаживая его. И все опять резко прекратилось. Когда юноша приоткрыл глаза, то заметил в руках Герра длинный хлыст, на конце которого была небольшая железка. Он свистнул в воздухе, ударив совсем рядом с его ногой. Еще один свист, еще, и вот первая рана, которую сразу прижгли раскаленным металлом. Даже кляп не сдерживал крики Шнайдера, когда его тело касалось то холодное лезвие, то горячий металл. После хлыста пошел в обиход хирургический нож, которым Тилль вырезал свою роспись в районе ключиц и впадинки между ними. Алая кровь стекала по ожогам, прямо под тунику, где возбуждение еще пылало. — А ты стойкий, не только в характере… ладно, последняя пытка, и если ты продержишься, дарую тебе свободу… Кристоф поднял взгляд на мужчину, который держал в руках ножницы. Он не понимал, зачем они ему, а Тилль сняв кляп поднес их ко рту. Безбожный крик заполнил комнату. Шнайдер видел везде себя, и то как ему разрезают щеки. Кровь начала обильно капать на пол, растекаться, обволакивая шею. Он почти не мог дышать, так как Линдеманн передавил своей медвежьей лапой горло. «Хороший мальчик, терпеливый мальчик… вот так, еще один штрих и все» — единственное что он слышал. На протяжении всех манипуляций он был возбужден до предела, в том числе и во время разрезания его лица. Последней каплей было клеймо на солнечном сплетении, как вдруг тело юноши содрогнулось в оргазме. Веревки ослабели, а после вообще перестали чувствоваться. Он лежал на холодном полу, истекая кровью, в мятой тунике, которая была испачкана изнутри спермой. Линдеманн взял почти безжизненное тело на руки и понес на верхние этажи особняка. *** Кристоф проснулся в светлой комнате, а его рот разрывала боль. Прикоснувшись к щекам он почувствовал свежие швы. Оглянувшись, Шнайдер увидел прикроватную тумбу, а на ней записку: «Твои страдания- твоя свобода. Твое возбуждение- тяжесть у меня в паху. Твои шрамы- подпись в нашем с тобой контракте. Поздравляю, теперь ты очистился. Теперь ты полноценный житель и хозяин этого особняка. После меня конечно». *** Линдеманн стоит над трупом мужчины, водя сапогом по его лицу, и размазывая грязь. — Вот и любитель детишек нашелся. Тебе привет от Кристофа, старый извращенец, — после этих слов безжизненное лицо проткнула трость, конец которой эмитировал распятие.