30 дней

Он осунулся, под глазами выступали синяки, и без того худощавое тело превратилось в скелет. Оливер никак не мог поверить, что Кристофа нет рядом. Ребята пытались говорить с ним, водить его к психологам, просто отвлечь, но ничего не помогало. Он мертв внутри. Иногда ему снится Шнайдер, снится и не выходит из головы еще несколько дней, подливая бензина в костер. Мужчина не мог так больше. Он глушил боль алкоголем, но это не помогало, он принимал снотворное, чтобы спать и не видеть снов, тупо спать, но и это не ничего не принесло. Каждый раз Ларс видел очертание любимого, он видел его невесомую улыбку, яркость этих лучезарных глаз. Иногда он чувствовал прикосновения. Совсем легкие, будто это видение имело физическую оболочку. Боже, да он с ума сходил без такого родного тепла. Без руки на своем животе, когда они просыпались, без тонких губ в районе бедер. Он не мог жить без него и принял решение, которое изменило мир на «до» и «после». Никто из группы не мог понять, что не так с Риделем. Он исхудал, глаза смотрели сквозь предметы, губы беспорядочно шевелились, изливая невнятную речь, а тело передергивало слишком резко и безосновательно. Сам же Оливер уверял всех, что он в порядке, и переживать не о чем. Но только стоило ему прийти домой, как он тут же закидывался парочкой веселящих таблеток, и сквозь искаженное пространство видел его. Кристофа. Тот сидел и разговаривал совсем как живой. Он расспрашивал Ларса о его жизни, о ребятах, о Берлине. Он был словно настоящий. Хотелось ощутить его, потрогать, зажать между собой и кроватью, вновь поцеловать. Но, увы, это лишь очередная галлюцинация. Снова придется терпеть сухие спазмы, ведь мастурбировать на видение это из ряда вон выходящее. Хотя, если посмотреть на жизнь Оливера сейчас, то это было бы просто обыденно. — Я скучаю, боже как я скучаю, Кристоф! — он не может больше терпеть и срывается на крик, — почему все именно так? Что я сделал? За что мне такое наказание? — Ты не в чем не виноват, дорогой. Это воля случая и не более, — призрак сел напротив мужчины, — все в мире случайно и относительно. Секс, отношения, любовь и ненависть. Вопрос только в том, а сколько эта случайность длится? Ты наверное не в курсе, что сейчас ловишь дичайший трип, который скорее всего убьет тебя, все потому что ты случайно переборщил, — Кристоф видит, как тело его любимого обмякает, — я люблю тебя, любил и буду любить всегда. Не забывай этого. Позвони ребятам и скажи, что ты их ценишь. — Я не могу, — на глазах навернулись слезы, — они не поймут меня. Они не захотят понимать. — Это наша семья не зависимо от того живы мы или нет. Пожалуйста, позвони пока не стало слишком поздно, — Шнайдер наблюдает, как Олли звонит сначала Тиллю, потом Рихарду с Паулем, и в конце Кристиану, — ты молодец. А теперь нам надо уходить. Ридель молча встал и пошел за своим спутником. Он не понимал, куда они все же придут и чем оно кончится, но он был счастлив, что может держаться с Кристофом за руки. Это место было похоже на квартиру, где проходили самые бурные ночи, где прозвучало первое «я люблю тебя». Пара легла на кровать. — Выплесни все что накопилось со дня моей смерти, — Шнайдер медленно повернулся и коснулся чужих губ, — ведь я тоже скучал. Они занимались сексом. Буйно, страстно, порой нежно. Передышки были, но желание преобладало над телом. Они целовались долго. Ридель вновь ощутил покорность перед собой. Он вновь чувствовал на вкус чужую кожу, чужое тепло. *** В палате сидели четыре человека. На белоснежной койке лежал обездвиженный комой Оливер. Аппарат, что стоял на соседней тумбе противно пикал. Никто не мог поверить в это. Тилль встал и подошел к изголовью. В этот же момент в помещение зашел врач. — У меня для вас плохие новости, — мужчина лет шестидесяти снял очки и потер переносицу, — у него слишком сильная передозировка и то, что он хотя бы сейчас дышит, уже чудо. Но из комы нам его не вытащить. Я могу предложить процедуру эвтаназии, и это будет единственным выходом. Дальше мы не сможем продвинуться, — врач положил руку на плечо Линдеманна и виновато посмотрел в пол, — нам нужно разрешение. Есть у него родственники, женщина? — У него никого не осталось, — тихо проговорил Лоренц, — только мы. — Хорошо, — мужчина надел очки и протянул бумагу, — распишитесь. Через день после этого Олли отключили от аппаратов. На процедуре присутствовали только четверо. Только его семья. Молодой врач медленно ввел ключ к желанной свободе. После на запястье Риделя легли несколько пальцев. — Он мертв. Запишите точное время и не забудьте внести в протокол. Теперь они с Кристофом вместе. Теперь навсегда.