Громкий рот, большая жопа

Энджел отлично пел. Они занимали столик в одной старой пиццерии, заказывали кофе. Энджел засыпал с половину чашки сахара, а Аластору хватало одной ложки. Они редко бывали там, да и пицца была плохая, но порой было сложно поймать Даста в вечернее время, поэтому приходилось выдумывать. Энджел приходил туда явно чаще — его здесь отлично знали. Он напевал незнакомые веселые песенки на итальянском. Звучало красиво. Аластор, будучи радиоведущим, имел абсолютный слух и неоднократно спрашивал, что это за песенки, но Даст лишь отмахивался, говорил, что одну он знает с детства, но не помнит название, а какую-то он сам придумал. Его приятный голос ласкал слух, а мягкая улыбка радовала глаз. Пение прекрасно сочеталось с его мягким образом кудрявого лентяя. «Fannullone» — как звала его официантка, тетушка лет за пятьдесят. Даст что-то бегло отвечал ей каждый раз, потом громко смеялся, пел в голос. Аластор ни черта не понимал, но не мог сдержать улыбки. Аластор вспомнил это, когда слушал его пение по демоническому радио. В этот раз он решил остаться дома, разобраться с более важными делами. Про Даста на радио он ничего не слышал, но, конечно же, включил главную станцию Пентаграмм-сити, а потом молча удивился. Даст пел ту самую песню из детства. Ведущая попросила его исполнить что-нибудь, ссылаясь на известный порно-мюзикл. Аластор пожалел, что не находился сейчас в студии. Парнишку позвали в связи с выходом нового фильма и линии игрушек для взрослых. — Моя любимая — огромное черное щупальце, — рассмеялся Даст. — Потом сами поймете, насколько. — Интригует! — Ведущая явно улыбалась. О, Аластор его прекрасно понимал. Даст частенько извивался на его щупальцах, сжимал их так крепко, не выпуская. Он становился мягким, визжал, когда щупальца входили особенно глубоко. Вряд ли игрушки могли хотя бы долю от того, на что способен оригинал. В качестве рекламы его слова звучали внушительно, но Радио Демон видел все иначе. У Даста было много игрушек, но больше всего он любил, когда его брали горячим членом. Даже современные игрушки не были настолько хороши. Возможно, поэтому Энджел предпочитал, когда его касались теплые ладони, когда во рту был настоящий член. Аластор понял это слишком поздно, но и сделать ничего не мог. Его все устраивало, но Энджел все чаще жаловался, как будто ему что-то обещали. Валентино уже считал их любовниками и Хаск тоже. Аластор считал, что Даст классно кричит и просит дать ему кончить. Ну и, конечно, очаровательно поет. Даст говорил, что стал сниматься в фильмах реже, потому что решил исправиться, также прорекламировал их чудесный отель, в котором так здорово и круто. Аластор вдруг осознал, что они всегда встречались в отеле, а чаще — в комнате Даста, которая действительно была стильной и уютной. Огромная койка позволяла делать с парнем что угодно. Дома у Аластора в его спальне было сильно мрачнее, но Энджелу бы там понравилось. Его спальня не напоминала камеру пыток, но пара цепей там была. Аластор обернулся, глядя в зеркало на свою улыбку, ставшую еще шире. В его постели никто никогда не бывал, потому что он никого и не звал. Он предпочитал спокойно спать один, жить, слушая приятные радиопомехи, а не чей-то храп. Даст со своей светлой шерсткой мог мило смотреться на его темных простынях, но наверняка бы полез обниматься во сне. Аластор при жизни не засыпал с ним в одной постели, не собирался и сейчас. Энджел что-то щебетал. Они не виделись несколько дней, и в последний раз Даст приставал к Хаску, пока тот отбивался бутылкой бурбона. В отеле всегда творилась какая-то дичь, и без нее было бы скучно. Аластор прислушался к тишине в своем доме. Ему срочно надо было кого-то убить. Он освободился ближе к вечеру. Ему писали про людей Вокса, которые натворили что-то. Настроение ехать на разборки уже не было, поэтому он лишь отмахнулся, сказав, что ребята могут делать что угодно. На Вокса он тоже клал, а съездить в отель захотелось. Хаск сказал, что у них толпа новых постояльцев, а значит, реклама сработала. Аластор откопал свой новый алый костюм и собирался уже выйти, когда в его дверь настойчиво постучали. Радио Демон обычно никогда не встречал гостей. Его дом стоял в ветвистом лесу, где бегали демонические олени и саблезубые белки. Он не ждал гостей, но приятно удивился, когда услышал стук. Он мог лишь догадываться о том, кто именно к нему пришел. Как правило, он решал все вопросы по телефону или при встрече на нейтральной территории. Домой он редко кого-то звал, считая его своей маленькой крепостью, да и демоны не особенно стремились попасть в спрятанный в лесу особняк. Всем казалось, что это опасно, будто Аластору что-то мешает убивать прямо в центре города — да хоть на главной площади. Здесь он, скорее, мог отдохнуть, поэтому не портил себе атмосферу. Демон попытался вспомнить, кто знал его адрес, но здесь тоже было сложно. Кто-то мог просто заблудиться в его лесу. Он принимал несколько заблудших путников, пугал своей до жути известной улыбкой, и ночь в лесу переставала казаться им чем-то страшным. Это они не знали про его свирепых оленей, мясо которых становилось намного вкуснее, стоило какой-нибудь паре потеряться рядом. Аластор никогда не спрашивал, кто за дверью все по той же причине — это было совершенно бессмысленно. Он просто распахнул дверь, глядя на мнущегося на пороге гостя. — Откуда у тебя мой адрес? — спросил Аластор. Даст невинно улыбнулся. — Мне Чарли дала, — ответил парень, не спрашивая, вошел внутрь, потом уточнил: — ну, адрес. — А у нее откуда? Это уже осталось загадкой. Даст оценивающим взглядом прошелся по холлу и гостиной, упал на диван, закидывая ногу на ногу. — Новые постояльцы, блять, — скривился Даст. Аластор опустился в свое кресло, щелкнул пальцами, зажигая камин. Стало интимненько, но ему просто нравился изысканный антураж. — Эти пидоры пришли из-за меня. — Это логично, — заметил Аластор. Фанатов Даста оказалось куда больше, чем он сам же думал. — Меня дважды попытались изнасиловать, — пояснил Энджел. — За час! Ну, это уже было предсказуемо. Новички могли идти с определенной целью, а многие думали, что любой порноактер подрабатывает в проституции. В случае с Дастом вообще все так и было, но изнасилование мало кому могло понравиться. Даст любил секс, но чаще выбирал клиентов. Кто попало ему не подходил, тем более с таким отношением. Аластор не заметил, как плотоядно улыбнулся. Он представил, как Даст бегает от него по всему дому, как прячется в разных комнатах. Радио Демон легко мог поймать его, но с радостью бы поиграл, однако, дело было в том, что Даст не стал бы убегать. В их случае это бы не считалось изнасилованием, ведь Энджелу все до трясучки нравилось, и, быть может, он принял бы правила игры, но потом с радостью отдался, играя невинность как в своих фильмах. Аластору даже не пришлось бы бегать. Он мог протянуть руку, схватить его за шею, но так совсем неинтересно. Даст бы не сопротивлялся, не стал бы скрываться от него. — Ты приехал прятаться у меня? — рассмеялся Аластор. Ему показалось это странным. Даст мог закрыться у себя в спальне, мог дать отпор каждому извращенцу парой движений. — Нет, я пришел узнать, слушал ли ты эфир, — улыбнулся Энджел. — Вот после выхода фильма, возможно, мне придется прятаться. Надеюсь, выделишь мне милую спаленку, а лучше — место в своей постели. Даст дразнился. Он вальяжно расселся, улыбался так хитро. Такую улыбку было даже как-то жалко размазывать по лицу, поэтому Аластор решил его не трогать. — Слушал, — честно признался Аластор. Энджел тихо коротко рассмеялся. Видимо, помнил, что Аластору нравились его песни, либо хихикал по другой причине. Радио Демон мог попросить сохранить эфир, но предпочитал слушать его голос лично. — Помню, как однажды мы накурились и пели у тебя в машине, — протянул Даст. — Накурился ты, — напомнил Аластор. Энджел вновь рассмеялся, будто и сейчас был накуренный, а потом посмотрел в глаза долгим взглядом. Он облизнулся, щурясь. — Ты куда-то собирался? — спросил Даст, поднимаясь с места. Аластор устроился удобнее, позволяя парню сесть себе на колено, прижаться боком к груди. — Вообще, я не против спрятаться у тебя. Аластор думал, скинуть его или оставить так и развлечься. Даст тяжело сидел на его колене, тянулся к рубашке, расстегивая верхние пуговицы. Он довольно улыбался, терся пышной грудью. Энджел был сильно возбужден, смотрел обжигающим взглядом, часто облизывался. Аластор не был любителем целоваться, но иногда его тянуло к этим губам. — Спой мне, — приказал Радио Демон. — Че...го? — Пой! Аластор с силой ударил его по заднице, на что тот подскочил, тихо вскрикнул. Даст часто моргал, совсем потерялся, подбирая нужные слова — Аластор внимательно следил за его лицом. Оно было так близко, а полные влажные губы сразу напомнили, чем закончился тот вечер в машине. Радио Демон приблизил свое лицо, чтобы Энджел ощутил его колючее дыхание. — Пой, — прохрипел Аластор на грани слуха. Энджел набрал воздуха полные легкие и так замер. Он выдохнул, сглатывая слюну, а потом вновь набрал воздуха и открыл рот. Он тоненько пел что-то на итальянском, пока Радио Демон следил за его лицом, губами, взглядом. Даст смотрел куда-то вперед, но пел, и Аластор откинулся назад, притягивая его к себе ближе за бедра. Энджел воодушевился, начал петь громче. Успокоился. Аластор гладил его бедро, уже лез под юбку, наслаждаясь волшебным голосом. Он не понял, в какой момент начал сжимать пальцы на бедре, а Энджел стал петь медленнее, нараспев. Даст смотрел в его лицо, будто ласкал голосом. Они столкнулись взглядами, и голос парнишки стал тише, перешел почти в полушепот. Он знал, как действует на Аластора, знал, в каком опасном моменте сейчас находился. Даст немного дергал бедрами, потираясь о колено и ладонь под юбкой, закинул свою длинную верхнюю руку на плечо демону, приблизился. Казалось, Даст специально свел песню к этому. Аластор подозревал, что у песни было не самое невинное содержание, но не обращал на это внимание, слушая голос. Тяжелое горячее тело на колене создавало особую атмосферу, а тихий треск камина — усугублял. Энджел улыбался, пел ему уже развязно, как во время привата в дешевом баре. Тугая юбка немного натянулась, насколько позволяло белье, а бедра мелко дрожали под ладонью Аластора. Аластор совсем не хотел, чтобы у Даста была точка давления на него. Он забылся, заслушался, но был готов сдаться ему, словно они поменялись ролями. Ему казалось, что он снова живой. У Энджела всегда был чудесный голос: им он сладостно стонал, истошно кричал, нес какую-то полную хуйню и вот так сладко пел. Аластор вновь посмотрел на его губы. Даст мягко мял ему плечо, чуть выгнулся, обнимая щеки двумя ладонями, а другими — стиснул руку Аластора у себя под юбкой. Он позволил себя поцеловать. Аластор позволил не просто сделать это, а провернуть с невероятной нежностью. Даст гладил его лицо, шею, плечи и долго глубоко целовал, влажно ласкал языком, пока Радио Демон мял его бедра. Энджел был аккуратен, целовал неторопливо, наслаждался этим. Аластор не привык к нежностям, поэтому решил внести немного пикантности: скинул парня с колена, продолжая держать за задницу, чтобы усадить на колени лицом к лицу. Он стиснул ягодицы крепче, задрав юбку, и углубил поцелуй, яростно трахая его рот. Даст высоко застонал, больше пища, прижался всем телом, обнимая всеми руками сразу. Аластор выпрямился, не позволяя оторваться от своих губ. Энджел был сладкий и невероятно вкусный, пах шикарно и так прекрасно ложился в его руки. Хотелось стиснуть его, сломать сперва пополам, а потом — переломить каждую косточку. Аластор мог это сделать, хотел этого, потому что эта мягкость пьянила так сильно, так кружила голову. Ему было мало. Его словно щекотали, дразнили, и это невероятно раздражало. Даст гладил его волосы и уши, трепетно вздрагивал, как нежная девственница, но вскоре стал просить разрядки, пытался оторвать руки Аластора, который буквально вцепился в его ягодицы. Поцелуй был разорван. Аластор привычно залюбовался заботливо обнаженной — как будто специально для него — шеей, кусая, однако, представленное плечо. Даст вскинул голову, вскрикнул. — Выеби меня! Аластор не позволял командовать. Он вылизал его шею, разрывая тонкие трусики прямо руками. — Почему я всегда должен просить? Ну, — Даст почти хныкал, безостановочно терся. — Хотя бы щупальцами. Хотя бы пальцами. Аластор подобрался к его скуле губами. Зря ему напомнили, насколько жарко можно целоваться, как сильно можно довести кого-то до мольбы лишь губами и языком. Он тихонько рассмеялся Энджелу в шею. — Хотя бы подрочи, — продолжал просить Даст. Его проблема была в том, что он слишком быстро сдался. Аластор был рад, что у Даста не хватило сил терпеть, потому что ему самому, кажется, достаточно было еще немного, и он бы сорвался. Сейчас, играясь с тонкой шеей, он ощутимо остыл. Энджел вновь пел для него, стонал и выл, просил, а это звучало лучше любой песни. Аластор успел лишь подумать, как хорошо, что это не передавали по радио, как Даст психанул: с силой поднял его голову и потянул обратно к своим губам. Вновь торопился. Радио Демон с радостью ответил, пока Даст шустро орудовал рукой у себя между ног. Аластору было хорошо, как после терпкого вина, а голова немного кружилась, но возбуждение было легкое, едва уловимое. Даст трепетно целовался, но дрожал и изгибался в его руках, пока не кончил с громким стоном себе в кулак. Он испачкал новый костюм, но Аластор решил не убивать его за это. Демон ослабил хватку, пока в ушах стоял этот дивный голос. — Я ненавижу тебя, — в который раз начал Энджел. Он по-прежнему тяжело дышал, но уже осел тяжелой тушкой. — Ты же сказал, что в отеле тебя чуть не изнасиловали. Было бы грубо с моей стороны после такого… — Аластор громко рассмеялся, за что Энджел хотел с размаху влепить ему пощечину, но Радио Демон поймал его руку и расхохотался еще громче. — Какой смелый! Даст надулся. Он был в ярости. Аластора это забавляло — одна из любимейших им эмоций. Но вместо драки Энджел быстро потух, спокойно слез с его колен. — Пошел ты нахуй, — решил Даст, поправил юбку, волосы. Он обтер ладонь о кресло, вытянул длинный средний палец. — Нахуя мне без хуя, если половина Пентаграмм-сити меня хочет. Он вышел сперва из гостиной, а потом, видимо, вообще из дома, потому что входная дверь громко хлопнула. Аластор потушил камин, посмотрел на то, что когда-то было бельем Энджела. Даст ровно так же сбежал из его машины при жизни через три дня после их долгих поцелуев, когда Аластор впервые приставил нож к его шее.