He Works Hard for the Money

      — Эй, — хмыкает Чуя, переворачиваясь на живот, — старикан...       Дазай не двигается, его дыхание до сих пор учащённое, подчёркиваемое подъёмом и опусканием груди. Прошла всего минута или около того с тех пор, как они закончили, но у него всё ещё была улыбка на лице.       — Как грубо, — он слегка надувает губы, проводя длинными грубыми пальцами по спине Чуи, вызывая у того дрожь, — неужели ты не можешь придумать более милое прозвище?       Чуя закатывает глаза, но всё равно выгибается навстречу прикосновению Дазая, как кот, которого чешут за ушками.       — Это просто описание. Точное. Немного подавляющее самолюбие. И это работает.       Дазай хмурится, приоткрывая один глаз.       — Для того, кто так много ноет по этому поводу, мне кажется, тебе нравится моё самолюбие, ты, шкет.       Чуя что-то напевает себе под нос, его глаза скользят по коже Дазая. В их номере есть терраса на крыше — и с перил Чуя может видеть море огней, плавающих под ними. Они разлеглись в гнезде из одеял, но даже так, если бы не разгорячённая кожа и пот, остывающий на ней, он бы почувствовал холод.       — Это, наверное, моя самая нелюбимая вещь в тебе, — возражает Чуя и тянется вперёд, пока он не ложится попёрек груди Дазая, опираясь на его предплечья, чтобы он мог смотреть тому в глаза.       Его кожа обнажена — для него, только для него одного, — и шрамы, которые Чуя чувствует под своим прикосновением, теперь кажутся менее пугающими, чем год назад.       Он не может сказать "Это я ненавижу в тебе больше всего", потому что даже сейчас, после всего этого времени...       Чуя не нашёл ничего, что можно было бы ненавидеть в Дазае.       — Хм-м-м... — Дазай подаётся вперёд, мышцы его живота напрягаются под тяжестью Чуи, когда он приподнимается на локтях, иронично улыбаясь и глядя тому в глаза. — Тогда что же тебе во мне больше всего нравится?       — ... — Чуя поджимает губы, его брови хмурятся, когда он задумывается над этим вопросом. Он перемещается, перекидывая одну ногу через бедро Дазая, и когда босс мафии решает полностью сесть, Чуя удобно сидит у него на коленях.       — Да ладно тебе, — посмеивается Дазай себе под нос, протягивая руку, чтобы взять одну из ладоней Чуи, лежащих у него на груди, и подносит её к губам, чтобы поцеловать костяшки. — Неужели так трудно что-нибудь придумать? — он прижимает тыльную сторону ладони Чуи к своей щеке и поддразнивает — но в этом есть намёк на уязвимость, пусть и слабый.       Чуя переворачивает свою руку в руке Дазая, прижимая ладонь к чужой щеке. Его подбородок до боли в сердце знаком под прикосновением Чуи, и есть намёк на щетину со вчерашнего дня, царапающую кончики пальцев.       Чуя описал бы себя как скромного человека, который не умеет говорить приятные вещи. Он грубоват от природы. Комплимент, особенно такому человеку, как Дазай, даётся ему нелегко.       Но есть так много вещей, которые он мог бы сказать.       Его причудливая любовь к самым дешёвым консервированным крабам. Как ямочка в правой части его рта врезается в щёку, когда он улыбается. Его ухмылка — та самая, которая заставляет Чую чувствовать себя так, словно он горит, даже когда он злится.       И боже, его смех, даже когда он смеётся над Чуей — его так приятно слышать. Даже прозвища, по-настоящему неловкие, которые Чуя ненавидит... на самом деле он их совсем не ненавидит.       Чуя проводит большим пальцем по нижней губе Дазая, и он молча удивляется её мягкости — теперь это кажется таким далёким, вспоминая то время, когда тот, казалось, был сделан не из чего иного, как из высокомерия и грубости.       — Наверное, то, что я чувствую благодаря тебе.       Это удивляет их обоих — потому что ни один из них не ожидал, что Чуя и правда ответит.       — Неужели? — руки Дазая обвиваются вокруг поясницы Чуи, и от их веса тот чувствует себя более уверенным. — И как же ты себя чувствуешь благодаря мне?       Счастливым. Желанным. Прекрасным. Весомым. Умным. Спокойным. И это всё слишком смущающе, чтобы произнести, но...       — ...Хорошо, — Дазаю не всегда удавалось вчитываться в подтексты Чуи — но он учится и слышит, что имеет в виду Чуя чётко и ясно.       — Хорошо, — он повторяет за Чуей и притягивает к себе, пока тот не оказывается прижатым к его груди.       — М-м-м... — вздыхает Чуя в губы своего возлюбленного, его руки скользят по чужой шее, когда он прижимается ближе. — Собственно, как и ты.       Любимым.       Дазай фыркает, и это происходит в тишине такого мгновения, как сейчас, когда они вместе сидят на балконе посреди ночи, и он наконец-то чувствует себя человеком.       — Романтично.       Чуя улыбается ему, его бёдра сжимаются вокруг бёдер Дазая, когда руки босса мафии скользят вниз.       — Самый романтичный город в мире, да?       — Предположительно, — пальцы Дазая впиваются в зад Чуи, греховная усмешка расплывается по его лицу, когда Чуя с тихим вздохом запрокидывает голову. — Чуя?       Чуя навострил уши от серьёзности тона Дазая, и он опустил подбородок, чтобы встретиться с ним взглядом.       — Что такое?       Он снова поддаётся вперёд — и этот поцелуй медленный, как спуск с уступа перед падением. Чуя чувствует притяжение своего нутра, говорящее ему, что он вот-вот рухнет вниз.       — С днём рождения, милый.       Чуя падает так долго, не думая, что вообще сможет достигнуть дна. Только не тогда, когда они такие. Находясь рядом с Дазаем, он чувствует, как тот помогает ему раскрываться, при этом отчаянно пытаясь скрыть уязвимые части самого себя, прежде чем они станут разоблачёнными, и все оковы между ними резко спадут.       Он шепчет слова в губы Дазаю, уже не в первый раз — и чувствует, как тот вздрагивает, переворачивая их, прижимая Чую к одеялам, пока снова пытается разобрать рыжего на части.       А потом Дазай говорит их в ответ.       Двадцать лет. Это должен быть особенный год. Тот, где меняется вся ваша жизнь...       ...и это уже самый лучший день рождения, который когда-либо был у Чуи.