Течение любви

      Маринетт ударяет себя по лбу, когда видит разбросанные по полу обрезки ткани, пуговицы и нитки. Уф, она так и знала, что что-то забыла. (Она так замоталась прошлой ночью, что сразу же пошла спать, не удосужившись прибраться после своего очередного швейного марафона).       — Мне так жаль, — выпаливает она, разворачиваясь к Адриану. — Здесь не всегда такой бардак. Подожди секунду, сейчас я всё уберу.       — Я помогу.       — Нет, что ты, я не могу просить тебя…       — Маринетт. — Он одаривает её своей лучезарной, доброй улыбкой, от которой у неё подкашиваются колени. — Я хочу помочь.       — Н-ну ладно. Спасибо.       Они всё подбирают. (Не обходится и без парочки волнующих соприкосновений, когда они оба тянутся за одной и той же пуговицей или полоской ткани).       — Кажется, всё готово, — замечает он, окидывая взглядом комнату.       — Д-да.       — Тогда пора начинать готовить доклад? — предлагает он.       Она кивает.       Они садятся за стол и достают тетради и учебники. Ей сложно говорить (слова как нитки: чем сильнее она пытается их высвободить, тем сильнее они путаются), но, когда проходит время, а он продолжает тепло ей улыбаться и спрашивать, что она думает, нервное напряжение отчасти спадает. Ей даже удаётся перешучиваться с ним, как если бы она болтала с Котом Нуаром. (Вероятно, помогает и то, что у них похожее чувство юмора, как ей становится быстро понятно).       Папа выглядывает из люка и предлагает им перекусить кексами с глазурью. Адриан счастлив. (Это ещё один факт, который она о нём узнаёт: он такой же сладкоежка, как и Тикки).       Адриан первым доедает свой кекс, и она не может сдержать улыбки, когда замечает остатки глазури на его губе и щеке.       — Эм, у тебя глазурь на лице, — говорит она.       — Правда? — Он пытается вытереть её, но всё время промахивается.       Она тихонько смеётся.       — Нет. Вот тут.       Она показывает на своём лице. На этот раз ему удаётся лишь размазать глазурь, отчего она смеётся только сильнее.       — Давай ты, — просит он, сутулясь, признавая своё поражение. — Сегодня явно не мой день.       Она краснеет.       — О-о, эм, ладно…       Она аккуратно убирает глазурь с его лица, стараясь не думать о том, насколько интимным кажется этот момент и какая мягкая у него кожа. Кончиком пальца она задевает его губу. Внутри неё замирает всё, даже сердце. Его дыхание опаляет её кожу, а глаза кажутся ещё зеленее; они как летняя трава – такие же яркие и тёплые.       Её рука дрожит, когда она отводит её от его лица.       — Спасибо, — благодарит он.       — В-всегда пожалуйста, — пищит она.       Теперь её палец измазан в глазури, и она слизывает её, не придумав ничего лучше. Он сдавленно кашляет, его глаза распахнуты очень широко.       — Всё в порядке? — уточняет она.       Его щёки покрывает лёгкий румянец.       — Д-да. Всё нормально. Давай, эм, давай продолжим готовить доклад?       Кивнув, она вновь сосредотачивается на учебнике. (Удивительно, но оставшееся время в основном запинается именно Адриан).