Вечность в одиночестве

      Антонио пожалел о том, что стал жить вместе с Вольфгангом уже на следующее утро.       Он специально проснулся чуть раньше, чтобы умыться и приготовить завтрак. И по началу всё происходило по плану: мужчина, готовясь к рабочему дню, оделся в шикарный и явно дорогой костюм тёмно-синего цвета с белой рубашкой, а затем расчесал свои длинные чёрные локоны и собрал их в аккуратный хвостик. Он даже сумел добраться до кухни и начать готовить тосты, как вдруг услышал за спиной грохот и самый отборный немецкий мат.       Конечно, это был композитор, который споткнулся об собственные вещи и благополучно упал, ударившись головой о кровать. Если бы Сальери не обладал хорошим слухом, он бы этого не понял, но, к счастью, мужчина был вампиром, а потому он, отложив в сторону нож и хлеб, постучал в дверь спальни и открыл, смотря на лежащего на полу и, кажется, не собиравшегося вставать Моцарта.       Не рискнув зайти, Антонио нахмурился и осмотрел парня. — Ты в порядке? Сильно ударился? — спросил он.       В ответ раздался тихий стон, и Вольфганг с трудом поднял на мужчину свой взгляд, поражаясь тому, каким всё-таки высоким он был. И красивым. Если бы композитор был способен на серьёзные отношения, то точно бы уже попытался флиртовать с ним. Хотя, кто знает, всё могло произойти, тем более пока они находились так близко. — Я просто... Упал по вине собственной лени, — вспомнив, что нужно ответить, засмеялся Моцарт. Если бы он не оставил разбор сумок на утро, ничего бы не произошло. Но как же теперь не хотелось вставать! Ещё и голова разболелась от удара о край кровати, что желание двигаться пропадало в принципе. — Прости, если напугал. Привыкай. Со мной постоянно что-нибудь происходит.       Сальери сложил руки на груди и закатил глаза. Он, давая объявление о поиске соседа, понимал, что будет трудно ужиться с кем-то спустя столетие, однако всё-таки надеялся, что сосед будет вести себя адекватно. Никто не требовал аристократических манер, но можно было иметь хотя бы каплю разума. Видимо, не в столь молодом возрасте. Или же дело в характере? — Тебе помочь? — поинтересовался Антонио, всё ещё находясь на пороге, но опустив руки. Вольфганг посчитал, что хозяин квартиры просто слишком уважал личное пространство или же стеснялся, а потому отрицательно помотал головой и, с трудом поднявшись, сел на кровать. Нужно было убраться, но... — У меня репетиция! — воскликнул Моцарт и подскочил, снова задевая ногой вещи и вываливая всё из открытого кармана. Нельзя было опаздывать, из этого района ехать было дольше, чем из отеля, в котором он жил, а будильник по привычке был поставлен по-старому. Не оставалось времени даже на завтрак.       От такого Сальери сжал руки в кулаки. Или он сильно отстал от жизни, или его сосед на самом деле особым умом не отличался. — Я готовил тебе завтрак. Возьми его хотя бы с собой, — отвернувшись, предложил мужчина и вернулся на кухню. А Вольфганг застыл с нежно-голубой рубашкой в руках, не веря в то, что Антонио мог так о нём заботиться. Или это было распределение обязанностей? Конечно, композитор сказал о том, что готов мыть посуду каждый раз, если хозяин квартиры будет ему готовить, но всё равно не мог поверить, что тот воспринял эту фразу серьёзно.       Вот как? Как у Сальери получалось пугать и притягивать к себе одним своим видом?       Наконец, Моцарт смог одеться, застегнув помятую рубашку и так и не сменив джинсы на брюки. Никто не мог заставить его одеться полностью официально. Слишком скучно, тем более во время репетиций.       Он вышел из комнаты, чуть ли не врезаясь в мужчину, который явно направлялся к нему. Антонио ничего не сказал, но всем своим видом показывал, что неловкие и резкие движения парня ему уже начали надоедать. От такого тяжёлого, обвиняющего во всех смертных грехах взгляда Вольфгангу стало не по себе, и он сглотнул, виновато отступая на шаг. На миг парню показалось, что у органиста появились неестественно длинные клыки, а глаза сверкнули красным, но наваждение исчезло так же быстро, как появилось. — Завтрак. Возьми с собой, раз торопишься. И я вызвал тебе такси, — на удивление мягко произнёс Сальери, будто не он только что замышлял жестокое убийство соседа, и протянул тосты, сложенные в коробочку для завтраков, и порционный джем, поместившийся там же.       Дрожащими руками композитор принял свой завтрак и, расслабившись, улыбнулся. Не хотелось терять квартиру в первое же утро, но, кажется, Моцарт именно к этому и стремился. Наверное, единственное, в чём он был хорош и что не касалось музыки, было настраивание людей против себя. Он раздражал почти всех, кого знал, либо своим характером, либо своим поведением, либо своими жестокими шутками, часто явно выходящими за рамки приличия. — Спасибо большое, ты невероятен, — Вольфганг, не удержавшись, поцеловал мужчину в холодную щёку. Антонио даже не успел отреагировать, как хлопнула входная дверь. Тогда мужчина, наконец, расслабился и закрыл дверь в комнату соседа, после чего прибрал за собой на кухне. Он посмотрел на время. Две минуты до начала рабочего дня.       Пора.       Вечная жизнь имела много своих плюсов, и одним из них была скорость, позволявшая добираться на другой конец города за считанные минуты. Например, до работы композитор и органист добирался всего-то за минуту и за оставшуюся минуту успевал оказаться в зале, чтобы поприветствовать всех своих коллег.       Сказать того же о Моцарте было нельзя. Он постоянно опаздывал. Вот и сейчас такси, несмотря на спешку, собрало все светофоры и все пробки, что парень просто понадеялся, что его, единственного и незаменимого композитора, не попросят уволиться. Парень, конечно, был слишком хорошего мнения о себе, но иначе бы в свои двадцать четыре года просто не стал бы так известен по всей Европе и не работал бы в Венской опере.       В общем, Вольфгангу просто повезло, и его даже не отругали за опоздание почти на час, потому что за оставшийся день он полностью отдался музыке и успешно справлялся с репетицией, вспомнив про свой завтрак только во время перерыва на обед.       Почему-то воспоминание о том, что о нём заботились, грело душу. Никто не готовил еду для композитора с тех пор, как он уехал от родителей, решив жить полностью самостоятельно. Отец сначала не хотел отпускать сына, но затем вмешалась мать, и парню всё-таки удалось перебраться в Вену. Да ещё и так удачно, что поселился с таким шикарным мужчиной, который приготовил для него завтрак, хотя ещё даже сутки от переезда не прошли.       Улыбаясь, Моцарт сходил за горячим чаем и устроился прямо на сцене, специально забыв о строгом запрете, чтобы наконец-то насладиться своими тостами. Они были такими хрустящими, а джем таким вкусным, что парень чуть ли не стонал от удовольствия. Нужно было как-то отблагодарить Сальери, а потому Вольфганг без раздумий написал мужчине сообщение: "Не хочешь сходить вечером в ресторан? Оплата на мне".       Антонио, спокойно работавший весь день, был действительно удивлён подобному сообщению. Да, они хотели посидеть вместе, чтобы получше друг друга узнать, но ресторан? Разве поход туда не был чем-то особенным для людей? Кажется, свидания... По крайней мере в фильмах пары очень часто ходили по подобным заведениям.       Нужно было срочно найти предлог для отказа. Хотелось сблизиться с человеком, однако будет странно, если мужчина не съест ничего за весь вечер, более того, даже не притронется ни к какому напитку. В итоге он собрался с мыслями и написал короткое: "Сегодня не смогу. Дела".       Подкрепиться было нужно, только вот вовсе не едой. Не той едой, которой его хотел накормить Моцарт. Теперь приходилось питаться чаще, ведь слишком близко находился тот, чья кровь так и манила. Сальери хотелось попробовать совсем чуть-чуть, всего-то тот объём, который обычно брали врачи у доноров, однако нельзя. Вампир не умел себя контролировать и мог запросто выпить того, с кем желал построить хотя бы дружеские отношения. За все эти годы вообще стало сложно воспринимать людей не как пищу, а как равных себе созданий, пусть и живущих гораздо меньше. Нужно было в себе это исправлять.       Поэтому Антонио решил устроить себе ужин в компании какого-нибудь извращенца из ближайшего парка. О потере таких часто даже не жалели, а мужчина был достаточно аккуратен, чтобы не охотиться в одном и том же месте чересчур часто. Раньше он питался раз в месяц, пока не чувствовал настолько сильный голод, что был готов броситься на любого. Теперь же нужно было съедать кого-то хотя бы раз в неделю, чтобы Вольфганг ни за что не пострадал от того, что вампир не умел контролировать свою жажду.       Парень же больше расстроился из-за отказа. Он понял, что вопрос прозвучал как-то слишком уж нагло, а потому думал, стоило ли написать, что посещение ресторана не стало бы свиданием. Ведь Моцарт хотел, чтобы стало. Мужчина манил к себе, и его необходимо было заполучить. Наконец, композитор пересилил себя и написал: "Если ты боишься, что это свидание, то нет. Это благодарность за завтрак. Можем заказать еду на дом, если не хочешь никуда идти".       Сальери мечтал согласиться. Он успокоился от того, что парень напрямую сказал, что ужин не должен был стать свиданием, хотя что-то внутри в его мёртвом теле всё-таки больно кольнуло от этого предложения, а потому безумно желал провести вместе время. Но нельзя. Не за едой. А потому ответом стало: "Мне жаль, но сегодня вообще никак. И не жди меня. Дела. Прости".       Подумав, что Антонио обиделся, Вольфганг расстроился только сильнее. Но обеденный перерыв закончился, а среди певиц была одна милая девушка... Раз уж мужчина не мог составить ему компанию вечером, то она точно сможет. И композитор подключил всё своё обаяние, чтобы соблазнить певицу за оставшийся рабочий день, однако не потрудился даже запомнить её имя. Он написал хозяину квартиры, предупредив, что будет не один, раз уж тот занят, а потом благополучно взял такси и привёз девушку в квартиру. Она не пыталась ничего расспросить, просто тянула парня на диван. Но, несмотря на своё поведение, Моцарт был достаточно стеснительным, а потому ненавязчиво отвёл её в комнату, снова чуть не упав через одежду, и позволил себе забыть о шикарном и пугающем мужчине, который почему-то так настойчиво отказывался от ужина.       У Сальери же вечер не удался от слова совсем. Он охотился в нескольких парках, искал людей на улицах, даже рискнул зайти в торговый центр, однако никто не манил так сильно, как сосед, который сейчас занимался всякими неприличными делами, о которых вампир мог только мечтать. Кровь давала возможность чувствовать желание, но из-за почти постоянного отсутствия хотя бы объекта воздыхания мужчина не пользовался недолгой привилегией. От осознания того, что этим объектом мог стать Вольфганг, Антонио только раздражался сильнее, будучи и без того злым из-за того, что охота не удалась. В итоге он просто забросил попытку незаметно увести какого-нибудь извращенца и вернулся домой.       К счастью, было уже тихо даже для слуха вампира. Значит, оба человека уже спали. Мужчина оглядел квартиру. Ни в зоне гостиной, ни в зоне столовой, ни в зоне кухни ничего не было забыто или же не было оставлено специально, и такая своеобразная забота немного успокоила Сальери. Однако спать он ложился всё ещё не в настроении, понимая, что с такими неудачными охотами снова придётся начать воровать донорскую кровь.       А её всегда мало.       С такими мыслями Антонио и заснул до тех пор, пока его не разбудил шум на кухне. Он в один момент переоделся в чёрные домашние штаны и тёплый серый свитер, не желая, чтобы Вольфганг видел его в пижаме, а также собрал волосы в пучок и вышел в общую комнату, чтобы посмотреть, что там происходило.       Но композитора на кухне не было. Вместо него в зоне кухни возилась какая-то девушка, неумело пытаясь приготовить что-то, что было бы похоже на завтрак.       Еда.       В один момент вампир оказался перед девушкой, прижимая её к холодильнику. Та взвизгнула и испуганно посмотрела на мужчину, который, рыча и забыв обо всём на свете, выпустил клыки, уже желая вонзиться в шею незнакомки, которой, судя по запаху, отлично удалось попробовать его соседа на вкус.       Всё человеческое в Сальери умерло, и девушка закричала от страха, что вот так легко могла потерять жизнь. На этот крик из своей комнаты выбежал Моцарт, даже не подумав одеться, так как вообще спал. Но даже будучи абсолютно голым он был готов защитить девушку. Ни о каких постоянных отношениях речь не шла, однако обижать её было нельзя, точно уж не доводя до таких криков. — Стой! Антонио, это мой гость! Не надо её убивать, — со спины Вольфганг не видел ни клыков, ни горящих красным глаз, но понимал, что девушке могло не поздоровиться, а потому подбежал, стараясь оттащить мужчину.       От чужого голоса, полного испуга не за себя, а за другого человека, Антонио вернулся к своему человеческому облику и отпустил девушку, так и не вонзив в неё клыки. Она была дорога. Да и каким идиотом нужно быть, чтобы убить человека в собственной квартире? Пусть даже и ворвавшегося на территорию без разрешения. — Что она делает на кухне? — голос Сальери стал спокойным, но в нём слышался такой холод, что Моцарта передёрнуло. Ему стало неловко под внимательным, требующим объяснений взглядом. Девушка сползла по двери холодильника и села на пол, тихо плача. Она не могла понять, показались ей эти клыки и жуткий блеск в глазах, или же они были настоящими. Да и не хотела знать правду. — Решила приготовить завтрак! Представляешь, люди хотят есть! — ради защиты девушки Вольфганг выпрямился во весь рост и посмотрел в глаза мужчине. Ему придётся смириться с тем, что композитор водил к себе гостей, иначе вместе ужиться не получится. — Ты сам позволил мне приглашать к нам посторонних, помнишь? Так зачем доводить бедную девушку до истерики? Неужели тебе твоя кухня дороже жизни другого? — у парня уже была настоящая истерика. Он не хотел оставить таких плохих впечатлений, но хозяин квартиры, видимо, решил сделать всё возможное, чтобы боялись все не только его, но и его нового соседа по квартире. Нет уж, такого Моцарт допустить не мог. Он стал наступать, оттесняя Сальери к стене. — Напугал ни в чём не виноватую девушку, испортил с ней отношения, разбудил меня, испортил отношения со мной! Понимаю, почему тебя считают монстром, — он развернулся спиной и сел на колени перед девушкой, что-то тихо шепча ей. Девушка кивнула и поднялась на ноги, крепко держась за Вольфганга. Он отвёл её умыться, после чего собрался, надев лёгкую розовую толстовку и любимые джинсы, и ушел вместе с девушкой, хлопнув дверью.       Антонио стало ужасно неловко за себя, поэтому за всем происходящим он наблюдал с виноватым выражением лица, не веря, что мог поступить так глупо. Как назло, он услышал, что на улице опять пошёл дождь, и понял, что парень ушёл без зонта. Однако выносить ему зонт не решился, понимая, что так мог лишиться единственного человека, который рискнул жить с монстром.       Однако помириться было нужно, а потому Сальери, взяв выходной от репетиций, начал готовить по-настоящему вкусные блюда из когда-то давно бывшей родной ему Италии. Это заняло весь день, так что к вечеру ужин для Моцарта был накрыт на столе. Вампир даже достал бутылку вина, чтобы задобрить, а себе рискнул налить донорской крови из неприкосновенного запаса, чтобы не тронуть парня ни в коем случае.       Но Вольфганг не появлялся до ночи, а вернулся уже пьяным. И всё желание просить прощение исчезло, тем более весь ужин давно успел остыть. Однако было поздно всё убирать и отказываться от примирения: парень успел заметить стол, на котором стояла уже холодная пицца, ризотто с овощами и панакота на десерт. — Синьор Сальери решил порадовать меня очередной порцией вкусной пищи? — пьяно улыбнулся Моцарт и, споткнувшись о собственную ногу, повис на мужчине. От парня пахло алкоголем, а улыбка явно не предвещала ничего хорошего. — Ты что, ревновал меня? Найду себе девушку, съеду от тебя... Испугался, — композитор захихикал.       Антонио честно старался не злиться. Что же, в таком состоянии парень всё равно не запомнит того, что вампир ничего не ел, а это уже плюс. К тому же не придётся унижаться позже. — Садись, — мягко проговорил Сальери и помог своему соседу устроиться за столом, после чего рискнул разогреть блюда, хотя и понимал, что прежнего вкуса уже не будет. — Я на самом деле прошу прощения за утреннее происшествие. Я... Давно живу один, а потому не привык, что по моей квартире может ходить кто-то чужой. Тем более я был сонный и немного не в настроении. Мне жаль за то, что та девушка пострадала, и я передаю ей свои искренние извинения. А также предлагаю поднять бокал за наше примирение. — Ты же не пьёшь, — Вольфганг подозрительно нахмурился, смотря на хозяина квартиры. Он прекрасно запоминал всё, что ему говорили, а потому сейчас удивился такому предложению. — Раскусил. Тебе — вино, мне — томатный сок, — Антонио привык лгать, смотря прямо на людей и приветливо улыбаясь. Так он получал всё, что ему было необходимо, уже не один десяток лет. — Гадость какая, — скривился парень. — Но раз ты это пьёшь, давай, — он резко, но вполне уверенно поднял свой бокал, который мужчина уже успел наполнить. — За то, чтобы у нас получилось стать близкими соседями.       Эта фраза, конечно, насторожила органиста, но он не сказал ни слова, только кивнул и, чуть коснувшись своим бокалом чужого, стал пить кровь, медленно слизывая остатки с губ и ловя на себе чужой взгляд, полный желания.       Ох, нет. Моцарт же был пьян, и нужно было быть осторожнее со своими жестами. Сальери разозлился на самого себя. Видимо, он заразился глупостью от этого человека, иначе просто не мог понять, почему стал вести себя настолько неадекватно. Самое ужасное, что на мужчину так давно не смотрели таким взглядом, что реакция была почти мгновенной. Антонио почувствовал, как впервые за долгое время чуть ли не горел, хотя обычно от недавно выпитой крови только согревался. Целого человека хватало на сутки тепла. Выпитого же хватит всего на пару часов, но этот жар вампир уже вряд ли забудет.       Кажется, что-то во взгляде выдало его, потому что Вольфганг шумно выдохнул и, рискнув, поднялся. Мужчина и сам не понял, зачем поднялся вслед за парнем, ведь уже совсем скоро они оказались слишком близко. — Ты согрелся, — Моцарт выглядел таким довольным собой, что его хотелось укусить... Его кровь манила до дрожи, что вампир не мог перестать облизывать губы и смотреть на чужую шею. Как назло, композитор чуть отклонил голову.       Но он просто не знал, на что подписывался. Глупец. — Я так не могу, — прорычал Сальери, не скрывая своего раздражения. — Ложись спать, — добавил он и, не слушая возражений, скрылся в своей комнате, заперев дверь и упав на кровать. Всё тело горело. Это нужно было потерпеть всего несколько часов, и тело вернётся в своё по-мертвецки холодное состояние.       В дверь слабо постучали. Это мог быть только Вольфганг. — Я видел твой взгляд. Неужели тебе не хочется самому, ну? Или ты из тех, кто боится признать свою бисексуальность? — Я гей, — раздражённо прорычал Антонио. Так хотелось открыть дверь и впиться клыками в эту прекрасную шею, на которой виднелась пульсация вены. Но хуже всего, что желание выпить было не единственным, ведь мужчина впервые мечтал раздеть свою жертву и войти, чтобы слушать стоны не только боли от выпитой крови, но и удовольствия от занятия любовью. Осознание, что парень частично мечтал о том же, пьянило и заставляло голову идти кругом.       Да за что Сальери так не повезло с соседом? — Тем более! Ну же, ледышка, пусти и позволь согреть тебя, — Моцарт мурлыкал, словно кот, который желал выпросить лакомство. И это только сильнее раздражало Антонио. Нельзя. Во-первых, секс, как занятие любовью сейчас модно было называть, всё равно не приведёт ни к чему серьёзному, а во-вторых, это всё было бы слишком рискованно. Не умел вампир пить мало! Он не щадил никого, ведь тот, кто обратил его самого, был жестоким мужчиной, а потому приучил к жестокости и своего любимого. Это потом и разрушило их жизнь, а также заставило Сальери утратить веру в человечество, для которого он навсегда останется монстром.       Воспоминания о любимом немного охладили жар, и мужчина уже не думал о Вольфганге в качестве жертвы. Да вампир вообще просто хотел найти кого-то, кто примет его и разделит с ним вечность!       Слёзы подступили к глазам, заставляя Антонио всхлипнуть. Это было довольно громко, поэтому настроение парня за дверью резко изменилось, а голос резко приобрёл обеспокоенность чужим состоянием. — Тебя недавно парень бросил, и ты не хочешь? Если так, то прости... Я не знал... Мне жаль, правда, открой, мы можем поговорить! — Если ты сейчас не уйдёшь, я открою дверь и убью тебя, — мужчину раздражало настолько настойчивое внимание. Он злился на композитора от того, что тот заставлял чувствовать так много, и на себя за то, что так легко поддавался этим чувствам. — Ладно, но, пожалуйста... Не плачь там. И прости за сказанное утром, ты ведь выглядел так угрожающе... Но я не считаю тебя монстром, не подумай! Так что ты ещё найдёшь себе кого-нибудь лучше, чем тот идиот, который посмел тебя бросить, — Моцарт звучал виновато, и мёртвое сердце, не бившееся уже почти двести сорок лет, сжалось.       Выгонит. Он его точно выгонит. Зачем нужна человечность, когда она приносила только невыносимую боль? — Мой парень умер, пока защищал меня, если тебе интересно, — всё ещё злясь, выпалил Сальери. Теперь точно вопросов станет больше.       Но за дверью стало тихо. Если бы не биение чужого сердца, Антонио бы посчитал, что парень сдался после таких слов и ушёл к себе. Однако это было не так, Вольфганг всё ещё стоял там, кажется, протрезвевший от подобного признания. — Мне жаль. Извини, я никогда не думаю, когда что-то говорю. Я... Просто если захочешь поделиться, я в своей комнате. Нам жить вместе. Я правда хочу, чтобы мы доверяли друг другу. Но я... Я такой по жизни. Несерьёзный, может, даже глупый. Просто не смогу вести себя по-другому, как бы ни старался. Я забудусь. И я пойму, если ты не захочешь терпеть меня рядом. Никто не захочет.       Или опьяневший только сильнее, потому что трезвыми таких признаний обычно не делали.       Сальери поднялся и несмело открыл дверь. Моцарт даже не попытался сказать ещё хотя бы слово, просто обнял мужчину, как самого близкого друга, с которым не виделся очень давно и по которому скучал. Такого вампир не ожидал, потому что уже сто лет не подпускал людей настолько близко, но несмело обнял парня в ответ. — Меня тоже не очень-то терпят рядом. Так что, возможно, это судьба, — тихо и с надеждой проговорил он, отстраняясь и ища поддержки в чужом взгляде.       Вольфганг уверенно кивнул в ответ, хитро улыбаясь. — Конечно, судьба. Теперь ты так просто от меня не избавишься, ледышка, — и он, не удержавшись, распустил пучок, мягко поглаживая мужчину по упавшим на плечи прядям волос. Мягкие и шелковистые, их было невероятно приятно трогать, а путать совершенно не хотелось. У самого парня никогда не было настолько шикарных локонов, к тому же он подпортил их далеко не одним окрашиванием, когда самостоятельно проводил над собой эксперименты.       И тут Моцарт перевёл взгляд с чужих волос на комнату, которая располагалась позади них. Он долго смотрел на постельное бельё, всё ещё не уверенный в том, что ему не показалось.       Не могла же постель такого серьёзного мужчины быть украшена милыми и яркими рисунками белых и красных роз?       Однако так и было.       Поэтому Вольфганг засмеялся во весь голос, отстранившись от хозяина квартиры. Антонио, забыв о нежности, которую он пустил в своё сердце по отношению к соседу, нахмурился и даже зашипел, отходя и закрывая собой вход в комнату. — Ты спишь на розах! — парень засмеялся только громче, совершенно не замечая взгляда, полного ненависти. — Не вижу никакой проблемы, — прорычал мужчина, из последних сил сдерживаясь от того, чтобы выпустить клыки и избавить себя от этого идиота, который, казалось, не способен был быть серьёзным больше, чем на пару минут. — Это не проблема! — сгибаясь от смеха пополам, с трудом проговорил Моцарт. — Но это неожиданно! Ты? Такой холодный и серьёзный, и вдруг постель с нарисованными розами. Я думал, у тебя строгое постельное бельё какого-нибудь тёмного оттенка. А тут это! Ты такой милый, Антонио, — парень выпрямился и тепло посмотрел на разозлённого Сальери, ничуть не переживая за то, что мог получить за свой смех.       Органист расслабился, но по-прежнему считал, что, возможно, зря позволил дать слабину и показать, что нуждался в ком-то, потому что безумно устал за годы одиночества. Вольфганг был хорошим человеком, но... Но он вёл себя так ужасно, что Антонио за миг переходил от нежных чувств к желанию убить и обратно. Неужели из таких отношений могла получиться дружба или любовь?       Надо верить в лучшее.       Сальери слабо улыбнулся. Не очень-то много было желающих жить вместе с ним, а Моцарт вот согласился. Нужно было быть благодарным ему за это и проявлять терпение, чем мужчина и старался заниматься. — Это далеко не все сюрпризы, которые имеются у меня в запасе, — довольно произнёс он. — Хочу узнать их все, — улыбаясь в ответ, чуть ли не прошептал композитор. Ему безумно хотелось сблизиться, подружиться, полюбить, но Вольфганг понимал, что был далеко не тем человеком, который мог бы долго сохранять какие-либо отношения.       Он всех раздражал.       И не был удивлён тому, что Антонио за те пару дней, которые они успели прожить по соседству, постоянно злился. Наверное, желал выгнать. Но всё ещё терпел, и парень был ему за это благодарен, а потому надеялся, что у них получится сойтись. — Не думаю, что тебе они понравятся, — печально ответил мужчина. Его либо примут за психа, либо испугаются. Ни то, ни другое не было хорошим вариантом, а потому следовало молчать. — Я тебе тоже не очень-то нравлюсь, но ты меня терпишь, — Моцарт попытался улыбнуться, хотя по нему было прекрасно видно то, насколько сильно он на самом деле переживал за отношения с хозяином квартиры. От взгляда Сальери это не укрылось, но он не рискнул переубеждать композитора, так как сам ещё не понимал, нравился ли он ему. — Давай ложиться. День был тяжёлый, — Антонио неловко стоял на пороге своей комнаты, не зная, стоило ли обнять соседа. Тот, заметив это, сам коротко обнял уже заметно похолодевшего мужчину и скрылся в своей комнате.       Оба отчего-то волновались, будто предчувствовали, что совместная жизнь сильно их изменит.