Вечность в одиночестве

      Наверное, за все почти двести семьдесят лет своей жизни Антонио был впервые настолько счастливым. Отношения с Вольфгангом с каждым днём делали его всё более человечным и всё более влюблённым, что он чуть ли не светился от счастья, и это замечали все их коллеги, но продолжали поддерживать легенду о том, что между Моцартом и Сальери не было ничего кроме ненависти.       Зато в это верили зрители, которые с нетерпением ждали начала нового театрального сезона, только чтобы сравнить двух композиторов. Вольфгангу же было смешно с того, как все легко повелись на их обман, особенно с учётом того, что он почти не отлипал от вампира, постоянно то обнимая его, то держа за руку, то сидя рядом так близко, как никогда бы не сидел враг. Антонио, не привыкший к такому количеству внимания, всё ещё смущался от того, что человек хотел его касаться и находиться рядом с ним.       Однако мужчину по-прежнему раздражали шутки его парня. И он до сих пор не знал, как реагировать на ещё одну привычку Моцарта, которая появилась только после начала отношений.       Каждый раз, когда Сальери оказывался рядом, а это происходило почти всё время, и композитор был вдохновлён или задумчив, он брал мужчину за руку и неосознанно отстукивал ритм очередной мелодии, что крутилась у него в голове. Поначалу это пугало, ведь чужие мысли с каждым днём становились всё яснее, и вся эта музыка была в голове не только у Вольфганга, но и у Антонио. Затем вампир привык, но каждый раз раздражался, потому что это отвлекало его самого от работы или от отдыха. А после он смирился и полюбил все эти моменты, понимая, что когда-нибудь у него останутся только воспоминания о человеке. Даже если тот захочет обратиться, прикосновения тонких длинных пальцев уже не будут такими тёплыми и нежными. Они станут настолько же холодными, как и прикосновения самого мужчины.       Но мысли о будущем прерывались мыслями о настоящем. Вскоре у Сальери должен был быть день рождения, и Моцарт уговорил его взять отпуск хотя бы на неделю, чтобы съездить куда-нибудь отдохнуть и заодно отпраздновать. — Тебе приходилось менять имя? — Вольфганг уже давно нагло поселился в одной спальне с вампиром, а потому лежал рядом с ним, поставив ноутбук на колени и ища, куда бы отправиться. Они оба были одеты по-домашнему, хотя вампир так и не дал одеть себя в шорты, оставаясь в лёгких чёрных спортивных штанах и светлой футболке. Человек, мучившийся от жары, по-настоящему завидовал вампиру, так как короткие яркие шорты и полное отсутствие футболки или майки вовсе не спасали. Хотя рядом с таким холодным существом собственное существование не казалось настолько ужасным. — Нет. Но переезжать приходилось часто. Да и с каждым годом подделывать документы всё сложнее. Приходится осваиваться с этим, — Антонио кивнул в сторону ноутбука. — Чтобы убедить всех в том, что я ещё молод. — И насколько ты молод сейчас, мышка? — вообще-то вопрос был задан только для того, чтобы всё-таки попробовать уговорить мужчину съездить в родную ему Италию, но, раз открылись такие подробности, упускать их было нельзя. — Для всех вокруг мне исполняется тридцать лет, — вампир усмехнулся. Он любил этот возраст, так как был обращён на свой настоящий тридцатый день рождения. — Ты на шесть лет старше, — Моцарт облизнул губы, ухмыляясь. — Только попробуй, — прорычал Сальери, предупреждая. Он хорошо изучил своего парня и ещё лучше чувствовал его мысли, а потому знал, что тот был готов произнести очередную шутку, и хотел это остановить до того, как смутится. — А я что? А я ничего, — Вольфганг засмеялся, быстро печатая в строке для поиска что-то о путешествиях в Италию. — А мне признаешься, сколько тебе на самом деле? — Тоже юбилей. Мне будет двести семьдесят лет, — отозвался Антонио, немного напрягаясь от того, что не знал, какой будет реакция. Для человека такой возраст — невозможная цифра, но для вампира он был достаточно молодым, ведь, например, обративший его самого был в возрасте трёхсот тридцати семи лет, когда сделал это. — Двести семьдесят? Как-то мало. Я думал, ты века из тринадцатого, если не раньше, — задумчиво ответил композитор, снова неосознанно кладя свою руку поверх чужой и немного нервно настукивая очередную мелодию. — Настолько древних вампиров почти не осталось. Нам свойственны человеческие чувства, а потому выдержать вечность в одиночестве неподвластно ни одному вампиру. Да и зачем вообще вечность, если её не с кем разделить?       Мелодия стала более тревожной, и за ней было почти не узнать мыслей, которые были в голове у человека. Но он нахмурился, отчасти понимая намёки со стороны мужчины. — Как ты жил столько лет один? — Первое время после смерти любимого я мечтал отомстить и жил на одном этом чувстве. Затем просто разочаровался в людях. А после начал сходить с ума и понял, что больше один не вынесу, — Сальери пытался осторожно подвести своего парня к разговору об обращении. Но Моцарт был не готов говорить о подобном. — Сейчас, наверное, жалеешь, что я рядом, — он усмехнулся. — Как насчёт того, чтобы посмотреть Рим? Всегда мечтал побывать в Колизее.       Антонио, поняв, что Вольфганг не хотел пока думать об обращении, решил не давить. У них ещё есть несколько лет прежде, чем человек начнёт стареть. Да и красиво будет, если он тоже будет обращён в тридцать лет. — Вампир, обративший меня, бывал в Сикстинской капелле. Вообще-то её строили для его дяди. Не знаю, зачем говорю тебе это, — мужчина вздохнул. — Ты никому о нём не рассказывал, так? А я здесь. И я хочу послушать вашу историю. К тому же этот факт невероятный. Это же было так давно! Неужели тебя не восхищало знакомство с кем-то, кто вживую мог видеть Боттичелли, Микеланджело или да Винчи! — человек отложил ноутбук и подскочил на ноги. — Мы тем более должны съездить в Италию! Представь, что ты сможешь ещё раз повстречаться с тем, кого когда-то любил, и попрощаться с ним?       Эти слова тронули Сальери так, что он был близок к тому, чтобы расплакаться. У него бы, конечно, не получилось сделать этого, так как кровь он пил достаточно давно, но всё внутри сжалось и заболело от воспоминаний о любимом, а потому мужчина, не сказав ни слова, обратился летучей мышью и перелетел на шкаф, пытаясь устроиться как можно ближе к стене. Моцарт понял, что сказал что-то лишнее, и ему стало не по себе и от собственной вины, и от того, что он в первый раз увидел, как вампир стал летучей мышью.       С одной стороны обращение было довольно забавным, потому что Антонио за мгновение менялся в размерах и вылетал из ещё не успевшей опасть на кровать одежды, а с другой это было достаточно жутко, потому что любая летучая мышь могла оказаться таким опасным существом, каким был сам мужчина. И Вольфганг понимал, что ему стоило извиниться. — Прости меня, мышка, — тихо произнёс он, подходя к шкафу и пытаясь увидеть там вампира, так старательно прятавшегося от него. — Я не хотел задеть тебя. Просто я подумал, что это путешествие тебе поможет. Мы можем поехать куда-то ещё. Или вовсе можем остаться! Только прости... Я же на самом деле не хотел ничего плохого, — композитор, видя, что его летучая мышь так и не пыталась показать себя, совсем поник и сел на пол возле шкафа, прижимаясь головой к тёмной деревянной дверце.       Сальери не хотелось показываться. Прошло уже сто лет, а воспоминания о том ужасном дне до сих пор были такими яркими, как будто он только что пережил потерю любимого человека.       Но ещё хуже было то, что он мог пережить подобную потерю снова.       Нет уж, Моцарта он не потеряет.       Услышав тихие всхлипы, Антонио почувствовал себя виноватым в чересчур резкой реакции, ведь Вольфганг на самом деле просто хотел помочь ему хотя бы как-то облегчить боль от давней потери. Он, конечно, делал это одним своим существованием, но... Но, видимо, считал, что этого недостаточно, а потому от его попыток помочь становилось только хуже. Но говорить об этом вовсе необязательно, можно просто извиниться.       Взмахнув крыльями, Сальери перелетел вниз и сел на колено к своему парню, опасаясь неловкого обращения обратно в человека. Он мог одеться быстро и сделал бы это, но ведь Моцарт мог быть внимательным, когда хотел, и точно бы заметил, не упуская очередной возможности пошутить. Эти шутки нравились Антонио. Но каждый раз его смущали. — Это ты меня прости, — произнёс вампир чуть более высоким, но не менее красивым голосом. — Не нужно было мне так реагировать. Тем более мне на самом деле стоит его отпустить. Сто лет прошло. К тому же в моей жизни появился ты, — если бы вампир в образе летучей мыши мог улыбаться, он улыбнулся бы. Но получилось только наклониться и обхватить чужое колено всеми конечностями, чтобы обнять.       Вольфганг даже перестал плакать. Он умилённо улыбнулся и погладил своего парня по чёрной шёрстке. — Ты как кот. На вид такой из себя безобидный и милый, а на деле опасный хищник, — произнёс композитор, успокоившись. — И гладить тебя приятно. Хотя ещё приятнее видеть тебя на коленях передо мной. И, знаешь ли, мне бы хотелось самому однажды встать перед тобой на колени. — Я предлагал, — вампир даже и не думал отцепляться от человека и менять свой облик обратно. И обоих это вполне устраивало. — Нет! Убивать ты никого не будешь. Мы же договорились, — Моцарту была страшна сама мысль о том, чтобы кто-то умер ради того, чтобы у них получилось заняться любовью. Нет, такого композитор точно не допустит. Свою кровь для такого он был готов отдать. Но чужую? Ни за что. — Тогда получай удовольствие и не думай обо мне, — ответил Сальери.       Вольфганг, понимая, что этот разговор зайдёт в тупик из-за того, что они по-разному смотрели на жизнь, решил ничего не отвечать. У него уже был план, как изменить мнение мужчины, слишком сильно переживающего за возможность случайно убить своего любимого, и нужно было только подождать до дня рождения. — Так что насчёт отпуска? Мы поедем куда-нибудь? — Давай всё же съездим в Рим, — ответил Антонио, взлетая и довольно кружа по комнате, чем вызвал у своего парня смех.       Пожалуй, это было одним из лучших решений в их жизни. Моцарт до Италии добирался только ребёнком, а Сальери в последний раз был там ещё человеком, так что обоим было, что посмотреть. Поселившись в шикарном номере одного из самых дорогих отелей, они стали проводить дни на экскурсиях, и Вольфганг, страдающий от невыносимой жары, каждый раз прижимался к Антонио, надеясь охладиться хотя бы так, а тот рассказывал ему о своём прошлом. И композитор внимательно слушал, не перебивал и не отвлекал настукиванием мелодий, так как понимал, что эти истории — прощание. В Вену вампир вернётся уже тем, кто живёт только настоящим, а не потерянным в прошлом любимым.       Ревности у человека не возникало. Он, конечно, любил глупо или жестоко шутить, но никогда не был идиотом, а потому прекрасно понимал, что умерший вампир ему не соперник. Теперь у Сальери был Моцарт, и он собирался дать ему всё, что только мог.       Например, незабываемый день рождения.       Вольфганг проснулся утром и с трудом заставил себя надеть белую рубашку, расстегнув несколько верхних пуговиц, и чёрные брюки точно по фигуре. Ему было достаточно жарко, но он съел несколько мороженых и думал, что скоро перестанет страдать из-за погоды, потому что ему будет не до этого.       Позавтракав, композитор достал золотую ленту, которой обычно упаковывали подарки, и обернул её вокруг шеи, повязывая свободный бант.       Что могло стать лучшим подарком для вампира от человека? Конечно, вкусная кровь.       Он даже выпил бокал вина, чтобы точно расслабиться и ни на миг больше не сомневаться в том, что действительно хотел это сделать.       Антонио как раз проснулся, и, надев один из многочисленных, но шикарных чёрных костюмов, обогнул зону спальни, отделённую в номере перегородкой, и пришёл в зону гостиной, где его ждал Моцарт. — С днём рождения, мышка-ледышка. Попробуешь свой подарок?       Но вместо согласия Сальери только отступил на шаг назад. Если бы его сердце могло биться, оно бы сейчас выдало, что вампир запаниковал. Человек тут же нахмурился, прекрасно считывая чужие эмоции. Эта способность работала в обе стороны, и Вольфганг иногда ей пользовался. — Слушай, ничего не случится, если ты выпьешь немного моей крови. Доноры же сдают кровь, и ты её пьёшь. Считай, что это то же самое, просто в более упрощённом варианте, — человек подошёл ближе, беря вампира за руки и смотря на него с безграничным доверием. — Ты не понимаешь, — произнёс Антонио, но вырваться не попытался. — Я монстр. Я теряю всё человеческое, когда пью кровь. И я просто не смогу остановиться. Да и зачем тебе это нужно? — Потому что я вижу, что ты не монстр, мышка. У тебя есть способности, но они не делают тебя кем-то ужасным. Ты сам себя таким делаешь. Но зачем? Я не понимаю. Ты хотя бы раз пытался остановиться? Или ты всегда убивал под предлогом, что это невозможно контролировать? — композитор выглядел серьёзным, и мужчина тоже нахмурился, понимая, что тот был прав. — Ты же помнишь, меня обратил жестокий вампир. И он... Даже не пытался научить меня, — Сальери убрал руки и прижался спиной к стене, впервые осознавая, что мог не убивать людей всё это время. Однако раскаяния так и не последовало. — Ты попадал когда-нибудь под моё... Влияние? — Когда ты разум затуманивал? Да. И ты мог бы так убеждать людей в том, что им показалось. Так что пришло время отучаться считать себя монстром, — Моцарт стоял рядом, сдвинув рукой воротник рубашки так, чтобы шея стала более открытой. — Я не смогу! Я убью тебя, — Антонио смотрел с сожалением и явно не собирался поддаваться так легко.       Тогда Вольфганг решил, что пора браться за дело старым проверенным способом. Нужно было смутить и разозлить мужчину, чтобы он забылся и впился клыками в своего парня за неимением другой жертвы поблизости. — Представь, что ты не гей, — начал он, и своими словами заставил вампира нахмуриться. — Просто представь! У тебя появляется девушка после твоего объявления о поиске соседа. — Не понимаю, зачем ты говоришь это, — с подозрением в голосе произнёс Сальери. — А ты дослушай! Так вот, у тебя в квартире появляется девушка. Красивая. Умная. И она тебе нравится так сильно, что ты очень хочешь быть с ней. Но ты боишься её убить из-за своей... Особенности, — продолжил Моцарт, медленно подводя к главному. — Так бы и было. — Знаю. Но прошло несколько месяцев прежде, чем я узнал, кто ты. От девушки ты бы не скрылся дольше, чем на месяц, — Вольфганг кусал губы, стараясь не улыбаться. Это было таким глупым разговором, но таким нужным сейчас, чтобы всё-таки переубедить мужчину. — Это же девушка. Раз в месяц и несколько дней подряд они истекают кровью. Как бы ты удержался? — Прекрати сейчас же! — Антонио понял, к чему клонил его парень, и уже начал смущаться и злиться, так как повёлся на его уловку. — Нет, дослушай! Предположим, что ты бы удержался. Чудом, не иначе. Но что бы ты делал, когда у вас бы всё дошло до постели? Ты не можешь её укусить, так? Я знаю, что сейчас есть много игрушек и что ты прекрасно справляешься своим ртом и руками, но представь себе ситуацию, что она бы захотела тебя именно во время того как она истекает кровью. Что бы ты сделал в таком случае? Неужели бы ты выпил её всю? — Моцарт усмехнулся. — Что-то сомневаюсь. Вылизал бы так, что девушка бы тебя обожала и никогда бы от тебя не ушла, но точно бы не укусил. Так если ты смог бы остановиться в этом случае, то что мешает остановиться, когда ты со мной?       И эти слова так повлияли на Сальери, смущённого и разозлённого, что он, зарычав, развернул человека спиной и прижал к себе, развязывая ленту. Со всеми этими действиями вампир справился за пару мгновений, но даже их хватило, чтобы композитор победно ухмыльнулся и послушно наклонил голову набок. — Давай, мышка, — прошептал Вольфганг. — Ты давно хотел меня попробовать, — он прижался ближе, не желая пропустить момент, когда мужчина начнёт согреваться. — И сегодня твой день рождения, так что я полностью твой. — И как я вообще влюбился в тебя? — прорычал Антонио, медленно проводя языком по чужой шее, чтобы уже в следующую секунду вонзить клыки в чужую кожу.       Композитор протяжно застонал, полностью откидываясь на вампира и отдавая себя ему в руки. Это было больно, но Моцарт дрожал не из-за боли, а из-за того, что ему до безумия нравилось происходящее. Он чувствовал, как вампир за его спиной согревался, а собственное тело немного слабело, и это только заводило его, заставляя прижиматься ещё ближе и наконец-то ощущая, насколько их желания совпадали.       Сальери было странно от того, что всё внутри горело от желания выпить всю кровь у человека, будто бы ему попался самый вкусный десерт с добавлением алкоголя в качестве начинки. Ведь чужой вкус на самом деле опьянял и манил, но вампир не потерял разума, как это происходило обычно, и чётко контролировал состояние своего парня, чему немного мешало возбуждение, явно передавшееся от него же. — Хватит, мышка, иначе мы не перейдём к главному, — произнёс Вольфганг, запуская руку в чужие волосы, которые Антонио на протяжении всего отпуска перестал мучить завязыванием в хвостик.       И вампир повиновался.       Он отстранился, облизывая губы и зализывая рану на шее человека так, чтобы кровотечение остановилось как можно быстрее. Конечно, белая рубашка была безнадёжно испорчена, но обоих это совершенно не заботило, особенно когда Моцарт развернулся в чужих руках и поцеловал Сальери глубоко и долго, показывая всё своё желание. — Наконец-то, — горячо прошептал он, нагло запуская руки под одежду мужчины и обхватывая его возбуждённый член рукой. — Как долго ты..? — Не больше часа. — Тогда поторопись, мышка, — и Вольфганг вновь поцеловал Антонио, только чувствуя небольшой холодок, словно от порыва ветра, а потом оказался лежащим абсолютно голым на кровати. — А у бессмертия есть свои плюсы, — усмехнулся он, видя вампира наклонившимся над ним. — Хочу тебя. Сделай со мной всё, о чём мечтал.       Делать Сальери всегда было привычнее, чем говорить, поэтому он легко повиновался, в первую очередь в очередной раз зализывая рану от укуса, чем вызвал ещё один громкий стон и ощутил неглубокие царапины на собственной спине. Моцарт хотел извиниться, потому что не знал, как у вампиров заживали раны, но тот не позволил сказать ему ни слова, снова целуя.       Последний раз у Антонио был чуть больше ста лет назад, но это ничуть ему не помешало. Мужчина целовал, кусал, правда, уже не до крови и без клыков. Он быстро понял как воспользоваться смазкой, подготавливая Вольфганга, а тот пытался насладиться тем, что вампир наконец-то был тёплым и что он мог отзываться на все ответные ласки, как поцелуи, укусы и многочисленные царапины. Было необычно от того, что крови не было, а оставить засос не получалось, но от этого человек только сильнее старался, полностью отвлекаясь от немного неприятных ощущений. — Давай же, я не сломаюсь, — Моцарт притянул Сальери ближе, в очередной раз целуя, и развёл ноги в стороны, позволяя войти в себя. Он тихо зашипел от неприятных ощущений, но не собирался больше терять драгоценное время. С Антонио была дорога каждая минута. — Ты меня меняешь, — прошептал мужчина, осторожно начиная двигаться.       Теперь композитору точно было жарко вовсе не из-за погоды. Он так давно мечтал об этом, что, забывшись, застонал во весь голос, прогибаясь в спине, и даже забыл о том, что хотел что-то ответить, вместо этого обхватывая мужчину ногами за талию. — Это плохо? — всё же смог спросить Вольфганг, тоже начиная двигаться, как только боль почти полностью отступила. Даже если бы этого не произошло, человек был бы готов. Он давно понял, что любовь к вампиру не может быть безболезненной. — Нет. Я вспомнил, как быть человеком, — отозвался Сальери, покрывая поцелуями плечи своего парня.       Моцарт не мог сосредоточиться на том, чтобы ответить. Да и это было совсем не нужно. Они оба двигались, постепенно ускоряясь, и человек даже не пытался сдержать свои стоны, чем только сильнее возбуждал вампира и заставлял его входить всё глубже и быстрее. — А ты можешь на скорости? — Вольфганг был уже близок, но не знал, как скоро Антонио позволит повторить всё это, а потому хотел успеть воспользоваться всеми возможностями. — Это больно, — предупредил мужчина. — Пожалуйста, — чуть ли не заскулил композитор, уже дрожа от удовольствия, и такой просьбе отказать было невозможно.       Вампир сорвался, зарычав, и стал двигаться с более привычной ему скоростью. Человек закричал, чуть ли не срывая голос от боли и удовольствия, и вскоре кончил, так и не коснувшись себя. Сальери последовал за ним и поднялся, снова создавая лёгкий ветер своими движениями. И вот Моцарт уже лежал полностью приведённым в порядок, однако по-прежнему оставался без одежды, а рядом с ним лежал его любимый. — Поверить не могу, что ты развёл меня на это, когда заговорил о девушках, — усмехнулся Антонио, позволяя человеку прижаться к себе и обнимая его. — О девушках и крови вообще-то, — устало ответил Вольфганг. У него болел укус на шее, слегка ныли остальные укусы, и он понимал, что ближайшие несколько дней будет немного хромать от того, что решил попробовать всё, что вампир мог ему дать.       Но он не жалел.       Да и как он мог жалеть? Жизнь с любимым мужчиной казалась самой настоящей сказкой, и композитор хотел сделать всё, чтобы проведённые вместе годы остались сказкой и для Сальери тоже. — На что это ты намекаешь? — Может, ты не такой уж и гей, — засмеялся Моцарт, а после закрыл глаза и вздохнул. — Мне нужно больше мяса и вина. Я больше не дам тебе питаться кем-то ещё. — Ты хотя бы представляешь, насколько это странно с моей стороны? — Антонио чуть повернулся, чтобы заглянуть в глаза любимого. — Нет? — Представь, что ты ешь пиццу, а тут она начинает говорить, что хочет заняться с тобой любовью, — объяснил мужчина. Вольфганг думал, что у него совсем не осталось сил, но, когда он услышал это, то отстранился и засмеялся во весь голос, чуть было не скатываясь с кровати. — Ты видишь во мне пиццу, мышка? — он засмеялся только громче, вытирая слёзы, появившиеся на глазах от смеха. — А я ведь никогда не воспринимал это так. Все эти моменты с прокусом шеи и выпиванием крови выглядели так горячо... А на деле это оказалось таким же обычным действием, как откусывание кусочка пиццы проголодавшимся человеком, — композитор немного успокоился. — Я не хотел тебя обидеть. Извини, если что. — Но я же сам начал это. И да, с моей стороны всё так и выглядит. Но обычно у моей еды не оставалось даже возможности на то, чтобы намекнуть, что она хочет меня в ответ. И вовсе не так, как я. Но ты... Я уже сказал, ты меняешь меня. Ты меняешь мою жизнь. Я встретил тебя и снова стал человеком. Возможно, моё сердце не бьётся, и я не дышу, но я... Я чувствую, что хочу провести с тобой всю жизнь и ни на миг больше не забывать о том, что я тоже когда-то был человеком. — Обещаю, что ты не забудешь, мышка, — Моцарт улыбнулся. — А теперь дашь мне немного отдохнуть, пожалуйста? Всё же непривычно терять кровь, а после ещё и заниматься сексом.       Сальери в ответ только кивнул и остался рядом, не желая оставлять человека одного. Тот прижался к вампиру, чувствуя, как он начал остывать, и снова закрыл глаза. — С днём рождения, Антонио, — сказал композитор, засыпая от усталости. — Спасибо, Вольфганг.       Уйти мужчина так и не посмел, расслабляясь от такого спокойного и ритмичного сердцебиения рядом.