Последние рваные струны

Думая, что его не видят, человек способен заниматься действительно удивительными вещами.

Кастиэль стоит, облокотившись о дверной косяк, устремив взгляд куда-то внутрь раздевалки. Сигарета уныло тлеет у него в руках, но он не стремится сделать затяг. Вдруг из комнаты выныривает светлая голова Натаниэля, и он шокировано смотрит на Каса. Хмурится, толкая его плечом, и говорит: — Не знал, что ты любишь подсматривать за мальчиками. Кастиэль не отвечает, смотря на светло-оранжевый фильтр. Сигарета падает на крашеный пол спортзала и придавливается тяжелой подошвой кроссовок. Парень не смотрит на Ната, его взгляд сосредоточен на футболке, дурацкой белой футболке с синим галстуком. «Полнейшая безвкусица», — наверняка думает он, но ничего не говорит. Наконец поднимает глаза, натыкаясь на злые золотые очи, смотрящие с нетерпением, с вызовом. «Что тебе надо?» — кричат они, — «Разве ты недостаточно испортил мне жизнь?». Кастиэль явно считает, что недостаточно. Презрительно кривит губы, вдруг осознав, что очень зря выкинул сигарету недокуренной. Натыкается на мои глаза, следящие за каждым его движением. От осознания того, что меня поймали, щеки начинают нестерпимо гореть, и хочется сбежать, но я заставляю себя выдержать его взгляд. Он смотрит долго, словно раздумывая над чем-то важным, пока зал не сотрясается от громкого крика Натаниэля: — Ты рассчитываешь, что я буду безропотно ждать, пока ты раздумываешь о каких-то глупостях? — вдруг голос Ната срывается, переходя на еле слышный шепот, и до меня доносится лишь часть фразы, — … Я не трогал ее. Никогда. Взгляд Кастиэля становится особенно кровожадным, но он все еще смотрит на меня. Мне страшно. Очень страшно, потому что никто никогда так на меня не смотрел. Не смотрел так, как будто хочет убить. Кас качает головой как-то слишком устало, набирает полную грудь воздуха, чтобы выговориться, и… просто сдувается. Вылетает из зала, словно здесь закончился весь кислород, словно он больше не может дышать, оставляя Натаниэля потерянным и нервно подергивающим плечами. Сглатываю, решив, что пора закончить ломать комедию: — Все в порядке, Нат? Парень не оборачивается, но я слышу его грустный смешок, вырывающийся из губ. Он устало приваливается к стене, сползая по ней, и направляет на меня взгляд, прикрытый веером светлых-светлых ресниц, которых и не видно почти, только если приглядеться. — Такое ощущение, что мы с тобой ни о чем другом не разговариваем. «Все в порядке, Нат?» — он неумело передразнивает мой голос, пропитывая иронией каждую фразу, — «Все в порядке, Лили?». Нет, Господи, ничего не в порядке, разве ты не видишь сама? А потом вдруг подбирается, нацепляет маску старосты класса, улыбаясь той легкой, чуть заметной услужливой улыбкой. Вежливо кивает мне головой, словно то, что я сейчас видела, — жалкий мираж, пригрезившийся мне из-за долгих прыжков со скакалкой. — Да, Лили, — его голос предельно серьезен, но глаза не выражают ничего. Он и сам не понимает, насколько сейчас похож на Кастиэля, — у меня все в порядке. Спасибо за беспокойство, — произносит он напоследок и уходит. Уходит, оставляя меня с тысячью вопросами в голове. — Не трогай его, — говорит Кас, когда я позже вечером нахожу его во дворе. У него слегка потрепанный видок, но, в принципе, это все тот же Кастиэль, каким остается всегда. Парень широко раскинулся на лавочке, почти не оставляя мне места, поэтому я сажусь на самый край, стараясь не дышать, чтобы ненароком не упасть, — Это долгая история. Натаниэль — лишь моя проблема, понимаешь? Ты не можешь в этом участвовать, — закатное солнце окрашивает его волосы в ярко-алый. «С ума сойти», — думаю я, — «Как меняется лицо человека, стоит вывести его на солнце». Тени под его глазами исчезают, открывая мне простой и уставший облик парня. Мне хочется взять его за руку, и сказать, что все будет хорошо, но я этого не делаю. Вместо этого продолжаю смотреть на его профиль, очерчивая взглядом лоб, нос и губы. Интересно, он похож на родителей? Или он пошел в бабушку с дедушкой? «С ума сойти», — думаю я, отворачиваясь, наткнувшись на вопросительный взгляд светло-серых глаз, — «Как меняется лицо человека, стоит посадить его с тем, кого он любит». Он молчит как-то слишком долго и неуютно, пока мы оба не замечаем, что Натаниэль выходит из школы, собрав свою темно-коричневую сумку с аккуратным брелком в форме котенка. Его совсем не видно, если не приглядеться. «Или если не знать, что искать», — приходит ко мне внезапная мысль. Наткнувшись на нас взглядом, Нат останавливается, мажет глазами по красноволосому и останавливается на мне. Мне вдруг становится безумно стыдно за то, что я сижу рядом с Кастиэлем. Неуютно ерзаю под его золотыми очами, пока он не уходит в сторону школьных ворот. Между нами с Касом повисает тяжелая пауза, такое чувство, что я могу потрогать противное густое пространство между нами. — Это из-за Дебры? — шепчу я. Эти двое всегда закрываются, когда дело касается этой девушки. Кастиэль подбирается, убирая руки с лавочки, и мне начинается казаться, что он даже уменьшился в размере из-за того, что услышал ее имя. Закат совсем прошел, отдав право сумеркам, и стало заметно холодать. Парень смотрит на камень, лежащий у него под ногами, словно так можно повернуть время вспять, словно так можно забыть о моем вопросе, о Натаниэле, обо мне, о ней. — Иногда мне кажется, что я жду чего-то, а оно ускользает от меня, теряется в пространстве, а потом просто исчезает, — тихо произносит он, закуривая. Усмехается, услышав мой аллергический чих, который я старательно пыталась спрятать. — Это она подсадила меня, — говорит он, указывая на сигарету, — Курила свои «Virginia Slims*», считая, что все рок-звезды должны курить. — Ты тоже куришь «Virginia Slims»? — спрашиваю я, вдруг поняв, что совершенно не разбираюсь в сигаретах. Кастиэль делает затяг, а после выпускает дым из носа. У меня моментально начинает болеть носоглотка от этого зрелища. — Нет, — полусмеется он, замолкая. Вдруг нас накрывает оглушительная стена из пения сверчков и гула машин на дороге. Понимаю, что Кас ушел в свои воспоминания, когда пепел от сигареты падает ему на руку, а он не замечает этого. — Ты похожа на нее, — вдруг говорит парень, разрывая тишину и пугая меня. Давит сигарету ботинком и встает, накинув свой массивный черный рюкзак на плечо. — Чем? — смотрю на него удивленно. Он улыбается той самой улыбкой, какой улыбаются люди, вспомнив что-то хорошее, но невозвратимое. На улице становится очень морозно, и моя кожа покрывается мурашками в безнадежных попытках спасти меня от холода. — Она тоже совершенно не разбиралась в сигаретах, — говорит Кас, когда затихает пронзительный гудок грузовика, проехавшего мимо школы. Потом кивает каким-то своим мыслям и уходит, не попрощавшись. Я лишь смотрю на его удаляющуюся спину, обтянутую черной кожаной курткой. Над лавочкой слабо мигает фонарь. «С ума сойти», — думаю я, — «Как меняется лицо человека, когда его покидает кто-то близкий».