Последние рваные струны

В клубе садоводства всегда пахнет лилиями. Уж не знаю, кто решил посадить туда эти чудесные цветы, но в редкие моменты, когда Виолетт там нет, я прихожу в этот сад и любуюсь нежными созданиями, выращиваемыми чьей-то заботливой рукой. Белоснежные, с желто-зеленой сердцевиной, они невинно протягивали ко мне лепестки, словно стремясь получить немного ласки. Среди них так спокойно. Однако сегодня мое любование цветами прервал парень, аккуратно гладящий бутон ещё нераскрывшейся лилии. Он что-то тихо мурлыкал себе под нос, лицо же его выражало наслаждение моментом. Я подобралась поближе, намереваясь рассмотреть тайного пришельца: чуть длинноватые белые локоны, сравнимые с теми самыми девственными лилиями, отражающими лунный свет в ясную ночь, на кончиках чернели, как бы упрекая хозяина в страстности, сочетая в себе и грешное, и невинное; по-аристократически прямой нос и чуть пухлые губы. Только лишь руки, слегка грубоватые, со шрамами, говорили о том, что парню приходилось заниматься тяжелой работой. Взгляд упал на аккуратный чёрный блокнот, лежащий неподалёку. Интересно, что там? Таинственный незнакомец, прервавший мою минуту единения с цветами, наконец отвлёкся от бутона и поднял глаза на пасмурное небо. Серое и хмурое, оно отражалось в его глазах по-особенному странным цветом: то зелёным, то жёлтым, то смешиваясь, то являя совсем новые цвета. Вскоре же необычные глаза перестали созерцать облака, уставившись на меня, виновницу прекращения его мирного одиночества. Парень поднялся с колен, отряхнул старомодного вида одежду, которая, прошу заметить, совсем не портила его, а, скорее, завершала образ утончённого мечтателя, каким он казался мне в этот чарующий момент. Незнакомец чуть склонил голову и едва заметно улыбнулся уголками губ, выказывая мне своё расположение, и отвёл руку в приглашающем жесте. Я вышла из-за кустов. — Меня зовут Лизандр, — заговорил этот юноша, голос которого вдруг показался мне таким далёким, как лавандовые плантации, так любимые моим отцом. Словно в нем сквозили нотки фермерского воздуха со свежим сеном и душистой травой, беззаботными кроликами и тёплой семейной любовью, — А это мои лилии. — Да, — отвечаю я, смотря на белоснежные цветы, которые успели полюбиться мне так сильно, несмотря на то, что в школе я совсем недавно, — Да. Они дивные, дивные, дивные*. Он взглянул на меня, удивившись, а потом заметно шире улыбнулся, и я поняла, что в это мгновение, мы, окружённые молочными лилиями, которые чуть колыхались под порывами ветра, понимали друг друга как никто другой. — А я Лили. — Как эти лилии? — Да, как эти лилии. Воздух уносил наши робкие слова дальше по Франции, через аллеи и авеню, туда, куда уносятся все неспешные и нежные метафоры, слетавшие с губ влюблённых. Внезапно Лизандр обернулся и стал осматривать траву вокруг него. «Он что-то ищет», — сразу догадалась я. Подняв тот самый чёрный блокнот, я протянула его парню, который с благодарной улыбкой принял его. Тут же достав выверенным движением карандаш из кармана(я поняла, что мой новообретенный товарищ любил писать: карандаш его был сточенный, кое-где треснула краска, а ластик совсем истерся), он принялся витиеватым красивым почерком выводить строчки. К сожалению, прочесть мне их не дали, прикрыв творение поэта ладонью и послав мне укоряющий взор. Пожав плечами, я отошла от этого пиита в викторианском одеянии, снова обратив внимание на милые цветы. Глубоко вдохнула их аромат, обводя взглядом абрис лепестка, позволяя себе на секунду забыться и очнуться где-нибудь далеко отсюда, там, где только-только зиждется рассвет, тёплыми лучами согревая землю, а люди спят в своих постелях, окольцованные теплом друг друга. Начал покрапывать мелкий дождик, обещавший позже превратиться в настоящий ливень. Лизандр обводил меня взглядом, изредка цепляясь глазами за лилии, и что-то записывал в свой блокнот. — Так ты прочтёшь мне...? — решила удовлетворить своё любопытство я, однако не зная, пишет ли он на самом деле прозу или стихи. Парень сузил глаза, обвёл взглядом сад, темно-серое небо, тяжелевшее с каждой секундой, капельку дождя, попавшую ему на ладонь, а после снова вернулся по мне. Облокотившись о клумбу, он легонько прокашлялся, а затем начал читать тихим и манящим голосом, унося меня в глубинки нашей страны, туда, куда дождь ещё не достал, где пахло сеном и полынью, розами и лилиями: — Темной ночью белых лилий Сон неясный тих. Ветерок ночной прохладой Обвевает их. Ночь их чашечки закрыла, Ночь хранит цветы В одеянии невинном Чистой красоты.** Ливень стеной обрушился на нас, стоило Лизандру произнести последнее слово. Оно лил так сильно, что сложно было разглядеть хоть что-то за тяжёлыми крупными каплями, но я навсегда запомнила картину, представшую предо мной в тот миг: темно-зелёный пиджак, серебристые волосы, путеводной звездой светившие мне сквозь мокрую стену небесного потока, длинные тонкие пальцы, изумрудный отблеск травы и белоснежные лилии, преклонившие головы к земле. Только я, Лизандр и лилии, омытые дождем, нашими слезами радости и горя, нашей долгой встречей и спешным расставанием. Желто-зелёный лилейный поэт и лилейная цветочная девочка.