Последние рваные струны

ПОРНОФИЛЬМЫ — Песенка о позабытых министерством доброты.

***

Иногда мы зажигаем все конфорки, смотря на голубые газовые цветы, распускавшиеся в кухне Кастиэля, брошенной и потерянной, сырой, необжитой и такой одинокой. Каждый раз, заходя сюда, я сажусь на неудобную табуретку, ожидая, пока он нальёт мне холодный чай — даже горячий чай из чайника кажется мне ледяным — полнейший сюрреализм. На Кастиэле простые хлопковые штаны, повидавшие виды, и та самая уже растянутая футболка с «Winged Skull». На деревянном столе даже стоит ваза с цветами, давно засохшими, лепестки которых уныло покоятся на желтоватой скатерти, испещрённой полукругами следов от некогда кружек с кипятком. Выглядываюсь в окно и вижу пустую улицу с потрескавшимся асфальтом. На часах 7 утра, но никого нет. В воскресенье все наслаждаются последними нотками свободы, ведь через несколько сладких часов неделя начнёт свой новый цикл. Сквозь трещины на дороге прорастают незабудки, и их тут же топчет чья-то машина, огромным весом наваливаясь на голубые бутоны. Руки Каса обхватывают меня за талию, и я вздрагиваю: его руки такие холодные, словно руки мертвеца, и он гладит ими мой живот, чуть отодвигая край кофты. Действия его все так же автоматизированны, словно не важно, стой перед ним я или Натаниэль, сделал бы он тоже самое. — На что ты смотришь? — спрашивает парень, опаляя мое ухо дыханием. Тёплые носки скользят по ламинату, и меня утягивает в его объятия. От горячих струй воздуха, вырывающихся из моего рта, стекло чуть запотевает, напоминая о непреодолимом приближении зимы. Кажется, вот, коснусь прозрачной поверхности — почувствую октябрьское дуновение ветра, уносящее меня с собой. В окне отражаемся мы с Касом: я — бледно-желтое пятно в коротких шортиках этой особенно холодной осенью — и он. Такой же, как и всегда. Словно замерший во времени. Чуть опустив ресницы, мой собеседник легонько щипает меня за бок, напоминая, что я проигнорировала его вопрос. «На нас», — хочу ответить я, но не могу. Это все звучит неправильно. — На наше отражение, — хмыкаю я, зарываясь лицом в его футболку. Она пахнет чуть терпким мужским одеколоном с коньячным отливом и — я убеждаю себя, что мне кажется — щекочущей нос мягкой женской пудрой, — и на незабудки. И как они умудрились прорасти в такую студёную осень? — Видимо, чтобы напомнить нам о том, как мало осталось тёплых дней. И что не стоит забывать о прожитых летних днях, сохранивших свою частичку в сырой земле, — Кас потянулся к ручке пластикового окна, распахивая его во всю ширину. Наши тела тут же обдаёт ледяным воздухом, и я жмусь к парню, пытаясь сохранить остатки уходящего от меня жара, — Чувствуешь? Если вдохнуть поглубже, по самую грудь, можно почувствовать: пахнет августом. В перегнивающих листьях, цветным ковром устилающихся под нашими ногами, в сладком речном запахе, доносившимся с берегов Сены, в ароматной парижской выпечке. Нужно просто открыть душу, и тут же почувствуешь: лето здесь, — Кас кладёт мои подрагивающие ладони между моих же рёбер. Я чувствую, как сердце гулко бьется о грудь, набатом выдавая мое трепетание. — Что с тобой? Никогда бы не подумала, что ты можешь сказать нечто подобное, — удивляюсь я, глядя, как солнце ярко-оранжевым пятном выглядывает из-под горизонта. Кастиэль на миг сжимает мою талию так сильно, что я понимаю: останутся синяки; а после отпускает. Отпускает и мигом несётся в спальню, забирая с собой небольшую живость, что на секунду приобрела эта комната. И я снова одна в этой мертвой кухне, среди мертвой посуды и мертвого чая. Трусливо жму колени, позябывая. И что это на него нашло? — Ко мне пришла мелодия, — вдруг воскликнул красноволосый, выглянув из-за дверного косяка. Весь растрёпанный, но с широкой улыбкой, он проносится в комнату, волоча за спиной гитару, и аккуратно присаживается одной ногой на подоконник, облокачиваясь спиной о стекло. Наигрывает легкую ненавязчивую мелодию, счастливо растягивая губы. Ему впервые пришла мелодия с момента расставания с Деброй. И мне почти физически больно от того, насколько долго он был несчастлив. Кас не поёт, но я слышу слова, которые так и вырываются ото всюду, словно на короткий миг мы с ним снова нежимся в лучах августовского солнца, обнимаемые травой: Осталось так мало тёплых дней лета, Осталось так мало... Тёплых дней лета осталось так мало, Осталось так мало... Так пей до дна, солнце, пей до дна, Осталось так мало... Тёплых дней лета осталось так мало, Осталось так мало...* Я беру его за руку и впервые чувствую то, что обуславливается терморегуляцией организма, приливом крови и кучей других подобных биологических вещей, которыми я никогда не интересовалась. Впервые за наше столь короткое знакомство и столь длительные отношения, я чувствую: Его рука тёплая.