***
Разговор не клеится дальше вообще; Эд обещает Арсению, что «всё разрулим, не парься», и Антон отчётливо чует чужую печаль. Это всё ещё охуеть как странно — вынюхивать чужую эмоцию. Ещё более странно — знать почти наверняка, что именно ты унюхал, хоть Поз и говорит, что это нормально; что, мол, даже круто, как быстро Антон схватил именно этот навык. Сам Антон не считает это крутым; вот например, в подбадривании людей он полный лох, а Арсения с этой его печалью хочется подбодрить. Вместо этого он продолжает молча сидеть на подлокотнике и молча пить чай; дебильная тоже была идея, наверное, но Антону показалось, что надо как-то сбавить тон разговора и успокоить как минимум тонущего в самых разных эмоциях Арсения. Антон помнит себя месяц назад: он завалил несчастного Поза тонной вопросов, ответы на которые получил сразу, но осмыслить поначалу вообще не мог. И с ним хоть ясно всё было — ну, оборотень, окей, Поз на эту тему как ходячая энциклопедия, огромная стая вокруг, готовая, пусть и со стёбом, но Антону всегда что-то подсказать. А с этой магией непонятной… Антон и сам-то, спустя месяц, нихера не понимает; Арсений, небось, так расслабленно ведёт разговор просто в состоянии шока или типа того. Потому что — ну, как это вообще осмыслять? И что делать теперь? Вот, тоже, хороший вопрос. С Арсением — что делать теперь? Антон будто бы затащил ведь его во всё это; Арсений жил себе и жил, нихуя не знал, всё окей, а потом… — Почему ты пошёл туда, куда пошёл? — нарушает вдруг Эд затянувшееся молчание, и обоняние Антона сбивает волной чужого удивления. — В смысле? — Ты пошёл куда-то, где столкнулся с Антоном. — Какой-то переулок левый, — подсказывает Антон, отхлебнув чай. — Я сам туда сбежал от людских запахов, слишком много всего на улицах. А в переулке хоть дерьмом воняет из помойки, но как-то вроде попроще. — В переулок, — кивает Эд нетипично терпеливо. — Арсений, ты туда за чьим хреном попёрся? — Путь решил сократить, — Антон всё ещё чует удивление, а теперь и растерянность. — Ну… — Ну? — Решил, что так будет лучше всего. Эд растягивает губы в ленивой ухмылке; Антону она не нравится — его животная часть (ебануться можно, конечно, животная часть) воспринимает её как лёгкую угрозу, он пока не знает, что с этим делать. — А часто ты решаешь, что так будет лучше всего? Арсений вскидывает голову: — А ты нет? Как-то ещё можно принимать решения? — Ну гляди, — Эд вздыхает. — Какой дебил пойдёт в темень в какой-то ебучий переулок? Новости смотришь? — Я знал, что ничего плохого не случится, — упрямо отвечает Арсений. — Я знал, что это лучший путь, что такого? — Ничего, — щурится Эд. — Отлично. Антон решает, что поддержка может заключаться, например, в перемене темы. — Эй, — он осторожно пинает левой ногой голень Арсения, и тот смотрит на него так, будто пытается не засмеяться. — Ты на меня злишься? Ну, бля, не самая красивая перемена темы. Антон не спец. — А должен? Арсений своим вопросом не лукавит; Антон теперь может распознавать это наверняка, — сердце Арсения бьётся в обычном ритме, не сбиваясь, — и это его напрягает. Это, наверное, всё утро его напрягало, с тех самых пор, как Арсений очнулся: да, чувак в ворохе эмоций и непоняток, барахтается под кучей свалившейся на него инфы, но в целом — он не враждебен, не агрессивен, не зол ни на Антона, ни вообще — хоть на кого, — это же странно, нет? — Я тебя укусил, — напоминает ему Антон, и Арсений вдруг улыбается; ярко, как будто сбавляя тон всего остального, что его окружает. Как будто есть Арсений — и есть всё, что вне его. Антон аж подвисает на секунду. — Так ничего же страшного не случилось. — Но могло, — упорно продолжает Антон; он не может признаться, насколько сильно его это гложет, и не может даже выразить, насколько ему стыдно. Насколько ему стрёмно — что он вот так проебался. — Меня укусил какой-то мудила ёбнутый, так я стал оборотнем. По сути — то же самое я сделал, блядь, месяц спустя, врубаешься? Ты ко мне руку тянул, я тебя укусил. — Но ты же не мудила ёбнутый? — он вроде бы спрашивает, а вроде бы и нет; это невыносимо. Арсений невыносимый какой-то; ну, он же должен злиться. — Нет, — хмыкнув, Антон потирает шею. — Но это же… Пиздец. А если б ты обратился? А если б ты меня не отпихнул, если б я не очнулся и не начал хоть чё-то понимать, если бы Дима с Серым не пришли тогда… — Антон ещё маленький волчок и нихуя не знает о вероятностях, — перебивает его Эд; тон у него вроде как весёлый, но Антон знает, что реального веселья там мало. — «Если бы» — хуйня, всё случилось так, как должно было случиться. — Вот этого нихера не пойму, — честно признаётся Антон; случайно ловит взгляд Арсения — тот кивает, как будто соглашается. — Типа, случиться иначе не могло? — Могло, хуеву тучу вариантов как могло. Но, бля, как вам объяснить, неучи? Была цепочка событий и вероятностей, всё привело именно к такому исходу. И исход вышел лучший для какого-то момента во времени. Типа, если всё так сошлось, то так было и надо, врубаетесь? — Не, — качает головой Антон. — Но тебе видней. — Это да, — Эд улыбается. Арсений улыбается тоже; не так, как минуту назад, — теперь неуверенно и невнятно, как будто сам не понял, стоит ли улыбаться вообще, — но это немного успокаивает. Антон не любит быть единственным, кто нихера в происходящем не понимает; нажрался этой херни за последний месяц, спасибо большое. Арсений вдруг округляет глаза: — А который час? — Половина одиннадцатого, — быстро отзывается Антон, бросив взгляд на часы. — А чё? — Мне на студии надо быть… Где мой телефон? — Антон не успевает ответить, Арсений и сам уже замечает свой айфон, выпавший в какой-то момент ночью из кармана джинсов на диван; хватается за него, судорожно водит пальцем по экрану. — Блин. Мне правда надо идти, но мы… Мы же не закончили? Антон слышит — и чует — откровенную надежду; как будто бы Арсений пытается зацепиться за них, как будто бы не стремится сбежать подальше; это странно. Антон пытается в очередной раз прикинуть: отреагировал бы так хоть кто-то из его друзей, которым он так ничего и не рассказал? Что сказал бы его работодатель, которому пришлось отдать спонтанную заяву об отпуске за свой счёт? Что сказала бы мама? Хоть кто-то — не сбежал бы? Почему этот-то не сбегает? — Не закончили, — Эд ухмыляется; резко поднимается с кресла. — Куда тебе там надо? Я с тобой. — Это зачем ещё? — Посмотрю, как живёшь. Понаблюдаю. Хочу понять, чё ты за фрукт. Арсений думает примерно секунду, Антон поражается в очередной раз: — Ладно. — Давай свой номер, — вспоминает Антон. — Узнаю у Поза, что за мазь тебе нужна, да и вообще… — Да и вообще, — эхом откликается Арсений; от него пахнет нервной энергией, свежей раной и домом, хоть Антон и не в родном Воронеже, да и Арсений вряд ли оттуда. Антон под диктовку вбивает его номер в свои контакты; тут же перезванивает, чтобы у Арсения тоже был его телефон. Эд нетерпеливо ждёт у двери.***
Арсений — «можешь, кстати, называть меня Арс, и никаких ещё вариаций, понял?» — оказывается более действующим на нервы, чем Эд изначально подозревал. Они заходят к нему домой, потому что, видите ли, часть одежды Арсения «безнадёжно испорчена» и «серьёзно, ну куда я в таких грязных шмотках» и «у меня вообще-то тренировка»; оказывается, Эду вообще ничего не надо говорить, Арсений способен поддерживать диалог за двоих — привык, видать, в квартире оборотней он таким бойким всё-таки не был. Потратив на эту хуйню полчаса, — потому что Арсений, походу, модница, — они идут всё-таки в какую-то там студию. — Танцевальную, — объясняет Арсений, когда до пункта назначения остаётся уже пара минут пешего хода; оказывается, между его хатой и этой его студией реально не так много километров, вот только маршрутов — дохера, и подозрения Эда насчёт способностей Арсения крепнут. — Танцевальная студия, её держит крутой хореограф, мы с ним работаем, и он мне ещё мастер-классы даёт, иногда персональные. Эд не спрашивает, кем работает Арсений; ему не особо интересно пока. Вот что интересно: во всём этом походе Эд намеренно берёт роль второго, не задавая направление и даже ничего у Арсения по поводу их маршрута не спрашивая. Арсений сворачивает там, где только ему очевидна логика; автоматически удерживает Эда за локоть секунд ещё за тридцать до того, как перед ними на скорости проезжает тачка; переходит на другую сторону улицы гораздо раньше, чем на то место, где они шли раньше, кто-то из жильцов верхних этажей дома сливает грязнючую воду из явно помойного ведра. Эд пытается уловить мысль за хвост, пытается удостовериться наверняка; но ничего из ряда вон выходящего не происходит, и он просто продолжает наблюдать. Счастье есть: Арс, походу, обожает, когда за ним наблюдают. * Чёрно-белая вывеска «HD Community» выделяется на фоне прочих; они заваливаются в студию, не останавливаясь даже на ресепшн, — Арсений явно тут числится своим, — сразу идут по длинному коридору, попадая в итоге в зал. Ну, танцевальный явно зал, зеркала везде, палки какие-то, ещё какая-то хуйня; Эд в танцах не разбирается вообще. Он на зал даже и не смотрит особо — его волнует человек, танцующий в нём. Человек, который не реагирует на их появление вообще никак, и дело не в небрежности и не в выпендрёже, — дело в танце и в том, что он их так или иначе заметил, просто выбрал не останавливаться. Дело в том, что это не совсем человек; Эд на сотню процентов уверен, что Арсений не в курсе. Арсений бросает сумку у двери, проходит к станку (во, точно, это называется станок), начинает как-то там разминаться, ещё в квартире у себя переодевшийся во что-то спортивное; внимания Эда хватает секунды на две, прежде чем взгляд возвращается к танцору. На весь зал играет какая-то хуйня, вроде новый трек Мота, но Эд с тем же успехом мог бы вообразить любую вообще музыку, — да и танцор тоже, стопудово, — он двигается магически, и Эд не может оторваться. Он движется магически, потому что он маг; он друид, Эду даже не нужно нихуя уточнять, эту энергию — отличную от своей — он распознаёт на раз-два-три, — за спиной его два духа, движутся абсолютно синхронно, не сдвигаясь с как будто согласованных позиций, — танцуют все вместе, образуя идеальное трио; наверное, они — все трое — были когда-то друг другу близки. Арсений не смотрит даже ни на танцора, ни на застывшего в дверях Эда; похуй. Вообще плевать. Энергия тянет — зовёт к себе — видимо, одного только Эда, и он сдвигается с места наконец, громче нужного прикрывая за собой дверь, — медленно идёт в центр зала, туда, где танцор, — крашеный блондин, тонкое лицо, хищный прищур, тихая улыбка, Эда тянет к нему, Эд хочет к нему, — под финал трека застывает в изломанной позиции; духи за его спиной вторят, а затем, выпрямившись, переглядываются. Один из них смотрит на Эда с опаской; другой, окинув его изучающим взглядом, подмигивает. Эд решает не обращать на них внимания; танцор выпрямляется последним, смотрит на Эда удивлённо, будто разом закрывается весь, — улыбка сменяется поджатыми губами, глаза сощуриваются сильнее, он закрывается, — на контрасте с самим собой несколько секунд назад, — закрывается так, что, будь магия в самом Эде слабее, его бы уже небось физически откинуло по ту сторону двери. Словно спадает наваждение; танцор моргает. — Так. Эй, Ар-рсений, кого ты мне пр-ривёл? Парень картавит, но дело вообще не в этом, это прикольно; голос у него такой — Эд таких не слышал будто, — должен бы отталкивать, надломанный, почти на истерике, что ли, тихой какой-то, своей, — но уверенный. В этом голосе нет улыбки; Эд почти уверен, что дело в нём самом. — Это мой новый друг, — весело объявляет Арсений, и Эд вспоминает, почему сюда вообще припёрся. — Эд, это Марк Куклин, лучший хореограф страны. Марк, это Эд. Марк, закатив глаза на слова о лучшем хореографе, протягивает ему руку; Эд пожимает сразу же, его прошибает — сразу же, — энергия опять новая, успокаивающая, обволакивающая, он не ожидал этого, — Марк, видимо, не ожидал тоже, потому что ладонь отдёргивает быстро, но Эд всё равно успевает увидеть много чего. — Никита, — тихо говорит он, ухмыляясь, проверяя, и Куклин дёргается, всего на секунду, но дёргается, а затем видимым усилием собирает себя обратно. Эд знает: его зовут Никита на самом деле — звали когда-то; духи за спиной, замершие поотдаль — его лучшие друзья; танцы — вся его жизнь; магия — в нём с рождения; необъяснимая энергия — не выдумка со стороны Эда, они оба её почувствовали. — Так меня не называют давно, — он хмурится, пока Арсений недоумённо переводит взгляд с одного на другого. — И ты тоже не будешь. — Ну посмотрим, — отвечает Эд просто чтобы ответить; всему непонятному — а этого в жизни Эда не так уж и много, если подумать — хочется сопротивляться. Никите — Марку — хочется посопротивляться немного. Эд чувствует себя слишком уставшим, чтобы разбираться в причинах. — Так, я лучший хор-реогр-раф стр-раны, а этот тогда кто? — Его новый лучший друг, тебе ж сказали, братан. — Ну не лучший на самом деле, но мы недавно познакомились, хочет вписаться в работу, я его таскаю теперь, хочу показать всю движуху, чтобы… — вклинивается Арсений, и Эд закатывает глаза, не выдерживая потока хуйни: — Кончай комедию ломать, — он собирается уже продолжить, но отвлекается на явно напрягшегося Марка; тот ловит взгляд Эда и еле заметно качает головой. Ну окей. Непонятно только, нахуя, но Эду поддаться разок не слабо, всё равно это ненадолго. — В смысле, бля, просто делай чё тебе тут надо делать, я посмотрю. Без лишних вот этих вот. — Р-разминайся пока, — бросает Марк. — Десять минут, я подойду, когда начнём, — он поворачивается к Эду, почти не глядя на него при этом. — Пошли, покажу где кофе тут, заскучаешь ещё. Арсений косится на них подозрительно, но, пожав плечами, отходит обратно к станку; охуеть какой лёгкий он на подъём, конечно, то ли не заподозрил ничего, то ли отвлекается быстро, хуй его разберёт пока, насколько Арсений в душе ребёнок. Эд не знает, — но и не уделяет этому сейчас время, — Марк кивает ему в сторону двери, выходит в коридор первым, заговаривает, едва они оказываются в одиночестве: — Не хочу, чтобы он знал. Лишние сложности, чё ему голову забивать? — Поздно, — Эд победно ухмыляется, когда Марк бросает на него напряжённый взгляд. — Его вчера вечером куснул волчок из стаи Белого. — Пиздец, — бормочет Марк; они подходят к стойке с заботливо приготовленными кем-то напитками и Марк, не спрашивая, разливает чёрный кофе из кофейника по двум видавшим виды чашкам. — Но в нём магия… Это не повлияло. Кто укусил? Всё в пор-рядке? — Паришься? — Ты дебил? — Марк протягивает ему чашку; Эд пьёт сразу же, кофе — заебись, не то что Шастун с его придурочным чаем. — Он мне не чужой. — Ты знал, что в нём магия, и ничего ему не говорил. Чё это вообще, — Эд разводит руками, — студия, танцы?.. Ты друид, бля, ты с ним танцульки танцуешь и о важных вещах не трёшь? — Чужая осознанность ни на что не влияет, — Марк поджимает губы опять; ему это до странности идёт, ну или Эд ёбнулся в тот момент, когда впервые его увидел. — И я не знаю, что именно в нём. Он ведь тоже. И смысл говор-рить? Он счастлив и так. — Да не особо, — Эд морщится. — Его цапнул мелкий новичок, месяц как оборотень. Пересрался, хорошо там Позов и Матвиенко были, знаешь их? — Слышал. — Ну. Они его притащили к себе, я с утра подтянулся — Арсений в ахуе, куча вопросов, ноль ответов, а я ж чувствую, чё-то не то. Теперь уже не отвертишься нихуя. Можешь сказать ему, кто ты, пока он всё ещё в ахуе, хуже не будет. — Что ему с этого? — Марк опять зовёт его за собой простым кивком головы, и Эд подстраивается под его шаг как приклеенный дебил, которому одного жеста достаточно, чтобы побежать; никогда такого не было, ну разве что с Даной. Но Дана — сестра, Дана — родня, самая близкая и самая крепкая, а этот блондинистый хер просто взял и возник; Эду бы напрягаться. Он и напрягается — но не очень сильно, потому что Арсению не врал: всё происходит так, как должно происходить. Напряжно только, что с этим Марком мало что понятно, как и с самим Арсением. — Он теперь знает хотя бы про нас. Про наш мир, — Эд делает ещё глоток; понижает голос, когда они заходят в зал. — Нахуя ему быть в этом одиноким, если он может не быть? Стаю он толком не видел, меня только встретил. А тебе уже доверяет, не? Проще будет. Марк ведёт его в противоположный от погружённого в попытку шпагата Арсения конец зала, садится там прямо на пол, сжимается будто в углу, — будто всего себя собирает, закрытый невозможно, — Эду почти жаль, почти хочется что-то об этом спиздануть, но он просто садится рядом. — Что он знает? — помолчав, спрашивает Марк. — Что мы есть. Что волки есть, вампиры, маги. Нихуя особо. Знает, кто я, но вроде не особо понял, — Эд ржёт, поглядев в сторону Арсения. — Хуй знает, как это объяснять. — Ты видящий, — Марк смотрит не на него — на кольцо, прочно сидящее на среднем пальце правой руки Эда уже который год. — Это кто делал? Кольцо — блокирующее, защитное, вроде как должно помогать Эду не перегружать башку, не зацикливаться на бесконечных видениях и не смотреть слишком много прикольных вещих снов; получается с переменным успехом, но лучшего артефакта у Эда ещё не было, — Свобода всё обещает что-то придумать, но пока медлит. — Крид делал. — Выёбывается много, толку мало, мудак он пустозвонский, — Марк вдруг ухмыляется, бегло и весело, почти смеясь; Эд подвисает, бездумно кивая, и Марк аккуратно тычет пальцем в его кольцо. Короткий заряд чужой энергии отзывается чем-то подобным удару тока. — Я могу сделать лучше.