Арсений даже немного возмущён: он-то думал, что опаздывал на тренировку, а теперь — ну здорово как — предоставлен, похоже, сам себе. Марк с Эдом торчат в углу зала; Арсений не слышит толком, о чём они говорят и говорят ли вообще, — тихий саундтрек из колонок совсем не помогает ему подслушивать, — но, в любом случае, происходит что-то странное.
Опять.
Арсений практически в этом уверен; в конце концов, он познакомил этих ребят минут пять или десять назад, и у них вряд ли должны были найтись темы для разговора.
И вообще, он вот тоже хочет кофе.
— Кхм. Кхм, — Арсений изображает самый фальшивый в мире кашель; Эд, уткнувшись в свой кофе, вроде как и бровью не ведёт, а вот Марк, рассмеявшись, всё-таки отставляет свою кружку на пол и поднимается.
Следом за ним — как привязанный — поднимается Эд. Арсений даже всерьёз изумляется на секунду; потом вспоминает, что и за ним сегодня Эд хвостом, фактически, ходил. Может, у него просто привычки такие странные.
— Иду я, иду, — кривовато улыбаясь, Марк почти вприпрыжку добирается до колонки, подсоединённой к привычно потрёпанному на вид ноутбуку; резко опускается на корточки и, опять отключив музыку, принимается, как обычно, копаться в плейлисте.
— Так сам ему скажешь или я?
Арсений, вздрогнув, смотрит на Эда не оборачиваясь, через зеркало; тот не обращает на Арсения вообще никакого внимания — взгляд его направлен чётко мимо.
Ровно на Марка.
Арсений, на самом деле, давно не чувствовал себя настолько незаметным.
— Что скажешь? — предпринимает он очередную попытку въехать в ситуацию и тоже смотрит на Марка; тот не поднимает головы от экрана, но горбится ещё больше, не скрывая даже напряжения.
Это что-то новое, кстати; при Арсении Марк обычно достаточно ровный в любой своей эмоции, и вот такое — простое, но яркое отторжение — раньше точно не демонстрировал. В другое время Арсений бы уже заебал Эда вопросами о том, связано ли это с его способностями, но…
Но.
В настоящее время Арсений просто ни черта не понимает, и это в который уже раз за сутки (он пытался считать, но в итоге сбился) начинает его очень сильно напрягать.
— Я же пр-росил. Что ты за доёбистая мр-разь такая?..
— Не, давай, бля, в танцульки лучше играть.
— Игр-рать, — хмыкнув, Марк вскидывает голову. — Тебе чё, гор-рит? Дай с тр-ренир-ровкой закончим.
— Я вот не хочу уже заканчивать, — вставляет Арсений, не уверенный, что это поможет. Эд тут же кивает в его сторону:
— Во, он не хочет.
— Я просто не понимаю, о чём вы, — закатив глаза, Арсений пожимает плечами. — Чушь какую-то несёте. Оба. Вы точно не знакомы были?
— Нет, — резко отзывается Марк; пружинисто распрямляется, подходит к ним, глядя на Эда уже откровенно враждебно. — Что ты, блядь, хочешь?
Арсений отчётливо слышит невысказанное «нормально же общались»; ему почти становится смешно.
— Мне надо знать, что он такое, — раздражённо отвечает Эд, и Арсений поворачивает к нему голову в такой спешке, что, кажется, у него в шее что-то немножко хрустнуло. — И ему надо знать, и мы не знаем, что именно спровоцирует в нём ебучий прогресс. Ты хоть когда-нибудь о себе — не знал?
— Ты видящий, — рвано ухмыляется Марк. — Ты уже в кур-рсе, что нет… А, бля, — поморщившись, он смотрит наконец на окончательно охуевшего Арсения. — Чё-то вр-ряд ли мы сегодня потанцуем, да, Ар-рс?
— А можно, — ослабевшим голосом аккуратно уточняет Арсений, — отмотать назад?
Эд ржёт:
— Насколько назад? — и, ну, отлично, ему смешно теперь.
Арсению вот — совсем уже нет.
— Ты, получается, — он беспорядочно жестикулирует в сторону Марка, не зная даже, как спросить то, что его волнует, и не проебаться в процессе, — ты знаешь про всё это… Про магию, про…
— Знаю. Я др-руид, — коротко сообщает Марк и, оставив Арсения мучиться над этим новым куском информации (информации?! Они издеваются?!), вновь смотрит на Эда враждебно. — Ну? Как, классно? Знает он сейчас, что он такое, чё думаешь?
— Ты при нём колдовал хоть раз?
— На секунду, блядь, — Марк вздыхает, трёт ладонями лицо, задевая указательным пальцем серёжку в брови. — На секунду мне показалось, что ты нор-рмальный… А доебаться важнее, чем пр-рислушаться. Да?
Арсений всё ещё чувствует себя невидимым; впрочем, сейчас ему это подходит. Хотя бы потому, что в его голове обезьянки бьют в тарелки, лишь иногда тонкими голосками напевая что-то вроде «мой хореограф — друид» и «что, нахуй, такое ДРУИД?».
Проморгавшись, Арсений обнаруживает, что Эд так и смотрит на Марка — молча — напряжённо и прямо, будто пытается всем телом показать, насколько он настаивает на своей точке зрения.
Ну, какой бы она ни была; но точка зрения у Эда явно есть, и очень определённая — судя по тому, насколько Марк непривычно себя ведёт сейчас, насколько сильно вдруг злится, — Арсений чувствует себя уже не невидимкой, а скорее ребёнком в больничной палате, вокруг которого спорят о чём-то родители. Нихрена не понятно, стрёмно, но всё равно почему-то интересно.
Ведь это, блин, очевидно касается его самого.
Эд всё ещё смотрит, и Марк неожиданно вздыхает — будто сдаётся — весь уходит в себя; Арсений будто в параллельную реальность попал. В ту, где Марк больше похож на заебавшегося ветерана какой-нибудь войны, чем на смешливого пацана, к которому Арсений так сильно привык даже на огромных, отнимающих любые силы мероприятиях, куда Марка ставили основным хореографом, — в глазах его всё равно чаще всего был смех, пускай и глубоко внутри, но Арсений всегда легко замечал такие вещи.
Не сейчас.
— Нет. Пр-ри нём я не колдовал.
— Пробуй, — кидает Эд; Марк смотрит на него чуть ли не с отвращением, и Арсению кажется, что в помещении становится прохладнее на несколько градусов.
— Я это запомню, — бегло бормочет Марк; даже не озираясь, безошибочно вытягивает руку в сторону одного из горшков с цветами на подоконнике, изображает манящий жест пальцами, и…
Или не изображает вовсе.
Горшок подлетает к его ногам аккуратно; Арсений сказал бы — послушно. Если бы неживые предметы могли быть послушными.
Обалдеть можно.
— Я люблю кр-расивую магию, — тихо говорит Марк, — особенно если это у тебя впер-рвые. Но твой уёбский др-ружок всё нахуй испоганил, — на последних словах он опускает руки, и Арсению вдруг очень хочется выхватить горшок с цветами.
Гибискус — точно, он вспоминает, как они называются.
Арсению хочется рвануться вперёд, забрать этот чёртов гибискус себе и не дать Марку сделать… Он не знает, что.
Он ловит себя — действительно ловит — на настолько бессознательном порыве впервые в жизни, и это пугает его едва ли не больше, чем-то, что Марк шевелит пальцами в сторону горшка, и цветы в нём вянут за считанные секунды.
— Вот такое настр-роение, — сообщает Марк, поднимает бесполезный теперь горшок и уносит его обратно к окну. — Доволен, видящий?
Арсений растерянно оборачивается к Эду; тот смотрит вслед Марку абсолютно несчастными глазами, и это так же противоестественно, как мёртвые цветы на широком подоконнике тренировочного зала.
Дно горшка стучит об подоконник, когда Марк выпускает его из рук, и Эд отворачивается к Арсению уже другим — не несчастным совсем — человеком.
Арсению очень хочется пошутить про биполярочку, но это даже в его голове не так уж круто звучит.
— А сначала можно всё-таки? Вот с того момента, как вы друг друга… Знаете?
— Да не знаем, — перебивает его Эд. — Не тупи. Просто он друид. Мы все друг друга чувствуем, я ж объяснял, врубаешься?
— Врубаюсь, — медленно кивает Арсений. — То есть, ты, — он переключается на Марка, который, обойдя их, вернулся к ноутбуку, — знал, что во мне есть магия всё это время? Или как это говорится? Я волшебник?
— Бля, да, ты волшебник, Гарри, — Эд ржёт, откинув голову, но веселится он один. — Знал он, знал. И нихуя не говорил.
— Я чувствую, что где-то тут я должен обидеться на отсутствие выбора, — заключает Арсений; на самом деле, обиды он не чувствует.
Ну, возможно, если бы ему было лет двенадцать, и произошла вся та же самая ситуация… Да, он бы вопил тут, возмущаясь на несправедливость и партизанство Марка; бросаясь во всех вокруг обвинениями в том, что от него скрывали что-то значимое.
Но Арсений — не полный уёбок в свои двадцать семь; он смотрит на Марка и отчётливо понимает, что в этой ситуации обижаться, кажется, должен не он.
Марк явно с ним на одной волне:
— Отсутствие выбор-ра — это то, что он сделал сейчас, — бросает он без прямого указания на Эда, но тот всё равно ощутимо напрягается рядом с Арсением. — Думаешь, типа, я злодей такой? Знал, что в тебе магия, и молчал, чтобы тебе было плохо? — захлопнув крышку ноутбука, Марк плавно опускается в позу лотоса; смотрит на них издалека, снизу вверх, и Арсений почему-то чувствует себя виноватым. — Очевидно, твоя магия не боевая. Очевидно, сука, что она не несёт тебе вр-реда — иначе в твоём возр-расте ты бы уже либо ёбнулся, либо р-разнёс тут всё вокр-руг, — он склоняет голову к левому плечу, будто к чему-то прислушиваясь, прикрывает на секунду глаза; Арсений боится лишний раз вдохнуть, упустить случайно хоть слово из крупиц, которые ему выдают. — И очевидно, что никто из нас не ор-рёт на каждом углу о своём дар-ре. И если бы любое колдовство пр-ровоцир-ровало твоё чудесное прозр-рение, бля, я бы всё р-равно…
— Посмотри на меня, — вдруг говорит Эд и, не дожидаясь ответа, грубо хватает Арсения за запястье; Арсений инстинктивно противится только первую секунду, а затем смиряется с судьбой.
Ему всё ещё обалдеть как интересно, чем это закончится.
Но Эд, уставившийся чётко в глаза Арсения пустым взглядом, в итоге только плечами передёргивает, словно отряхиваясь; отпускает его руку и кривится:
— Ничего. Блядь, совсем нахуй ничего!
— Это плохо?..
— Это охуеть как странно, Арсений, — Эд давит пальцами на татуированную переносицу. — Я не могу не видеть совсем ничего. Это хуйня. Ты что-нибудь чувствовал странное?
— Пока он?.. — «пока он убивал цветочки?», хочет въедливо закончить Арсений, но мудро останавливает себя. — Вроде нет.
Марк отчётливо, фальшиво смеётся.
— Хуйня, — повторяет Эд; нахмурившись, сдёргивает кольцо со среднего пальца, и Арсений боковым зрением отмечает, как Марк моментально подскакивает:
— Ебанулся?! Себя не жаль?
— Тебя не спросил, — огрызается Эд; Марк подлетает к ним, взвинченный отчего-то, взволнованный, всё ещё недовольный, но Эд только берётся за запястье Арсения вновь такой крепкой хваткой, что Арсений уже представляет будущие синяки.
И — ничего.
— Что-то должно происходить? — негромко уточняет он.
— Должно, — отвечает почему-то Марк; Эд смотрит на собственные пальцы, сдавливающие кожу Арсения, с каким-то детским, простейшим непониманием.
Давит сильнее.
— Мне больно, — ровным тоном сообщает ему Арсений и Эд, хмурясь всё сильнее, рывком отпускает его запястье.
— Сорри, чё.
Арсений в жизни более лживого извинения не слышал — даже из собственных уст.
— Это противоестественно, — продолжает Эд.
Арсений смотрит на него большими глазами в основном потому, что такое длинное слово — без всякого мата — из уст Эда звучит как раз-таки очень противоестественно.
— Долбоёб, — нервно, скрипуче смеётся Марк, круто разворачивается спиной к ним в явном приступе нового раздражения, закидывает руки за голову. — Не тебе судить, что естественно, тут не в этом пр-роблема, точно. Но стр-ранно, что ты и без защиты его совсем никак не пр-рочёл…
Арсений, случайно взглянув обратно на Эда, мигом теряет нить; Эд стоит, по-неживому как-то совсем замерев, глядя куда-то Арсению за плечо и не моргая. Секунда — и он, резко дёрнувшись, оседает на пол — чётко и тихо, будто кто-то очень ровненько подрубил ему ноги. Ещё секунда — и он лежит на спине, нелепо раскинув руки; смотрит всё тем же пустым взглядом в потолок, прежде чем глаза его закатываются так, как не должны закатываться у нормального человека; Эд дышит, волна паники не накрывает Арсения настолько, чтобы он не заметил.
Накрывает настолько, что он и сам прирастает подошвами к полу, тупо глядя на Эда.
— …и у меня нет особых идей, но если…
— Марк, — тихо зовёт Арсений; Марк оборачивается.
Зеркалит Арсения секунду — недвижимый полностью, — затем отмахивается, словно муху стряхивает с плеча, бросает резкое:
— Да нихуя, вы пр-ридурки, что ли…
— Что ты сказал?
— Не тебе, — всё так же резко отвечает Марк, будто это отвечает хоть на один вопрос Арсения.
Ну, конечно.
«Сто вопросов без ответа» — так он назовёт свою будущую автобиографию.
— Марк, что…
— Не мешайся, — перебивает его Марк, уже падая на колени возле Эда; складывается почти пополам, прикладывает ухо к груди Эда над сердцем, зажмуривается. — Без обид, Ар-рс, окей? Вр-ряд ли ты секр-ретный спаситель пр-ровидцев, так что… Да бля, я сказал же, нихуя, чё за тупые идеи…
Арсений мог бы спросить у Марка, с кем тот разговаривает. Арсений мог бы спросить, что происходит с Эдом. Арсений мог бы даже завопить и потребовать вызвать скорую или что-то такое — что делают нормальные люди, если рядом с ними кто-то падает в подобии сверхъестественного обморока?
Он даже не стыдится себе признаться: ему стрёмно. Он явно ничем не может помочь — уж на это его догадок хватает — и ему стрёмно.
Марк, тяжело вздохнув, опирается ладонями в пол по обеим сторонам от Эда; поворачивает голову, упираясь лбом ему в грудь, шепчет что-то, еле слышно, затем громче, ещё чуть-чуть:
— …уходи оттуда, это неважно, тебе не нужно это видеть, тебе не обязательно… — он перекладывает правую ладонь Эду на шею, ведёт выше, указательным пальцем поглаживает ему висок. — …это неважно, это не твоё, уходи, я р-рядом, р-рядом…
Ломаный, едва ли напевный шёпот Марка сливается в ушах Арсения со звенящей будто бы тишиной зала, образуя подобие вакуума; в эту секунду Арсению кажется, что его заколдовывают — пусть он и не знает на самом деле, как это должно ощущаться.
В следующую секунду — вакуум разбивается о назойливую трель его стандартной мелодии на звонке.
Чертыхнувшись сквозь зубы, Арсений чуть ли не в три прыжка добирается до брошенной на полу сумки; ни Эд, ни Марк за его спиной не реагируют никак, но Арсений всё равно боится хоть что-то сейчас испортить, — господи, знать бы, что, — и принимает вызов с незнакомого номера машинально, просто чтобы телефон перестал звонить.
— Привет, — говорит кто-то.
Арсений ну очень не настроен играть в угадайку.
— Кто это? — спрашивает он грубо даже для собственных ушей, и на том конце провода явно мнутся, прежде чем ответить чуть тише прежнего:
— Антон. Ну, который…
— Оборотень, — кивает Арсений, выдыхая; сам себе он говорит, что его уже ничем не удивить, вот такая вот новая норма.
В нескольких шагах от него друид — его приятель — пытается то ли откачать, то ли проклясть ясновидящего — его нового знакомого.
Вчера его укусил оборотень.
Сегодня этот оборотень ему звонит, а Арсений просто забыл при обмене номерами внести этот номер в контакты хоть под каким-нибудь именем.
— Ну, — вдруг фыркает Антон, сбивая неровную волну мыслей Арсения на ходу. — Ага. Можно и просто Шаст.
***
Белый рычит — негромко, не показывая даже клыков и когтей, не перекидываясь в волчью форму, — просто рычит, — Антон мечтает научиться делать вот так же специально и без усилий.
Ещё Антон мечтает свалить куда-нибудь, потому что с тех пор, как Поз притащил его в оборотническое логово («это просто их хата, дурак, Шаст, сам ты логово»), Белый в основном рассказывал Антону, какой он — Антон — долбоёб.
Вообще ни разу не прикольно.
— Волчок-дурачок, — белозубо угорает проходящий мимо просторной кухни Лёха; Антон, уже научившийся на него реагировать, молча вскидывает в воздух кулак с выставленным средним пальцем. — О-ой, какой нежный…
— Замолкни, — советует Белый, и Лёха, осёкшись на середине фразы, молча сваливает дальше по своим делам.
Антону даже немного жаль — ему бы не помешало какое-то разнообразие обстановки. Но на кухне с ним — недовольный Белый, укоризненный Дима, равнодушный Серёга и очень серьёзный Крид.
Антон всё хочет спросить, что тут делает Крид, но разевать сейчас рот — какой-то тупой неоправданный риск.
— Что он тут делает? — спрашивает за него Серёга, кивнув на Крида; Матвиенко — лучший, серьёзно.
— Дана в Питере вопросы решает, — отвечает Егор, пожав плечами. — Я за неё.
— А зачем…
— И тебя заткнуть, что ли? — равнодушно спрашивает Белый; вид у него усталый, даже несмотря на всю хвалёную регенерацию, но Антон ещё не настолько высоко поднялся в местной иерархии, чтобы интересоваться, чё там случилось или не случилось.
Антон, вообще-то, ни насколько не поднялся; он месяц в стае. Всё, что он может — это радоваться тому, что имеет, а имеет он вроде как теперь дохуя.
Ну, так Поз говорит.
— Если бы Антон просто кого-то укусил, это была бы одна проблема, — спокойно продолжает Крид. — Но раз в ситуации замешаны какие-то видения Выграновского и чувак оказался магом…
— Это ещё хрен пойми, — встревает Дима. — Я ж говорю, рана на нём хуёво заживала.
— …чувак оказался магом, — Крид тупо делает вид, что его никто не перебивал. — Связанным с очередной хернёй Эда. Это значит, что он может быть связан и с нами, так что я здесь как второй маг стаи. Это понятно, Серёж?
— Ух, какой злой, — совсем по-волчьи скалится Серёга.
Белый, почесав затылок, хлопает ладонью по столу:
— Всё, дети, наигрались? Хорош сраться за столом, — ухмыльнувшись, он смотрит на Антона. — Тоха, какие выводы из ситуации?
— Не тренироваться без присмотра? — на пробу вкидывает Антон, и Белый, вскинув брови, молча кивает, так что Антон воодушевляется: — Не сбегать в волчьей форме? Не сбегать вообще? Э-э-э, слушаться Поза?
— Не кусать первых встречных, блядь! — Белый наклоняется в его сторону всем корпусом. — Это понятно, вообще, в целом? Как думаешь?
— Понятно, — Антон надеется, что его голос звучит не обиженно.
Руслан откидывается спиной обратно на спинку стула, улыбается почти доброжелательно:
— И вообще никого не кусать, если я прямо не скажу. Сто лет нет проблем с Волей, не хватало ещё, чтобы он от моей стаи начал охуевать так же, как от того еблана, который тебя обратил.
— Мда, хорошо ещё, что этот тип магом оказался, — добавляет Егор себе под нос, прежде чем уткнуться в свой смартфон; Антон мрачно косится в его сторону.
Никогда ему не нравился этот Крид.
— Пока не вклиниваемся, — продолжает Белый. — Вообще не лезем, раз Эд им занялся, это не наши всеобщие проблемы. Зажил ли укус — он и проверит, если что.
Антон не согласен. Вот прямо нихуя; его ответственность зудит где-то в голове — мерзко так, — нашёптывает что-то о том, как он испортил жизнь рандомному парню, впихнул его в жизнь, о которой тот и понятия не имел.
Как недавно впихнули и его самого.
И не то чтобы жизнь самого Антона испорчена, но, — это же другое совсем, — у него сразу был Поз, и мгновенно появилась стая, и ответы на вопросы, а Арсений… Вот что он сейчас делает?
— Ты чего завёлся, малой? — смеётся Белый, явно — как и почти все в огромной квартире — почуяв смену эмоций. — Не лезь туда, где ты не нужен, и всё. Ну хочешь — проверь, как там твоя жертва, кто тебе запрещает. Сюда только не тащи, нахуй ему не нужны лишние впечатления.
— А нам — лишние уши, — ухмыляется Серёга.
Егор громко опускает телефон на стол:
— Выграновский трубку не берёт.
— Они с Арсением наверное до сих пор, Эд с ним потащился же, смотреть, как он там живёт… — Антон напрягается против своей воли; за двух взрослых людей переживать вообще как-то тупо, ну подумаешь, кто-то не берёт трубку посреди дня.
Он, вот, на звонки матери месяц уже толком не отвечает нормально — так у него есть на это причины.
Ну, одна большая причина: Антон не знает, как с ней нормально разговаривать и не выпалить тут же, что он теперь иногда очень хищный и, оказывается, кусает людей в переулках.
— Перезвонит потом, — лениво пожимает плечами Дима, но Антон уже достаёт телефон:
— Я позвоню.
Скрываться в квартире, полной оборотней, смысла нет, — всё равно услышат, — так что Антон просто тычет пальцем в нужный контакт на экране.
Ждёт недолго — гудков пять.
— Привет.
— Кто это?
Вот же блин.
Антон не обращает внимания на смешки Серёги; вот вообще не обращает. Просто не знает, как бы так представиться, чтобы это не звучало как полный идиотизм.
— Антон. Ну, который…
— Оборотень, — заканчивает за него Арсений, и Антону вдруг смешно.
— Ну, ага. Можно и просто Шаст.
— Шаст?
— Шастун. Фамилия. Слушай, просто хотел проверить, всё ли окей. Ну, у тебя рана всё-таки, и…
— Рана? — Арсений, кажется, удивляется искренне, как будто всерьёз забыл; Антон растерянно обводит взглядом кухню, но поддержки не получает. Дима показывает что-то в своём телефоне Серёге; Белый выходит из кухни, отозвавшись на зов торчащего где-то в другой комнате Бандераса; один только Крид смотрит на телефон в руке Антона напряжённо.
Ну, точно, он-то один нихрена не слышит.
— Я тебя укусил, — не впервые уже напоминает Антон, просто на всякий случай.
— Ага. Да. Точно. Да, всё в порядке. Я не проверял, но она не болит и, по-моему, там как будто всё уже заживает.
— Эд, — говорит Егор, нахмурившись, и Антон быстро кивает:
— Слушай, а Эд ещё с тобой?
Арсений молчит секунд десять.
— Да, он… Да. Он со мной. Антон, я не… Я не понимаю вообще, что случилось, но он…
— Что?
Антон слышит чужую тревогу — без всяких сверхъестественных штук, всего лишь в голосе; Арсений так не разговаривал, даже когда очнулся с утра в чужой для себя квартире с незнакомыми людьми, и это, наверное, повод напрячься.
— У меня тренировка должна была быть, танцы, — Антон, не желая охуевать прямо сейчас, откладывает эту интересную информацию на потом, — и Эд со мной сюда пришёл, и я не знаю, что конкретно происходит, но… Подожди.
— Жду, — послушно говорит Антон; он как будто пытается смотреть телек, но из соседней комнаты — звук есть, а соотнести его с происходящим не получается. — Арсений, что там у тебя?..
— Всё в порядке! — громким шёпотом отзывается вдруг Арсений. — Всё в порядке, блин, слава богу, я тебе… Мы перезвоним, правда, честно, Антон. Всё хорошо.
За явной точкой в так и не начатом разговоре следуют короткие гудки; Антон отнимает руку с телефоном от уха и поднимает взгляд.
— Кто-нибудь хоть чё-то понял?
***
— …уходи оттуда, уходи, пожалуйста, видишь, я здесь, я р-рядом, я здесь, ты не один, тебе не нужно оставаться, вер-рнись, там не твоё…
Эд цепляется за голос как за последнюю надежду; голос едва ли знакомый — но родной всё равно, Эд будто не знает другого, и он хочет послушаться, он хочет поверить, что ему стоит уйти, что здесь — не его.
Здесь — очередной блядский Армагеддон, которого он не наблюдал с тех пор, как Крид сделал ему последнее, самое сильное кольцо-блокатор; здесь — одно из тех видений, которые Эд ненавидит больше всего.
Сука, терпеть не может.
Никогда не знаешь, когда накроет; зато точно знаешь, что ничего не поделать — наблюдай, как мрёт нахуй всё живое, прокручивай через себя, пропускай, блядь, и Эд может только смотреть, как и всегда — может только смотреть, и…
— …сука, да сколько можно, ёбаный ты пр-ровидец, вер-рнись, уходи оттуда, я здесь, чувствуешь, возьми мою р-руку, просто возьми, я здесь…
Эд оживает — рывком очнувшись — на вдохе; в правом его кулаке зажато забытое кольцо, а пальцы левой руки переплетены с чужими; Эд чувствует ладонь на своём лице, чей-то вес на груди, и он не хочет открывать глаза.
— Сука, наконец-то, — бормочет всё тот же голос, едва ли знакомый, всё равно родной; Эд теряется совершенно, и открыть глаза всё-таки приходится.
Марк как раз убирает ладонь с его лица, свои пальцы из его, — Эд с трудом заставляет себя не застонать от слишком внезапного ощущения потери, — вжимается лбом в его грудь по-прежнему, и Эд почти уверен, что Марк провёл так последние минут… сколько?
— Чё? — выдавливает он единственное, что может выдавить, и Марк громко выдыхает; глаза его закрыты.
— Сука ты, — говорит он совсем уже тихо. — Такая ты сука. Я что, нанимался?.. А, блядь, — рывком выпрямившись, он смотрит на Эда не то с беспокойством, не то с обвинением; в любом случае, перестаёт касаться его совсем, и вместе с этим к Эду возвращается весь остальной мир.
— …правда, честно, Антон. Всё хорошо.
Точно, бля, Арс.
Эду же мало в жизни дерьма.
— Как ты это сделал? — он садится тем же рывком, и Марк на мгновение подаётся вперёд, вроде как хочет поймать на всякий случай, но Эд не падает. Хоть и башка кружится — полный пиздец; это вообще не важно, это не впервой. — Я никогда никого не слышал. Достучаться вот так — никто не может, это друидская херня какая-то?
Эд практически уверен, что нет.
Он бы знал.
Духи за спиной Марка смотрят на Эда с идиотским сочувствием; один из них, склонившись к уху Марка, шепчет что-то, и тот кривится, потирая костяшками усталые покрасневшие глаза.
— Навер-рное. Др-руидская херня. Я не знаю, — Эд хмыкает недоверчиво, хуйня это полная, дело точно не в этом, и Марк замыкается опять прямо на глазах.
Это тоже теперь ощущается потерей — гораздо острее, чем тогда, при знакомстве. Которое случилось — блядь, меньше часа назад? Час? Полтора?
Эд не спрашивает, сколько прошло времени; он не герой блядского боевика.
— Спасибо, — говорит он; слово звучит чужеродным, еле выдавливается из мыслей в пространство, но Марк смотрит на него удивлённо, растерянно.
Поднимается на ноги, не обращая внимания на притихшего у станка Арсения, и с силой засовывает руки в карманы.
— Пр-росто не пр-риходи сюда больше, — он не просит, больше утверждает, это бесило бы Эда, не будь он ещё в привычной прострации после видения… После Марка. — Нахер-ра мне это надо, — резко развернувшись к Арсу, Марк насмешливо салютует ему двумя пальцами. — Сами тут закр-роетесь, окей?
— А… — подаёт голос Арсений, но Марк затыкает его без усилий — Эд почти впечатлён:
— Занятие пер-ренесём, я напишу.
Он выходит быстро, не забрав ноутбук; Эд, нихуя не предвкушая неизбежные вопросы от двинувшегося в его сторону Арсения, падает обратно на спину и закрывает глаза.
