Наследники Морлы

Эадан наблюдал, как его родичи возвращаются с Гурсьей гряды, и его сердце полнилось радостью. Ни один не вернулся из сечи с пустыми руками: люди старого Ванариха богаты — всем гуорхайльским воинам, будь то элайр или свободный работник с хутора, нашлось чем поживиться. Они хвастали добычей друг перед другом, с гордостью показывали Эадану снятые с убитых южан сапоги и ремни, латы и поддоспешники, нашейные кольца и пряжки. Многие обвязали вокруг стана, как пояса, срезанные с ванарихских мертвецов косы, увитые тесьмами и цепочками. От этого зрелища Эадан воодушевился так, будто он сам собрал с поля брани столько добра. «Ох, и удальцы, — приговаривал он, похлопывая воинов по плечам и спинам. — Славные рубаки! Торжествует Отец Орнар, глядя на вас!» Захваченный всеобщим ликованием, Эадан и не вспоминал о том, что сам он не пролил и капли вражьей крови, всю битву просидев под грядой рядом с Вальзиром. Он оглядывал надменных элайров, ведущих в поводу рохтанских лошадей; статных бедарцев, затянувших победную песню; донельзя довольных, надувшихся от важности свободных эсов с хуторов, которых неожиданно, всего за день перед сражением, привел сын Турре Фин-Эрды. Тьорн Фин-Эрда тогда сказал, зыркая по сторонам с враждебностью, за которой скрывалась робость: «Отец рассудил прийти тебе на подмогу, достопочтенный Эадан. Говорит, однажды он уже выручил тебя изгнанником, отчего б теперь не выручить карнроггского побратима». Эадана покоробили его слова: он живо представил, как Турре — чтоб гурсы утащили этого самодовольного охальника! — перед каждым гостем на своем хуторе бахвалится, что совсем еще недавно Эадан, побратим карнрогга, прятался у него голодным изгнанником — и даже спину ему чесал, точно раб. А что, если Тьорну вздумается молоть языком при элайрах? Только было Райнар Фин-Солльфин перестал глядеть на Эадана как на безродного мальчонку, выросшего у квашни да закопченной стены… Но Эадан и виду не подал, что не рад Тьорну — напротив, обнял его и расцеловал в обе щеки, и всё благодарил, благодарил, пока скулы не свело от вымученной улыбки. Однако ж мужи с хуторов, пришедшие с Тьорном, оказались дюжими и стойкими воинами. Наблюдая издали, как они упрямо взбираются на гряду, поднимают врагов на вилы, разят их топорами и дубинами, а кто и ножами, привязанными к жердям, Эадан теперь уже искренне вознес молитву доброму Виату. Да и сокровища из могильного холма, которые Эадан отдал Ллонаху Донгруаху, не пропали напрасно: под стремительным натиском бедарцев войско Хендрекки ударилось в бегство. Эадан удовлетворенно вздохнул. В воздухе остро пахло кровью — Эадан вдохнул его полной грудью, наслаждаясь. Сегодня то был запах победы. Он завидел неподалеку Райнара Фин-Солльфина и помахал ему рукой. — Воинственный Райнар! Вижу, справедливый Орнар не обделил тебя нынче наградой! — крикнул Эадан. Райнар Фин-Солльфин неспеша подъехал к Эадану. Он был не в духе. С его пояса, как плеть-многохвостка, свисали отрезанные косы ванарихцев, за его лошадью шли два красивых, породистых скакуна с Кайре-ки-Ллата, но Райнару претило, что предводителей вражьего войска, Хендрекку и Эрдира Кег-Фойлага, сразил не он, потомок роггайнова сподвижника, а чужак-скотокрад и сын фольдхера с вилами. — Моя награда была бы еще выше, если б безмозглые бедарцы не снесли нас с родичами своим дурьим наскоком, — заявил он Эадану. — Видать, в пылу позабыли, что на сей раз не за Пучеглазого бьются, а против него. — Райнар вперил неприязненный взгляд в бедарских всадников, что тенями возникали из сумерек. — Мне одно невдомек, братец Эадан, — Эадан сразу же заметил, что Райнар назвал его «братцем», будто Эадан был ниже него, — отчего твой яростный побратим не кинулся во вьюгу мечей вместе с нами? Его старший брат Ниффель, помню, всегда первым несся в бой. Если б с нами был балайр, глядишь, и не пришлось бы тебе покупать верность этих… конелюбов с Бедара. Эадан внутренне напрягся. Он ждал этих вопросов — с того момента, как понял, что Вальзир и не думает сражаться. Сказать по правде, Эадан не мог себе представить Вальзира на поле брани, в лязге оружия и грохоте щитов, среди воинов, охваченных кровавым веселием Крады. Да, Вальзир балайр, как его брат по отцу, как его деды и прадеды из рода Морлы, но как легко позабыть об этом, стоит только взглянуть на Вальзировы узкие плечи, тонкие запястья, руки, которыми, казалось, возможно лишь касаться лба, губ и груди в молитве хризскому богу, а не вырывать сердца врагов. — Боги не всегда призывают балайров в сечу — это всем ведомо, — сказал Эадан, стараясь, чтобы его ответ прозвучал уверенно. — Нам, смертным, не дано постигнуть разум балайра. — Боги… — повторил Райнар, даже не взглянув на Эадана. — Давно хотел спросить тебя, младший брат Эадан. Мы с Одаром поспорили с другими элайрами: кому из богов служит высокородный Вальзир? Эадан растерялся. Он покосился на Вальзира — тот ссутулился в седле, отвернувшись, тихий и безучастный; Эадан сомневался даже, слышит ли он их вообще. — Вальзир — балайр бога хризов, — быстро сказал Эадан: решил, что так не придется объяснять, как это случилось — все равно ни один эс не знает, как хризский бог выбирает себе балайров. Райнар наконец обратил на Вальзира заинтересованный взгляд. — Вот как? Не слыхал, что у хризов тоже есть балайры. Что ж, поглядим, сумеет ли балайр иноземного бога совладать с сынами Орнара. Эадан мысленно обругал себя. Дернул же его Ку-Крух сморозить про хризского бога! Вальзира и без того за глаза ругают чужаком и подкидышем, а теперь и подавно будут его чураться. Чтобы отвязаться от этого разговора, Эадан ткнул пальцем в сторону кучки фольдхеров: — Глянь, благородный Райнар, не Тьорн ли там Фин-Эрда? Говорят, он победитель Хендрекки. Райнар приподнял верхнюю губу, обнажая заточенный клык. — Выпустил Моргерехту кровь свиноколом. Что за гурсьи времена настали, если карнрогга, потомка карнроггов, отправляют дальним путем как свинью перед праздником Алл Эумюн! Эадан скрыл улыбку. Он был донельзя доволен собой: Райнар и впрямь отвлекся на свою зависть Тьорну Фин-Эрде и, помоги Рогатые, больше не вздумает вязаться к Эадану с расспросами о Вальзире. Тьорн приблизился, окруженный братьями и свободными мужами с хутора Большой Сапог. Он отвесил Вальзиру неуклюжий поклон. — Изобилия вашим закромам, хозяева, — поприветствовал он Эадана и Вальзира. — Примите в дар этот меч, ради вашей воинской удачи и к славе всех нас, — и он протянул на обеих руках меч Хендрекки. Эадан принял его со вздохом восхищения. — Вот так дар! — воскликнул он, поводя мечом так, чтобы запереливался причудливый узор на клинке. — Дар из даров! Готов поспорить, самому Райнару Красноволосому его преданные элайры не подносили после битвы такого подарка! Спасибо тебе, щедрый Тьорн, сын Турре. В этой потехе копий ты стяжал славу истинного героя Трефуйлнгида. — Эадан задумался, перебирая в уме, чем подобает отдариться. Наконец он нашелся: — В благодарность мы с моим высокородным побратимом жалуем тебе фольд моего отца. Это мое наследство, достояние моего рода, но я с легким сердцем отдаю его тебе, отважный Тьорн Фин-Эрда. Сумрачное лицо Тьорна на миг осветилось довольством — ему уже давно мечталось отделиться от отца и зажить своим домом. — Ты хороший хозяин, Эадан, сын Райнара, — сказал он, растянув губы в некое подобие улыбки. — Да удлинит Виату твои лета, да одарит Матушка Сиг многочисленным потомством. Мы, исконные гуорхайльцы, явились на Гурсью гряду не ради тебя, но дабы оборонить родные края от захватчиков. Теперь же я вижу, что не бременем, не одолжением, а честью было для нас сражаться под твоей рукой. Эадан всё не мог наглядеться на Хендреккин меч — даже сейчас, в дождливом сумраке, самоцветы и золотые украшения на рукояти поражали своей красотой, будто не руки смертных, а небесные кузнецы хризского бога ковали ее. — Ты воистину достоин своего имени, — сказал Эадан Тьорну. — Сказители поют, что в роггайновы времена Тьорун Эгирсгрюд с бесстрашием раненого вепря обороняла Гуорхайль от завоевателя Райнара Красноволосого. Так и ты сегодня отвадил захватчиков из Карна Рохта от нашей родной земли. — Да ты и впрямь любимец Орнара, Эадан Фин-Диад, — проговорил Райнар Фин-Солльфин, и Эадан аж вздрогнул от его голоса: он и позабыл, что Райнар до сих пор здесь. — Сколько героев Трефуйлнгида пришли под твою руку! И могучий сын Турре, и Ллонах Донгруах, и даже Тьёген Фин-Гебайр, племянник почтенного Йомендира, а с ним и другие родовитые мужи Карна Гуорхайль. Один ты, повелитель героев, остаешься в стороне, пока другие проливают кровь за тебя и твоего побратима. Но то, без сомнения, не из трусости, а оттого, что ты не желаешь затмить новыми подвигами твое прославленное убийство Ниффеля-балайра. Эадан укусил себя за щеку. И зачем он только сравнил Тьорна с Тьорун Эгирсгрюд, что подняла людей Гуорхайля на восстание и приняла страшную смерть от Бордульфа Женоубийцы и Йорре Фин-Солльфина — его, Райнара, предков! Все Фин-Солльфины кичатся, что ведут свой род от первых эсов, поцеловавших меч роггайну Райнару, когда тот еще не был роггайном; на землях «Райнарова наследства» Фин-Солльфинов почитали за это цветом знати. Еще бы Райнар Фин-Солльфин не взбеленился, когда Эадан начал превозносить их заклятую противницу! Эадан заметил, что от клина бедарцев отделился один всадник и направился к ним. «Этого еще не хватало», — кисло подумал Эадан. Он уже и не знал, как себя держать, чтобы не напроситься на Солльфинову злобу: не приветить бедарцев — значит оскорбить своенравных и переменчивых союзников, чья помощь принесла ему сегодня победу; а одарить их по их заслугам — еще больше разозлить Райнара Фин-Солльфина, который и без того уже успел забрызгать бедарцев грязью. Всадник приблизился, и Эадан узнал Эйфа Кег-Райне. У него отлегло от сердца: Эйф — не Ллонах Донгруах или кто-то из старших бедарцев, зачерствевших и возгордившихся за годы Нэахтова самовластия в Мелинделе. Эйф — славный малый, добросердечный, безобидный, неопасный — так думалось Эадану: единственный, с кем Эадану не приходилось держать ухо востро. Прежде, нищим сиротой без могущественной родни, без покровителей, нахлебником у стола Тьярнфи Морлы, Эадан и не подозревал, что геррод вовсе не растет вместе с возвышением и богатством. Ныне он побратим карнрогга, сам почти карнрогг, но по-прежнему чувствует себя ниже всех, кто его окружает, будто его геррод все еще ничтожен, как у неприкаянного изгнанника. Оттого Эадану еще больше льстило уважение Эйфа, и он любил бывать рядом с ним. Под восхищенным взглядом Эйфа Эадан будто становился шире в плечах. Эйф спрыгнул с коня перед Эаданом и поклонился, прижав руку к животу — Эадана всегда смешил этот бедарский поклон: точно живот прихватило! Не убирая руки, Эйф сказал: — Дядюшка Эадан, — начал он, и Эадан еле сдержал улыбку: подумать только, его уже называют дядюшкой! — Разреши просить у тебя пощады для моего брата. Высокородный Мэйталли не вскармливает ненависть к тебе и твоему стаду, — Эйф запнулся и, краснея, исправился: — …твоему народу. Не его желанием было выступить против тебя с оружием. Он всего лишь покорялся воле отца, как подобает почтительному сыну. Эадан покосился на Райнара Фин-Солльфина — услыхал ли тот, что пощады для наследника меча просят не у кого-нибудь, а у него, Эадана? Это в его, Эадана, власти — распоряжаться жизнью карнроггских сыновей, так что нечего Райнару перед ним заноситься. — Что ж, твои слова разумны, молодой Эйф, — проговорил Эадан, напуская на себя значительный вид. — Я был бы скверным сыном Орнару, если б отнял у тебя твоего брата — ведь я сам не понаслышке знаю, как горяча и неодолима побратимская любовь. Я не держу обиды за то, что ты побратался с сыном моего врага. Не держу зла и на высокородного Мэйталли. Пусть твой побратим преклонит колена и назовет имена Рогатых Повелителей, что не станет мстить людям Карна Гуорхайль за гибель Хендрекки — я же призываю в свидетели Орнара, Отца Правды, и среднего сына его Виату, Хранителя Мира, — Эадан поднял руку в жесте обращения к богам, раскрытой ладонью к небу, и продолжил возвысив голос: — …что ни один из моих эсов не будет насмехаться и хулить высокородного Мэйталли за эту клятву. Эйф помог Мэйталли слезть с коня. Придерживая — Мэйталли уже не кричал, но Эйф все еще опасался за его кости — Эйф подвел его к Эадану, опустился вместе с ним на колени в мокрую от дождя траву и шепнул, зачем-то гладя Мэйталли кругами по спине, как плачущего младенца: — Великодушный Эадан отпускает тебя, ты только поклянись… Мэйталли посмотрел на Эйфа, перевел непонимающий взгляд на Эадана — похоже, он и не помнил, кто это такой. Послушно он начал произносить клятву: — Да слышит мои слова справедливый Орнар… Да слышит милостивый Виату… Пусть достигнет мой голос единственно истинного Господа в золотых высях… — Мэйталли опять посмотрел на Эйфа. — В чем мне клясться? — прошептал он. — Что отрекаешься от мести за убийство отца, — подсказал Эйф. Губы Мэйталли задрожали. — Батюшка умер?.. Он заплакал — без рыданий, бесшумно, просто слезы потекли по лицу, и у всех, кто собрался поглядеть на клятву сына Хендрекки, сердца защемило от жалости. Прерывистым от слез голосом Мэйталли продолжил: — …Я отрекаюсь от мести за отца моего, высокородного Хендрекку, сына Хюннера, и возглашаю без затаенного яда и сокрытых козней, что его умерщвление было честным. Он хотел было подняться с колен, но Эадан выставил перед ним меч Хендрекки. — Поцелуй мне меч, высокородный Мэйталли, — и делу конец. Эадан и сам поразился собственному нахальству: шутка ли, потребовать от карнроггского наследника — да нет, уже не наследника, а карнрогга! — клятвы на мече, словно от элайра. Его как будто проказливый Этли пихнул в спину — а может, всему виной были презрительные речи Райнара Фин-Солльфина. Эадан ждал, что Мэйталли не стерпит унижения, вскинется, заберет назад свою клятву — но Мэйталли подался к мечу и коснулся клинка губами, словно не понимал, что это значит. У эсов вырвался ошеломленный вздох. Вовек не бывало такого, чтобы карнрогг по доброй воле признавал другого карнрогга своим господином. Да и можно ли назвать Эадана карнроггом? Он карнроггский побратим и первый элайр, но карнрогг ли? Что же это выходит — карнрогг и сын карнрогга поцеловал меч сыну элайра? Верно говорят люди, какие только безумства ни творят боги в буйную пору Кан Туидат… Мэйталли встал, опираясь на руку Эйфа. — Можно мне домой? — просто спросил он. Эйф опять поднял его в седло. Избегая встречаться взглядом с Эаданом, Эйф сел на коня и двинулся обратно к своим родичам, не сказав Эадану ничего не прощание. На душе у него было гадко. Он ощущал короткое дыхание Мэйталли на своем затылке, его руки вокруг своего стана, его вьющиеся волосы, щекочущие шею — и мучился стыдом, стыдом и раскаянием за то, что сам того не ожидая завел Мэйталли в западню. Обманом заставил его отречься от собственной чести и власти, которую Мэйталли по праву наследует после гибели отца… — Чего посмурнел, жеребчик? — потрепал его по плечу Ллонах Донгруах. — Слезай, устроим стоянку. Завтра чуть свет нам в путь: с Господней помощью доедем до Муйргредовой кламмах раньше Кег-Мора. — Для чего же Кег-Мора спешить в Мелиндель, дядюшка? — удивился Эйф. Ллонах поднял голову, внюхиваясь в вечерний воздух, словно заранее чуял грядущее кровопролитие. — Как проведают Кег-Мора о том, что Мэйталли наш пленник, думаешь, они останутся мирно сидеть в своем вороньем гнезде? Не по нутру им было достойное правление твоего отчима Нэахта (да будет крепок его ойлен на пиру предков!), но они терпели, ибо без Нэахта не видать бы Хендрекке победы над Юфтаном Братоубийцей. Ныне же мы вновь их заклятые враги — те, что стали на сторону убийц их ненаглядного Вильке и разбили их войско в этой славной битве. Нет, не потерпят больше Кег-Мора сынов Бевре в Муйргредовой кламмах — бросятся наперегонки с ветром, лишь бы засесть в Мелинделе раньше нас. Так что поторопимся, Эйф, побратим Муйргреде. Посадим твоего брата в высокое кресло — и да продлится власть сынов Бевре над всем Карна Муйргрет!