***
Очако Урарака тревожно сглатывала и порывалась потянуть Мидорию за рукав: тот же стоял непоколебимо, откровенно прожигая взглядом Ииду Тенью в шаге от себя. В зелёных глазах горело беспокойство, перемешанное с буквальной злобой, — на кого? на себя? на Ииду? Очако? — и даже девушка за спиной могла это прочувствовать, хоть и не решалась посмотреть. Иида же улыбался. — Ты знаешь, друзья делятся своими переживаниями, — Мидория сжал кулаки и посмотрел с каким-то вызовом. Голос звучал металлически. — Ты был таким подавленным все эти дни, мы ведь… мы волнуемся за тебя, понимаешь? Урарака энергично закивала, Изуку сдвинул брови, ища безрассудно намёк на поддержку в квадратных стёклах очков друга. Иида благодарно склонил голову и размеренно, отточенным шагом ушёл, даже не попрощавшись. Изуку разочарованно вздохнул. Очако затопталась на месте неловко. …Дружба между ними тремя зародилась внезапно и, как бы Мидория ни старался перестроить своё сознание, отравленное одиночеством откровенным долгие годы, он не переставал наслаждаться новообретённым чувством нужности. Как бы это странно ни было, но совместные прогулки до столовой в школе и до остановки по дороге домой действительно сближали — Изуку подмечал, делал записи на клочках бумаги,К чему все эти ярлыки, задумывался Деку не раз, забывая, что жил ими всю сознательную жизнь и что ничего, кроме них, им не движет среди этих оголтелых горнилами и блажью стен огромного особняка в гуще леса. К Деку тянутся чьи-то руки изуродованные, он рвёт высосанные из них ниточки вен и понимает, что безрассудство в нём громче, чем здравый смысл.
Изуку обернулся и заметил, как Урарака мнёт подол юбки. — Не волнуйся, мы ведь ещё поговорим с ним, верно? — юноша коснулся плеча девушки в подбадривающем жесте и попытался улыбнуться. — Я напишу ему, окей? Очако промычала что-то в знак одобрения, и у Изуку снова зачесались запястья: от непросветной боли, которая совершенно точно уже подкралась со спины и норовила кулаком пронзить грудную клетку. Вытащить сердца и заспиртовать в специальных баночках. Ну нет, он так быстро не сдастся! — Урарака-сан, послушай. Я позабочусь о нём, ладно? — Изуку и не заметил, как стал сжимать плечо Очако сильнее; та невольно прикусила губу. — Наши офисы наверняка на большом расстоянии друг от друга, но я обещаю, что ничего плохого не случится. Всё будет хорошо. Ага? «Потому что Я здесь!» — Да! Очако, сама того не ведая, легко поддалась чужим убеждениям: намного легче слушать друзей и следовать их примеру, чем пытаться собраться самой. Поддержка никогда не будет лишней, и, конечно, девушка готова сама оказать помощь при любой возможности, но восхищаться тому, как Изуку с завидной лёгкостью сгребает осколки и строит из них стеклянные дома, было само собой разумеющимся: окна пестрят лозунгами вроде «всё будет хорошо!», «мы справимся, пока мы вместе!», «нужно помочь окружающим, ведь мы герои!». Возможно, это выглядело бы слишком напыщенно и неискренне в нашем мире, но саму Очако это невероятно вдохновляло. Стать таким героем, каким представляется Деку — что может быть лучше? Даже если оглушительный — непозволительная роскошь, как ты только могла так откровенно проебаться — провал на Спортивном Фестивале позволил почувствовать себя важной и значимой, полезной для семьи и, возможно, всей супергеройской цивилизации,***
Наомаса Тсукаучи вяло ковырял маленькой десертной ложечкой недоеденный чизкейк, терпеливо выжидая, пока Тошинори Яги перестанет булькать соломинкой безалкогольного мохито. Рабочий день выдался тяжёлым, предстояло оформить ещё кучу отчётов о происшествиях, которые Величайший Герой ну никак не мог обойти стороной, но, если откровенно, Тсукаучи был очень рад такой редкой возможности хоть часик поболтаться в кафешке на нижнем этаже огромной высотки Might’s Production и потрещать о каких-нибудь пустяках. Правда, сегодня таким «пустяком» оказался поход к Ингениуму. — Он всё ещё в критическом состоянии, поэтому не удалось взять у него хоть какие-нибудь горсти показаний, — то ли виновато, то ли раздражённо отозвался Тсукаучи, даже не посмотрев на Тошинори. — Понятно… — вздох порвал скулы; Яги приложил большой палец к подбородку в раздумьях. — Я надеялся всё же навестить его хотя бы в своей «геройской» форме. Тсукаучи взглянул на собеседника исподлобья — нет, всё-таки это раздражение — и нахмурился. Ложечка со звоном споткнулась о тарелку. — Главное, не переусердствуй. — Все работают на износ, — нисколько не замешкавшись с ответом, просиял герой, так, что в глазах зарябило звёздами ярко-алыми. — И я не собираюсь стать исключением. Тсукаучи хмыкнул, но Тошинори знал, что он не держит зла, просто беспокоится. Даже с таким огромным стажем, уже в летах, Всемогущий продолжал взрывать заголовки статей всё новыми и новыми свершениями каждый день: безбашенно рвался в самое пекло, доставал самые далёкие звёзды, ворошил гробницы, разграбленные так давно кем-то неизвестным — вероятно, далёким предком героя номер один, иначе зачем он так старается? Наомаса спокойно принимал внезапные (на самом деле, довольно предсказуемые) всплески героизма своего работодателя, коллеги по цеху и по совместительству лучшего друга: оные наблюдались с некоторой периодичностью, и весна — одно из самых востребованных в этом плане времён года. Связано ли это с тем, что кошки в эту пору чаще забираются на деревья или дело в проснувшихся, продравших наконец глаза учениках, обучение которых теперь предстояло новоиспечённому преподавателю — Тсукаучи не знал. Расстраивать столь лучезарного человека хоть немножечко неприятными известиями никогда не хотелось, хотя Тсукаучи, как никому другому, было известно, сколько дерьма навалилось на Всемогущего — с самого рождения это было предопределено. — Убийца героев Пятно… — протянул Наомаса, откинувшись на спинку стула и противно заскрипев. — Неужели из тех самых, из Линчевателей? — Кажется, даже я помню его, — Тошинори весь превратился в слух, вытеревшись салфеткой и в последний раз глотнув из своего стаканчика; кубики льда загремели на дне. — Он активничал лет шесть назад, верно? У него… было весьма продолжительное затишье. — Ты больше всех надеялся, что обойдётся? Тсукаучи с читаемым сочувствием придвинулся вперёд, чтобы получше разглядеть, как меняется выражение лица Тошинори: удивление, неловкость, а вот и она — бесконечная печаль. — Да. Дружеское отношение завязалось наскоро после того, как Тсукаучи сам вызвался в ассистенты Всемогущего, узнав его секрет в такой до неприличия курьёзной ситуации. Столько происшествий Наомаса не видел в жизни за один день, при том, что работает в полиции и закалён чрезвычайностями, которые, как он сам себя любит убеждать, «никогда не случайны». В то время как работник второго секретарского офиса Might’s Production Тошинори Яги удалялся «в уборную», Всемогущий в городе разруливал очередные преступления средь бела дня; не нужно было быть гением современности, чтобы соединить кусочки паззла. Яги упросил сохранить его личность в тайне, Тсукаучи в свою очередь отчитал за злоупотребление обязанностями. Жест чистой доброжелательности, переросший в редкие посиделки в разной степени дешёвости забегаловках, перевязывание боевых ран и просто кучу бумажек-рапортов, которые следовало заполнить после каждого котёнка, спасённого сильными руками, после каждого разрушенного моста, после каждой благодарной жертвы угнанного велосипеда или сваленного землетрясением здания. Тсукаучи всегда задавался вопросом, как Тошинори хватает банального терпения и сил на всё это. — Надеюсь, ты не собираешься полезть в самую гущу событий, пока меня не будет? — Наомаса прозвучал более настороженно, чем хотелось: породить мысли о своих подозрениях было бы непростительно по отношению к другу. Тем более, когда тот настолько эмпатичен. — Мы встретимся ещё через пару дней, но… По крайней мере, не лезь один, ладно? Яги засмеялся. — Не переживай, Тсукаучи-чан, обо мне есть кому позаботиться. — Точно, тот мальчишка, Мидория, кажется? — Тсукаучи удовлетворённо кивнул, перебирая в кармане ключи. Облегчение. — Ты так много рассказывал о нём. Без умолку, хах. — Да, он самый, — Тошинори скромно отвернулся, прижав к груди кулак, как будто второй раз клялся кому-то слишком значительному ты можешь стать героем. Взгляд наполнился возвышенностями. — И не только он, впрочем… Телефон в карманах широких штанин зазвенел дурацкой мелодией прямиком из начала позапрошлого века, и герой наскоро проверил новое сообщение. Скуластое лицо осветилось улыбкой тысяч морщин. — Кажется, мне пора возвращаться в Академию. — Тяжело с этими спиногрызами, а? — пришёл черёд Тсукаучи засмеяться и хлопнуть по плечу собеседника. — Каково быть учителем самой престижной геройской школы, м? Колись давай! — Не называй их так, — хихикнул Тошинори и взял в руки столь обыденный пакет с продуктами. — Они все невероятно способные будущие спасители! — Как громко-то сказано. Яги упрямо тряхнул головой. Вера в Грядущее, как бы оно ни менялось***
— Как-то ты вяло ешь, — Гран Торино закряхтел по-старчески («Реально очень старый»). — Коль сил после тренировки нет даже на то, чтобы поесть, героем не станешь. — Ой, нет-нет! Дело не в этом… Я уже ем! Юноша спешно засунул в рот (не до конца разогретое) тайяки и сразу же поперхнулся. Гран Торино слишком сильно похлопал его по спине; Изуку показалось, что самое время выплюнуть все лёгкие. — А в чём дело тогда, говорить не собираешься? — не дождавшись, пока паренёк отдышится, живо отозвался учитель. — Я тут как бы не молодею. «Я вижу», — промелькнуло у Мидории в голове, но вслух такое, конечно, говорить не стоило, чтобы оставить у себя в теле хоть несколько целых костей. Тренировки выматывали. Столь небывалой скорости не ожидалось от человека в таких, кхм, преклонных летах, при учёте даже факта, что это был тот, кто обучал юного Всемогущего на пути его становления Символом. Изуку харкался кровью, заклеивал дрожащими от злобы пальцами царапины вдоль щеки и вставал снова на ноги после ударов, каждый раз, когда его размазывали по бетону холодному пола, когда падение поджидало сломанным позвоночником. Изуку придавал большое значение стажировке, и, не будь он настолько уставшим от череды всех недавних событий, его бы целиком поглотила жажда знаний. Она сменилась одышкой в пути: у Всемогущего правда не оставалось времени, а раз Изуку вызвался стать добровольной надеждой горожан, ему следует просто покориться. — Я… мне просто тревожно… за, эээ, друга? Думаю, из-за этого, — он замялся, стыдливо провожая взглядом остатки микроволновки разгромленной, которые Гран Торино деловито отправлял в мусорку. — Простите, просто мысли сбиваются, не знаю, за что браться. — Мгм. — Старец поставил на плиту чайник греться и с самым угрюмым на свете (по крайней мере, так показалось Изуку) видом уселся за стол напротив, сложив руки в замке. — И что же с твоим другом-то происходит? Изуку был нечитаемым. Сложно было сказать по его лицу, что творится в юном, неокрепшем условностями мозгу. Под кожей измученных рук тревожно шевелились жилы. Мидорию трясло, но он продолжал сидеть на «воздушном стуле» и наблюдал с высоты, даже кривя улыбку. Гран Торино, как бы предвзято ни относился, не мог не сравнить мальчишку с Тошинори. И его это пугало, почему-то. — Я сам не могу сказать точно. Но, кажется, у него большие проблемы. Он в последние дни вёл себя… совсем не так, как обычно. Стал, м, тихим, закрытым каким-то. Почти ни с кем не общается. И выглядит очень усталым. «Тошинори упоминал пошатнувшееся состояние Мидории, — кивнул своим догадкам Торино, разливая кипяток по чашкам. — Глупо полагать, что я не догадаюсь, о ком ты говоришь, парень». — Во-о-от, и ещё… и ещё у меня такое чувство… как бы объяснить. — Изуку отхлебнул пустой воды без чая и даже не моргнул. — О! Он как будто… сомневается в чём-то! В чём-то очень важном. — Вот как? — учитель осторожно забрал горячую чашку из его рук, чтобы вода не расплескалась по всей скатерти. Изуку же начал жестикулировать с воодушевлением, которому бы позавидовали ораторы миллионных трибун. Изогнутая полуулыбка контрастировала с заметной дрожью в пальцах. — Да! Он будто… не знает, что делать дальше. Ему больно и страшно. И он старается не подавать виду, но ведь все это видят. Изуку поджал губу и так серьёзно посмотрел прямо в глаза Торино, что тот растерялся, несмотря на тёмную маску на бородавчатом лице, которая, по поверьям, должна была скрывать выражение страха. В этот раз не помогла. — Его нужно спасти. «Парень…» Всё настолько плохо, что он не побоялся сказать напрямую? Гран Торино не записывался в няньки или наставники, — это всего лишь стажировка, несколько дней безумных обучения, не более, — не собирался стать личным психологом (излюбленный сюжетный троп, не находите?), но раз ситуация сложилась таким образом, следовало заняться личным состоянием мальчишки прямо сейчас, совместить полезное с полезным, так сказать. Так вот почему Мидория с таким рвением бился о стены по ночам, перебарщивая с самообучением (надеясь, что размазанное в фарш лицо не заметят), разбивал руки и ноги о бетон, скатывался безвольной тушей по стене Академии, не выдержав напора огненной стены, и бежалбежалбежал, то ли блефуя, то ли реально разубеждая себя в правильности всех действий. Тошинори рассказывал, что мальчик грезит одним лишь спасением чужих душ, а сейчас тот внезапно заявляет, что его самого нужно спасти как можно скорее. Знак то свыше или совпадение такое, Торино не собирается тут шарады разгадывать. — Как его зовут хоть? — спросил он как бы невзначай. Молчание должно было быть неловким, но Изуку загремел тарелкой в руке, выуживая её во второй раз из микроволновки. — Иида-кун… Тенья Иида, — смутился юноша, наклонив головку. Кудрявая чёлка нависла и закрыла половину лица. — А зачем вам? — Может, тогда навестим его? Он ведь тоже на стажировке сейчас, как и весь класс, а? — Гран Торино загорелся напускным энтузиазмом и забрался с ногами на стол, уперев огромные кулаки в тощие бока. — Собирайся, разрулим ща все проблемы твоего «друга»! — А… а? Смятение на лице Мидории только укрепило подозрения старика, он подумал, что, даже если его догадки неверны и неурядицы с самоопределением (ах, юность) действительно не у самого Изуку, а у младшего брата Ингениума, поездка в город станет не бесполезной практикой. А свои собственные — беспричинные? спорно — сомнения стоит засунуть подальше. Наблюдая, как Мидория торопливо застёгивает молнию на комбинезоне и неуклюже натягивает наколенники, Торино хехнул вслух. Как ни крути, Тошинори Яги не мог ошибиться. Всё хорошо. Изуку, между тем, пытался убедить себя, что при своём рассказе думал исключительно о Тенье, своём друге. Герои не должны быть эгоистами.