***
Тсукаучи медленно перелистывал страницы отчётов и время от времени поглядывал на закипающий кофейник. Санса, верный помощник и друг, беспокойно шевелил своими кошачьими ушками и порывался помочь, суетился, однако всё внимание детектива сосредоточилось лишь на мальчишке напротив. В участке жужжали принтеры, стучали каблуки, звучали мелодиями наперебой телефоны, а этажом выше, кажется, катали по полу шары. Изуку так казалось. — Будешь ещё чаю? — тихо спросил Тсукаучи уже, похоже, раз в десятый. — Или кофе? — Не люблю кофе, — Изуку поморщился. — Спасибо. — Кто тебя заберёт? Одного мы тебя отпустить не можем. Изуку пожал плечами, стараясь не выдать безразличия. — Мама, наверное, подойдёт на остановку. — Тошинори… не вызвался? — Тсукаучи пожевал губами недовольно. — Я думал, он будет рад провести с тобой время. — Мы уже виделись с ним, так что я в порядке. Он сказал, что у него дела в Академии, э, оформление бумаг, интервью и прочее. Мужчина нервно хохотнул. Конечно, переработка чрезмерная — в духе Тошинори Яги, и об этом, должно быть, детектив знал не понаслышке. — Я позвоню ему и скажу, что сейчас он имеет полное право на отдых. Как и ты. Изуку угукнул. Настроения и сил на отрицания не было, поэтому он уставился на дно своей кружки, на котором плавала пара чайных листьев. Вкус у напитка был потрясающий, и на столе рядом возвышалась горка конфет и печений в вазочке. К чему всё это? В первый раз, когда он находился в этом кабинете, атмосфера царила иная. Санса вышел из кабинета, и Тсукаучи с Мидорией остались наедине. — Правда, ты очень сильный парень, — помедлив, начал Тсукаучи, для вида вернувшись к бумагам. — Не представляю, какую выдержку нужно иметь, чтобы справиться с таким. — Ага, — Изуку не знал, что ещё делать, кроме как тупо соглашаться, — наверное. — И мы все тобой гордимся. Отдохни малость, окей? Ты очень плохо выглядишь. Изуку не заметил, как стал глядеть в пол, подавленный чувством дежавю. О своём нынешнем состоянии он боялся думать, боялся вообще представить, как выглядит в глазах матери и наставника, его изнутри кромсало без шанса на сопротивление; явно результат колотых ран, чудом не прошивших самые важные органы (чудо ли? точно сценарий). Мидорию собрали по кускам, сшили заново тело, ранее брюзжащее светом, и теперь от него не осталось чего-либо, что напомнило бы о целостности. Камино могло оказаться страшным сном, учитывая, что мозг блокировал все тяжёлые воспоминания, но следы крови на ботинках, которые Изуку забыл помыть, остались неровными бурыми кольцами на ткани. Возможно, всё дело в темноте под глазами. Чего стоило ему собраться с силами и не сойти с ума, никто не знал, но все пытались отгадать. Юноша пока не мог оправиться полностью, ни одна душа не смела его винить, и тяжесть была ощутимой. С одноклассниками до сих пор пока не удавалось видеться, но Изуку тянуло к ним странно, он хотел поскорее встретить их лица и убедиться, что всё будет хорошо, как и говорил Всемогущий. Вот каким выдался для них летний лагерь. Тсукаучи сдвинул брови, заметив, как Изуку завис. Нужно было вернуть его в реальность. И, вдобавок, как-нибудь косвенно попросить прощения. — Знаешь, что? Я снимаю тебя со свидетелей. Изуку моргнул несколько раз, тоже сдвинул брови и медленно поднял голову. — Что? — Больше не буду привлекать тебя к делу Хосу. Считай, что можешь забыть об этом, хорошо? — Тсукаучи улыбнулся убедительно, и швы затрещали. — Я всё улажу. — Стойте, но… свидетелей не так много, нельзя терять ещё одного… — Изуку растерянно стал искать оправдания; он перестал понимать в принципе, к чему ведёт Наомаса. Что всё это может значить? Просто нерационально. — Разве для дела не будет полезно… — Ничего страшного, есть ещё Иида-кун и Тодороки младший, верно? Допрошу их, как представится возможность. Тебе волнения ни к чему сейчас. Изуку свободен? Это похоже на какое-то читерство! Изуку чуть приподнялся со стула, не веря в происходящее. — Вы так беспокоитесь, я… — запнулся, — я не знаю, что ответить. — Я ведь сказал, что хочу бы стать тебе другом, Мидория-кун! Друзья в первую очередь заботятся о состоянии друг друга. Изуку расправил плечи. Удивление на его лице было таким очевидным, что Тсукаучи снова засмеялся, так беззлобно, искренне. Едва ли Изуку отреагировал на его заявление так же, сложись обстоятельства иным образом. Разве Изуку имеет право на карт-бланш? Нет смысла не доверять детективу? Юноша уже собрался ответить короткое «да», как смартфон Тсукаучи зазвонил. — Прошу прощения, я выйду ненадолго, хорошо? Минут на пять, — Наомаса спешно захватил оранжевую папку, прижав телефон ухом к плечу. — Можешь пока налить себе ещё чаю. Мидория обернулся и глянул вслед. Медленно, он улыбнулся, тепло разлилось в груди, и пальцы стало ощутимо покалывать. Изуку почувствовал облегчение. Дверь хлопнула. Звуки шагов в коридоре постепенно отдалились. Юношеское лицо посерьёзнело: отсчёт пошёл, даже в углу обзора будто появился таймер. Всего пять минут. Каждая секунда на счету. Изуку оглянулся. Занимать кресло детектива, конечно, он не собирался, и рассматривать фотографию в рамочке, нарушая личное пространство, не намеревался ни в коем случае, его интересовало другое. Жалюзи были опущены, кофейник давно закипел. Изуку нахмурился, оглядывая помещение с противоположного привычному ракурса. Зелёных папок в кабинете было не столь много, и, хоть Тсукаучи-сан снял Мидорию с дела — пару мгновений назад, — юноша сомневался, что цвет мог измениться так скоро. Догадка подтвердилась: нужная папка нашлась среди десятка таких же на столе, прямо под цвет тёмных кудрей, скрытых капюшоном толстовки. Изуку хмыкнул и торопливо начал листать файлы, предварительно пошарив по карманам и убедившись, что достал всё, что необходимо. Первыми страницами были краткая информация и достижения Тсукаучи, здесь отмеченного как «детектива-следователя». Маленькая квадратная фотография в фас, широко открытые чёрные глаза и лёгкая полуулыбка. Изуку поёжился. Ещё страница, ещё одна. Изуку судорожно выдохнул, когда увидел одну с самим собой. Сомнений нет, это точно он: вон фамилия и имя, почему-то смазанная фотография, информация о месте проживания, учебном заведении, семье… Парень сглотнул. Здесь буквально вся его жизнь запечатлена. К чему такие подробности? «Хорошо, что нет подробностей из младшей школы», — промелькнула мысль, которую Изуку резко отогнал прочь; время продолжало неудержимо течь. Вскоре нашлись странички с досье Ииды-куна и Тодороки-куна, которые Изуку просмотрел бегло, не воспринимая как что-то важное. Следом последовала информация об убитом, про-герое Индейце. И вот здесь-то Мидория забыл, как дышать. Информацию будто доставляли кусками, многие параграфы были вырваны из контекста, многих не доставало, многие вообще не относились к личности, о которой шла речь. По крайней мере, так казалось. В итоге большая часть текста оказалась совсем не важной для запоминания, и Изуку разочарованно выдохнул. Однако следующий файл привлёк его внимание: в отличие от остальных листов в папке, на нём не стояло даты, и сложен он был вдвое, маскируясь под закладку. Изуку, дрожа, развернул его и ахнул. Это было что-то вроде медицинских показаний, законспектированных чисто для полиции. За пеленой непонятных слов Изуку силился разобрать что-то путное, перед глазами мелькало только «запрещённые вещества» и «аномалия»; стало страшно. — Быть такого не может, — Изуку испуганно шмыгнул и навис над столом, водя пальцем по строкам. — Не мог же профессиональный герой принимать… Дверь отворилась. Изуку успел только поднять голову и встретиться с взглядом помрачневших вмиг чёрных глаз. По телу пробежал ток. — Мидория-кун, нехорошо так делать, — Тсукаучи звучал печально, — я ведь тебе доверяю. Изуку сделал шаг назад. — Я, я… — И вытянул перед собой руки в защитном жесте. — Простите, мне было очень тревожно. Клянусь, я не… — Больше так не делай, — мужчина говорил тихо и строго; плечи его опустились. — Тебе не нужно этого знать. Изуку сжал кулаки и заговорил горячо, с дрожью, с жаром: — Тут сказано, что… что Индеец принимал какие-то запрещённые вещества, и. Это, это правда? Всё, что написано здесь, правда? Я не понимаю, я ничего не понимаю… Мужчина подошёл ближе, поджав губы — Мидория сжался в комок нервов сплошной. Прятать что-либо не имело смысла более. — Не буду скрывать, ты сам всё понимаешь. Некоторые люди… слабы. Они не могут удержаться от плохого. Сам знаешь, как это бывает, — наученный работой и многолетним опытом, Тсукаучи знал, о чём говорит. — Злодеями не рождаются, но об этом в обществе не говорят. Я ценю, что ты хочешь помочь своим друзьям и самому разобраться, в чём дело, но поверь, сейчас совсем не то время. Я не хочу, чтобы ты влип в неприятности. Изуку заплакал. Тсукаучи развёл руки в стороны и аккуратно обнял его, благо, никто не мог их увидеть. Кажущийся совсем маленьким, Мидория не обнял в ответ. — Не все хотят причинить боль, не все люди злые. Большинство хотят помочь тебе, знаешь? Всё закончилось, тебе нечего бояться, ты в безопасности теперь, понимаешь? Всё хорошо. Изуку уткнулся носом в живот Тсукаучи и протяжно замычал — в такт сломавшемуся окончательно кофейнику. «Ты в безопасности, тебе нечего бояться», — продолжал шептать Наомаса, и Изуку чувствовал, как куски его тела сшивают заново. Телефон, брошенный на стул для посетителей, зазвенел уведомлением о новом сообщении.***
После событий летнего лагеря руководство Юэй приняло решение сформировать ученические общежития — директор Незу считал необходимостью гарантировать своим подопечным должную безопасность, о которой так много твердил ещё на интервью во время инцидента Камино. Родители обучающихся, разумеется, должны были дать своё согласие, и, учитывая сложившуюся ситуацию, это могло быть проблематично, поэтому от лица всех преподавателей Академии им дан низкий поклон и просьба дать ещё один шанс. Вот о чём говорилось в бумагах, которые Мицуки Бакуго разложила на журнальном столике в просторной гостиной, полной света. Тошинори Яги нервно потирал пальцами целой руки гипс и время от времени щурился, как кот, осматривая мебель и убранство комнаты. Айзава Шота рядом на диванчике почёсывал подбородок, не привыкший к зачёсанным назад волосам. — О, он полностью ваш! — голос Мицуки пахнул задором. — Мы будем только рады такой возможности. — Правда? — несколько опешил Всемогущий, поддавшись вперёд. — Признаться, я был уверен, что после всего произошедшего вы будете по меньшей мере колебаться с решением… — Насчёт меня — никаких сомнений! Что бы ни говорили в новостях, я полностью доверяю Юэй. Тем более, для этого паршивца школа имеет невероятное значение, вы знали? Айзава и Тошинори переглянулись многозначительно. Шота изогнул одну бровь. — Да, разумеется. — После интервью с вами, Айзава-сан… У меня возникло стойкое ощущение, что вы будто видите учеников насквозь, в хорошем смысле, — миссис Бакуго сложила руки на коленях. — Думаю, для Кацуки, сорванца, которого все вокруг с самого детства хвалили за сильную причуду, важно, чтобы его настоящую личность смогли увидеть. Кацуки весь разговор сидел поодаль, ближе к отцу, подперев кулаком подбородок и время от времени поглядывая то на Всемогущего, будто стараясь зацепиться взглядом за какую-то подсказку в складках смятой рубашки, в оттопыренных карманах или гипсе, то на мать — она говорила правдивые вещи, иначе бы сын совершенно точно разозлился. Не заметив ничего значительного, Кацуки разочарованно выдохнул, а после тихой просьбы отца принести чай незамедлительно направился на кухню, шаркая тапками. На душе было неспокойно. Что-то определённо он упускал из виду, вот только что? Громкость разговора в гостиной снизилась до полушёпота. — Как, кстати, Кацуки себя чувствует после… после лагеря? Кацуки похолодел. С чего бы Всемогущему задавать такие вопросы? Кацуки в полном порядке, как и всегда. Не нужно одолжений или сожалений. Скорее это ему нужны ответы на многое, а не наоборот. — Я хотел спросить первым делом, но, может быть, может, э, всё не так страшно, как я думал? — Вы имеете в виду, как он отреагировал на похищение Мидории-куна? Всемогущий выдержал долгую паузу. Кацуки сглотнул. — Трудно сказать, все эти дни он лежал в больнице и не разрешал его навещать. После же возвращения он, м. Возможно, что-то действительно изменилось. — В самом деле? — Они были друзьями в детстве, вы знаете? Он и Изуку. Конечно, это было давно, сейчас отношения их весьма усложнились… Не думаю, что Кацуки воспринимает это как дружбу. Кацуки с грохотом кинул тарелки в раковину. Да что вы можете вообще знать. — Однако я по-прежнему поддерживаю общение с матерью Изуку, думаю, мальчики сами разберутся, что делать, верно? — мать говорила убедительно. И снова пауза. Говорите, пока пребывание на кухне не стало казаться подозрительным. Пока Кацуки в состоянии благодарить свой слух. — И всё же, возвращаясь к теме его самочувствия… — Всемогущий зашуршал бинтами неуверенно. — Он стал тише, — ответил Масару, и Кацуки еле расслышал. — Не отрицаю, что это связано в большей степени с вами, Всемогущий, но вкупе с тем, что произошло с Изуку… Много всего навалилось враз. — Возможно, ему просто нужно убедиться, что сейчас всё в порядке, — Мицуки слышно улыбнулась сквозь слова. — Ему необходимо знать, что всё возвращается в привычное русло, даже после стольких разрушений. Поэтому мы всеми руками за его возвращение в Юэй. Тошинори усмехнулся. Айзава-сенсей хмыкнул и засопел как-то недовольно. — Спасибо вам большое, Бакуго-сан. Я надеюсь, Кацуки-куну станет намного легче в окружении друзей в общежитии. Кацуки чуть не разбил посуду, заходя обратно в комнату. Нарочно, разумеется. Всемогущий уже отворял дверцу машины, когда Кацуки подошёл к нему, не высовывая руки из карманов, — ещё в детстве появилась привычка прятать ладони, в нерациональном страхе***
Навигатор не мог найти нужный адрес, какие бы кнопки Изуку ни нажимал, поэтому пришлось добираться обходными путями и искать самому. Конечно, он не смог бы запомнить такой пласт информации из папки по делу Индейца за те горсти времени, поэтому он спокойно сфотографировал их, а затем откинул телефон на свой стул, чтобы не вызвать подозрений. Камеры наблюдения, насколько он убедился, были выключены тогда в кабинете, Тсукаучи вёл не допрос, а дружескую беседу с Мидорией, значит, конфиденциальность была необходимой. Изуку сразу нашёл в этом преимущества. Он понимал, что, право, делает что-то неправильное, но такое резкое отстранение от дела настораживало. Тсукаучи хороший человек и не будет делать что-либо Изуку во вред, но отгораживать от истины? Юноша до сих пор считал себя главным виновником происшествия, а потому не желал, просто не имел права оставаться в стороне. Ему было необходимо выведать всё, что связывало Индейца с общественностью, героя, который так рано сдал свои позиции в топе и о котором мало что было известно на самом деле. Возможно, узнав хоть что-нибудь, хоть маленькую зацепку, Изуку сможет простить и себя самого. Или наконец признается. «Вот нужная станция», — выпрыгнув из гудящего вагона, он натянул маску до носа и быстрым шагом направился в глубину серых зданий. Пункт назначения не был отмечен, район был незнаком, но Изуку понадеялся, что не потратит много времени и сможет найти ту самую постройку, которая была отмечена в деле как одно из мест, в которых, возможно, Индейца находили — в не лучшем его состоянии. Изуку не был уверен, оцеплено ли то место полицией, но новостные рассылки молчали, должные взбудоражиться от очередного столкновения с Линчевателями (от одного названия юношу передёргивало). Нерешительность проявлялась в каждом шаге, Мидория старался не выдать в себе кого-то, кто занимается слежкой, но все взгляды зевак были будто прикованы к нему единственному; он поздно осознал, что в преступных гетто каждый знает друг друга в лицо, а тех, кто вызывают малейшие подозрения, уничтожают на месте. Его тоже могут? «Спокойно, паника не поможет, — Изуку выдохнул с усилием и стал шарить по карманам. — На бои ведь приходят все желающие, так? Значит, осталось только найти здание и представиться зрителем. Они должны пропустить, это в их интересах». В их интересах устраивать месиво кровавое и упиваться тем, как незнакомцы разрывают друг друга в мясо и кости. В животе заныло жалобно. Спустя минут сорок Изуку наткнулся на группу молодых людей, державших путь внутрь одной из арок, и засеменил за ними: интуиция подсказывала, что они направляются туда, куда ему нужно. И не подвела в этот раз. У входа в обшарпанный дом, ранее служивший то ли заводом, то ли торговым центром, а теперь колеблющийся призраком среди не менее чахлых малоэтажек, стоял широкий приземистый мужчина с серебряными висками и конфетой на палочке, зажатой между зубов; куртка его была растасканной и с грязным мехом на капюшоне, кое-где торчали нитки, а ботинки, на удивление, блестели от чистоты и казались совсем новыми. Изуку подошёл к нему, когда поспела очередь, и задержал дыхание: несло откровенно дезодорантом. — Какой ж ты мелкий, а, поц, — прошамкал мужчина и заулыбался, впрочем, конфета изо рта не выпала. — Поди в участники набиваешься, м? Угадал? — Н-нет, я… только зритель, — еле как проговорил Изуку, чувствуя, что задохнётся, если простоит рядом с ним ещё хоть минуту. Он что, целый флакон на себя вылил? — З-зритель, ок-ок, проходи давай в эту дверь и не тупи, — всё так же прошамкал мужчина, нисколько не меняя интонации ни при вопросах, ни при утверждениях; должно быть, сложно управлять голосом, когда леденец не съеден. Изуку шмыгнул внутрь, надеясь вдохнуть спокойно, но его чуть не вывернуло от смрада, царившего в помещении: поединки ещё не начались, со всех сторон нестройно втягивались новые и новые зрители, — Изуку успел догадаться, что входов несколько, в том числе особенный для участников действа, — лампы покоцанные только стали зажигать, но атмосфера уже насытилась вонью, кровью и злорадными смешками. Наивно было полагать, что желающих глянуть на беззаконие будет не так много, раз в новостях только начали упоминать подпольные бои. Наивно было полагать, что Изуку предоставится возможность выведать здесь обстановку и незаметно испариться, без намёка на шок. Наивно было полагать, что на стенах не будет огромных пятен бурых, а в углу жёлтых, будто туда стаскивали в одну кучу трупы. В центре зала на низеньком бетонном уступке находилась арена, ограждённая порванной тут и там железной сеткой, пол с некогда цельной на нём жёлтой наклейкой прямиком из спортивного зала какой-нибудь школы был расцарапан хищными когтями. Мидория думал, что вполне готов встретиться с ещё одной грязной стороной общества, но он ошибался. Всё здесь было диким, животным, уже где-то выпившие парни сгрудились у самого края ринга и царапали пальцы о сетку, чуть поодаль женщина в широкой шляпе с вуалью сдержанно кашляла в кулак, не выдавая болезни, а какая-то пожилая леди подходила временами к любому из присутствующих и спрашивала, точно ли здесь будут жестокие игры. «Вероятно, некоторые умудряются ещё и заплатить за вход, учитывая, какие типы там стоят, — Изуку потёр пальцем подбородок. — Повезло, я ведь не взял с собой ни одной иены». Холодком по спине пробежала мысль, что его могли пропустить бесплатно только из-за того, что он подросток. Юноша огляделся: и правда, не было ни одного его ровесника или сверстника, кроме разве что тех, которые выглядели на восемнадцать-девятнадцать. Изуку выдохнул, унимая волнение. Хорошо, что из юного поколения здесь находится лишь он один. Плохо, что он совсем один. Он не собирается оставаться здесь надолго, верно? Как только наберётся побольше зрителей, Изуку по стене доберётся до тех, кто походит отлично на дилеров из всяких боевиков. Он в жизни не сталкивался с такими и не знает, право, как вести себя с ними, но он точно знает, что они могут что-то знать о про-героях, случайно забредших сюда и, увы, не вернувшихся прежними. Не будет лишним и узнать подробности организации подобных «мероприятий». Толпа набирала обороты. Спустя ещё полчаса на арену вышел мужчина в красном трико и усердно захлопал длинными ресницами: свет постепенно затух, сконцентрировавшись в центре. Изуку внимательно наблюдал, сощурившись. — Вау, ну и уроды же вы все, я смотрю! — тоненько сказал ведущий и низко заржал, как лошадь. — Не терпится увидеть, как вы блюёте от распотрошённых кишок наших добровольцев! Зрители ответили бурным рёвом и улюлюканьем: аплодисменты здесь были запрещены. Мидорию кто-то пихнул локтем так, что он еле устоял на ногах. Падать нельзя было: затопчут мгновенно. — Давайте поможем моей очаровательной ассистентке взобраться на сцену и выбрать наших первых участников! — ведущий махнул рукой в сторону и отступил, будто уступая место кому-то. — Кстати, спешу предупредить: она абсолютно голая! Раздался одобрительный свист. Изуку протёр глаза кулаками грязными: никого, кроме ведущего, на свету он не мог увидеть. Если только не… «Она с причудой невидимости», — сглотнул комок в горле Мидория, и сердце заколотилось быстрее. Юноше захотелось подобраться поближе к краю, разглядеть получше, раздвинуть всех локтями и упереться руками в сетку, чтобы тоже расцарапать себе пальцы, как те парни, которых даже не удосужились унести на свежий воздух — они просто легли и уснули, располосованные отпечатками обуви, как ковёр. Под большим белым прожектором будет лучше видно, к кому двигаться, к кому обратиться с вопросом бессильным, а потому Изуку направился туда, продираясь сквозь море тяжёлых нечистых тел, грозящих задавить, растоптать, стереть до нуля. Ему это знакомо, он справится, он уже делал это раньше, и тогда было больнее. Вслушиваться в пустую болтовню нет смысла. — Кто же вызовется пе-е-ервым? Скидка на следующее посещение, если вдруг выживете! — игриво прокричал ведущий. Микрофона у него не было, иначе аппаратура помешала бы проведению, поэтому приходилось рвать связки. Поразительно, но его голос отчётливо звенел в ушах. — Дайте же мне пройти, омерзительные… — Изуку начал по-настоящему злиться, когда его откровенно ударили в забинтованный под слоями одежды бок. Он мог бы выругаться, мог бы послать всех к чёрту, на чём только свет белый стоит — лишь сжимал челюсть и упрямо пробирался дальше. Впереди, поодаль от суеты нарастающей, кто-то упёрся спиной о стену, всем видом показывая, что совершенно не расположен к беседе. Изуку заставит, только дайте добраться… — Хэй, ты хочешь, малец? Так рвёшься к арене! Парень вздрогнул. Голос был направлен прямо в его сторону. Или чуть-чуть вбок. — Давай, выходи, не стесняйся, весь прямо горишь от желания! Ахах, узнаю этот огонёк в глазах. Как тебя зовут хоть? «Это не я». «Это не про меня». Изуку обернулся медленно, насколько позволяла скованность в движениях и ужасная давка. Пальцы странным образом скрючились, голова вжалась в плечи, глаза расширились, а затем резко сощурились в попытке разглядеть картинку, внезапно ставшую размытой, дребезжащей, как в сломанном тв. Мидория сделал глубокий вдох и выдох, вдох и выдох. Вдох. Глаза начали слезиться от испуга. Среди перекошенных желтоватых лиц без каких-либо запоминающихся черт сложно было бы не заметить красное пятно. Оно бы точно выстрелило, задело бы макушку и отсекло пару локонов с затылка. Изуку просто не мог пропустить что-то настолько кричащее, заметное. Не в состоянии был бы не приметить, не будь он настолько одержим своими идеями. Мир поплыл перед взором, голова закружилась, а к горлу подкатила тошнота. Прямо на арене, в свете орущем прожектора, сверкая ничуть не менее ярко, уперев кулаки в бока, стоял — Киришима Эйджиро! он, собственной персоной. — А я ведь тебя запомнил! В прошлый раз ты дал нам фееричное выступление! Киришима Эйджиро.