Синяки под глазами Шинсо в тот день казались совсем тёмными. Помятое лицо с отпечатком подушки на левой щеке выражало одно напряжение, когда Айзава в спортивном зале наносил удар за ударом, беспощадно, и Шинсо еле уворачивался, всё медленней, всё скованней. Пот катился градом, проколотая пирсингом бровь болела в месте соприкосновения кожи с металлом:
это подростковый бунт такой, за который Шинсо здорово так могло бы влететь, к счастью, сбегать и прятаться он хорошо умеет. Вот только конкретно сейчас сбежать нельзя, Айзава-сенсей впереди принимает боевую стойку и весь напоминает серый смерч с двумя красными точками-молниями — глазами, которые обращают в ноль все усилия фиолетовые-лиловые-сиреневые
считерить. Никакой катастрофы не предвидится, запасные варианты ещё есть.
Пальцы скрючились, готовые ударить учителя по нужной точке на шее, — вот, нужный момент! — но тут же Хитоши полетел в противоположную стенку, впечатался и упал бессильно мешком на пол.
— Медленно, — бесцветно выдохнул Айзава, и у Шинсо скулы свело с досады. — Очень долгая реакция.
— Я-я могу лучше!
— Только сопернику будет всё равно, если ты выдохнешься, — сенсей даже не протянул ученику руки, и тому пришлось, с кряхтением и хрипом, вставать самостоятельно. — Каждая секунда на счету, что будешь делать, если выбросят с крыши, пока собираешься с силами?
— Разве ленты не должны помочь при падении?
— Ты должен любыми способами избежать этого падения.
Шинсо фыркнул, утирая пот со лба. Пока он в лепёшку разбивается, чтобы угнаться, сенсей даже бровью не ведёт. Как же так.
— Ты сейчас явно не о тренировках думаешь, —
разочарованием сквозит в голосе. — На сегодня хватит с тебя.
— Нет, постойте, давайте ещё раз! Я успею, правда!
Хитоши стянул ворох лент на шее покрепче и кинулся без предупреждения на учителя. Тот одним ударом уложил его на пол. Хитоши взвыл.
Айзава навис над юношеским лицом:
— Установи сначала порядок у себя в голове, потом тренируй тело.
— Вам ли говорить мне о порядке, — процедил Шинсо, не открывая зажмуренных глаз: всё ещё боролся с неприятными ощущениями. — Когда в Академии полный бардак творится.
Брови Айзавы взмыли вверх в удивлении полном.
— На что намекаешь?
— Не намекаю, а говорю прямо, — Хитоши чуть осмелел и посмотрел в глаза учителю, не моргая. — Пока вы строите общаги и подсыпаете в еду в столовке стероиды, чтобы дети как на дрожжах росли, эти самые дети сбегают и творят хуйню.
Айзава не указал на резкость высказываний, хотя по выражению его лица было видно, как он поражён:
не в духе Хитоши, не в его характере. Ученик же продолжал, и жара в его голосе хватило бы, чтобы подпалить всё здание — прежде не удавалось так открыто говорить о своих переживаниях, и Шинсо конкретно прорвало.
Он больше не в состоянии сдерживаться.
— Вместо того, чтобы выяснять, кто из учителей мог допустить те же утечки, обратили бы внимание на своих учеников, — выпалил он и стиснул кулаки. — Нельзя откидывать какую-либо из возможностей, когда любой промах может стать роковым.
— И кого же ты подозреваешь? — спокойно спросил Айзава.
Способность сенсея с лёгкостью угадывать намерения никогда не переставала удивлять и пугать. Шинсо сглотнул.
— Я пока не уверен.
— Герой всегда должен быть уверен во всех своих действиях, — Айзава пожал плечами.
— Я ведь ничего пока не сделал.
— Тогда почему требуешь от нас? Мы не предпринимаем скорых решений и не рубим с плеча, в отличие от тебя. Как только сможешь ткнуть мне пальцем в виновного, приходи, поговорим.
— Но!.. — Шинсо оступился, рука непроизвольно залезла в копну волос и натянула их. — Я полагал, что…
— Мой тебе совет, Шинсо-кун. Завязывай со своими шпионскими играми. Испытание доверием — одно из важнейших на твоём пути, — сенсей глубоко вздохнул, будто следующая фраза была крайне тяжела для него. — Как только усвоишь это, тогда и переведём на геройский курс. Сейчас ты не готов.
Не готов.
Хитоши забыл, как правильно дышать.
— Вы
выгоняете меня? После стольких тренировок, труда? — от удара ногой по всему спортзалу прокатилось зловещее эхо. — Только за то, что я сказал правду? Вам она так глаза режет?
— Контролируй эмоции. В будущем пригодится, — Айзава ещё раз смерил ученика взглядом с головы до ног, а после хлопнул дверью. — До свидания.
Шинсо захотел впечатать кулак в стену, но костяшки заныли вдвойне от одного порыва.
Под потоком холодной воды в пустой душевой все царапины и ушибы дали о себе знать покалыванием; юноша поспешил закрыть кран и ещё минуту простоял в тишине, слушая, как похлюпывает жалобно в сливе. Злость не утихала, только разрасталась новыми армиями раздражения под гнётом всё более навязчивых мыслей. Его не могут оставить ни с чем, не после всех стараний и лишений, не после того, на что он только пошёл ради всей Академии.
Шинсо всегда поступал правильно.
— Учителя точно что-то знают, я уверен, — он прислонил телефон ухом к плечу, вытирая мокрые волосы полотенцем и выходя из раздевалки. — Возможно, у них есть догадки или они даже вычислили кого-то.
— Что тебе нужно от меня? — Денки протяжно выдохнул в трубку. — Пожалуйста, прекрати поиски, которые ни к чему не приведут. Не могу за этим спокойно наблюдать.
— Нет-нет-нет, нельзя поворачивать назад, когда столько пройдено! — белые кроссовки зашаркали по лестнице. — Я ведь не терял времени, слушал их разговоры, особенно во время похищения Мидории, и после Камино они точно могли что-нибудь разузнать, учитывая, сколько они полицейским отсыпали. Я чувствую, что близко, совсем! Если это действительно окажется он…
Каминари вздохнул ещё более устало.
— Это не Мидория.
— Почему ты так отрицаешь? Вероятность есть, и немалая, Камино…
— Не Мидория.
— Да почему нет?!
— Это я, Шинсо. Я предатель, — Денки всхлипнул, но без какого-либо намёка на слёзы, скорее от переполняющего чувства. — Поэтому, пожалуйста, не трогай никого больше. Я тебя прошу по-человечески, это уже не шутки.
Молчание повисло в воздухе, и его разорвали короткие гудки.
— Шинсо?
Шинсо сбросил вызов.
Он оказался в общежитии первого класса А быстрее мысли, ещё быстрее — перед Денки прямо, прижимая за шею к стенке и выжигая угрозы взглядом на посиневшем, то ли от недостатка кислорода, то ли от страха, лице.
— Что за хуйня? — ядовито выплюнул Хитоши, и Денки разглядел своё искривлённое влагой отражение в зрачках, подсвеченных причудой. — Ты понимаешь, что несёшь?!
— Не сжимай так сильно, придурок, я же задохнусь, — прошипел Каминари и сжал чужие пальцы. — Всё из-за меня случилось, не смог правильно расценить обстановку, а после… после пошло-поехало…
— Какую обстановку? — проступившие на лбу вены твердили об опасности; Денки сглотнул судорожно.
— Я не оправдываюсь, окей, я был бы готов ответить за все свои ошибки, я бы сделал это сразу, — Шинсо впитывал жадно каждое его слово, и тёмная эмоция копилась в нём с каждой секундой, — но Киришиме нужна помощь, и я единственный, кто знает о нём. Обещаю, что найду выход, обещаю, у меня есть план, и…
Каминари остановился, прочитав напряжение на лице, которое наполовину закрыла тень; Шинсо выдержал паузу и тихо выдохнул:
— Киришима?
— Да, он… он попал по-крупному, и это связано не только с деньгами и запрещёнкой, — Денки тоже понизил громкость в тон. — Я каждый раз отговариваю его ходить туда, но он не слушается, уверен, что поступает правильно!
Шинсо кивнул. Да, я всё понял, да, спасибо большое, твой вклад неоценим.
Да, я не ошибся, нацелившись на тебя.
— Значит, Киришима, — он отпустил Каминари и скорым шагом направился по коридору.
— Нет, стой! Не трогай его! Он не виноват! — закричал Денки, свалившись и рывком встав, царапая ногтями обои.
— Если ты говоришь, что это он, мы должны призвать его к ответу, — ледяным голосом отозвался Шинсо, даже не обернувшись.
— Что мы ему скажем?
— Не знаю. Не всё ли равно.
Денки встал, согнувшись так, будто сверху что-то давило невообразимо, и выставил вперёд руки в боевой готовности.
— Я остановлю тебя, — сказал он глухо. Шинсо остановился и, чуть повернув голову, смерил его внимательным прищуром.
— Попробуй. — И вытянул губы.
Каминари проглотил слёзы и хмуро осклабился. Жёлтый вперемешку с ослепительно белым начал сгущаться вокруг него с характерным потрескиванием.
Весь третий этаж залила вспышка электрического тока.
***
Несколькими минутами ранее, на первом этаже скромно перемигивались лампы; по телевизору, который кто-то включил скорее для фона, показывали вечерний выпуск новостей с очередным предупреждением об опасности на улицах. Каждые выходные устраивать празднества всему классу было бы затратно, но никто пока не жаловался, уповая на восстановление мира, отодвигая настоящие заботы на дальний план. На втором и уж тем более на третьем курсах такой возможности не предоставится. Стол заставили закусками и фирменным пуншем — Минэта возмутился, когда Аояма подлил в него что-то розовое из неизвестной бутылки.
— В порядке, Тодороки-сан? — Яойорозу Момо вся излучала лёгкий свет, когда подошла к дивану; серьги её в свете ламп отбрасывали разноцветные треугольники на бордовый кардиган. — Хмуришься весь вечер.
Шото, раздумывая в вязкой полудрёме, уж не алкоголь ли это был в пунше, кивнул в сторону Киришимы и Серо, которые о чём-то спорили вполголоса у дальней стены. Момо, взглянув на них, спросила удивлённо:
— Что-то не так?
— Мне не нравится, что все общаются так, будто ничего не произошло и всё в порядке, — сухо ответил Тодороки.
— Так ведь всё правда в порядке, — Момо улыбнулась с теплотой. — Удивительно спокойно, особенно сегодня. Может, и тебе стоит расслабиться?
Шото промычал что-то в нерешительности. Рассказать о шатком состоянии Мидории кому-либо будет опрометчиво и нечестно по отношению к нему самому; внутри Тодороки сейчас борются два чувства, и одно твердит о том, что Мидории нужна помощь кого-то более способного, другое же уверяет, что только Шото, да, только он единственный может остановить пыл неуправляемый друга. Осталось лишь набраться смелости и наконец переплести с ним пальцы. Нет, не так же, как на пути к боям. Это должно быть другое держание за руки.
Иида на фоне рьяно жестикулировал в своей прежней манере: в здание, несмотря на приближающееся время отбоя, ворвался ученик с общеобразовательного курса, судя по строгим крикам старосты. Шото сразу признал Шинсо и помрачнел: что ему нужно?
— Может, переживаешь из-за дополнительных курсов, которые предстоят тебе с Бакуго-саном? — предположила Яойорозу.
Шото замотал головой. Нет, это
ничто по сравнению с тем, что не даёт ему уснуть. Следующий вопрос заставил впасть в ступор, отбрасывая прочие мысли.
— Ты ведь разобрался?
— В чём?
Момо заулыбалась шире.
— Я не забыла, о чём ты говорил на тесте, когда мы были в паре, — девушка смягчилась в голосе, будто предалась воспоминаниям, которые грели душу. — Ты нашёл того, на кого сможешь полагаться?
Шото опустил плечи и стал изучать этикетку на пустой банке клубничного напитка в руках. Его любимый вкус.
— Боюсь, как бы с ним самим ничего не случилось.
— С ним?
— Вах, кто бы мог подумать, что Тодороки-чан настолько заботится о ком-то! — встряла в диалог Мина, плюхаясь на диван рядом; задор сверкал в её чёрных глазах. Вопросы «особого характера» всегда интересовали её более остальных. — Кто же это, скажи? Для подружки спрашиваю!
«Забочусь?» Тодороки сдвинул брови, не понимая самой сути. Серо поджал губы и отошёл подальше от Киришимы с мрачным видом. Как по сигналу, со стороны лифта пришёл Изуку и хлопнул Эйджиро по плечу. Шото приподнялся.
— Мидория.
Изуку сделал вид, что не услышал, и продолжил смеяться над замечанием дружеским Киришимы — синяки под глазами стали менее заметны. Тодороки напряг слух второпях, но так и не смог разобрать слов из их короткого диалога. Мидория же, уходя вслед за Эйджиро, посмотрел прямо на Шото, и взгляд его посерьёзнел.
Он точно знал, что делает. Что намеревается сделать.
Шото показалось, что две его причуды активировались разом от этого взгляда: правую сторону сковало Антарктикой, а левую обожгло пожаром прямиком из летнего лагеря. Холодный укол зелёных глаз отрезвил — всё-таки в пунше был алкоголь.
Минэта пьяно заорал уходящему лифту неприличности.
— Я взял с Кацуки слово, что он поговорит с тобой. Пока в своей комнате остывает, — Киришима старательно обнажил зубы и, приглашая войти, развёл руки в стороны. — Думаю, будет лучше, если вы поговорите на нейтральной территории!
Изуку кивнул, тихо, будто крадучись, заходя в комнату Эйджиро. Не поторопился садиться на предложенный стул и с неприкрытым интересом стал оглядываться. Что-то изменилось с последнего раза, как Изуку бывал здесь.
— О, я помню, что тут висела груша для битья! — юноша указал на место, в котором явно чего-то не хватало.
— А-а, да, пришлось снять, Кацуки жаловался, что я слишком громко тренируюсь по ночам, — Эйджиро хохотнул, выдавая себя. Солгал. Изуку вытянул губы с усилием.
— Можно я пройдусь?
— Разумеется!
Осторожно, заложив руки за спину, чтобы не чесались так от нетерпения, Мидория стал обхаживать помещение, увешенное сплошь плакатами с деятелями боевых искусств, как бы между делом запоминая различия: то ли ему настолько повезло не выдать своего настроя враждебного, то ли Киришима не предполагал даже возможности, что к нему могут
ворваться и обыскать.
Иначе как оправдать эту откровенную
беззаботность?
— Было очень здорово смотреть, как ребята обставили свои комнаты, надо будет повторить обязательно, — продолжил Изуку и подошёл ближе к углу, подмечая, как Киришима начинает нервно щёлкать пальцами: чёрная пыльная сумка выглядела так, словно её закинули с дверного проёма и наспех прикрыли курткой. Серебряные заклёпки сверкнули — свет из коридора падал прямоугольником на пол комнаты, находящейся в полумраке. Плотные тёмные шторы были задёрнуты. — Заодно я бы хотел собрать всех и спросить о кое-чём важном.
— Ага?
Нужно было приготовиться к Мидории Изуку заранее.
— В общем, из моей комнаты, буквально пару недель, может, три недели назад, пропала фигурка Всемогущего. Довольно дорогая, — Изуку потупился и спрятал руки в карманы. — Надеюсь, вскоре найдётся, может, кто видел.
— О, конечно! Нужно поспрашивать.
Изуку уселся на его кровать и упёрся локтями в колени. Киришима пожевал губами, обдумывая, что бы сказать, чтобы унять неловкость нарастающую.
— Кстати, об увлечении героями! Думаю, это нисколько не зазорно и вообще должно поощряться, учитывая, кем мы сами хотим стать! — он неожиданно оживился. — Вот, смотри, я покажу тебе!
Он отодвинул ящик стола и подозвал к себе. Изуку заглянул и округлил глаза: как много мерча!
Об этом ли герое недавно говорили в репортажах? Мидория попытался вспомнить, мелькало ли имя Алого Бунтаря в недавнее время. Эйджиро же буквально сверкал — чувства переполняли его от одного взгляда на свою коллекцию. Верно, его уровень фанатизма к своему кумиру можно было сравнить с уровнем самого Мидории по отношению к Всемогущему. Странно, что это было не так заметно. Или Изуку просто невнимательно наблюдал?
— Храню так, чтобы ненароком не разбить, но иногда выставляю на полочки, — с гордостью выпятил грудь Эйджиро. — Алый Бунтарь очень крутой и мужественный, мне бы хотелось стать таким же, как он! Поэтому я понимаю твои увлечения и разделяю полностью.
Изуку помедлил, не зная, как правильно среагировать.
— Ты и правда… крутой, Киришима-кун.
— Ты тоже, Мидория! Не стесняйся того, кем ты являешься, — от искренности у Киришимы образовались морщинки в уголках глаз. У Изуку же заныло рядом с сердцем. — Даже если сталкиваешься с трудностями или сворачиваешь куда-то не туда, ты справишься,
по себе знаю. Баку тоже сейчас нелегко, мне кажется, он многое скрывает на самом деле, всё в себе держит. Ты наверняка знаешь лучше всех нас, какой он.
Нет, Изуку ничего не знает о Бакуго. Ему становится пусто от мыслей подобных.
— Но у всех же должны быть припрятаны какие-то скелеты в шкафу, как думаешь?
Эйджиро глядел сверху вниз, и в мощных кулаках сконцентрировалась сила. Изуку застыл, будто впервые замечая, как же атлетически сложен Киришима и сколько энергии источает его внушительное для подростка тело.
Будет ли больно?
Глаза заблестели кислотно-зелёным в полумраке; свет из коридора забил в спину.
— Да. Конечно.
Киришима обошёл Изуку и медленно направился к выходу, говоря что-то про Кацуки, которого нужно было позвать, нужно было позвать обязательно, сию минуту. Изуку среагировал молниеносно: подбежал вперёд, резко распахнул одной рукой стеклянные двери веранды, после ринулся назад, захлопнул дверь и оттащил Киришиму за плечо; почувствовав, как грубые мозолистые руки перекрывают кислород, тот издал звук, похожий одновременно на рык и писк.
— Это был ты, всё время это был ты! Ты натворил! — закричал Изуку, не совладая с потоком слёз. Воздуха для двоих стало критически
мало. — Зачемзачемзачем ты туда сунулся, зачем ты всё испортил, что ты наделал вообще? Прекрати, умоляю, хватит!
— Теперь уже поздно, я не смогу вернуться таким, каким был раньше, это конец! — рявкнул Киришима, борясь с хваткой, которая сдавила шею. — Как ты себе это представляешь?
— Я не хочу, чтобы ты или кто-нибудь ещё страдал, пожалуйста! Перестань, всегда ведь есть выход!
— Уже
нет выхода, я правда пытался, но тебе не понять, — Киришима впился зубами в руку Изуку, и тогда он, вскричав, отпрянул — Эйджиро легко пнул его ногами и сразу принял боевую стойку. В глазах у него сверкнуло что-то от животного. — Ты расскажешь остальным.
— Ч-что? — Изуку прикрыл один глаз от ощущения удара, которое отдалось в затылке.
— Нельзя, чтобы кто-нибудь ещё узнал.
—
Стой!
Киришима накинулся с ловкостью профессионала, Изуку, не успевший сориентироваться, оказался под ним; Эйджиро прислонил к полу и несколько раз смачно, с силой прихлопнул голову Изуку раздвижной дверцей балкона — тот подавился болью, в глазах померкло. Он попытался скинуть Киришиму с себя ногами и пнул в живот. Киришима поперхнулся.
Свет замигал, а затем и вовсе потух.
***
Несколькими минутами ранее, Кацуки сидел в соседней комнате, поджав ноги под себя, и рассматривал внимательно каждую деталь ночного прибора Эйджиро, который тот лично ему отдал, аргументируя: «он в любом случае предназначался тебе». Кацуки не совсем понял, что это может означать, но принял подарок без слов.
Ещё в детстве, увлекаясь всем, что только попадалось на глаза, Кацуки проводил много времени с отцом, разбирая на части приборы, вроде старого компьютера на чердаке или микроволновки из дома Мидории — отец тогда пробовал заставить её крутиться. После небольшого инцидента ещё неделю Изуку ходил с холодным бенто в рюкзачке, а Кацуки оставалось только хмыкать на то, как он даже на жизнь не жалуется.
Устройство же Киришимы имело какое-то замысловатое строение: Кацуки был уверен, что кроме специальных линз, платы и проводов ничего там не увидит, но, аккуратно открутив крышку, с удивлением обнаружил кучу соединений, ведущих к неизвестным кнопкам. Похоже, прибор предназначался не только для ночного видения. Будь на руках инструкция, Кацуки бы разобрался гораздо быстрее. Да и чёрт с ним.
В глуби виднелось пустое место, будто предназначенное для какой-то неизвестной детали, которую нарочно вытащили. Кацуки нахмурился, наскоро вкрутил обратно крышку и потянулся, чтобы выключить свет в комнате; тщетно, линзы никак не собирались работать. Значит, дело действительно в вытащенной зачем-то детали. Кацуки чертыхнулся ещё раз и, не включая снова светильник, выбежал из комнаты с намерением спешным разобраться с Эйджиро, который должен был находиться внизу вместе со всеми. Только секунду после, уже на лестнице, Кацуки прошило виски предчувствием чего-то страшного.
— Бакуго?
Кацуки обернулся, и зрачки его сузились на манер предупреждения.
Фиолетовый мозгоёб с общеобразовательного курса?
— А что
ты здесь делаешь, в нашем корпусе? —
строго грубо проскрипел Кацуки и сморщил нос пренебрежительно. — Проваливай, пока сенсей не заметил, где ты шляешься.
— Где Киришима? — так же грубо, в тон процедил Шинсо. — Говори, пока я сам не заставил.
Кацуки собрался выплюнуть что-нибудь желчное в ответ, но свет погас внезапно, и пришлось зажмуриться от резкой смены освещения. Минуту простояв в растерянности, пока глаза привыкали к темноте, Кацуки спохватился и бросился на первый этаж. Совсем не взял в расчёт, что таким образом может привести Шинсо к его цели.
Темнота поглотила всё окружение, очертания предметов померкли без присутствия теней и совсем исчезли из реальности. Чуть не свалившись с лестницы, Кацуки заорал:
— Все здесь? Все здесь, спрашиваю? — И тут же налетел на кого-то чуть выше ростом. — Сука, Половинчатый, не мешайся блять!
— Нет Мидории, — беспокойно выдохнула темнота над ухом. — Нам нужно его найти, Бакуго.
— Я здесь, Тодороки-кун! — бодро прозвенел Изуку прямо над ухом Шото, и тот вздрогнул. — И Киришима-кун со мной, всё в порядке!
— Точно? Я тебя не вижу, — в голосе Кацуки трещала неприкрытая тревога; он шарил руками по воздуху, пытаясь нащупать колючие волосы. — Подойди ко мне, пока я тут всё не спалил к чертям.
— Бакуго-кун, прошу не устраивать беспорядки! — воскликнул Иида, в которого и упёрлись ладони Кацуки. — Если класс будет разбредаться в темноте куда попало, к добру это не приведёт!
— Убери от меня свои руки, я ищу этого дерьмоволосого! — Кацуки стал беспомощно барахтаться в попытках вырваться из железной хватки. Испытав некоторое облегчение, он вернулся к своей привычной прямолинейной манере речи.
— Будет лучше, если я побуду рядом и удержу тебя, ради твоего же блага, — уверенно заявил Иида. — Друзья, соберитесь в одну кучу!
— Сделаем перекличку, чтобы никого не упустить! — Момо также приняла на себя роль руководящей. — Вспомните, не поднимался ли кто наверх в свои комнаты!
— Пока учителя не предпримут мер по восстановлению электричества, нам остаётся только ждать, уверен, Юэй предпримет всё, что в её силах, чтобы ничего не случилось.
Паника в гуле голосов набирала обороты, ученики 1-А неуклюже толпились, пытаясь привыкнуть к резкой кромешной тьме (даже фонари во дворе перестали гореть); Мина Ашидо выразила свой откровенный страх перед неизвестностью в темноте, и Очако, найдя её на ощупь, прижала к себе покрепче. Многие постарались обнять своего друга или подругу, чтобы сердца не бились громко и часто; Кацуки злился, что из-за старосты не может броситься и найти руку Киришимы. Нутро грызло его с аппетитом.
Шото единственный понял, что Киришимы и Мидории среди присутствующих не было. Неизвестный, кто назвался ими (и, стоит признать, весьма искусно сымитировал тембр), потащил в самый угол комнаты, чтобы никто не смог услышать, и зашептал голосом Изуку:
— Можешь провести меня наверх? Я ищу Киришиму Эйджиро.
Шото поёжился. Зажигалка всё ещё была в кармане, не вернувшаяся к своему настоящему обладателю. Воспользоваться ей в данной ситуации было бы слишком… скороспешно.
— Что ты там прячешь, м-м? — продолжал вкрадчиво допытываться «Изуку», звуча неестественно натянуто, как металлическая пластина. Как
ему удалось так точно скопировать тембры, ещё предстояло узнать, и, похоже, выбор пал на Тодороки только из-за отчаянных намерений насчёт Мидории, что было невыгодно одной из сторон.
«Он специально оставил этот голос, чтобы воздействовать на меня». Шото едва сохранил самообладание.
— А ты быстро оценил обстановку, — ответил он наконец и попытался вырвать свою руку из ледяных ладоней. — Но Бакуго таким не обмануть. И меня тоже.
— Значит, у нас совсем мало времени на поиски? — было слышно, как «Изуку» улыбается. По спине Тодороки от контраста и воспоминаний колючих пробежала дрожь. — Пока в первом А суматоха, проведи меня. А потом вместе и Мидорию найдём. Всё справедливо.
Шото согласился, напоследок прокрутив в голове, что Мидория гораздо ниже по росту.
…Эйджиро энергично напирал, казалось, не испытывая усталости вовсе: злость проступила выразительней на побагровевшем лице, мощь окружила, облепила со всех сторон и стала жестоко давить-давить-давить. У Изуку мелькнула вспышкой мысль, что на общих тренировках в классе Айзавы Киришима сдерживался как мог, а сейчас его скорость, сила, манёвренность и реакция вскипели в крови отравленной, взбухли и обрушились разом, не давая и шанса на передышку или времени на обдумывание дальнейших действий. Мидория получил ещё один удар по носу и свалился на холодный пол балкона, одной рукой зацепившись за горшок с неизвестным комнатным растением; недолго думая, юноша бросил горсть земли прямо в лицо противнику, отчего тот взвыл, но не прекратил скалиться.
Отряхнувшись, Эйджиро схватил Изуку за края шорт и несколько раз приложил головой к перилам. Раздался металлический звон и отдался вкусом на языке. Мидория едва встал — в переносице начала скапливаться сгустком ощутимым кровь — и сразу же встретил сопротивление: отвердевшие причудой руки прижали к самому бортику, надавили так, словно собирались скинуть вниз. Мидория почувствовал, что не справляется, что Киришима сейчас сильней, чем когда-либо. В красных глазах поселился кромешный ужас, сравнимый с жаждой хищного зверя перед встречей со своей добычей, ничего человеческого не могло проскользнуть ни во взгляде, ни в телодвижениях. Перед взором реяла свежая, обновлённая мелкими деталями картинка: как тогда на ринге, Эйджиро не скрывал клыков, которые заострились и будто увеличились, подпитываемые кровью — под опущенным рукавом на плече стрельнул болью укус, — пасть раскрылась по-акульи, и Изуку почувствовал себя мелкой рыбкой, как в младшей школе. Ничего, кроме непрокрашенных отросших корней волос и шрама на правом веке, не связывало настоящего Киришиму Эйджиро с этим
чудовищем, которое с наслаждением высасывало из Мидории жизнь, то кусая, то оставляя синяки тут и там, вырывая из глотки крики и стоны боли. Страх открыть глаза и снова увидеть, кем предстал одноклассник и друг, окатил горючей смесью безумия и рваной ярости.
Где-то в глубине сознания слыша, как трескается бортик под весом двух тел, Изуку прогнулся и ударил Эйджиро ниже пояса. Перила веранды надломились криво, и острые куски стекла свалились следом за Мидорией во двор, с высоты четвёртого этажа. В последний момент юноша успел сгруппироваться, но кости злорадно хрустнули.
Будет больно.
Киришима приземлился следом и согнулся, приготовившись к новой атаке.
— Не играй грязно, ещё не хватало порезаться, — хмуро заметил он, и Изуку бросил в сторону осколок. — Только ты и я. Прямо здесь, прямо сейчас.
— Остановись, ты явно не в себе сейчас, — твёрдо сказал Изуку. — Мы не должны драться, и ты это понимаешь.
— Я не могу допустить, чтобы кто-нибудь разболтал о том, в кого я превратился, — Эйджиро сделал опасный рывок вперёд. — Это будет конец всему, и Академии, и геройствам, всему!
— Но я хочу помочь тебе, правда! Давай успокоимся, прошу. Я всё ещё не знаю твоих амбиций, но явно всему этому есть причины, верно? И мне бы хотелось их узнать.
— Ты меня выдашь.
— Не выдам. Обещаю.
— Выдашь и на мне можно будет поставить крест.
— Если бы я хотел выдать, то сделал бы это сразу, как только увидел тебя на боях, — серьёзно сказал Изуку. — Позволь
спасти тебя, Киришима-кун, пожалуйста. Я только этого и желал всё это время.
Эйджиро чертыхнулся и склонил голову.
— Я искал кое-кого.
— Кого?
Он выдержал паузу, оценивая степень бедствия.
— Хагакуре Тору.
— Хагакуре-чан? — Изуку сделал шаг навстречу, засунув одну руку в карман. — Точно, на ринге присутствовала девушка с причудой невидимости.
— Я слышал, что такая причуда довольно редкая, подумал, может, родственница или типа того, — Киришима утёр нос. На кулаке осталась кровь. — Ничего. Не вышло у меня.
— Вот оно что… Ты
тоже волновался о ней?
— А потом я узнал, что на этих сборищах поставляют наркоту, которая по слухам помогает с, м, отращиванием… конечностей и всего подобного. — Изуку приближался с каждым словом, и зелёный сверкал недружелюбно. Эйджиро напрягся.
— То есть… то есть, ты просто хотел помочь всем, да?
— Да.
Мидория встал почти вплотную. Взгляд его, как у безумца, опустился ниже.
— Занятно.
Быстрое движение, выхват из кармана второго осколка — Изуку не успевает оставить даже мелкой царапины, потому что Киришима в момент ударяет по ладони, так, что осколок падает куда-то в траву, швыряет Изуку вниз лбом о лоб и седлает, истерично хохоча.
— Вот теперь и думай, солгал я или нет! — голос Эйджиро надломился от рыданий. — Правда в том, что я слишком многим рисковал, чтобы позволить кому-либо всё похерить!
Вновь отвердевшие ладони сжали лицо Мидории, будто хотели содрать кожу, обнажить череп, а зубы выбить один за другим; Изуку замычал что-то неразборчивое сквозь тёмную пелену, что затуманила рассудок.
— У тебя в глазах тяга к крови, ты не смог бы меня понять, я знал! — Киришима наклонился. — Ты вечно лезешь в драку, а, Мидория-чан?
Это твой наркотик!
— Хмпф—!
— Не так-то мы и отличаемся в этом плане. В конце концов, ты тоже сбегал и не раз из общежития? Я видел, как ты распахивал окна по ночам. Снова и снова сбегаешь от Бакуго, зная, как он разваливается на части от чувства вины.
Изуку зажмурился и закричал — возглас приглушила ладонь.
— Ни разу не поинтересовался, как он себя чувствует, не подумал, что не ты один за всех переживаешь! За всю ситуацию с Оджиро и Хагакуре — ты знал? точно не знал! — Бакуго себя винит, потому что тогда, в USJ, мы вдвоём приняли решение и не побежали ребятам на выручку, понадеялись, что они справятся сами! Почему вы не поговорили об этом хоть раз?
— А почему
ты не поговорил с Каччаном о том, что
сам вытворяешь?
Киришима скрутил кожу на руке с силой — Изуку взревел.
— Ты настолько жесток, Мидория, —
не как вопрос, а как утверждение. — А ведь Бакуго так волновался за тебя. Я не смог бы ещё больше ранить его, понимаешь? Мне пришлось… скрыть, — Эйджиро запнулся и на короткое мгновение ослабил хватку. — Скажи-ка… ты и до Каминари доберёшься?
— Каминари-кун замешан в этом тоже?!
Киришима побледнел от ужаса и отпустил — Изуку рывком встал и приготовил кулаки.
О чёрт, как же Эйджиро проебался.
— Кто ещё. Киришима-кун, я спрашиваю, кто ещё знает.
Глаза его налились кровью.
Киришима отшатнулся, и последние проблески осознанного и человечного покинули его. Ужас догнал и завершил превращение: перед Мидорией предстал самый настоящий оборотень, из тех, кто при свете дня имитирует невинность и доброжелательность, а по ночам срывается с места и рвёт себя — и всех, кто под руку попадётся — в мясо и кости.
Изуку замер.
— Баку… — из пасти Киришимы раздался обрывок речи, что еле походила на родной язык. — Бакуго… н… виноват… Баку…
Накопив побольше злости, он потерял контроль и прыгнул с места: энергии в нём было столько, что и разгоняться не пришлось.
Восприняв его слова как должное, проглотив обиду, позволив
гневу первородному заклокотать, затопить всё естество, по самые гланды, Изуку выставил вперёд руку с чётким намерением выстрелить и
ранить. Кожа должна была лопнуть по линиям шрамов и царапин, кость — хрустнуть надвое, потому что иначе такая боль не пронзила бы всё тело, начиная с плеча.
Из недр Одного За Всех, сквозь сломанную миллионы раз руку, вырвалось чернеющее нечто, окутав своими тонкими верёвками-лопастями сначала Мидорию, а потом и Киришиму. Секунда, и наследник необъятного космоса почувствовал, как их обоих прижимает к смертной земле неведомая сила.
Изуку не успел и вдохнуть.
У двери в запертую комнату Киришимы стоял, охраняя тревожно, Каминари. При виде Шинсо, поднимающегося по лестнице, он наскоро заслонил путь.
— И ты, Тодороки?.. — тихо, разочарованно протянул Денки, разглядев красно-белые волосы, но быстро вернулся к повышенным тонам. — Отойдите оба, пока я не заблокировал ВСЁ в пределах всего корпуса!
— Удивительно, как много ты можешь, — заметил Шинсо без явного проявления интереса. — Пропусти нас немедленно.
— Мидории тоже нет внизу, я боюсь, что он вместе с Киришимой, — выразил беспокойство Тодороки. — Помоги нам найти их.
Денки округлил глаза: неужели кто-то успел зайти в комнату друга, пока он разбирался со светом?
— Я не позволю зайти к нему всё равно! Его нельзя трогать по вечерам, только не сегодня! — Каминари чуть ли не плакал от беспомощности. — У него наверняка ломка, и в комнате погром, нельзя…
Шинсо презрительно фыркнул, Шото озадачился.
— Что за «ломка»?
— Мне без разницы, как он там себя чувствует сегодня, хоть весь пол облюёт, я столько на карту положил, чтобы поговорить с ним, — гаркнул Хитоши и, грубо оттолкнув Каминари, принялся дёргать ручку, так, что она могла запросто развалиться. — И твои жалкие трюки меня не остановят, понял? Будь хоть тысячу раз темно, я всё равно…
Каминари вцепился в его плечо и раскрыл рот, то ли собираясь завизжать, то ли вцепиться в кожу зубами — Шинсо заехал ему по челюсти, а затем несколько раз провёл карточкой под ручкой двери, чтобы сбить сигнал — Шото и Денки выдохнули, поняв, что Шинсо, верно, не впервые пользуется этим трюком.
Не только им об этом известно.
Игнорируя крики вполголоса и мольбы Каминари прекратить, Хитоши распахнул дверь и вдохнул поглубже.
Вся мебель была изорвана-изрезана-поломана так, как после пришествия смерча или когтей хищного зверя; бортик на веранде был обломан криво, будто на него навалились сверху и надавили с силой. У Шото внутри всё перевернулось — потому что к нему первому закралось примерное понимание ситуации.
Забыв, что нельзя шуметь, что нельзя привлекать внимание,
что нельзя было с самого начала кормить себя пустыми надеждами, трое кинулись к обломкам и спрыгнули вниз. Трава местами была сожжена немыслимыми полосами, повсюду валялись куски стекла. То, что металось из стороны в сторону впереди, повиснув в воздухе, размылось, потому что глаза, а затем и разум с сердцем отказывались воспринимать происходящее как должное, как то, что реально происходит.
Им предстало невероятное чудовище, обуянное тёмными сгустками причуды — Изуку Мидория, поддавшийся неведомому порыву. Подле него лежал труп. Труп Киришимы, истекающий кровью.
