***
С раннего утра и до позднего вечера полиция проводила допрос класса 1-А. Напуганные произошедшим, нисколько не подготовленные, взволнованные, ученики не могли рассказать многое; большинство расплакалось прямо в кабинете, не выдержав давления, а предоставленная ими информация была либо бесполезной, либо мало дополняла общую картину. Большая часть находилась во время преступления на первом этаже, когда внезапно потух свет и заблокировало все двери. Очако Урарака доложила, что на несколько минут выключилась абсолютно вся техника, в том числе мобильные телефоны — возможности предупредить взрослых просто не предоставилось. Иида Тенья отметил, что в здание тогда проследовал ещё один ученик с общеобразовательного курса, а Тсую Асуи подтвердила, добавив, что в темноте он скрылся вместе с Тодороки Шото. Младший сын Старателя не отрицал чего-либо, но был крайне немногословен — круги под глазами оказались более красноречивы. Ученика с общеобразовательного было решено допросить в следующий раз. — Почему произошли перебои со связью — ты, случаем, не знаешь? — напористо спросил полицейский с коротко стриженными чёрными волосами. Отсутствие у него каких-либо выразительных черт настораживало. Каминари Денки часто прикусывал губу и оглядывался по сторонам — с очевидной тревогой. — Честно говоря, я плохо помню, простите. — Мы никуда не торопимся. Денки втянул голову в плечи. Если у него случится паническая атака прямо здесь, проблем только прибавится. Вообще-то, полицейскому было куда торопиться: живая очередь в коридоре гудела смесью разных несовершеннолетних голосов, а нормально поужинать на допросе не разрешалось. Денки шмыгнул. — Я-я должен признаться, — осторожно начал он, запинаясь и сглатывая. — Дело в том, что я. У меня иногда случаются, м, замыкания. Я могу зарядить током и случайно что-нибудь выключить… в радиусе двух километров, может, больше. — Вот как? — полицейский впервые за весь диалог стал выглядеть заинтересованно. — Обычно, когда волнуюсь сильно… Простите пожалуйста, боюсь, в произошедшем есть моя вина. — Не бери на себя слишком много, — отстранённо произнёс фразу вызубренную мужчина и устало поправил свой синий галстук, ослабляя. — А отчего ты мог так сильно волноваться? — Экзамен н-недавно прошёл, а мой одноклассник, Бакуго, не получил лицензию… Мы друзья. — Друзья, говоришь… друзья это хорошо. А теперь послушай, Каминари-кун. Беда случилась и с другим твоим другом, Киришимой, — тон мгновенно посерьёзнел. — Он пропал в тот вечер, ты, конечно, в курсе. По словам Айзавы-сана, вы тесно общались, и мне бы хотелось знать, не происходило ли с ним ничего подозрительного в последнее время. Может, успеваемость упала, может, он вёл себя скрытно или убегал куда. Постарайся вспомнить что-нибудь, и очень нам подсобишь. Добро? Каминари ещё раз взглянул на узоры на висках полицейского и кивнул. — Добро. — До встречи тогда. У двери Каминари остановился. — Скажите, вы ведь… вы правда найдёте его? — Конечно, — безликий мужчина вздохнул. — Поисковая группа уже отправляется. — Как и Хагакуре найдёте? Её нет уже очень долго. Денки понимал, что ходит на самом краю недопустимого, но почему-то инстинкт самосохранения отключился невовремя, и злость побудила стиснуть кулаки, глядя прямо в тёмные глаза незнакомца в костюме. Тот сдвинул брови. — Увидимся, — холодно поставил точку полицейский. — Иди позови следующего, нам пора заканчивать. Дверь распахнулась с такой силой, что ручка оставила отпечаток в стене. Денки отскочил в последний момент. — Где Киришима? — грозно рявкнул Кацуки с порога и, приблизившись, хлопнул по столу так, что всё на нём задребезжало. — Где он? — Юноша, успокойтесь… — Где. Мать вашу. Киришима? — Кацуки пнул стул — тот ударился о шкаф с книгами и папками. — Я ничего не буду говорить, пока вы не приведёте его обратно! — Упокойтесь, прошу, — полицейский округлил глаза, но постарался сдержаться (к счастью, ранний подъём и тяжёлый день сделали своё дело). При выполнении рабочих обязанностей не разрешалось повышать голос. — Давайте поговорим о том, что произошло в тот вечер. — Если у вас кишка тонка, я сам его найду, ясно? — Молодой человек, следите за языком! — бойко раздалось со спины. Монома Нейто, так же ожидавший своей очереди, вошёл в кабинет. — Прошу прощения, полицейский-сан, но этого индивидуума вся Япония, верно, за бурный характер знает. Кацуки крепко выругался прямо в лицо Нейто, и тот прикрыл рот ладошкой. — Кошмар-р, выведите его отсюда, да поскорее! Не хватало, чтобы кто-нибудь ещё поранился! Верно, братик Каминари? Денки неуклюже попросил Кацуки выйти, тот стал отбрыкиваться. — Допросим его в другой день, вместе с классом Б, — протянул озадаченно полицейский, вытирая пот со лба платком. — Последний человек и на сегодня меня хватит. Прошу меня извинить. — Отлично, ты слышал, Колючка-кун? — Монома, завидев, как Каминари буквально оттаскивает Бакуго из кабинета, выставил вперёд пальцы, сложенные в знак мира: — Команда блондинов! Последним оказался Мидория Изуку. На контрасте с Кацуки Бакуго, он не издал ни единого звука и, входя, едва передвигал ноги. Как только он проснулся в своей комнате, ему сообщили о том, что Киришима Эйджиро исчез; Тсукаучи Наомасы не было в городе, поэтому допрос должен был провести кто-то другой, кто-то, кто не предлагал Изуку помощь, кто не завёл об Изуку отдельное дело, как о настоящем преступнике. Изуку молчал. — Ты помнишь что-нибудь? — медленно спросил полицейский, смутившись столь растрёпанным видом юноши. Откровенно пугающим, отталкивающим. — Есть что-то, что ты хочешь рассказать нам? Изуку, не поворачивая головы, взглянул на него. Рот раскрылся так, словно он собрался что-то произнести. Но Мидория только вдохнул, прерывисто и тяжело, как больной. А после задохнулся. Сирена скорой помощи прервала только зарождавшийся поток мыслей. Голова снова опустела. Тошинори Яги потянулся обнять Изуку, но тот жалобно пискнул и сжался в маленький-маленький комочек. Тошинори пронзило болью. Тонкий плед совсем не грел, и Изуку обнял себя за плечи в попытке мнимой согреться. Учитель побоялся сесть совсем рядом с ним, поэтому устроился за столом и сцепил руки в замок. Лампы под потолком гудели и работали исправно, не мигая. Конфеты в вазе пахли дешевизной. — Прости меня, малыш. Изуку чуть поднял голову. — Прости, что не смог уберечь тебя. Мне нужно было догадаться, что такое случится. Тошинори вздохнул так горестно, что внутри Мидории всё перевернулось. За окном уже сгущалась ночь, а в кабинете было слишком светло и болезненно для зрения. И холодно. — Было решено поставить тебя на учёт, малыш, — продолжил Тошинори, перебирая пальцами страницы первой попавшейся книги. — Решение не моё. Но это для твоей же безопасности, понимаешь? Чтобы тебе стало… легче. Изуку плотнее зарылся в плед. Ему никогда уже не станет легче. — За учёбу не переживай, сейчас это не самое главное. Тебе нужно отдохнуть и подлечиться… Я-я буду п-помогать, и твоя мама тоже. Что скажешь? — Яги дрогнул. — Ты злишься? Нечеловеческих усилий стоило покачать головой. Изуку не злился. Изуку просто опустел изнутри. — Простите… — еле слышно выдохнул он, и, похоже, Тошинори не смог разобрать. — Умоляю, простите. — Это мой промах, малыш, я слишком давил на тебя со всей ответственностью, но недостаточно обучил главному, — учитель провёл по переносице, сдерживая поток слёз. —Ты так старался быть моей копией, так старался спасти каждого. Неудивительно, что пропажа ещё одного друга тебя так пошатнула. — Пропажа?.. — Мой мальчик, нужно что-то с этим делать. Так нельзя продолжать. Не вини себя во всём. Каким образом ты вообще мог п-помочь в данной ситуации? Так он ничего не знает. Изуку разлепил губы. Мощная эмоция билась в нём, заточённая, и, как бы он ни желал ей освобождения, исповедаться наставнику нельзя было. А надеяться, что он обо всём сам догадается, было просто ещё одной ошибкой. На полках не оказалось ни одной зелёной папки, как бы Изуку ни искал. — Вам снятся кошмары? Мне постоянно… — зашептал юноша наконец. — Там много незнакомых людей… и ещё вы. Всемогущий. — Слёзы брызнули. — Вы убивали когда-нибудь? Мерно постукивали жалюзи, бившиеся о раму под дуновением ветра. В чае, на дне кружки, растворилось сахаром короткое «да». Полиция поставила Мидорию Изуку на учёт по состоянию психического здоровья и закрыла общежития Юэй на время. Солнечные дни сменились пасмурными и серыми.***
Бесцельно бродя среди полок с продуктами, изучая стеклянными глазами содержимое чужих корзин для покупок, Изуку считал минуты. В сознании застряла навязчивая мелодия из какой-то рекламы, но отбросить её и забыть не удавалось. Инко Мидория уже полчаса искала сына, а тот неподвижно стоял и пялился на контейнеры с фаршем в холодильниках. Странный, животный интерес, не имеющий ничего общего с настоящей натурой Изуку. Прочие покупатели боязливо обходили его стороной, к счастью, мать выбрала заботливо такое время для похода в магазин, чтобы количество непрошенных взоров снизилось до минимума. У стойки на кассе Изуку задумался. «Интересно, если я сейчас устрою переполох… меня поймают?» Забавно. «Заметят ли, если я украду что-нибудь? Может, тогда вызовут полицию. И я признаюсь во всём в участке. Точно. Очень хорошо». Незнакомый маленький мальчик неотрывно наблюдал за ним. Изуку повернул голову и несколько минут просто смотрел, не зная, что этот мальчик предпримет, как себя поведёт. Молодая мать мягко попросила Изуку отойти, на что её сынишка выдал, всё так же смотря на подростка: — Я хочу домой. Изуку набрал в лёгкие побольше воздуха. — Изуку, — ласково позвала Инко и потянула за рукав — Изуку вернулся в реальность. По дороге назад они долго молчали, удушенные резкой нехваткой социума. Инко не отпускала руки сына, и тот не возражал, потому что холод копился в нём с новой скоростью, а от матери всегда веяло теплотой и пониманием. Никого не осталось в этом мире, кроме них двоих, улицы пусты, а дети крепко спали, напичкавшие собственные желудки крысиным ядом. — Может, стоит пойти в церковь? — робко спросила Инко. Изуку покачал головой. «Только не снова». Он и так натерпелся в своё время. Изуку попросил разрешения остаться ещё на пять минут на улице. На детской площадке, присыпанной песком, нашлись качели с обломанной правой стороной. Юноша устроился на жестяном сиденье, обхватив неизменный жёлтый рюкзак руками, и стал медленно покачиваться. Вперёд-назад, вперёд-назад. Вперёд. Назад. Назад. Назад. «Если я упаду с этих качелей и разобью себе голову, что будет?» Раскачаться получше не получалось. Начал накрапывать дождь, вскоре превратившийся в мощный ливень. Изуку не спешил возвращаться домой. «Если я простужусь и умру от переохлаждения, что будет?» Если он отрубит себе все оставшиеся пальцы, что будет? — Промокнешь ведь. Кацуки нахмурился и поджал губы в побелевшую полоску, когда увидел заплаканное, распухшее, побледневшее болезнью лицо Мидории. В его руках был большой чёрный зонтик, а его бежевое пальто намокло совсем чуть-чуть. Изуку недоуменно всхлипнул. — Пойдёшь со мной. Провожу, — никакой вопросительной интонации и в помине. Изуку заморгал часто-часто — безрезультатно. Кацуки, устав ждать, схватил за капюшон и притянул к себе,в последний момент передумав обнять. Изуку пах отчётливо скорбью, а смешивать такое с карамелью не стоит. Жестяное сиденье ударило по коленям. Похождения бессмысленные повторялись раз за разом — Изуку душила украшенная постерами комната, душила непрекращающаяся белая тишина, душили просторы пустошей, притаившиеся за каждым углом какого-нибудь здания. Изуку боялся находиться наедине с самим собой, паранойя паршивая добралась уже до затылка: оставшись однажды в ванной, он стал долго изучать себя в зеркале. Заметно отросшие волосы потемнели за это время; он кинулся стремительно, пока не опомнился, за ножницами, бросил их в раковину так, что зазвенели, оттянул конец локона… и не стал обстригать. Нет, такого акта искупления он не заслужил. Потому только пропадал целыми днями в неизведанных гетто в надежде занять чем-нибудь мысли. К психологам мать его отвести не могла — это должно было быть его самостоятельным, добровольным решением. В вагоне метро почти все пассажиры мирно спали. День (какой уже по счёту?) клонился к вечеру. Изуку крепче прижимал к себе рюкзак, представляя, как в нём подпрыгивает при каждом толчке чья-то голова, затопляя дно красным. Веки слипались, но засыпать не хотелось. Сны обещали только новые встречи с незнакомцами и призраками. Неизвестно, на какой станции он зашёл — или всегда здесь сидел? — но Даби лукаво изучал Изуку и ждал, когда же тот поднимет на него глаза. Сам же Изуку тяжело вздохнул, завидев, как на очередной остановке поезда Даби встаёт и кивком головы приглашает выйти вместе с ним. Изуку раздумывает полминуты — и двери хлопают за спиной, чуть не зацепив рюкзак. Они скрылись от охраны и прохожих в уступке одной из каменных арок, из которых выезжают вагоны. Изуку немедля, с силой ощутимой припёр Даби к стене. И нахмурился. — Поаккуратнее со столовыми приборами. Порезаться можно, — Даби вытянул губы в такой довольной улыбке, что Изуку сморщил нос. — Всегда в кармане носишь канцелярский ножик для оригами? Не для оригами и не канцелярский. Обыкновенный короткий нож, заточенный и острый. Одно движение — и Даби сползёт вниз по стене, хлюпая кровью, захлеставшей из горла. Мидория закачал головой. Слишком красочное представление. — Почему ты вновь меня преследуешь? — юноша сцепил зубы. — Что тебе от меня надо? — Как я и говорил, ты мне очень нравишься, малой. Интересный такой, шебутной, — Даби хохотнул. — А в новостях только о таких мальчишках и трещат. Слыхал, что в Юэй нынче творится? Вот думаю, твоих ли рук это дело или дружок твой радужный виноват. Хватка стала жёстче — Даби закашлялся. — Погодь-погодь-погодь, не кипятись, я ващет вопрос хотел задать, ок? — выждал паузу, чтобы во взгляде напротив скользнула заинтересованность. Предсказуемо, ожидаемо. — Кто следующий? — Что? — у Изуку искры из глаз посыпались. — Я спрашиваю, кто следующий на очереди? Вторая жертва? Одной смертью думаешь ограничиться? — злодей перестал улыбаться, но по-прежнему звучал задорно. — Ну я тебе искренне сочувствую, конечно. — Заткнись… — прошипел Мидория, чуть не прочертив дорожку на чужой коже. — Ты не в том положении, чтобы так шутить. — Да кто шутит? Я говорю абсолютно серьёзно. — Ты ни черта не знаешь обо мне. — Зато я знаю, что ради чего бы то ни было ты готов под поезда бросаться. Не достаточно? Это провокации, такие дурацкие и дешёвые, но Изуку поддаётся, потому что усталость бьёт по вискам, потому что сдерживать себя, кажется, не осталось никакого смысла. Ещё мгновение, и злость снова выплеснется наружу. — Последний вопрос, напоследок, — Даби заёрзал (от нетерпения?..), сокращая разницу в росте, чтобы Изуку не пришлось вставать на цыпочки. — При случае, ты и меня убьёшь? — Если понадобится, — ядовито выплюнул Изуку. Даби довольно ухмыльнулся. Что и требовалось доказать. — Н-нет, то есть… — Изуку осёкся, когда сердце забилось уже где-то в горле. — Я не… собирался… — Ну канеш. И лезвие у моей шеи не ты сейчас держишь. Изуку выронил ножик из рук, и он загремел на каменной плитке. — Короч, надоест хуйнёй страдать — знаешь, кого позвать. Может, что-то полезное хоть для одной из сторон сделаешь. — Какой… какие стороны? — Мидория перестал здраво мыслить, голова закружилась. — Палочки Твикс бля. Не тупи, — Даби убрал от себя чужие ослабевшие руки. — Надумаешь, сюда приходи. Как раз добровольцев набираем. Изуку застыл на месте, потрясённый, Даби спокойно обошёл его и, посмеиваясь в нос, зашагал прочь. — Куда? — заорал юноша спустя минуту, вслед медленно отдаляющемуся чернильному силуэту. Эхо ударило по ушам. — На казнь, конечно же! Даби оглушительно засмеялся, вызвав новую волну эха и боли. Изуку, обескураженный, подобрал ножик, сунул его обратно в карман чёрной толстовки и рванул бегом прямо к злодею. — Что за—! — Даби истошно завизжал, когда струя краски из баллончика ударила ему прямо в глаза. — Ты ебанутый? Изуку бы с радостью ответил ему что-нибудь нецензурное в тон, но прикусил губу и, загремев ключами, зажатыми в кулаке, поспешил скрыться.***
Его звали К. — имя настолько заурядное и примитивное, что не стоило и запоминания, — и, хоть черты его не были примечательными, Бакуго научился различать их, совсем рядом с собой: этот парень в последнее время ошивался неподалёку от их класса, разнося остроумные фразочки грубым поставленным голосом и запах терпкий одеколона. — И что он тут забыл, — прошипел Кацуки, сминая в руках бутылку минералки. — Не пойми откуда взялся, а теперь вокруг лузера вертится. — Вроде как, он уже на третьем году обучения, скоро выпуск. — Да? А чего тогда не книжки учит, больно умный? — Кацуки захотелось пнуть стул, но он сдержался и только шаркнул ногой. — Тошнит. — Ты это из-за Мидории, что ли? Кацуки обернулся — так, чтобы не было заметно резкого движения и на него не посмотрели в ответ. К. стоял у парты Изуку, как-то опасно нависая, и тянул самую широкую улыбку. Сам Изуку не выглядел напуганным, даже наоборот, поддерживал разговор и весь светился. Никогда Кацуки не доводилось видеть его настолько расслабленным и спокойным. — Ещё чего. Кацуки всегда поражался тому, как, окружённый откровенным избеганием, непрошенными кличками и насмешками средней школы, Изуку всегда находил повод для лёгкой полуулыбки. Кацуки не помнил её в полной мере — будто вытягивать уголки губ не было так тяжело — и никогда не наблюдал такого, чтобы Изуку делал это широко, так, как раньше бывало в детстве. С К. из третьего класса Изуку вёл себя чуть более раскованно, чем со своими одноклассниками или с учителями, даже учитывая, что К. был старше и появился в его жизни совсем-совсем недавно. Вместе они уже провели несколько ланчей (ранее Изуку всегда обедал один), один раз сходили в магазин с игровыми автоматами рядом с школой (Кацуки пошёл туда в этот же день с двумя друзьями, чтобы как бы невзначай выбить что-нибудь из новой линейки мерча со Всемогущим, и заметил эту парочку там). Кацуки настораживало то, как быстро К. стал называть Изуку своим другом. Как почему-то выбрал в друзья кого-то вроде него. Не подозрительно ли всё это было? Кацуки не хотел прослыть параноиком. В тот день Изуку, как обычно, нарочито медленно складывал вещи, чтобы не столкнуться случайно с одноклассниками в раздевалке, и, как обычно, К. наскоро вошёл в класс и уселся за соседнюю парту. — Сенпай-сан, — слабо улыбнулся ему Изуку. — Я ведь просил называть по имени, — К. хохотнул. — Мидория-чан, помнишь о наборе добровольцев в клуб, о котором я рассказывал? — В-ваши исследования причуд? Да, к-конечно, — Изуку бережно уложил в рюкзак голубую тетрадку с начерченной цифрой 12 на обложке. — Я н-не уверен, что получится что-либо, но мне будет интересно послушать, наверное. — Мои друзья тоже придут! Давай, пойдём прямо сейчас, школа уже почти пуста. — Прямо сейчас? Изуку не протянул руки, когда К. захотел провести за неё к нужному кабинету, но послушно последовал за ним. — Ещё н-не все пришли? — спросил Мидория, беспокойно оглядевшись: в помещении никого не было. — Подойдут чуть позже, надеюсь, — весело отозвался К. и пригласил за парту. Изуку послушно сел и сложил ручки на коленях. — Пока их нет, давай поговорим о тебе. — Обо мне? — Ты ведь беспричудный, верно, Мидория-чан? Чуть ли не каждый в школе знает об этом, — К. прислонил пальцы к подбородку, задумавшись. — Должно быть, очень тяжело. Изуку почувствовал, как заикание снова настигает. Несмотря на все его упорные тренировки в попытке его убрать. — Я п-привык… — Ты никогда не задумывался о том, почему так? То есть, да, доктор явно как-то объяснил это тебе, но разве можно ему доверять? — Это ведь доктор, — смутился Изуку, вспоминая, рассказывал ли он К. что-то из этого эпизода жизни вообще. — Он не имеет права лгать пациентам? — Как это проверить? — Так же заведено… — Уверен, что у докторов есть определённые темы, на которые они не имеют права говорить что-либо. Полный государственный контроль, полагаю. Не смотри так пугливо, я лишь рассуждаю, расслабься. Задался вопросом недавно, — К. придвинулся чуть ближе и выразительно посмотрел, выжидая реакции. Изуку хлопнул ресницами. К. продолжил. — Что, если причудой можно как-то делиться с другими? Что, если твоё положение не настолько отчаянное и безвыходное? Гены причуд твоих родителей заложены в тебя, так или иначе, просто их нужно «разбудить». — Маловероятно звучит, — заикнулся Изуку, выставив указательный палец. — Даже если принимать те таблетки… Во всей литературе, что я прочёл… — Скажи, ты бы согласился на что угодно, чтобы получить причуду? — перебил его К. с искорками во взоре от нетерпения. — Вдруг ты станешь, как все мы! Разве тебе не хочется этого всем сердцем, Мидория-ча-ан? Изуку опустил глаза. Притворяться более не имело смысла. Ему ведь и правда хотелось. Всем сердцем. К. придвинул свой стул так, что стул Изуку зашатался. — Я ещё не рассказывал ребятам, но меня также не покидает другая мысль. Я подумал о разности ДНК и вот что нашёл в интернете, — он ткнул в статью на экране смартфона. Изуку пробежался по ней глазами, и брови взмыли вверх. — Что будет, если смешать ДНК человека с причудой и ДНК беспричудного? — Я-я не знаю, честно… навряд ли что-то существенно изменится? — Ему не нравился весь этот разговор, но предчувствие плохого уснуло. — Как это вообще должно сработать, по-твоему? — Я думал, может… нам с тобой стоит попробовать? На практике провести эксперимент, так сказать. — А?.. Каким образом? — Изуку чуть отклонился назад. — Что ты… К. приблизился к нему — ещё опасней, чем раньше, — и протянул руку, обводя подбородок и скулы. — Не волнуйся… это не так больно, — К. снизил голос до полушёпота. — Всё произойдёт быстро, обещаю. — Стой… подожди, — тихо сказал Изуку, и губы задрожали, стоило чужим пальцам их коснуться, стоило К. расстегнуть пару пуговиц у воротника и залезть под школьную рубашку, оглаживая по-ледяному кожу сплошь в родинках и веснушках. Одной рукой К. притянул Изуку к себе, другой начал оглаживать его оголённую шею, его плечи, туловище и бёдра. Изуку беспомощно наблюдал за этим, только сейчас подметив, кажется, как же внушительно по сравнению с ним выглядит сенпай. — Остановись… пожалуйста, не надо… К. не думал останавливаться, раскрепостившись; улыбался он теперь совсем не так любезно и приветливо, как раньше. Изуку бы не закричал — сил от страха не хватило бы, — только бы продолжал шептать как загнанный «не трогай меня», как за спиной знакомый голос рвано гаркнул. Мидория обернулся — Кацуки, растерянно сжимая-разжимая кулаки, стоял в дверном проёме. К. сглотнул. Как самое жалкое создание, подхватил сумку, бросил то ли Бакуго, то ли Мидории «извините» и помчался прочь, по пути опрокинув стул. Изуку свалился на пол. В коридоре Кацуки догнал К. и смачно заехал по носу, но с расчётом. «Будут спрашивать, скажи, что с лестницы наебнулся, — злобно процедил Кацуки в скорченную рожу. — Попрощайся со спокойной жизнью, выродок». Изуку еле услышал эти слова, так как сидел неподвижно в классной комнате, осторожно ощупывая себя, пытаясь восстановить дыхание. Голова была пуста, и белым шумом в ней трещал лишь испуг. Непонимание. Ничего не произошло. Кацуки вернулся, помялся у входа и наклонился: Изуку не смел заглянуть ему в глаза, но догадывался, какая эмоция отражается в них. Как он сам выглядит. Кацуки сморщился, и костяшки руки, которую он отбил ударом, хрустнули. — Когда ты уже перестанешь пытаться? — бесцветно спросил он. Изуку каким-то чудом сдержался и не всхлипнул. На следующий день К. исключили из школы, якобы по причине перевода в другое учебное заведение. И не дай Всемогущий ему когда-нибудь попасться на улице Кацуки: только спустя время Изуку вспомнил, что друг детства всегда сдерживался и не матерился в школе, чтобы не испортить себе репутацию. К. больше никто не видел. Изуку Мидория снова остался один.