***
Сновидения сменялись одно за другим, их становилось так много, что и не упомнишь: бескрайние поля цветов солнца, следы охотников на снегу и потухшие факелы, окроплённая кровью река, гниющий труп, горящий-звонящий колоколами дворец, ох, постой, здесь что-то не так — Шото прикрывает глаза, прислоняясь затылком к уже знакомому дереву, ставшему родным; алхимик льнёт к нему мягко, с упоением, без боли, но с чувством обожания полного. Шото не может противиться порыву прильнуть в ответ. — Мидория, благодарю, — шелестит он в такт кронам, и внимает благоговейно тихому мурлыканью какой-то забытой колыбельной. — Я боялся, что расстроил тебя в нашу прошлую встречу. — Отнюдь! Я лишь испугался, что ты не примешь меня настоящим, поэтому так отреагировал, прошу простить, — Изуку берёт его ладонь и играется с пальцами. Шото готов помереть от нежности. — Ну знаешь, моё настоящее имя несёт проклятье. И это не преувеличение, но факт. У Шото в голове проносится простая истина: в этом сказочном мире, мире, который они делят на двоих, имя «Деку» буквально означает «проклятый». Так уж случилось, что кто-то жестокий высек клеймо подобное на теле и душе Изуку, не давая и вдохнуть из-за кровопотерь. — Глупости, не более. Каким бы именем тебя ни называли, ты останешься таким же, каким был. Какой есть. — Ты слишком добр ко мне, это даже обнадёживает. — Я всего лишь рассуждаю здраво. — Но тебе правда ещё столько всего нужно будет обо мне узнать, я не могу представить, что ты сделаешь, если… — Я знаю. Я всё знаю. — Нет, не знаешь, а мне просто не хватает сил рассказать. Всё, на что я намекал тогда, всё это правда, я действительно злодей, без всяких преувеличений, и я… — Мидория, — Шото берёт его правую руку в свою и снимает перчатку, несмотря на немой протест. Боже, как долго Шото хотел это сделать, как долго мечтал прикоснуться кожей к коже. — Ты спас меня. Ты спасаешь меня до сих пор одним своим существованием. В твоём прошлом много злого, но ведь и в моём тоже. — Ты предрассуден. — А ты просто несправедлив. Я сам натворил столько непоправимого, что нам нет нужды и сравнивать себя друг с другом, — он указывает на пустое место на ладони, на котором должен был находиться мизинец Изуку: в одну из первых встреч, если не в самую первую, Шото по неосторожности отрубил ему палец. — Несмотря на все трудности, вопреки всему плохому, ты остаёшься со мной рядом. Как можно не отвечать взаимностью? Как можно не влюбляться в тебя снова и снова? В тот момент алхимик даже не вскрикнул, даже слезы не проронил, хотя ему было неимоверно больно. Изуку улыбается так ослепительно, что у Шото слезятся глаза. — Ты не пожалеешь о вечности со мной? — Вечность — слишком долго, уверен, что мы протянем? — Я всё ещё хочу стать героем, пойти по стопам величайшего! Значит, мне нельзя умирать, — то ли шутка, то ли обещание, честно говоря, Шото всё равно, его устраивает абсолютно любой исход. Лишь бы вместе, лишь бы с Мидорией. — Я ещё найду способ добыть философский камень, и вот тогда! Всем будет не угнаться. — Я готов помогать в поисках. Изуку смеётся, и напряжение рассеивается окончательно, сменяется лёгкой дымкой ожидания чего-то ещё, ощущения незавершённости действия. Шото хочет сказать что-то ещё, но Изуку прерывает его попытки одним резвым движением: придвинувшись ещё ближе, так, что расстояния и на вдох не осталось, он нежно проводит рукой сначала по животу Шото, а затем спускается ниже. Шото поражённо выдыхает. — Ты ведь не против, верно? Ты ведь тоже хочешь? — лицо Изуку начинает мутнеть, а взгляд его совсем чернеет от нарастающего чувства. — Если вдруг ты против, я не стану… Шото не хватает, Шото никогда не будет достаточно, Шото отчаянно будет вгрызаться клыками (сплошь в крови) в любую возможность хоть немного сократить дистанцию, хоть немного сблизиться. Потому что он принц, отыскавший своего героя. Потому что этот герой вызволил его из башни, снеся мечом любой намёк на опасность и боль, и кто такой Шото, чтобы бороться с могуществом подобным. — Всегда об этом мечтал, — горячо заявляет он и вцепляется в плечи Изуку, что тот тихо вскрикивает. Шото невероятно слаб по вине героя. Прикосновения затягиваются, и чувство тягучее скапливается внизу живота, и всё-всё-всё вокруг, пение птиц, крики охотников, журчание окровавленной реки, всё становится столь неважным, и Шото врезается в ствол дерева снова и снова, пока его распечатывают мозолистые руки, пока его напористо обнажают во всех смыслах, и исцеловывают, и кусают больно-больно, и Шото тяжело дышит, догадываясь, к чему всё это ведёт, его так будоражит, ему так хорошо, он ведь распахнул глаза и резко сел на кровати. Место рядом пустовало, но было слышно, как Изуку негромко подпевает песням в проигрывателе на кухне. Захлебнувшись в невероятном чувстве стыда, Шото выбежал из комнаты и очень долго умывал лицо, чтобы проснуться окончательно и сбросить с себя остатки непростительного, неприемлемого сна. — Доброе утро, Тодороки-кун, — мягко улыбнулся Изуку, повернув голову в сторону двери. Шото с минуту смотрел на его очаровательно потрёпанный вид, на его выбившиеся из пучка на затылке волосы, разложенные по плечам, на огромную белую футболку, которая доставала почти до колен, но была довольно тонкой, так что просвечивалась кожа… Шото вернулся в спальню, чтобы опереться о стену и прикрыть рот в немом крике. — Май-май, ты что такое вытворяешь, пока я не смотрю, милаш! — Каминари появился как из ниоткуда и резко обхватил ничего не понимающего Изуку со спины за шею. — Смущаешь нашего братишку своим отвратительно милым видом, а? — И тебе доброе утро, Каминари-кун, — Изуку поёжился от хватки, которая будто бы стала сильнее дозволенного между друзьями. — Тебе готовить порцию на завтрак? — Если будет таким же горяченьким, как ты, то возможно. — Боже мой, прекрати, — Изуку засмеялся. — Нет, я серьёзно, ты какой-то горячий, всё окей? — Денки, хихикая, прислонил ладонь к его лбу и тут же растерял всю улыбку. — Почему ты не сказал, что болеешь? — Я-я не чувствую себя плохо, наоборот, мне даже не так холодно как обычно… — Так потому что у тебя жар! Быстро меряем тебе температуру, кормим и укладываем спать, без возражений, — Денки нахмурился и усадил Изуку подальше от плиты. — Тодороки! Заканчивай свою гей-панику и помоги мне с организацией. — Со мной всё правда в порядке, я хорошо себя чувствую, — Изуку сдвинул брови в грустной эмоции. — Не запирайте меня дома снова. — Это необходимая мера, чтобы ты поскорее выздоровел, — Денки строго посмотрел на вернувшегося (и всё ещё несколько красного) Тодороки. — Поухаживаем за тобой вместе, как за самым младшеньким. — Вообще-то, Тодороки-кун младше меня. — Да, я младше, — Шото кивнул, принимая в руки старое постельное бельё. — На шесть месяцев примерно. — Поёрничайте мне тут! — Денки со смешком закатил глаза. — Учитесь хлопотам, пока я жив. Не понимаю, Мидория, у тебя вроде должен быть сильный иммунитет, чего так зачастил с болезнями? Изуку пожал плечами. Возможно, на него так сильно повлиял холод Между? О, верно, так он то место и назовёт. Проснувшийся из-за споров Шинсо, почёсываясь, зашёл на кухню и тут же встретился с указаниями Денки. Посмотрев на Тодороки с Мидорией и на мельтешащего Каминари, он пожал плечами и покорно последовал за последним, не сказав ни слова. Изуку предположил, что его спокойная реакция обусловлена недавним пробуждением. — Мне жаль, если ты снова заболел по моей вине, — Шото сел на корточки перед Изуку и коснулся пальцами сначала его лба, а потом своего, сравнивая. — Да, определённо горячее, чем обычно. — Спасибо за комплимент. — Мидория, я серьёзно. Уверен, что в порядке? — Теперь уже не так сильно, — Изуку усмехнулся. — Каминари-кун в любом случае от меня не отстанет, пока не выздоровею. — Я тоже. — А Шинсо-куну, похоже, стало более безразлично на моё существование, — Изуку посмотрел в сторону дальней двери. — Может, так оно и лучше. — Хочешь, чтобы я ещё раз поговорил с ним? Я могу. — Я знаю, что можешь. Но, прошу, не надо. — Почему нет? — Я и сам в состоянии обсудить с ним. Другое дело, что я не уверен, есть ли в этом разговоре нужда — я ведь и так в курсе его мнения обо мне и переубеждать не стремлюсь. Шото кивнул и устроился рядом, мягко потирая руки Изуку. — С тобой ведь всё будет в порядке, да? Волнуюсь, — он вздохнул чересчур трагично, отчего Изуку прыснул. — Сам я болею очень редко, но, если всё-таки заражаюсь, проходит очень тяжело. — О, я очень часто болел в младшей школе! Иммунитет был практически на нуле. Но занятия пропускать не хотел, мама бы стала беспокоиться. Получается, единственным днём в году, который я пропускал, был день рождения. — Твой? — Нет… Каччана, — Изуку смутился от непонимания явного на лице Тодороки. — Я, э, как бы сказать… хотел, чтобы его праздник проходил максимально хорошо, чтобы я не мозолил ему глаза в такую дату. А свой день рождения я не отмечал, всё равно никто не откликался на приглашения. Шото прикусил губу до белизны. — Жаль, что в этом году мы тоже не сумели отметить, из-за Камино и… — только и выдавил он, внимательно следя, как изменяется выражение лица Изуку; тот выглядел спокойно, будто говорил о чём-то обыденном совершенно. — Давай хорошо проведём этот день в следующий раз? — Мм, может быть! Было бы приятно, но не обязательно, — Изуку передёрнул плечами. — Твой праздник в январе! Не будем забывать про даты зимы и весны. Шото придвинулся ещё ближе — Изуку отпрянул только потому, что в комнату вернулся Каминари и прогнал их в спальню с видом старшего брата. — Давайте-давайте, постельный режим и покой, никакого обмена слюнями, — он со вздохом повернулся к заспанному Шинсо и смягчил интонацию. — Завтракать будешь? — Жаль, что нам снова придётся засыпать раздельно, — Шото с сожалением очевидным расстелил простынь для Изуку; тот смешливо фыркнул. — Ты так сильно к этому не привыкай! — Почему нет? — Ну знаешь. Мало ли. Не всегда же будет возможность, и вообще… — Изуку запнулся и сразу умолк, не закончив мысль, потому что Шото встал рядом и мягко обхватил. — Стой-стой-стой, помнишь, никакого «обмена слюнями», ты же не хочешь заболеть? — Ладно, — Шото с грустью отпрянул, видя, как Изуку прикрывает свои губы пальцами. И спросил напрямую. — Ты боишься, что я уйду? Его взгляд был пронзителен, будто выискивал в потёмках самые непроходимые уголки души. Изуку сжался. — У тебя всегда должен быть выбор, оставаться со мной или уйти, это естественно. Было бы странно, будь оно по-другому. — У меня есть выбор. Мы это уже обсуждали. — Ты не должен чувствовать, будто обязан мне или типа того только потому, что мы встречаемся, хорошо? Если вдруг ты когда-нибудь, когда угодно, захочешь меня покинуть, ты сможешь сделать это со спокойной душой. Понимаешь? — Понимаю. Я не захочу. — Не зарекайся, пожалуйста. Это серьёзно. — Я и говорю серьёзно. Не могу знать, как оно будет в будущем, но на данный момент говорю, что не захочу. Вот и всё, — Шото снова прильнул, в этот раз не так порывисто, как бы спрашивая разрешения. — Ты так представляешь, будто насильно меня к себе привязал, напомню, я сам искал тебя долгое время, сам согласился пойти с тобой на побоища, сам сбежал с тобой после драки у Юэй. — Когда ты так всё поворачиваешь, даже нечего ответить. — Потому что это правда. — И ты не сожалеешь? — Не думаю, что даже большая часть сожалений имеет вес против того хорошего, что я получаю. А я получаю тебя, — Шото заулыбался и провёл ладонью по курчавой макушке — другая мягко придерживала талию Изуку. — Эта голова полна тревоги, да? Столько переживать не очень полезно, знаешь. Может, поэтому и заболел. — Ты о своих переживаниях мне не рассказываешь, — тот надулся, но чужие руки с себя не убрал. — Было бы хорошо, если бы и ты делился со мной. — О, ну. Хорошо, я постараюсь. Если произойдёт что-то из ряда вон, с моей стороны будет опрометчиво не рассказывать ничего тебе в первую очередь, — Шото заметно смутился — и это, к сожалению, не ускользнуло от взора Изуку. — Я-я правда надеюсь, что нужды в том не появится. Изуку сощурился, но не ответил на это что-то конкретное. При виде смущения своего парня спросил в шутку: — Точно справишься без меня пару ночей? Думаю, я быстро поправлюсь, но от тебя самого зависит, заражу или нет, — и вытянул губы с максимально хитрым выражением лица. — Придётся и дверь запереть, полагаю. — Зачем запирать? — Шото встрепенулся. — Ты же не собираешься… — Во имя твоей безопасности, я, так и быть, пойду на крайние меры, но как тяжелы будут часы разлуки! — Изуку не унимался и театрально прикладывал руки к груди, — возможно, когда-нибудь я вернусь к тебе, и мы снова встретимся. — Не шути так, — Шото сдвинул брови в печальной эмоции и мягко обхватил Изуку за локти. — Это всего лишь… временно, верно? — Конечно. Но я… Изуку не договорил, потому что страшно закашлялся. Кашель был такой, будто ему раздирали глотку. Шото заволновался и позвал на помощь. Изуку наскоро вручили лекарства и наказали лежать в кровати. Шинсо почему-то было видимо некомфортно от звуков его кашля.***
Чёрный котёнок запрыгнул на одеяло и пополз прямо в направлении лица Изуку — тот, обрадовавшись разрушению своего одиночества, с радостью принял комочек нежности в руки. — Вакин-чан, а ты как здесь? Неужели научился поворачивать ручку? — шрамы на пальцах нисколько не смущали котёнка, и Изуку растаял от игривости в каждом движении лапкой, в каждом аккуратном прикусывании клычками. За несколько недель в комфорте и тепле (об этом юноши позаботились с трепетом) Вакин похорошел, распушил хвост и стал выглядеть как вполне здоровый и весёлый кот. Только по части размеров всё ещё оставался крохотным, с ладонь, и лишь уши заметно увеличились, став больше самой головы. — Или тебе кто-то помог? — Я помог, — Шинсо зашёл в спальню и прикрыл за собой дверь. Изуку даже не вздрогнул. — Тебе тут совсем плохо, наверное. — Всё нормально, немного скучновато, но, благо, интернет всегда рядом. Шинсо кивнул; половина его лица была прикрыта медицинской маской, поэтому было сложно прочитать эмоции. Изуку не стал возражать, когда Шинсо уселся на край кровати и развернулся, чтобы погладить котёнка. Хитоши долго раздумывал, стоит ли озвучить свою мысль. — Кажется, ты правда ему понравился. — Думаешь? — Изуку просиял, пронзённый благодарностью. — Я был уверен, что он любит всех одинаково. — Тебя больше всех. Не странно ли. В словах Шинсо сквозила помесь обиды и сожаления. Изуку заломил бровь. — Почему ты, а не кто-нибудь другой? — продолжил Хитоши, намного тише, будто надеясь, что не будет слышно, за гулом дождя за окном и тиком часов. — Ты, например? — А хотя бы и я. Почему тебе всё достаётся так легко? — О да, мне так легко, особенно сейчас, когда я болею в постели, — смешливо фыркнул Изуку. — Ты знаешь, что я имею в виду. — А ты знаешь в свою очередь, что мне пришлось тяжело. Я благодарен тебе за всю твою помощь и не смею противиться твоему осуждению, но ведь я много чего вынес в наказание. — Веришь в карму? — Шинсо ухмыльнулся. — На самом деле — нет. Если бы карма существовала, я бы уже не был жив. — Хитоши снова усмехнулся, и Изуку сделал вид, будто не услышал. — Факт моего шаткого положения ведь очевиден, я в бегах, меня преследует полиция, я виновен в… И после этого ты всё ещё уверен, что мне всё досталось легко? Хитоши склонил голову, его очевидно разрывало на части противоречивыми суждениями. Изуку не протянул ему руку помощи. Изуку только наблюдал, тихо, терпеливо, ожидая следующих действий. Котёнок льнул к его ладони. — Кармы действительно нет, хах, — пробормотал Хитоши и рывком лёг на кровать с ногами, устроив голову на соседней подушке. — Тебе же на руку. Пользуешься этим. Ублюдок ты, Мидория. Изуку лишь пару раз моргнул, но отвечать ничего не стал: звучал Шинсо абсолютно ровно, устало и, самое главное, беззлобно. Это лишь настораживало — но с Хитоши по-другому и нельзя было. Вакин резво, неуклюже покачиваясь из стороны в сторону, пополз в кольцо, образованное из рук Изуку и Хитоши, сложился там клубочком и прикрыл мордочку хвостиком. Хитоши вздохнул. — Придётся мне самому стать и кармой, и судьёй твоим, — прошептал он и, прежде чем Изуку успел хоть что-нибудь ответить, приблизился и коснулся губами его лба, аккуратно обхватив лицо рукой. — Поспи пока. Можешь прямо рядом со мной устроиться. Изуку нахмурился. Он не говорил об этом Хитоши лично, но его руки действительно были ледяными, и он ощутимо мёрз, когда засыпал, буквально дрожал, а кофта Хитоши была, как удобно, тёплой и широкой, — и Хитоши, этот самый Хитоши, который мечтал уничтожить всё, что только дорого Изуку, растоптать-вытравить, разжевать-выплюнуть, просто прижал к себе покрепче, следя, чтобы голова кудрей была в удобном положении на его груди. Котёнок спал спокойно, прижавшись к ладони в шрамах. Хитоши пожевал губами, разглядывая пятна на потолке. Внезапно промелькнула мысль а вдруг он притворяется, и ещё одна вдруг у него в кармане ножовка, а потом вдруг он меня убьёт во сне. Хитоши захотелось резко вскочить и убежать из спальни. — Спи спокойно, принцесса. Разрешаю, — повторил он в пустоту, для самого себя. И сам расширил глаза в ужасе.***
Наблюдать за болезнью Мидории было удушающе. Наблюдать за тем, как Мидория страдает чернильным кашлем и насморком, было по-садистски приятно, но всё равно удушающе. Наблюдать, как Мидория, несмотря на физическую и ментальную боль, продолжает буквально светиться, было до блевоты противно. Буквально до блевоты: выручив момент, когда Тодороки и Мидория наконец вырвались на прогулку, Хитоши смачно вывернул самого себя наизнанку у унитаза, чтобы удариться головой о кафель и, разрываясь в слезах, залезть в ванну. — Долбанная мразь, — вскричал он отчаянно, и голос сорвался мгновенно до хрипа. — Сука блять, ненавижу. Хитоши устал, окончательно, бесповоротно. И он так же бесповоротно мечтает рассыпать эти кудри в прах, которые перебирал тогда пальцами. Мечтает ведь? Каминари вломился к нему и рывком откинул в сторону полупрозрачную штору: Шинсо сидел, обняв колени, и вода беспощадно лилась на его одежду и волосы — последние совсем поникли, потеряв свою форму из-за смытого лака. Были видны тёмно-каштановые корни. Как на фотографии отца. Глаза Каминари отражали лишь пустоту. — Я просто жалок, верно, — Хитоши не поднимал на него глаз и говорил глухо. — Презираешь. — Вылезай, Шинсо. — Презираешь меня, так? Ненавидишь всей душой. Потому что я сдался. Потому что слабый. — Ты заболеешь так, вылезай. — Ответь мне, — рявкнул Хитоши и поднял голову: Денки увидел, как его глаза постепенно загораются фиолетовым. — Почему всё так? Почему даже я… Я ведь его ненавижу, до дрожи… тогда почему… — Шинсо. — Чем я хуже него? Хуже Тодороки? Чем я хуже тебя? Почему я стал единственным, кто не знает, что делать, хотя продумал всё до мелочей, почему, — он заревел, обняв себя ещё крепче — Денки отшатнулся, испугавшись, что он на него накинется. — Почему я стал сомневаться. Денки молчал. Это тоже было удушающе. Журчание воды из крана рвало уши. Хитоши поперхнулся своим гневом. — Мать никогда не была рядом, я не помню её лица. Отец никогда не был рядом, но у меня его лицо. И оно постоянно напоминало мне, что это он меня оставил одного. Даже не был против, чтобы я жил так, когда поступил в Академию. Никто никогда не был рядом. Почему я делаю всё неправильно? Почему к нему все тянутся? Почему его любят, ищут, ждут дома? Почему никто не любит меня? Что молчишь? Денки знал: если он сейчас заговорит, Хитоши ему прикажет сделать что угодно, потому что не контролирует причуду. Потому что истерика заставляет задыхаться. А Хитоши очень хочет дышать. — Боишься меня, да. Скажи ведь, я уже не имею права сдаться. Не имею права ни на что. — Нет, не боюсь, — наконец ответил Денки спустя минутное молчание. И тут же застыл, скованный управлением разума. Хитоши смотрел на него, не моргая. — Обними меня, — не приказал, но жалобно попросил он. Денки медленно придвинулся к нему и чуть наклонил голову, разглядывая в потёкшей смеси геля для волос, краски и воды что-то, что могло напоминать человеческое лицо. Морщинистое, с синяками под глазами, с белой как бумага кожей и невыразимой печалью и жаждой в глазах. — Я обниму тебя, — холодно, ровно сказал Денки, снова выдержав паузу, — но не из-за твоей причуды или потому что ты попросил. А потому что я сам хочу это сделать. Хитоши снова начал задыхаться, из-за новой волны плача. Денки обнял его, прижал к себе так сильно, что футболка наскоро намокла. — Мне так страшно. Я боюсь, что отец меня оставил совсем. Я так давно с ним не переписывался. — Тише, тише. — Что, если он забыл обо мне? Если вдруг захотел избавиться от меня таким образом? Я стал ему совсем не нужен. Что, если он ненавидит меня теперь? — За что ему тебя ненавидеть. — Я никогда не делал так, как он хотел. Сбежал из музыкалки, поступил в Юэй. Я грубил ему и портил жизнь. Я, — Хитоши облокотился на Денки, полностью обессилев, — пользовался причудой на нём, чтобы он не доставал меня с расспросами. Может, поэтому он ушёл от меня. В угоду своим трупам в морге. Денки стал поглаживать его плечи, успокаивая. У Хитоши совсем не осталось сил, и он медленно начал засыпать. — Я так устал. Завтра в две смены. — Не иди на работу. Попроси выходной. — Не могу. Деньги нужны. — Мы не так много тратим, один день уж можешь отдохнуть. Нам бы самим работу найти, чтобы ты не пахал за четверых. — Не надо, — Хитоши устроил голову поудобнее на плече друга и прикрыл глаза. — Всё нормально, я справлюсь. Ничья помощь мне не нужна. — Окей, тогда я пойду, — Денки сделал вид, что обиделся, но Хитоши резко остановил его, не на шутку испугавшись. — Нет, ты можешь остаться. Пожалуйста. Останься. Денки выключил воду. Было очень холодно. Хитоши льнул к нему, беспомощно ища тепло чужого тела. Денки покорялся и не отталкивал, пока Хитоши не захотел идти спать. Денки проследил, чтобы Хитоши выспался, а наутро уговорил его остаться на выходной.***
Идя по темнеющей улице, Хитоши не мог управиться с воротником пальто — Денки со смехом помог ему, пусть для этого и пришлось убрать ладонь из ладони. — Зачем ты вообще этим занимаешься, — пробурчал Хитоши, очевидно имея в виду что-то более глобальное. — На кой чёрт тебе я сдался. — Не знаю. Ты милашка! — Денки высунул язык с кричащим задором в глазах. — А я просто обожаю милых мальчиков и милых девочек. Хитоши надул губы, смущаясь всерьёз — Каминари это только сильнее раззадорило. Ну что за нелепица. — Тот, кхм, парень, о котором ты кричал тогда, он больше не будет тебе досаждать? — Шинсо несмело придвинулся, держа руки при себе. — Может, я могу помочь? — Правда не стоит, честно. — Сам сумеешь разобраться? Я не буду лезть, если скажешь. — Разберусь, конечно. Прошу, не впутывайся в это, я не хочу повторения истории. Хитоши кивнул. Развивать эту тему для разговора было бы болезненно, поэтому он предложил прогуляться, пока есть время до вечерней смены. Денки даже повеселел, в свою очередь заставив улыбнуться и Хитоши. Впрочем, пройтись до бара Каминари отказался, поэтому прогулка прошла по осенним улицам, мимо детских площадок, облупившихся за сезон вывесок магазинов, мимо парка аттракционов — Денки высказал удивление, что его построили на окраине. — Если захочешь, как-нибудь сходим туда, — Хитоши махнул рукой. — С отцом один раз в детстве были на колесе обозрения, весь город видно с высоты. — Главное мне не переволноваться и не вывести из строя весь парк. — А ты можешь? — Хитоши прищурился. — Было бы полезно. — Хочешь проверить? Денки засмеялся, думая, что Хитоши шутит — тот улыбался в ответ, обрадованный тем, что впервые за долгое время встретил его смех, а не слёзы или испуг. Под ночь Хитоши всё же направился к своему любимому бару — уверил Денки, что это будет последним его походом туда. Атсу в неизменной красной рубашке, какая была у всех барменов, поприветствовал с улыбкой. Шинсо устроился на излюбленном стуле и заказал что-то лёгкое, отмахнувшись, что «уже достаточно пьян». — Не вредно ли для растущего организма столько алкоголя? — подтрунивал Атсу. — Очень смешно. Ты немногим старше меня. — Зато пью уже легально. — Остряк, что по новостям? Всё тихо-мирно, ничего примечательного не происходило в центре? — Да вчера заявился тут один мужчина, сказал, что дело у него важное, конкретно в городе. Одет старомодно, иностранец какой-то. Странно это всё. Шинсо сначала посмеялся, но холодок по спине заставил содрогнуться. Что-то было не так. В словах бармена, в его жестикуляции, в том, что в баре не осталось посетителей, кроме Шинсо и пары тихих пьянчуг в углу, в резко затихшей ретро-музыке. Хитоши дал себе всего секунду на раздумья. А затем перепрыгнул одним махом за барную стойку, спрятавшись у ящиков. — Ты меня не видел, — прошептал он на удивление Атсу. Тот легко пнул его, запихивая поглубже и давая знак, однако всё ещё не до конца понимал, в чём дело. Спустя пару минут в бар действительно вошла целая группа мужчин в тёмных одеяниях: лица не скрывали маски, но черты едва ли можно было запомнить. Атсу напрягся заметно, но натянул вежливую улыбку, протирая полотенцем бокалы. — Чем могу быть полезен, господа? — Ищем мы тут одного твоего постояльца, — не здороваясь, пробасил один из группы, по всей видимости, главарь. — Без всяких церемоний скажу, нужен он нам по весьма деликатной причине, так сказать, деловая неувязка. Возможно, дружище, ты вспомнишь, расскажешь, где он сейчас может быть? С тёмными волосами, зачёсанные такие, весь в морщинах, нос большой с горбинкой. — Не могу понять, кого конкретно вы ищете, господа. Хитоши прикрыл себе рот обеими ладонями, боясь пошевелиться хоть на сантиметр. Он нутром чуял: любое неосторожное действие сейчас может стоить ему жизни. — Похоже, ты неправильно понял, служивый. Мы тут все простые работяги, нам что сказали делать, мы делаем — от тебя ничем не отличаемся, пусть и работёнка руки марает погрязнее твоего. Поверь, никому из нас проблемы не нужны. На стойку что-то с грохотом положили — Шинсо всего передёрнуло. Он не смог угадать, деньги там или пистолет. Атсу же побледнел как смерть. — А по какому поводу вы ищете этого... человека? — уклончиво спросил он, безуспешно стараясь сохранять самообладание. — Я, конечно, не обещаю, но постараюсь вспомнить, если пойму, о ком вы. — Уж постарайся, будь так любезен, окажи услугу, — голос мужчины был натянут как сталь. У него был разительный скандинавский акцент. — Несколько трупов попало не в то место, где им полагалось быть, и нам приходилось выяснять, кто в этом виноват. Атсу сглотнул. — Трупов? В самом деле. — Да-да, не делай такие глаза, уверен, на своей работе ты и не с таким сталкиваешься, в таком-то районе. — Право, ни разу не сталкивался, господа. — Гм. Ну так что, есть идеи, где он может быть? Чисто дружеский разговор, на пару минут. Атсу не мигая смотрел прямо в глаза мужчине в тëмном костюме. Все звуки притупились, стихла музыка, перестал капать кран; показалось, что весь мир замер в ожидании ответа. Хитоши показались эти секунды вечностью. Атсу глубоко выдохнул и скосил глаза вниз — мужчина проследил за этим жестом. «Свои крысы везде есть», — сказал Атсу однажды. — Он внизу, под барной стойкой. Хитоши готов был разорвать его на месте руками голыми, но вместо этого застыл как замороженный. Его оттащили со всей грубостью и выволокли в центр комнаты, вынудив сесть на пол на колени перед главным. Тот со скучающим видом взял со стойки пистолет — всë же это был он — и стал вертеть в пальцах. Остальные из группы его окружили тесным полукругом. — Сын Хару Шинсо, да? Нелегко тебе пришлось. Ты в курсе, что вообще происходит? Шинсо хотел смотреть ему в лицо, но лампа прямо над головой слепила и резала глаза. Мужчина вздохнул. — Подставили тебя, сильно. И в первую очередь отец твой, когда решил, что связаться с мафией и покрывать дела с десятками трупов — это неплохая идея. В один из дней нам должны были вверить главаря Заветов, но в тот день привоза что-то пошло не так и машины перепутали. Естественно, сейчас всë наладилось и он у нас, по-другому быть не может. Но лишние мертвецы не из воздуха взялись. Понимаешь, о чëм я? Мало того, что кто-то намеренно помешал нам и перехватил Чисаки, так ещë и отдал в морг тех, кого мы не убивали. Шинсо как по рефлексу кивнул. Картина складывалась отвратительная, зато теперь ему становилось ясно, откуда взялись те неизвестные, которые всучили ему конверт с деньгами и мешки с мясом. Предатели собственного дона. — Разумеется, сначала подозрения пали на твоего отца, так как с ним мы тесно сотрудничали, он мог что-то знать. А потом выяснилось, что в деле замешан и ты, Хитоши. Хитоши ведь? — Лëгкий кивок. — Честно говоря, я мог бы понадеяться ещë в тот момент, что ты будешь умнее своего отца и не станешь связываться с такими ребятами, как мы. Но имеем что имеем. Хитоши почувствовал, как ему сжимают плечо мëртвой хваткой, принуждая не двигаться, и приставляют дуло к ко лбу. Кровь похолодела вмиг. — Ты тоже слишком много знаешь теперь. Прости, ничего личного. Сердце замерло, внимая ужасу. На секунду. Хитоши застыл с гримасой, полной злости и страха. Вот и всë. — Ты же в Юэй учился, да? — подал голос другой мужчина из полукруга. Хитоши был напуган настолько, что не осталось сил даже на кивок. — Нам парниша один нужен оттуда, как раз примерно твоего возраста. Главный медленно убрал пистолет со лба, и Хитоши рухнул на пол, оперевшись о локти. С подбородка стекал каплями крупными пот. — Эй, ты как там, слышишь? — Кто, — прохрипел Шинсо, внезапно осознав свою нереальную одышку, будто бежал тысячи километров без перерывов, — вам нужен? — Деку. Знаешь такого? Навели на него справки, в данный момент пропавший без вести. Может, ты слышал что-нибудь. Хитоши захотел вырвать какую-нибудь доску с пола, сожрать еë и подавиться гвоздями. Потому что резко нахлынувшую боль захотелось приглушить ещë большей физической болью. — Зачем он вам. — Так тебе что-то известно? — Я не могу сказать точно. Его ищет полиция. — Это паршиво. Из тюрьмы вызволять не очень выгодно. Но это уже пусть верх решает, — мужчина чуть отошëл, и в полумраке слезящимися глазами Хитоши сумел разглядеть его рыжие волосы. — Судя по всему, ты парень толковый, не растерялся даже, когда пришли незнакомцы и предложили валюту за мертвецов, похвально. Давай так: раз ты такой сообразительный, разузнай всë про того мальчонку. Он нам страсть как нужен, желательно живой и без кандалов. Внутренности Хитоши были готовы выйти наружу через рот. — И что вы будете с ним делать, когда найдёте? — А вот это уже не твоë дело. Благодари, что жив остался, расскажешь хоть одной душе в городе — пристрелим, я думаю, это вполне очевидно, — со скучающим откровенно тоном главный направился к выходу, жестом приказав своим людям идти следом. У самых дверей остановился и устало посмотрел на Шинсо, которого не держали ноги. — А ты продажная крыса. Мог бы просто промолчать и спрятать его, но решил сдать с концами. Представляешь, что он мог из-за тебя умереть? Мы такое не прощаем. Прежде чем Хитоши опомнился, что обращаются не к нему, а к человеку за его спиной, прозвучал выстрел, ювелирной точности. Атсу пал замертво за барной стойкой, разбив несколько бокалов, и его и без того красная рубашка окрасилась бордовым пятном. Звон стеклянный застрял в ушах. Хитоши приходил в себя ещë очень долго — не знал, стоит ли подбежать и проверить, жив ли он, вызвать скорую помощь или оставить вот так. Таинственная группа исчезла наскоро, и он не смог проследить, куда она направилась. В полусне — нет, это точно кошмар, это не может быть реальностью, просто не может, больной бред, безумие — Хитоши, натыкаясь на городские стены и фонари, спотыкаясь и падая, добрался до морга, будто он был последней инстанцией, пристанищем необходимым для остывания разума, будто он мог убедить его своей кладбищенской тишиной, что голоса, что он слышал, всего лишь в его голове, не являются куском оторвавшимся яви. На длинном столе, за которым он обычно проводил смены, лежало тело, прикрытое белой тканью. Хитоши, мелко дрожа в приближающейся панической атаке, медленно подошёл к нему, боясь подсознательно, что оно встанет и нападёт на него. Но тело было неподвижно. Оттянув ткань у головы, Хитоши вскричал, будто ему обожгли руку. У тела было его лицо. Телом был его отец. Со свинцом во лбу.