Разочарования мирового Вершителя

      Поначалу, это было чем-то безобидным: небольшие толпы небольших людей собирались в кучи прямо на улицах и мутузили друг друга под бурные овации недо-ведущего с лошадиным лицом. Никто не знал, чья конкретно это была идея и как вообще подобное зародилось, но многим нравилось наблюдать за драками, которые вроде и незаконными не торопились считать. Время сыпалось, как песок, сыпались и новости о грядущем: то ли журналисты сами находили интерес в боях, то ли власти просто не считали их чем-то значительным, чтобы бить тревогу.       — Всего-то сборище для веселья, это почти то же самое, что смотреть бокс, только на улице и без камер! Сходим? — Киришима просиял своей акульей улыбкой, той самой, которой Каминари никогда не был в силах отказать. Каминари не счёл сомнительным подобное занятие, даже когда Тетсутетсу, парень из параллели, зачем-то сначала присоединился к их дуэту, а потом и вовсе стал подначивать Эйджиро стать одним из участников.       «Для хорошей практики», — говорил он. Эйджиро почему-то верил.       Сам Тетсутетсу боями горел, ему нравилась идея улучшить навыки владения своей причудой, без страха, что обвинят в излишней самонадеянности. О жестокости он не волновался, поэтому полностью недоумевал на сомнения Киришимы. Киришима добрая душа, как бы ему не вляпаться во что-нибудь, думал Денки.       Денки считал своим долгом следовать за ним. До самого конца.       — Не знал, что теперь они арендуют большие залы, — что-то внутри чесалось и свербело. Предчувствие, может быть? Денки никогда не доверял своей интуиции, и на этот раз еë отмëл я ведь глупый что я могу знать в самом деле. — Хочешь пойти? Мне навряд ли на билет хватит…       — В этот раз я не зритель! — Эйджиро снова улыбается ослепительно, и Денки хочет эту улыбку себе приклеить. — Решил всë же попробовать свои силы. Что думаешь?       — Это ведь опасно, да? — Денки жуёт шнурок от капюшона толстовки, но ничего путного в свою защиты придумать не может.       — Думаю, что справлюсь, если увижу тебя в зале! Так что в твоих интересах заявиться и поддержать, хе-хе!       Разумеется, Киришима не имел в виду, что Денки обязан. Разумеется, он просто высказался о своих чувствах. Разумеется, он был просто хорошим другом.       И Денки считал себя таким же, поэтому наскрëб последние гроши на билет и припëрся, озираясь неловко на отнюдь не доброжелательные взгляды вокруг.       В контрасте с темнющей обстановкой и тусклыми жёлтыми глазами зрителей, Киришима Эйджиро сиял. Он был подобен солнцу в глазах Денки — солнцу не всамделишному, а солнцу из тысячи тысяч солнц, которые слепили, обжигали роговицы, заставляли реветь от боли и осознания своей никчёмности. Каминари любовался каждым движением кулаков и ног, каждым вспыхом причуды, и когда пара капель крови упала ему на пиджак, он облизнулся.       И понял: Киришиме здесь не место.       Хитоши Шинсо источает спокойствие, нависая с улыбкой и читаемой грустью в глазах. Денки пробирает холодом от подобного, Денки отрицает что угодно, лишь бы выгородить-вытравить-спасти. Хлоп дверью закрытого кабинета будто бы предзнаменовал начало чего-то, но Денки не придал этому значения. Ему было не до мнимых предателей и мнительного Хитоши.       Виной Денки было молчание. Он поздно спохватился, поздно стал бить тревогу, как и опомнившиеся ото сна власти. Только когда десятки и сотни пропавших так и не вернулись ночами поздними в свои дома, начались расследования, вслед за ними — наказания. Уже разросшуюся корнями систему подпольных боëв, ставших масштабными и, о, прибыльными, начали активно подавлять, вызывая эффект Стрейзанд.       — Открой, пожалуйста, дверь, твой дом был ближе всех, — неловко посмеялся Киришима, шаркая у порога. Сквозь дверь Денки не мог расслышать капанье невесомое крови, а потому распахнул с улыбкой на губах.       Эта улыбка заставила Киришиму почувствовать себя ещë более неловко.       Денки накричал на него, наплевав на спящих соседей, затряс так сильно, что все раны напомнили о себе ещë более, Эйджиро кивал, проглатывая стыд, а Денки всë визжал от злости и страха. Да, наверное, всë же это был страх, липкий, щекочущий, неприятный, желудок глотающий с изнанки. Денки боялся, что у Киришимы совсем отказало чувство самосохранения, раз он решил пойти на бои — ради чего? ради пропавшей Хагакуре? Зачем ей в принципе ходить на бои после плена? Да и наверняка полиция еë бы отыскала раньше, чем она смогла бы сбежать. Может, её уже не вернуть.       Бескорыстные порывы Эйджиро спасти подругу не трогали Денки. Чëрт побери, как же плевать ему было на заведомо пропавших, когда живой, ещë целый, Киришима стоял перед ним, истекая кровью, и виновато кивал, надеясь слабо на прощение. Денки хотелось его выдворить за порог своей квартиры, хотелось, чтобы он на коленях умолял, обещая никогда не возвращаться на ринг, но Денки только разревелся, обрабатывая раны друга. Эйджиро, впрочем, действительно пообещал не возвращаться.       — Можно я расскажу… Бакуго?       — Ещë не хватало кого лишнего в это впутывать.       — Баку не лишний… — Киришима зашипел от боли, и Каминари прикусил губу. — Он точно не сдаст, я уверен. А если со мной что-то случится, он смог бы прикрыть.       — Меня не достаточно?       Киришима не ответил. Наверное, из-за боли.       На следующей неделе, едва нарывы затянулись, он снова сбежал на побоища. Денки не спал всю ночь, будто чувствуя, будто кожей ощущая. Наутро, когда Эйджиро не заявился в общежитие, он знал куда идти, помчался, ударяясь и спотыкаясь, чтобы разрезать глазные яблоки резким светом и виски — сильным ударом об стены.       Как позже оказалось, его приложили злодеи.       — Ëпты, какой цыплёночек! Не шугайся, не трону, — прошамкал силуэт, от которого воняло кострами и сигаретами, Денки не мог разглядеть его лица. Мог только… догадаться, кто это.       Кровь забурлила, захотелось впервые сбежать, забыв о назначении, захотелось жить-жить-жить, но силуэт со смешком оттащил за шиворот и приложил уже об пол. Зубы треснули, боль невыносимая.       — Ты как сюда припорхал? У меня на примете пока только одна птичка! Может, вы братья? — тот-самый-из-Лиги выплюнул сигарету прямо у щеки Каминари и притушил ногой, задев сапогом лицо. — Мать мою, а вдруг привалило? Я просто по инцесту, смекаешь. Рожи ваши тоже похожи, крысиные такие.       Денки чуть не сблевал прямо там, глядя в хищные ярко-синие глаза и сверкающие под лампой скобы на лице, шее и пальцах.       — Я за другом… Он не вернулся с боëв, я…       — Надеешься, что не сдох? Здесь нет проигравших и живых, чел. Либо ты выиграл, либо ты кусок мяса.       Денки не сразу почувствовал, как брызнули слëзы. Уставший, обессиленный, он был способен только на плач. Даби ободряюще похлопал по спине.       — Не велика беда, шприц-два, и будет как новенький. Сегодня же только скопытился, а?       — Какие шп…       — Не любит уколы? Лады, пойдём, конфетку покажу.       Даби действительно показал конфетку: круглый леденец на палочке, с виду ничем не отличающийся от магазинного, пусть и ядерного голубого цвета. Денки ничего не разбирал перед собой, едва стоял на ногах, колени дрожали, он хотел упасть ничком и раствориться в земной коре. Даби придерживал его за куртку и лыбился (а может, так только казалось из-за его порванной челюсти).       Даби изначально признал в Денки ученика Юэй; может, ему было скучно, может, лидер настоял, но ему необходима была информация. Обо всëм, что происходило в учебных корпусах, обо всëм, о чëм шептались ученики и учителя, от него пахло жадностью горелой до знания, и Денки плюнул ему бы в лицо, Денки бы развернулся и побежал бы в полицию, если бы не Киришима. Денки даже не дослушал предложение о «равноценном обмене», сразу согласившись.       Денки не было дела до ещë живых, целых, когда порубленный на куски полумёртвый Киришима лежал перед ним, когда спасти его можно было только дозой. Да, будет тяжело, да, Денки поможет ему реабилитироваться, да, отведёт к врачам, да, станет самым незаменимым, его наконец будет достаточно! Ведь, объективно, никто не сможет спасти Киришиму сейчас, кроме него. Так что Денки соглашается, почти не задумываясь, а может, и задумываясь, просто голос разума слишком тихим на фоне орущей сирены паники. Даби теперь уж точно скалится.       Денки опомнился только на следующее после следующего утро: когда Киришима посмотрел строго на первую в жизни Каминари банку от пива и спросил, в чëм дело и почему сегодня пятница, а не среда. Денки захотелось впасть в алкогольную кому, так, на годик-другой.       Киришима клялся, что больше не вернётся, и Денки ему верил, верил безоговорочно, даже если понимал, что они начинают влипать в какую-то кромешную тьму, даже если косился в это время на новый контакт, шлющий несмешные мемы, даже если лгал, что ничего особенного я просто тебя вытащил со сцены а ты отключился. Они оба лгали, вот только лишь Денки — намеренно, зная наперёд.       Денки не чтил себя умным человеком, но отчаянно шифровался, избегая встреч с неприемлемым. Какое-то время он буквально не выходил из дома, напрасно надеясь, что зло не настигнет, но оно снова схватило за шиворот и хрустнуло его шеей так, что бледное лицо матери пронеслось перед глазами. Денки всхлипнул, а через секунду уже видел в ладони Даби вырванный клок светлых волос из собственного пучка. Ох.       — Не отвяжешься же, маленький. Долг растёт, я не отвяжусь, пока не сольёшь что-нибудь приятное. И врать не думай, узнаю и ëбну. Или в обратном порядке. — Смешок. Денки подумал, как же Даби проверит подлинность информации, а тот приставил кулак к его носу. — Не ты один такой, чтобы мне сказки рассказывать. За своим дружком лучше бы следил, его ломать начнёт, вот тогда и прибежишь ко мне на карачках.       Денки хмыкнул, а потом пришло уведомление: «Ад близко». Ады — что-то на устаревшем геймерском, а Киришима с Каминари обычно использовали эту фразу в качестве шифра. Обычно он означал, что всему пиздец.       Денки прибежал в соплях, умоляя успокоиться. Киришима уже не ощущался совсем человеком — Даби будто предвидел и это. Дрожащими пальцами Каминари отправил злодею маленькую загадку, в которой было спрятано местонахождение их будущего летнего лагеря. Дальше стало только хуже.       Потасовка в кабинете продлëнки, похищение Мидории, пожарпожарпожар, погоня за чем-то, Бакуго, которого хотелось долбануть о перила до крошки в зубах, чтобы не косился, чтобы вернулся к своей назойливой, но смешливой личности, Киришима, который снова оставил условное доверие условно кому угодно, кроме условного Денки. Эйджиро дарит Кацуки прибор ночного видения, Денки подавляет в себе желание сожрать им обоим глотки.       Потом Мидорию разрывают напополам в прямом эфире, и Каминари перестаёт уже что-либо понимать.       Денки не рассказывал Эйджиро о своей стычке с Даби, никому не рассказывал. Даже когда Эйджиро казалось, что его разорвёт на части, и Денки протягивал ему новую дозу, даже тогда. Потому что то было необходимостью. О, Эйджиро намного смышлёней Денки, Денки знает это и проглатывает обиду, Эйджиро догадался давно о связи своего друга с врагами.       Теперь Эйджиро участвовал в боях ради Каминари. Хотелось вывести всех преступников на чистую воду, узнать подноготную организации, под кожу им залезть. Да, больно, да, ломает и ноет, да, хочется умереть настолько, что чужую челюсть вдрызг ломаешь, но Киришима продолжал. Ему было страшно не успеть до того, как Каминари задохнётся в самонадеянности собственной.       — Ты же знаешь, я всë это делаю ради тебя. Эти шрамы, сломанные зубы, травмы, всë это ради тебя, — сказал он однажды после очередной «ломки».       А самому Каминари приходилось следовать за Киришимой по пятам, следя за каждым жестом, каждым биением, очерчивая каждый синяк, убирать драгоценные фигурки в ящики, чтобы не разбились, прятать грушу для тренировок, рвать тетради, исписанные когда-то именами, которые могли бы помочь в расследованиях. Потому что казалось, что иного выхода нет, и они все не доживут даже до второго курса. А Каминари очень хотелось, чтобы Киришима дожил.

***

      «нетнетнетнетНЕТНЕТНЕТНЕТ», — кричало сознание, отдаваясь гулом крови в висках, когда Каминари увидел среди зрителей Мидорию. Зачем он полез, зачем, когда его никто не просил? героя из себя строит? Все знают, что никому из их класса уже не стать причиной детских улыбок, они обречены, обречены, Мидория обречён! Пусть сваливает и никогда не трогает Киришиму, Денки сам позаботится, Денки единственный для него, а у Изуку ещë есть шанс жить.       Встретившись с Мидорией на кухне, Денки просчитывал, вцепиться ли сейчас в горло ногтями или захватить нож для масла. Денки разрывало, желание защитить их обоих трещало по позвонкам, время шло, Изуку всë больше напоминал смерть, одна из его дорогущих фигурок якобы пропала, и Денки считал часы до дня, когда всë решится.       Шинсо скалился, наконец нашедший предателя. Денки подрывал проводку всего корпуса, лишь бы никто не добрался до его жертвы, до его излюбленной жертвы с синдромом спасателя. До последнего вздоха Киришимы, он чувствовал кишками его дыхание, биение сердца, то, как болью отдаётся каждое движение и мысль. Каминари рвал и метал каждого, кто вставал на пути, но, увы, пока только в своëм сознании.       И когда Киришиму Эйджиро, его дорогого друга, в буквальном смысле порубило на куски, мир утратил смысл. Каминари Денки утратил свой смысл, на всё существование. Ведь он больше никому не был единственным.       Шинсо что-то говорил про свой план, уверял, что всë должно сработать, что Мидория получит по заслугам, главное подождать каких-то полгодика, что самосуд это просто одна из форм справедливости, но Денки плохо слышал. Ему было глубочайше плевать на подобные козни — до поры, пока разум не оправился хоть немного от осознания. Ох, ведь точно.       Наверное, он в принципе не способен кому-либо единственным стать, раз Киришима ему со смертью изменил.