— Я надеюсь, ты сразу позвонил мне, как вышел из поезда, а не торчал на вокзале на морозе? — спрашивает Тэтсуо, сидя на противоположном стуле за маленьким кухонным столом, сложив на него руки, наблюдая за жующим печенье Тэхёном.
— Нет, — отвечает омега, ставя на блюдце чашку с горячим чаем. — Сразу тебе. Ты извини, что пришлось потеснить тебя и твоего парня…
— Ой, да живи сколько хочешь, — отмахивается Тэтсуо, морща нос. — Ни мне, ни Аято ты не мешаешь. Ты правильно сделал, что позвонил мне. А то бы поплёлся ещё в гостиницу жить на оставшиеся каникулы, и я бы тогда тебя убил за твою бестолковость, — смеётся омега. — Должен признать, надо быть достаточно смелым, чтобы вот так с вещами сбежать из родительского гнезда, ничего им не сообщив. Не думаешь, что они волноваться будут?
— Не думаю, что это важно, — кривит губы Тэхён. — Им всё равно больше интересен мой внешний вид, так сказать — упаковка, чтобы не мятая была, дабы продать побогаче.
— Чёрт, это так мерзко прозвучало, — вздрагивает Тэтсуо, обнимая себя руками, встречаясь глазами с тэхёновыми.
— Это не мерзко, — выдыхает Тэхён, откидываясь на спинку стула. — Это — моя семья. И как ты уже понял из моего рассказа, почему я сбежал, эти два слова — синонимы.
Сбежать получилось довольно-таки легко. Муж Хосока — Юнги — спокойно выслушал свою омегу, сорокой, рокочущей на весь минка, и пошёл заводить машину. Благо погода была хорошая и дороги не занесло выше головы, как это часто у них в деревне происходит в метель. Юнги помог занести вещи в вагон и даже сказал парочку подбадривающих слов взбаламученному Тэхёну, постоянно оглядывающемуся назад, убеждая себя, что за ним никто не идёт или едет. Его хватятся только утром, максимум в обед, а к тем порам он уже будет в Сеуле, подальше от этого рассадника змей.
Больше всего душа болела даже не из-за поступка Чирён и её слов, а из-за Исыля. Что он позволил бабушке совершить такое, никак не повлияв на неё, не убедив, что есть и другие способы заплатить долг банку и сохранить свой статус. Ведь он всё знает о Тэхёне, но всё равно не хочет помочь и остаётся на стороне бабушки. Что он вообще делает в Кёнхи, если против «таких» пар? Тэхён сколько помнит, Исыль всегда защищал его, прятал у себя дома, если Чирён бушевать начинала ни с того ни с сего, поддерживал его во всех его идеях и помогал, когда трудно было. Ему, как никому другому из деревни, было известно про все тайны, скрывающиеся в сердце Тэхёна. Но, видимо, теперь он решил встать рядом с сестрой и поддержать именно её безумство, а не Тэхёна, стремившегося все эти двенадцать лет к свободе от опеки бабушки и прочих правил, в которые она тыкала его носом постоянно. Похоже он теперь тоже считает, что если женить омегу на «правильном» альфе, то и вся дурь из него уйдёт. Безумные...
Кажется, теперь у него нет дома. Единственный, кому он может безотлагательно верить и доверять, — это Хосок. Он действительно будет рад видеть его в своём доме со своим мужем, который, кстати, очень хороший и заботится о беременном лисе, ухаживая за ним как положено, так что за сохранность хёна и его будущего малыша Тэхён не переживал совершенно. Вот только когда они теперь увидятся — неизвестно… Чирён всё равно узнает, где он, почему уехал. Исыль ей всё расскажет. Неизвестно как она поступит после и как ответит этому Миншенгу, когда тот придёт знакомиться. Тэхёна это мало волновало. Он вообще старался абстрагироваться от того мира и не думать о режущих душу на части словах бабушки.
Как уже было сказано: мириться со своей участью Тэхён не собирается. У него уже есть альфа, и именно с ним лис планирует провести ближайшее будущее. С наступлением нового учебного семестра дядя, конечно, попытается его вразумить и направить на «путь истины», но и Тэхён к тем порам будет готов ответить Исылю. Если родители Тэхёна не способны защитить и сами буквально толкают к пропасти, то хорошо, он сам научится защищаться от них.
Мир большой. Сам не знаешь, что может случиться завтра. Думал ли когда-нибудь Тэхён, что будет убегать от семьи, что вырастила его? Ответ — да, думал. Но не представлял, что может такого случиться, чтобы он пожалел, что вообще родился с этой фамилией.
— А ты больше никому не сообщал, что приехал? — интересуется Тэтсуо, когда они сидят в зале на диване за просмотром какой-то передачи в окружении вкусняшек, которые Тэтсуо вывалил из шкафчика и были на чёрный день. Он был в полном шоке от того, что ему рассказал Тэхён, тоже было испугавшись, чего это он приехал раньше начала учёбы, да ещё и с двумя большущими чемоданами, доверху наполненными вещами, но, успокоившись (не без помощи валерьянки, которую и Тэхён выпил), немедля заволок друга к себе в квартиру. Его парень Аято был ещё на работе и, скорее всего, очень удивится, когда придёт домой, столкнувшись с багажами. — Ты знал, что Чонгук сейчас в городе? — болтая ногами в воздухе, улыбается широко омега, наблюдая, как щёки Тэхёна розовеют.
— Нет, — качает головой лис, переставая жевать мармелад. А как сердце-то забарабанило в груди, словно сбежать от хозяина захотело. — Я не подумал про это. Вдруг он в Пусане ещё.
— Не-а, — хрустя крекером, говорит Тэтсуо. — У его студии — ну, точнее, у владельца этой студии — сейчас проходит выставка работ его сотрудников, коих всего трое, тут неподалёку. Вчера была премьера, сегодня продолжение, а завтра закрытие. Можем сходить, сюрприз, так сказать, сделать. Ну, ты, — хихикает Тэтсуо. — У меня друг ходил вчера, остался под впечатлением.
— Вот оно как, — бормочет Тэхён, изогнув правую бровь. Идея ему нравится, более чем даже. — Тогда можно и наведаться.
Особенно когда соскучился сильно и что-то внутри щекотать начинает от предвкушения предстоящей встречи. Звонить и писать тогда Тэхён не будет, как хотел сделать изначально, а придёт к Чонгуку сам. Так будет намного интереснее, и можно позабавиться с удивлённого лица альфы, хоть это и чуточку жестоко. Тэхён надеется, что Чонгук хотя бы был дома за прошедший промежуток каникул, а не пропадал на работе, готовясь, оказывается, к выставке своих лучших работ. Тэхён никогда не видел сделанные им фотографии, даже не интересовался. Знал только, что он умеет это делать достаточно хорошо и профессионально, учитывая популярность в праздничные дни их студии «Софито».
Спать омега ложится в взволнованном состоянии, перед сном опять пролистывая инстаграм альфы, чем занимался предыдущие дни в деревне, глуша тоску тем самым. Это уже как ритуал какой-то ночной. Уже завтра они встретятся и дышать в разы станет легче, а мир станет ярче, хоть и белая зима шествует по планете. Потому что, когда вас двое, мир тоже делится, а значит, и проблемы решаются легче. И в голове на повторе родным сердцу голосом: «
Даже если мне грустно, даже когда больно, ты всегда рядом. Вместо тысячи слов, вместо простого «спасибо» я просто буду всегда рядом на твоей стороне…»
🍂🍂🍂
Арендованное помещение кажется огромным благодаря высоким витражным потолкам, когда Тэхён и Тэтсуо заходят внутрь галереи, где проходила выставка работ. Зал большой и достаточно светлый, по его белокаменным стенам бегали яркими лучами стробоскопа морские обитатели дна морского, сменяющиеся жителями леса. Стены увешаны фотографиями разных размеров и форм, подсвечиваясь каждая настенными бра, если к той или иной работе подходили. Самая поражающая здесь вещь — гигантская люстра, которую Тэхён только на картинках в интернете видел раньше. Приглушённая классическая музыка мягко обволакивала это место, создавая уютную атмосферу.
Разбудил Тэхёна Тэтсуо, говоря топать умываться и наводить марафет, как он выразился, чтобы соответствовать обществу, что встречались в подобных местах. Тэхён не с первого раза пытается прийти в себя, хлопая по щекам, отгоняя сон, привыкнув спать предыдущие дни до обеда, а сейчас встав в десять. Выставка откроется ровно в двенадцать, а ему реально нужно подготовиться, в нормальном смысле этого слова. Парень Тэтсуо уже ушёл на работу, но обещал приехать к началу выставки с билетами. Кремового цвета здание встречает их, когда омеги выходят из такси. Аято уже, как и обещал, ждал их у входа.
— Хоть эсэмэску мне потом кинь, если встретишь своего волка, который непременно утянет тебя в своё логово, чтобы я не волновался, — говорит Тэтсуо, прилипнув к боку своего парня, который тащил его в конец зала, чтобы посмотреть и там работы.
— Ладно, — смущённо кивает Тэхён. Сомневаться в том, что он не уйдёт сегодня обратно с Тэтсуо отсюда после встречи с альфой, не стоило. И не то чтобы Тэхён был против такого расклада, просто… им нужно поговорить о случившемся. Чонгук в любом случае поинтересуется, почему он так рано приехал и ничего не сообщил ему, а врать совсем не хочется, как и говорить о внезапном замужестве Тэхёна. Тело сразу мурашками покрываться начинает, стоит только вспомнить имя
супруга.
Пробираясь через достаточно большое количество людей, пришедших на закрытие, Тэхён не сразу находит глазами своего альфу, стоящего спиной к нему и разговаривающего с кем-то из гостей. Узнает из сотни пришедших, толпящихся у картин, чувствуя, как где-то в груди всё щемить начинает. Прошло всего ничего, как начались каникулы, вот только три дня назад Новый год был, а по ощущению словно Тэхён не видел Чонгука несколько лет. Честно, первые мысли, когда Тэхён услышал разговор Чирён и Исыля: всё — это конец. Они уже не отпустят его и навечно посадят в клетку. Что он не только забросит учёбу, но и не увидит больше никогда ни друзей, ни Чонгука. И омега уверен: его бы ждало это, не сбеги он вовремя. Бабушка наплевала на его мечты, на его желание, мнение и всего самого, думая о себе и законе. О миссии омеги, которую Тэхён обязан выполнить, смирившись, что не знать ему теперь, что такое «любить» и быть «любимым» кого-то. Если бы только Чирён хоть раз задумалась над тем, что она требует, то сама бы ужаснулась от гнусности и мерзости некоторых поступков. Маленьким лисёнком Тэхён часто задавался вопросом: «А любит ли меня бабушка?» Это и сейчас актуально, потому что понять и оправдать действия родного человека Тэхён не может. Попросту не знает, как это сделать, чтобы был хоть какой-то мизерный шанс простить всё Чирён.
Те, кто сам никогда никого не любил и не желал узнать, что это такое, не поймут. Не поймут, что на этом чувстве большая часть планеты строилась и строится. Почему же Чирён так отвергает его, сторонится, как чумы, и не хочет иметь с ним никаких дел? Считает ненужностью и бестолковостью. Ответ — неизвестно.
— Ну и зачем ты рукава свои закатал, светя татуировками, тем самым приковывая взгляды проходящих мимо омег? — недовольно бормочет Тэхён, оценивая внешность Чонгука, давая десять из десяти. Классические костюмы всегда идут мужчинам. Они всегда актуальны и не выйдут из моды. Строго, элегантно и стильно, а альфа в нём похож на сошедшего с глянцевых обложек журналов айдола. Да, Тэхён сам себе может позавидовать, что отхватил себе такого парня. — Получит, — заключает Тэхён улыбаясь, двигаясь навстречу. Чонгук стоит к нему спиной и не видит приближающуюся тихой поступью лисичку, которая непременно бы налетела на него ураганом, задушив в объятиях, если бы не столько людей вокруг.
Однако в последний момент, когда план под названием «напугать внезапностью» почти достигает финишной прямой, Чонгук жмёт каждому гостю руку, после чего те уходят, сливаясь с толпой, а сам он поворачивается спиной, тряхнув головой, смахивая волнистую чёлку с глаз, буквально замирая в движении, уставившись неверяще на Тэхёна, выросшего у него перед носом. Как там говорят? Искра, буря, безумие? Ну, почти. Если бы Тэхён не впечатался лбом в грудь Чонгука, стукнувшись. Какого чёрта вообще? Она из стали, что ли, сделана? Тэхён охает, потирая лоб рукой, хмурясь, и вскидывает голову, пыхтя после, как чайник, дуя губы:
— Кажется, кому-то надо переставать ходить в тренажёрный зал. Иначе скоро в Терминатора превратишься.
— А кому-то тогда надо носить очки, чтобы видеть, куда идёшь, — парирует сразу Чонгук, отмирая наконец и улыбаясь. Вот оно — те самые звездочки в глазах, по которым Тэхён скучал, улыбка лучистая, отчего ямочки становится видно. Тэхён когда-нибудь говорил, что Чонгук красивый? Каждая линия его тела идеальна для омеги, чёрточка и родинка на лице — всё завораживает. — Ким Тэхён, я рад тебя видеть, особенно сейчас, в этом месте.
— Да, я оценил твои труды, — продолжает игру Тэхён, делая серьёзное лицо, поправляя съехавший с плеча бежевый кардиган. — Очень красиво и достаточно оригинально. Я, конечно, не эксперт, но будь у меня мешок денег с собой — я бы обязательно купил парочку картин, особенно с изображением моря на закате.
— И чем же тебе понравилась именно эта работа? — интересуется Чонгук, продолжая шкодливо улыбаться, смахивая несуществующие пылинки с плеч Кима, спускаясь после к ладоням.
— Цветом. Люблю такие оттенки. Такой ответ устроит? — очень хочется обнять его. И, судя по взгляду Чонгука, ему тоже не терпится это сделать.
— Когда ты приехал? И почему мне ничего не сказал?
— Приехал я вчера, а не сказал, потому что хотел сделать сюрприз.
— И где ты остановился?
— У Тэтсуо в квартире.
— А почему не у меня? Насколько я знаю, Тэтсуо живёт с парнем, а я один. У меня места больше.
— Неужели? — усмехается Тэхён.
— Могу показать, чтобы ты убедился в том, что я не вру.
— Покажи, — ну вот и всё. Конец света. Кто-то щёлкнул пальцами, и мир отключился. Тэхён бы это так объяснил, если бы мозг не превратился в кашицу, а сам он едва не разлился лужицей у ног Чонгука, когда тот невесомо проводит пальцами по его щеке, большим поглаживая мягкую кожу, всё же позволив себе эту вольность, хоть вокруг и полно зевак. Сдержанность и контроль забываются, когда рядом омега, по которому он чертовски, до головной боли просто, соскучился. Чону хоть и объяснил альфе, почему Ким так скоропостижно уехал, ничего ему не сказав, но всё равно было где-то в глубине души обидно, что Тэхён не попрощался с ним. Ещё обиднее, из-за чего Чонгук чувствовал себя маленькой капризной девочкой, что Тэхён ему не звонил. Насчёт плохой связи его тоже оповестили, но, чёрт побери, всё равно хочется проучить омегу за это, хотя, по сути, он тут ни при чём.
Сдав последний экзамен, Чонгук сразу же поехал в Пусан, накупив подарков для Авроры, которые она попросила у Санты Клауса. Рождество, как и последующие дни пребывания дома, прошло хорошо. Хоть папа и немного подулся на него, услышав, что теперь они с Тэхёном точно вместе и других омег волку не надо, но спокойно принял выбор Чонгука, уверив себя, что так для всех будет лучше, а сам Хвавун привыкнет, что придётся теперь делить сына с Тэхёном. Уезжать не хотелось, но принять участие в выставке, которую организовал Лисон, желалось больше. Деньги будут не лишними, и, возможно, кто-то всерьёз заинтересуется одной из его работ и купит, что будет просто прекрасно. Чонгук не профессионал, а просто любитель-самоучка, прошедший пару курсов дистанционно в интернете, но работы людям нравились, и он с удовольствием общался с ними, если к нему подходили с вопросами. Так ему удалось продать сразу две фотографии за прошедшее время и получить заказ на свадьбу. Деньги посулили за качественную работу и оформление альбома хорошие, так что Чонгук сразу согласился. Всё равно пока каникулы и делать особо нечего. Всё складывается наилучшим образом, а теперь ещё и Тэхён приехал, что вообще просто замечательно. Правда, немного непонятно, почему так рано, но Чонгук спросит, обязательно. Потом. Да.
Следующий пункт назначения — квартира волка. Тэхён не очень помнит, как они выходили из галереи и ехали до дома альфы, ибо уже в лифте краски сгущаются и они теряют рассудок совершенно. Кто на кого накинулся первый непонятно, однако, когда фрезия и море наконец снова смешиваются, весь оставшийся за их спинами мир перестаёт существовать. Тэхён ведь хотел поговорить. Всё рассказать и узнать реакцию альфы. А также написать Тэтсуо, что он ушёл и, скорее всего, вечером заедет за вещами, ибо Чонгук отпускать его от себя оставшиеся каникулы точно не собирается.
Лифт кажется таким узким и маленьким, когда Тэхёна припечатывают к металлической стене, целуя несдержанно и немного грубо. Омега обнимает волка, прильнув ближе, отвечает на поцелуй Чона, теряя голову окончательно. Есть только сумасшедшее желание, что сейчас лавой двигалось по их телам, мечтая расплавить, соединив тем самым вновь после всего случившегося. Дверь находят на ощупь, не с первой попытки набирая пин-код, из-за чего Чонгуку приходится отстраниться, заматерившись на проклятый замок, что не хотел впускать их внутрь квартиры, вызывая смешок у Тэхёна, хотя трясло его не меньше Чонгука. Заваливаются в прихожую, чуть было не запинаясь, раздеваясь на ходу, захлопывая за собой дверь. Чонгук подхватывает Тэхёна на руки, отчего тот охает, обвивая шею альфы, обхватывая ногами его торс, целуя в уголочек губ, родинку под ними и основание подбородка.
— Скучал, — выдыхает Тэхён, смотря в потемневшие глаза Чонгука. — Так скучал по тебе, — трётся носом о щёку, оставляя поцелуй и на ней.
— Я здесь, я рядом. С тобой, — шелестит тихо альфа, сажая омегу на тумбу, с которой предварительно слетело всё содержимое. Чонгук рывком снимает кардиган с Тэхёна, отправляя его куда-то на пол вместе со своим пиджаком. Расстёгивает первые пуговицы на рубашке Тэхёна, припадая губами к соблазнительно выпирающим ключицам. У лиса ноги ослабевают и дыхание прерывается, он зарывается пальцами в волосы на затылке волка, сжимая их в кулаке, жмурясь до мушек перед глазами. Привычный янтарный цвет сменяется карамельно-золотистым, и Чонгук готов поклясться, что никогда прежде не видел у кого-то таких глаз, как у Тэхёна, затуманенных лёгкой поволокой возбуждения, когда отрывается от него.
До кровати получается добраться тоже не сразу, ибо зацеловать Тэхёна хотелось безбожно абсолютно везде, не упустив и краешка. Свет в спальне приглушённый из-за задвинутых массивных штор, через которые лишь едва-едва просачивались лучики зимнего солнца, падая на постель, создавая в воздухе танец пылинок, когда Чонгук валит Тэхёна на подушки, накрывая своим телом сверху. Руки не слушаются, когда они помогают друг другу раздеваться, смеясь над собственной неуклюжестью. Когда с одеждой было покончено, Чонгук прижимается к губам Тэхёна, проникая языком в рот, скользя пальцами по стройным бокам, опускаясь на упругие половинки и впиваясь в них пальцами до синих отметин в будущем, притягивая к себе омегу ещё ближе, желая будто вжать его в себя. Тэхён стонет ему в рот, всхлипывает, изучая ладонями крепкие плечи, грудь. Чонгук прижимается к песочной шее губами, кусая и зализывая сразу же маленькие отметины.
— Чонгук-а, — тянет сладко Тэхён, когда их члены соприкасаются, сочась смазкой, создавая трение. — Ещё немного — и я упаду в обморок, и это полностью будет на твоей совести, — закусывает нижнюю губу омега. Без шуток — голова у него действительно кружится, а дышать совершенно нечем, ибо воздух в комнате горячий, пропитанный их ароматами. По венам ток движется, тело не слушается, напоминая пластилин, а внизу живота всё ноет и тянет. Хочется коснуться себя, доставить долгожданное удовольствие, но Чонгук, будто мысли читая, спускается поцелуями-укусами ниже, задерживаясь на сосках, уделяя должное внимание им. Целует в мягкий животик, отчего Тэхён рефлекторно втягивает его в себя, задержав дыхание, а после давится воздухом, когда Чонгук разводит его ноги шире, кусая за мягкую кожу бедра, поцелуями-бабочками спускаясь к промежности Тэхёна.
— Боже-е, — почти пищит Тэхён, пылая лицом, содрогаясь от наслаждения, сжимая руками чёрные простыни, пытаясь свести ноги вместе. Чонгук не позволяет, опять кусая больно, проводя языком размашисто по розовой промежности омеги, втягивая после кожу в рот. — Чонгук… Гук… Гукк-и, господи… Ах!.. — из груди вырывается что-то непонятное, хриплое. Тэхён сам не знает, что несёт, теряясь в разноцветных волнах удовольствия. Ноги сами разъезжаются, а бёдра дрожат, дёргаясь вперёд, навстречу языку волка, что толкается внутрь, кружит по кругу и снова внутрь, но на этот раз добавляется палец, что лис плотно сжимает в себе, не хотя раскрываться.
— Мой хороший, — оставляя поцелуй на головке члена омеги, Чонгук поднимается, облизываясь пошло, и наклоняется вперёд, находя своими губами тэхёновы, целуя нежно и неторопливо, посасывая то верхнюю, то нижнюю губу. Тэхён дрожит под ним мелко, смотря влажными глазами, не зная, что сказать. Ещё немного бы — и он умер. Похоже, именно это и входит сегодня в планы Чонгука. — Тихо-тихо, — целует в плечо, добавляя уже два пальца, растягивая омегу аккуратно, пытаясь не причинить боли.
— Пожалуйста, хватит меня мучить, — отзывается робко Тэхён, заливаясь краской, сдувая чёлку со лба, скользя мокрой спиной по простыне, насаживаясь на длинные пальцы. — Я готов.
— Не совсем…
— Чонгук! — возмущённо восклицает Тэхён, заламывая аккуратные брови и обнимая альфу за плечи, притягивая к себе ближе, кусая за щёку, совсем как волк его тогда, в детстве.
— Какой нетерпеливый, — смеётся по-доброму Чонгук, мазнув губами по скуле лиса, зарываясь после носом в волосы омеги, что серебряным водопадом расположились на чёрной подушке.
— Кто бы говорил, — обиженно сипит Тэхён, прикрывая глаза.
Чонгук и не спорит. Сам хочет поскорее войти в это податливое тело и овладеть им. От этой мысли член заинтересованно дёргается, и альфа, вынимая пальцы из Тэхёна, посылая свою выдержку к чёрту, притягивая за лодыжки лиса к себе, проводит головкой по промежности, собирая смазку, дразнит. Входит плавно, глухо простонав от узости и жара омеги, упираясь прямо в простату. Хочется сорваться, выпустить наружу голод и насытиться Тэхёном, ибо внизу живота уже тянет, но нельзя. Нужно время, чтобы лисичка привыкла к немалым размерам альфы. Тэхён не дышит в это время, пытаясь максимально расслабиться и не сделать им больно, хватая воздух ртом. Он стонет слабо от мимолетной боли, кусая щёку изнутри, силясь не заплакать. Чонгук замечает, накрывает собой покрытое лёгкой испариной омежье тело, толкаясь неторопливо, покрывая поцелуями лицо, шепча что-то ласковое и утешительное, что заметно помогает Тэхёну. Боль стихает, и на смену приходят всполохи удовольствия, обжигающие кожу. Тэхён стонет, когда член проезжается по простате, выгибается навстречу и льнёт грудью к Чонгуку, чтобы кожа к коже, чтобы никто не смог разъединить их, оторвать друг от друга. Чонгук улыбается коротко, любуясь таким Тэхёном, осознавая наконец, что так теперь будет всегда. Тэхён — его омега. Больше никаких проверок или же масок. Всё очевиднее некуда. И это прекрасно, по мнению альфы. Он впитывает в себя каждый вздох, стон, каждую эмоцию, проскочившую на красивом лице Тэхёна. Всё его. Весь Тэхён его.
Тэхён хнычет, просит больше и насаживается самостоятельно, отчего Чонгук ускоряется, увеличивая амплитуду толчков, обхватывая мягкие бёдра, на которых уже расцветали фиолетовые метки. Тэхён стонет сдавлено, закидывая руки назад, цепляясь ими за край подушки, не зная куда ещё их деть. Одно ловкое движение — и Тэхён уже сидит верхом на Чонгуке, сам опускаясь на член альфы. Чонгук запускает пальцы в волосы омеги, сжимая их, и стонет, умирая по сотне раз в эту самую секунду, когда омега приподнимается плавно, а после опускается резко, с размаху, отчего смазка пошло хлюпает, а сочные ягодицы шлепаются о крепкие бёдра волка. Новый толчок — новый стон, красивым эхом, разносящимся по спальне и это чертовски приятная мелодия для ушей Чонгука. Вот это искусство он понимает.
Глаза в глаза, и губы сами расплываются в томной улыбке. Чонгук касается пальцами щеки, притягивая к себе, и целует в клубничные губы, обнимая за талию, сам толкается в Тэхёна уже сильнее, остервенело, выбивая из того очередную порцию стонов, чувствуя себя сейчас таким счастливым. Тэхён обнимает его за шею, шепчет сбивчиво имя альфы, выгибаясь гибкой кошкой от очередного толчка, что бьёт в заветный комочек нервов, зарывается носом в шею Чона, вдыхая в себя любимое море, наполняя им лёгкие до краев.
«Свет успокоил море…». Больше не страшно. Ни Тэхёну, ни Чонгуку. А ближайший прогноз погоды передали солнце и тепло, по которому они так соскучились, будучи существуя друг без друга.
---
— Мне не нравится, что ты молчишь, — говорит Чонгук, садясь на диван рядом с Тэхёном, неотрывно смотрящим до этого телевизор, кажется, даже не вникая в суть передачи, где какие-то тётушки говорили, как лучше мариновать кимчи. Но на родной голос реагирует, отрываясь от просмотра. — Что такое? У тебя ничего не болит? — обеспокоенно спрашивает альфа, оглядывая Тэхёна с ног до головы.
Они вышли из спальни всего несколько часов назад. Точнее, Тэхён вышел, сказав, что идёт в душ, а за ним и Чонгук, любезно вызвавшийся помочь потереть спинку. Выгнать его не получилось, как и передохнуть как следует, потому что Чонгук сам намыливает его, выливая чуть ли не половину своего геля для душа на Тэхёна, отчего тот возмущённо пыхтит из-за невероятного количества пены, которую Чонгук опять же вызвался помочь смыть.
— Чонгук-а, — льнёт спиной к груди альфы лис, когда тот входит в него сзади, смачно шлепая по розовой округлости, прижимая омегу к запотевшему стеклу, целуя лопатки. Тэхён впивается в стекло пальцами, когда головка члена проезжается по комочку нервов, отчего ноги подкашиваются и дыхание спирает. — Медленнее, пожалуйста.
— Хорошо, — тянет с чеширской ухмылкой Чонгук, оглаживая покатые плечи и обнимая лиса.
После душа Тэхёна повалило в сон, и, вот проснувшись полчаса назад, он просто сел в зале, отказавшись что-нибудь съесть, включив телевизор, нацепив на себя только рубашку Чонгука. И вроде ничего такого, но именно молчаливость забеспокоила Чонгука. Он немного на другую реакцию рассчитывал. Что вообще случилось? Всего час назад было все более чем хорошо. Сейчас же Тэхён выглядел так, словно хотел бросить его, сказав киношную фразу: «Это была ошибка».
— Извини, я просто задумался, — отмахивается Тэхён, слабо улыбаясь, и, примкнув к боку Чонгука, закрыл глаза.
— Задумался как мариновать кимчи или как сбежать от меня? — обнимая за плечи и отстраняя от себя лиса, спрашивает Чонгук, делая наигранно-суровое лицо.
— Нет, — мотает головой Тэхён, чмокая помрачневшего альфу в губы. — Так, кое о чём.
— Ну так расскажи мне. Я вижу, что ты хочешь, но молчишь. Боишься, что буду кричать?
— Ты в любом случае будешь кричать, — невесело отзывается Тэхён, обнимая себя руками и поджав под себя ноги, опять отведя взгляд. Да что ж такое!..
— Я буду кричать, если ты мне не расскажешь, это точно, — Чонгук касается его подбородка пальцами, поворачивая голову Тэхёна к себе обратно. — Так что выкладывай, что произошло. Это ведь связано как-то с тем, что ты приехал раньше, чем каникулы должны были закончиться? Это не было запланировано, так?
— Так, — кивает Тэхён, убирая руку волка от своего лица и сжимая её обеими ладонями у себя на коленях. Вдох-выдох. Это сложно. Не говорить, а вспоминать слова бабушки. Но нужно сделать это сейчас, а не откладывать в пыльный ящик. — Не перебивай меня только, даже если очень хочется.
— Ладно, — хмурится Чонгук, не особо понимая, чего так тревожно на сердце стало.
Глубокий вдох — и словно прыжок в воду, с разбега.
— Ты прав, я действительно не планировал приезжать так рано. И не приехал бы, если бы не узнал кое-что, что задумала моя бабушка. Моя деревня занимается выращиванием фруктов и отправляет их на продажу. Однако в последнее время урожайность понизилась и бабушке пришлось обратиться в банк. Она влезла в долги, и сейчас, когда он требует отдачи, у неё ничего нет. Если не отдать долг, то поставка прекратится. Прекратится поставка — не будет работы. Не будет работы — не будет людей. Они попросту оставят деревню и уедут на заработки или же вообще переедут в другое место. Деревня перестанет существовать окончательно. Моя бабушка — старейшина. Она добивалась этого статуса всеми силами. Она держится за него и не смеет кому-то отдавать. Она — закон, к ней прислушиваются и уважают её. Она в ответе за каждого жителя нашей деревни. Однако из-за долгов она может лишиться этого статуса, чего она боится, по-моему, больше смерти. Есть достаточно способов, чтобы избежать и потери своего места под солнцем, и банкротства, но она избрала наиболее лёгкий, выгодный для себя, и дядя Исыль с ней заодно. Именно поэтому я и сбежал из деревни, побоявшись, что если останусь там хотя бы на ещё один день, то попросту уже не вернусь в Сеул.
— Воу, — присвистывает Чонгук, склонив голову к плечу. — И что же это за способ?
— Точнее сказать кто, а не что, — слова даются с трудом, а в душе шевельнулся страх. Тэхён не хочет это говорить, не хочет, чтобы Чонгук знал об этом и беспокоился за него. — Его зовут Миншенг, — Чонгук открывает было рот, но тут же захлопывает обратно, жестом руки остановленный Тэхёном, что выпрямился в струнку и неотрывно смотрел на него. — Он богат, что и понравилось бабушке. Он лис, а это главный аргумент, — Чонгук сереет с каждым новым словом, напрягаясь, отчего где-то под сердцем зудеть начинает, отказываясь понимать, что всё это значит. — Они хотят выдать меня за него замуж, и тогда он расправится со всеми долгами моей семьи. Деревня не останется без работы, сады так же будут существовать, а бабушка не сменит свой статус. Все будут счастливы, кроме меня, но это мало её волнует, потому что есть миссия омеги — и я должен выполнить её любой ценой.
Тэхён замолкает, проглатывая комок в горле, слушая своё громко стучащееся в груди сердце. Несколько минут ничего не происходит: Чонгук сидит без движения, смотря на омегу так, словно у него выросла ещё одна голова. Его глаза больше не блестят, становясь густо-чёрными, отчего у лиса холодок по спине пробегает.
— Ты сейчас пошутил? — вкрадчиво спрашивает Чонгук неестественно тихим голосом, обретя наконец способность говорить и взяв себя в руки, отмерев.
— Раз ты не смеёшься, то нет, — отвечает Тэхён, потупив голову.
— Какого хуя?! — рыкает громче, чем хотел, Чонгук, вскакивая стремительно с дивана, сжимая кулаки. Тэхён от его грубого тона сжимается комком весь, желая слиться с диваном одним целым. Чонгук зол. Так зол, что лис уже и не вспомнит, когда в последний раз его таким видел. Наверное, в Китае, когда он хотел расправиться с Миндже. Даже природный запах меняется, становясь холодным, заставляющим кожу неприятными мурашками покрываться. — Твоя бабуля совсем с катушек слетела, раз решила тебя продать какому-то мужику за приличный кошелёк денег? Ополоумела под старость лет? — гнев кипит где-то глубоко внутри, разъедая кислотой внутренности и плавя рассудок. Чонгук бы очень хотел сейчас кого-нибудь ударить, чтобы выпустить пар и прийти в норму, а не метать молнии взглядом в Тэхёна, что притих сразу, смотря на него широко распахнутыми глазами. Немыслимо! Просто в голове не укладывается сказанное. — Что за рыночные отношения, ты ей внук или кто? Она спокойно может взять кредит в другом банке и выплатить хотя бы часть, а остальную вложить в поставки. Производство, назовём это так, восстановится, и она отдаст оставшуюся сумму. Раз она сотрудничала уже с этим банком, то они знают её и наверняка дали бы отсрочку. А профессор Ким? Чего он молчал? Почему не заступился за тебя? Мало того, что он альфа и мог бы спокойно усмирить свою сестрицу, так мог бы и предложить ещё какие-то варианты, а не отдавать тебя этому бизнесмену хуеву. Сука… — Чонгук запускает пальцы в волосы, напрягая мышцы, сжимая их у корней, качая головой в неверии. Просто, мать вашу,
что?! Что он сейчас только что услышал? Они что, в ебаном каменном веке живут, чтобы родители выбирали своим детям пару?
— Он пытался, но она даже слушать его не захотела, — хрипло говорит Тэхён, успокаивая себя мысленно, сцепляя руки вместе, чтобы скрыть мелкую дрожь. На другую реакцию можно было и не рассчитывать, учитывая, какой Чонгук вспыльчивый. Поднеси только спичку — и сам расплавишься вместе с ней. — Она очень упрямая, её нелегко в чём-то переубедить. Она считает, что уже нашла способ решить все проблемы, и отступать не хочет. Вчера я должен был знакомиться с Миншенгом, если бы не сбежал. Спасибо хоть хён помог. Ты прав: они действительно решили меня продать, поправив своё положение. Бабушке нет дела до того, что чувствую и хочу я. Для неё уже давно перестало существовать такое слово, как «любовь».
— Это потому что твоя бабушка сама никого и никогда не любила, — заключает альфа, толкая язык за щёку, расхаживая по залу туда-сюда, не зная куда себя деть и как усмирить внутри себя волка, вставшего на дыбы и оскалившегося грозно, когда до серого вещества доходит — у него хотят забрать
его омегу. — И её никто не любил, что очевидно, учитывая её бесчувственность и сухость. Кому нужен такой чёрствый сухарь?!
— Чонгук… — Тэхён встаёт, подходя к Чонгуку, и хочет было взять за руку, успокоить, но тот не даётся, продолжая возмущённо:
— Что «Чонгук», что «Чонгук»? Не смей защищать её, Тэхён, — грозит пальцем альфа, поджимая губы. — Это пиздец, просто пиздец. Я не знаю, как это ещё назвать, — выдыхает со свистом парень. — Ладно твоя бабушка, но Исыль-ши. Мне всегда казалось, что он продвинутый в таких вопросах, а он, оказывается, даже не смог утихомирить обезумевшую омегу.
— Не говори так о ней, пожалуйста, — Тэхён морщится, словно его ударили, складывая ладони вместе, в молитвенном жесте, но прекрасно понимает, отчего ещё горче на сердце, что Чонгук прав. — Я понимаю, ты злишься, и я тоже. Мне очень больно и непросто осознавать, что родной человек так поступает со мной. Какая бы она ни была, она и дядя — моя семья. У меня больше никого нет. А бабушка… она правда не знает, что такое «любить», поэтому и не понимает значимость и важность этого чувства. Её ведь тоже когда-то выдали замуж насильно.
— Что? — Чонгук останавливается, переставая ходить хищником, что в клетке запертый, по залу, посмотрев на Тэхёна.
— Она вышла замуж за моего деда, когда ей исполнилось пятнадцать, — Тэхён опускает руки, смаргивая слезинки в уголках глаз. — В те годы родители всё решали за детей, чуть ли не до рождения ребёнка, зная с кем они породнятся. Считалась, что в четырнадцать омега полностью сформировался и уже мог выносить будущего наследника. В истинном же обличье лисы полностью вырастают так же к четырнадцати годам. Чирён не хотела выходить замуж, но её заставили, и отвертеться она уже не могла. Она не любила деда, и, соответственно, когда ей исполнилось семнадцать и она родила папу, это был не долгожданный ребёнок. Она не хотела его. А ещё через два года мой дед разбился автокатастрофе и ей пришлось взять на себя ответственность за деревню. Так, в двадцать один год она стала старейшиной. С папой же у них были натянутые отношения, они почти не общались. Она непростой человек, трудный. С ней нелегко найти общий язык и понравиться ей. Она ценит старые порядки и правила, чему и меня усиленно учила. Она попыталась однажды принять «новизну» и позволила моему папе любить волка, а не как заведено — себе подобного. Но именно из-за этой провальной влюблённости она окончательно отказалась от этого мира. Друзья — да, отношения — строго нет.
— Но если она сама знает, каково это жить с нелюбимым человеком, то почему тебя толкает на это? Разве она не должна оберегать от этой участи, что на себе лично испытала? Разве не так поступают родители со своими детьми, или я чего-то не понимаю?
— Ты всё правильно понимаешь, Чонгук-а. Но моя бабушка — это не одно и то же, как заведено у вас в стае. Лисы отличаются от волков многим, не только привычками и повадками, но и укладом жизни семьи.
— Тогда почему ты другой? Мы с тобой разные, но говорим на одном и том же языке, понимая друг друга. Что мешает твоей бабушке прислушаться к тебе? Взрослые совершают ошибки, но не любят признавать это, когда дети указывают на неё. Это не стыдно, стыдно проигнорировать и сделать вид, что ничего не было.
— Я не знаю, — натянуто улыбается омега. — Я не знаю, почему такой. Но не жалею и меня это никак не тяготит. Я давно для себя всё осознал. Когда мы приехали в Уданшань впервые и я встретил твоего брата, именно поэтому я и лип к нему, потому что он помогал мне забыться. От правил, от учёбы, от законов Чирён. Она этого не поняла, почему я вас защищал тогда, когда Миндже всё рассказал. Просто влепила пощёчину и указала на своё место. Двенадцать лет я из кожи вон лез, чтобы только не конфликтовать с ней и получить возможность завоевать доверие, чтобы она отпустила меня в Сеул. Здесь я встретил тебя. Влюбился и подумал, что могу теперь жить счастливо, и даже открылся дяде Исылю. Он не оценил. Назвал меня «ужасом» и говорил одуматься. Теперь я понимаю почему.
— Это они — ужас со своими правилами и порядками, — Чонгук в два широких шага сокращает расстояние между ними и порывисто обнимает Тэхёна, прижимая к своей груди. Тэхён заметно расслабляется, обнимая в ответ, чувствуя тепло и стихнувшее море, больше не пугающее его. — Я не отдам тебя, — Чонгук отрывает Тэхёна от себя, цапая за плечи и встряхивая. — Твоя бабушка сумеет найти выход и без тебя, я уверен в этом. Ты не будешь жертвовать собой ради какого-то ебаного статуса в обществе, которое никак не оценит твою жертву. Этот Миншенг пусть найдёт себе другого омегу для развлечений, а ты будешь со мной. Пусть только попробует тронуть тебя, — кажется, Тэхён заново влюбился. Ещё никто и никогда не говорил ему такого. Никто не защищал его так яро и не хотел никому не отдавать. — Ты меня услышал, Тэхён?
А лис и вымолвить в ответ что-то не может. Весь алфавит забыл. И плачет. Сам не знает почему, но слёзы срываются с ресниц, катясь по щекам. Шаг вперёд — и Тэхён снова в надёжных объятиях, которые укроют от непогоды и защитят от монстров.
— Я поговорю сам с твоим дядей, когда начнётся новый семестр. Не тебе же за нас двоих отдуваться на ковре, — смеётся коротко Чонгук, уместив подбородок на макушке омеги, поглаживая того по спине. — Ничего не бойся. Никто тебя не заберёт у меня. Теперь ты тоже часть
моей стаи и можешь рассчитывать на помощь каждого. Никто тебя не бросит, никто не откажется, я обещаю тебе.
— Я тебя люблю, — шепчет еле различимо Тэхён, всхлипывая. Его только на это хватает.
— Я тоже люблю тебя. И прекрати плакать, что за водопад устроил?
— Отстань!
— Я серьёзно. Ты что, думал, я тебя отдам этому мудаку?
— Перестань материться, — стукает его по плечу Тэхён, улыбаясь, отчего Чонгук наигранно воет от боли, закряхтев.
— А как ещё я должен его называть? Это ещё мягко сказано, я могу хлеще. Сунется, и я ему голову отгрызу, — широко улыбается альфа, довольный своим заключением. — Причём в прямом и в переносном смысле. Ты ведь знаешь, что я могу.
— Дурак, — получает новый удар по плечу Чонгук, хлопая за это омегу по попе.
Через несколько дней начнётся новый семестр, и Чонгук уверен, что Исыль попытается поговорить с племянником. До этого момента у них есть время насладиться обществом друг друга и наверстать упущенное. Чонгук не очень хочет встречаться с Исылем, ибо может попросту не сдержаться, но война — так война. Если они так её хотят, то именно её и получат.
