«Я разорву тебя,
На девяносто девять ран…»
Мельница — Волчья луна
🍂🍂🍂
Три года спустя
Короткий стук в дверь отвлекает альфу от бумаг, которые он тщательно штудировал на наличие ошибок, поскольку уже сегодня должен сдать отчёт боссу и со спокойной душой идти в долгожданный отпуск.
По кабинету мерно шествовал прохладный воздух от вентилятора, отгоняя знойную июльскую жару. И хотя окна практически всегда открыты, это не спасало, ибо солнце печёт в эти дни слишком сильно. На улице были слышны крики машин, визг сирен от «скорой», мчащейся на помощь, музыка, доносившаяся из близстоящих торговых центров. Рядом с их офисом находилось много ларьков, где можно было купить вкусное мороженое (особенно с брусничной начинкой), которое периодически берёт и Чонгук, перед тем как сесть в свой автомобиль и поехать домой после утомительного рабочего дня. Но сегодня легче, ибо он здесь только до двух часов дня, а после едет продавать квартиру и переезжает в новое место. Этот жилой комплекс ближе к работе, и квартира-студия меньше, чем старая, а для одинокого Чонгука больше и не нужно.
— Ваш кофе, — слышится милое за спиной, заставляя Чонгука повернуться в кресле, нахмурив недоуменно брови. — Чтобы день прошёл отлично, — продолжает Оли — их секретарь и по совместительству хороший вариант для альфы, чтобы смачно и без обязательств провести ночь-другую.
— Спасибо, но я не пью его, — волк растягивает губы в ухмылке, закрывая папку и кидая её на свой рабочий стол, едва не сшибая подставку с ручками. Он закидывает ногу на ногу, отчего чёрные брюки натягиваются на крепких бёдрах, а руки складывает на широкой груди. — Только чай с лимоном. Как в Англии.
— Только мы не в Лондоне, а в Сеуле, и здесь не могут жить без кофе, — цокает языком Оли, не оценив вычурности, откидывая назад светлые длинные локоны и в несколько шагов преодолевает расстояние меж ними, садясь верхом на альфу, зарываясь пальцами в тёмные волосы мужчины, потянувшись за поцелуем. Она закрыла дверь перед тем, как войти, опустив жалюзи на окна, чтобы никто не мешал попрощаться с любовником, ведь тот в отпуск уходит надолго, решив уехать отдыхать в Пусан к родителям.
Чонгук не противится — наоборот, смыкает руки на тонкой талии, с охотой отвечая на мокрый поцелуй, поглаживая девушку по спине. Они давно так делают. И хотя у Оли есть муж, она не боится попасться, потому что Чонгук привлёк её сразу, как только устроился к ним в компанию по производству бытовой техники аудитором. Своим спокойным и холодным видом, в котором читалась стальная уверенность и сила; низким голосом, что действовал как гипноз; телом, которому позавидовать не стыдно. Правда, одного девушка не понимала: как у такого альфы нет омеги, причём постоянной, поскольку ломался волк недолго, сам первый затащив волчицу в постель.
После длительного общения, за очередным разговором, удаётся узнать от скрытного альфы, что омега, оказывается, был, но сбежал, не оставив после себя и следа.
Идиот. Только это на ум и пришло в тот момент у Оли.
— Хватит, слезай с меня, — отстраняясь от омеги, уклоняясь от поцелуя, что приходит в щёку вместо губ, говорит Чонгук. — Лучше скажи мне: на месте ли наш босс и в каком он настроении?
— Нормальное у него настроение. До сих пор от похмелья страдает от вчерашнего подписанного контракта, — бурчит недовольно Оли, вставая на ноги и поправляя юбку. — Так что можешь спокойно относить своё заявление — он подпишет всё. Когда ты перебираешься на новую квартиру? — опершись ладонью о поверхность стола, спрашивает девушка, не отрывая взгляда от Чонгука, переключившего своё внимание на монитор ноутбука.
— Сегодня, а завтра уезжаю, — завершая наконец отчёт, отвечает альфа, поджав губы. Всё. Он свободен. Дело осталось за малым, и он уедет из Сеула на оставшееся лето в родной Пусан отдыхать на берегу дачи. Родители давно зовут его приехать и отвлечься от работы, на которой Чонгук едва не поселился, когда пришёл из армии, бросив своё хобби — фотографии. Всё, что было в
той жизни, осталось там со старым раздробленным на кусочки Чонгуком, валяющимся на диване в зале, в окружении бутылок из-под алкоголя и табачной вони. Этого человека альфа похоронил навсегда, оставив томиться на дне, в которое сам же и опустился, не сумев совладать с собой, перебороть боль, что ломала кости и выворачивала сухожилия. Если бы не лучший друг Ким Югём… Если бы не родители и сестра… Сейчас бы ничего не было. Ни приличной работы, ни стабильной и хорошей зарплаты, ни новой машины, ни квартиры — ничего.
Ничего…
— На новоселье меня пригласишь? — лукаво улыбается Оли, сверкая миндалевидными глазами, цвета карамели,
как у него, зачёсывая длинную прядь за ухо. Чонгук замирает на несколько секунд, сражённый внезапным воспоминанием, тряхнув головой и отгоняя от себя это наваждение, что слишком частое явление. С тех пор как
он исчез…
— Иди работай, не заставляй сотрудников ждать, — выпроваживает надоедливую подругу Чонгук, что иногда бывает очень назойлива своим чрезмерным вниманием, которое ей некуда девать. Муж всё равно её не ценит, обращаясь с ней как со своим подчинённым на работе, так что они оба одиноки и терять нечего было, когда они завалились в первый раз в отель, где проходил корпоратив их компании «Dombyt». Разве что только совесть, что… предают любимых?
— Я сама к тебе приду, — заключает Оли, разворачиваясь, и, виляя бёдрами, шагает к двери. — Буду скучать по тебе, Чонгукк-и, звони хоть, — посылает ему воздушный поцелуй, уже выходя, девушка, закрывая за собой дубовую дверь.
— Несомненно, — говорит себе под нос альфа, возвращаясь к работе, чтобы в отпуске не заниматься мелкими делами.
Как и было сказано ранее, после двух и получения подписи директора в заявлении Чонгук прощается со всеми, желая удачно отдохнуть оставшееся лето, и лёгкой походкой спускается на первый этаж здания, отдавая свой бейджик в холле охраннику, ставя подпись в графе о своём уходе в специальном журнале. Следующий пункт назначения — его старая квартира, где уже всё было собрано по коробкам, и оставалось только дождаться рабочих с ГАЗелью, чтобы всё сгрузить и перевести на новое место, где Чонгук был всего два раза, не особо оценив евроремонт, но для холостяка — самое то. Там нет лишних стен, окна и двери раздвижные, а мебели по минимуму.
Снимая с сигнализации чёрный «Лексус», Чонгук попутно отвечает на сообщение Югёма, говоря приехать к нему попрощаться, перед тем как он уедет, закидывая свой пиджак на заднее сиденье и кожаную рабочую сумку, садясь за руль. Попрощаться не только с ним, но с квартирой, где много чего произошло за их студенческую жизнь, где столько всего хранилось и напоминало о счастливых мгновениях.
— Ты так уверен в том, что хочешь её продать? — спрашивает Югём, тоже приехавший с работы в банке в классическом костюме, когда он стоит в зале в дверном проёме, наблюдая за Чонгуком, засучившим рукава, периодически убирая с глаз мешающеюся чёлку, пакующим посуду в последнюю коробку.
— Я уже это сделал, и завтра выплачу оставшийся кредит, что брал на свою красотку, — говорит о машине Чонгук. — Мне нечего тут больше делать, Югём. Квартира большая, тут вполне поместится семья из четырёх человек. А я один, мне много не надо. Вот Оли и нашла мне оптимальный вариант ближе к работе.
— Твоя любовница… — хмыкает волк, зачёсывая светло-коричневую чёлку назад, переступая с ноги на ногу. — Помню-помню её.
— Не любовница, а хороший вариант снять напряжение и не заразиться какой-нибудь хернёй, — поправляет его Чонгук, грозя пальцем в воздухе, посмеиваясь с собственных слов. А вот Югёму совсем не до смеха. Потому что это не его друг сейчас перед ним стоит, рассуждая об омегах, как о сосуде, в которые принято совать члены. Его не узнать было после прихода из армии, что закалила характер и научила сдержанности, с которой обычно Чонгук не дружил, но в армии не учат превращаться в бездушных и толстокожих монстров, идущих напролом.
— Давай будем честны, — черствеет голос Югёма, который засовывает руки в карманы брюк. — Ты не переезжаешь, а сбегаешь отсюда, — Чонгук перестаёт раскладывать столовые приборы, сглатывая гулко, напрягая плечи, и поднимает голову, выпрямляясь после и сам. — Не смотри так, ты знаешь, что я говорю правду. Ты уже три года бежишь, пытаясь спрятаться, но всегда возвращаешься к одному и тому же…
— А что бы ты сделал на моём месте? — Чонгук хмурится, возвращаясь к вещам, игнорируя шелохнувшееся сердце, что потухло давно, пылясь до этого на чердаке, куда принято кидать ненужные и старые вещи. Похоже, его друг никогда не угомонится. У него хобби такое — ворошить прошлое и бесить своей правильностью волка.
— Нашёл бы другой выход как-то, не знаю…
— Тогда представь на минуту, что это от тебя сбежал омега, которого ты любил и возносил выше неба, оставив после себя только жалкое письмо, где чёрным по белому написано, что ты — ошибка, которую он совершил, так и не сумев отделаться от чувств к твоему близнецу, — цедит сквозь зубы Чонгук, зло отпихивая от себя коробку, в которой опасно зазвенела посуда, выдыхая после со свистом, отворачиваясь к окну, не дав возможности Киму продолжить.
Три года.
Прошло уже три года с того дня, когда он приехал от родителей в пустую квартиру, пропитанную холодом и лишь едва уловимым запахом нежной фрезии. Чонгук не придал этому никакого значения, завалившись спать после дороги, решив, что его лисичка ушла ночевать к друзьям, прихватив с собой и Виви. И очень зря, потому что всё утро уходит у альфы на то, чтобы дозвониться до Тэхёна, что продолжал не брать телефон. Не вытерпев до обеда, Чонгук едет в университет, хоть и зарекался там не заявляться до вызова научного руководителя по диплому, но и там Кима он не находит, что мгновенно вызывает панику и полное непонимание ситуации. Что происходит вообще? Это он ведь сюрприз хотел сделать своим появлением, а не Тэхён ему. Когда они успели поменяться? Он ведь не знал, что волк приедет на день раньше.
Ответ он находит в Чону, что пытался сбежать от него, как от чумы, сказав только, что Виви у него, а где Тэхён — он не знает. Всучив какое-то письмо неугомонному альфе, пролопотав, что там есть
всё, Чону всё же вырвался, умчав в аудиторию, сверкая пятками. Чонгук тогда ничего не понял. Тупо стоял на одном месте и пялился на письмо в белом конверте в его руках. Не решился открыть его посреди коридора, поехав в студию, чтобы проверить — не оставался ли Тэхён там у ребят, с которыми его познакомил Чонгук, когда они устраивали незапланированную фотосессию. По дороге набирает Тэхёна ещё раз, но и на сей раз омега вне зоны доступа, испарившись будто.
После прочтения так называемого объяснения исчезновения омеги Чонгук заходится истерическим смехом, решив, что это просто розыгрыш, ибо разве может его лисичка такое написать? Но после второго, третьего… десятого… двадцатого прочтения нескольких строк понимает — это не шутка, и даже не злая. Это грёбаная правда, что режет его напополам, заставляя задыхаться от боли, от обиды, от ревности и страха. Страха, что самый ужасный кошмар альфы случился: Тэхён ушёл от него.
«Привет, Чонгукк-и, извини, что не смог сказать тебе это лично, духу бы просто не хватило, но… я так не могу больше. Я правда пытался быть счастливым с тобой, правда пытался принять тебя, правда был готов перечеркнуть всё и смотреть только на тебя. Именно на тебя, а не на Рикки. Мои чувства к нему были так сильны, что я решился на отчаянный шаг, став жить с тобой, пытаясь найти в тебе его, ведь его лицо — твоё. Не могу больше обманывать тебя, не хочу, чтобы ты страдал, ведь ты такой хороший. Но ты мне не нужен, как и твоя любовь. Признаю, я трус, что не дождался тебя и сбежал, отдав письмо Чону, чтобы тот передал его тебе.
Спасибо тебе за всё, Чон Чонгук. Не ищи меня, пожалуйста, и будь счастлив. Уверен, у тебя всё ещё будет. Надеюсь, ты разумный человек и услышишь меня. Удачи на защите диплома. Все твои подарки я оставил в шкатулке, которая в комоде в зале. Прощай.
Ким Тэхён»
— Не верю, — шептал себе Чонгук сбивчиво, сгибаясь от боли в прихожей, опускаясь на пол, сжимая в руках проклятый кусок бумаги, запуская пальцы в волосы. — Не верю…
Но правда бьёт под дых, не жалея сил, когда Чонгук бросает всё и едет к Чону, чтобы выпытать у него, где Тэхён и куда он уехал. Но его даже на порог не пускают, а Югём посылает его проспаться и успокоиться, и только потом он подумает — отдавать ему собаку или нет. Чонгук, пламенея всё больше и больше, объезжает каждого из их общих знакомых, но те лишь руками разводят, не понимая, о чём он говорит. Честно, Чонгук и сам не знает, что несёт, тщетно пытаясь хоть от кого-то услышать, что он сошел с ума и сейчас бредит попросту, потому что Тэхён дома, никуда не уходил и продолжает ждать своего волчонка в их квартире. Своего будущего мужа, ведь он согласился выйти за него!
Чонгук сам не замечает, как проходят дни, что хуже один за другим, утягивающим его на самое дно, вóды которого чернильного цвета, холодные и безжалостные, приветливо расставляют свои когтистые лапы для объятий. Чонгуку дурно, Чонгуку плохо. Он не помнит, как находит себя за столом одного из баров в окружении шотов и сигарет, хотя он не курит вроде. Он забивает на учёбу, на звонки от куратора и Лисона, требующего явиться на работу, иначе уволит к чёртовой матери, от друзей, просящих очнуться уже и взять себя в руки, от родителей, беспокоившихся о плачевном состоянии сына, что как неживой ходил, потеряв огонь в глазах и цвет в голосе. Словно потерялся в зыбучих песках, с каждым днём уходя всё больше вниз, в болото, на котором куча способов, чтобы забыть Тэхёна, предавшего его вновь, выбрав брата.
В пьяном угаре однажды его застаёт и Югём, пытающийся привести в чувства, выливая на ещё полупьяного альфу ведро воды. И плевать на рычание, потому что друга надо было спасать.
— Тебя турнут из университета, если ты не появишься там в ближайшие три дня! Хорош нажираться как свинья, никто не знает, где Тэхён. Ни Чону, ни я, ни кто-то ещё. Он взял и уехал сам, без предупреждения! — вопит на него парень, лупя по щекам. А тому всё равно: у него глаза стеклянные, а душа разрезана на кусочки, что валялись где-то здесь на грязном полу в окружении пустых алюминиевых и стеклянных бутылок. Югём пытается подобрать, склеить, но выходит ровным счётом ничего. От прежнего Чонгука нет и следа — лишь оболочка, что обтягивала кости, двигаясь скорее по привычке, чем из-за желания жить.
— Плевать, — становится любимым ответом Чонгука. Ему плевать на себя, он хочет лишь одного — сдохнуть наконец, чтобы это глупое сердце перестало ныть и крошить всё внутри, заставляя его жить, несмотря ни на что. Тэхён в каждом уголке квартиры, словно призрак, окутанный серебряным сиянием, стоял перед ним, но прикоснуться и почувствовать родное тепло, по которому до горьких слёз соскучился Чонгук, у него не получается, ведь тот убегает всегда, как снежинка, перепрыгивая с одного места на другое, смеясь бархатно.
А потом случается ещё один удар, от которого Чонгук просыпается будто, приходя наконец в себя, отключая после чувства. Виви умирает. Просто в один момент падает на пол. И, пока Чонгук носится по квартире в поисках телефона, пёс еле дышит, смотря на своего хозяина влажными глазами. Чонгук сам плачет, молит всех известных и неизвестных ему богов не отнимать у него ещё и собаку, что ближе друга была, утешая его своим присутствием, заставляя жить хотя бы ради него, раз о близких забыл. Инфаркт, так диагностирует ветеринар, когда альфа после часа сидения в коридоре, съевший губы от волнения, подходит к нему, чтобы узнать о состоянии собаки.
— Он здоровый пёс, вы что несёте?! — нервы сдают, а голос леденеет. Мурашки бегут от сказанного ветеринаром, и Чонгук отказывается в это верить. Сейчас он зайдёт, заберёт своего прекрасного Виви, и они вместе поедут домой. Чонгук клянётся, что перестанет пить, шляться где попало, возьмётся за учёбу и завершит свой последний год в университете как надо, получив диплом экономиста. Найдёт работу, и у них всё будет хорошо! Хорошо, чёрт возьми! Ну не может ему так не везти! Сначала Тэхён убил его своим побегом, а теперь и Виви его бросает. Почему? Что он сделал? Какого хрена он расплачивается? За что?
— Мне очень жаль, — сочувственно произносит мужчина в очках, вздыхая. Ему не в новинку такое говорить, но всегда как в первый раз. Видеть в глазах сплошную боль тяжело. — Но такое случается не только у людей, но и у собачек. Инфаркт — вещь непредсказуемая, его никогда не ждёшь.
Чонгуку хочется его ударить. Врезать так, чтобы этот докторишка, не спасший его друга, врезался в стену и потерял сознание. Альфа отпихивает ветеринара, широким шагом направляясь в операционную, где на кушетке лежал его Виви. Ком в горле не даёт дышать, а ноги наливает свинцом. Альфа смотрит и не верит. Он коротко зовёт собаку по имени, свистит и даже игрушку-пищалку из кармана куртки достаёт, которую сам сжимал в руках в коридоре, успокаивая себя. Но Виви не отзывается, не лает и не несётся на него, сломя голову, уснув — и теперь уже навсегда.
Хоронят они его вместе с Югёмом в лесу, неподалёку от Сеула под раскидистой сосной. Вокруг красиво, всё цветёт и пахнет свежестью, ведь лето скоро. А также ещё один день в копилку Чонгука, который он провёл без Тэхёна. Последнее, что предпринимает Чонгук, прежде чем отступить, так это едет к дяде Тэхёна — Ким Исылю, трезвоня и колотя в его дверь до тех пор, пока профессор не открывает.
— Просто скажите мне, где он, — умоляет Чонгук, наплевав на гордость и волчьи принципы, и так пав уже ниже плинтуса, смотря на Исыля потухшими глазами, на дне которых плескалась печаль, даже не думающего его впускать внутрь квартиры. — Я не могу без него. Превращаюсь в какое-то нечто, сам себя не помня. Волк внутри меня скулит, а я вместе с ним, устав уже от этой тупой боли во всём теле. Не прошу помогать мне, но хотя бы скажите… — в лёгких спирает, а в горле дерёт. — Скажите мне, где моя лисичка?
— Меня это больше не касается, — безэмоционально отзывается Исыль. Как камень. Хотя и у того душа будет теплее, чем у этого человека. — Если любишь его на самом деле, то просто отпусти и найди другого омегу, став счастливым с ним. Твоя жизнь только начинается, не надо зацикливаться…
— Да я жить без него не хочу! — орёт на весь подъезд альфа, плюя на учения Исыля. Пусть идёт к чёрту со своей психологией. — У меня тут ничего не осталось после его ухода, всё словно омертвело, — он прикасается ладонью к груди, к сердцу, что трепыхалось загнанно. — Пожалуйста, — задушено просит Чонгук, — скажите мне, где Тэхён. Знаю ведь, что это ваше семейство отобрало его у меня. Хотите я перед вами на колени встану…
— Хватить устраивать этот цирк! — рассерженно произносит Исыль, меча глазами молнии в волка. — Уходи отсюда, иначе я позвоню в полицию. И не приходи больше, не пущу всё равно! Забудь про Тэхёна, он больше не твой омега. Займись себе подобными, а от нашего рода отстань!
Это становится последней каплей.
Чонгук плюёт на эмоции, на боль, назло всем и себе, выбираясь из дерьма, спасаясь от него работой и учёбой. Он заканчивает университет и сразу же призывается в армию, и не думая отказаться, с охотой идя туда, надеясь хоть там избавиться от образа Тэхёна в голове и фрезии, что преследовала его во снах. Чонгук обрывает связь с прошлым на корню, когда приходит, отслужив положенный срок, с гордостью называя себя каменным изваянием, выдержавшим все испытания и штормы. Работа подворачивается сама, Чонгук даже не напрягается, обратившись в ту компанию, где проходил практику. Его берут сначала внештатным работником на испытательный срок, а после он становится главным аудитором, получая свой собственный кабинет на двадцать третьем этаже и бесплатное парковочное место на стоянке авто сотрудников.
«То, что нас не убивает, делает нас сильнее». Ницше был абсолютно прав, когда сказал это. Чонгук был полностью с ним согласен, отказавшись подыхать на диване в зале. Пусть с омегами у него не клеится, пусть он в них разочаровался и закрылся от всего мира плотной стеной — он вполне доволен своей жизнью. Ему двадцать восемь, и у него всё ещё впереди. А терять кого-то по новой он не хочет, поэтому и не обременяет себя связями, а также слишком сильными близкими отношениями. Всё равно по итогу ты станешь не нужен и тебя прожуют, выплюнут и растопчут, посмеявшись над беспомощностью и хлюпким сердечком. Больше себя Чонгук топтать не позволит. Скорее сам без ног оставит и посмеётся над чужой проблемой, потому что пережил то, чего не пожелал бы никому.
Сейчас же всё чудесно. Он едет в отпуск и собирается хорошенько отдохнуть. В планах нет ничего грандиозного, поэтому и ждать следующего дня Чонгук не намерен, собирая сразу всё необходимое и отправляясь в Пусан, как только заканчивает с детальным осмотром новой квартиры. С Югёмом они потом поговорят, когда тот перестанет занудствовать и потакать своему правильному Чону, вьющего из него верёвки. Сам же Чону с Чоном не общался от слова «совсем», видимо, чувствуя себя виноватым. Ну и пусть. Альфе всё равно. Тэхён исчез из его жизни три года назад, так что хватит ворошить старые раны, что кровоточат слишком сильно от одного касания не туда.
Ведь Чонгук смог. Побег от самого себя и глупых чувств удался.
🍂🍂🍂
На пустынном берегу реки около дачи немного холодно, но Чонгук на это не обращает внимание, фотографируя розовый закат по просьбе папы, что отражался в глади воды. На альфе лишь футболка и пляжные шорты, отчего от малейшего ветра мурашки по телу бежали, вынуждая вздрагивать каждый раз. Сегодня пятница. Тихая и спокойная, без лишней нервотрёпки, как и предыдущие дни, что очень радовало, если учитывать суетливую работу волка. Прошло четыре дня с тех пор, как он приехал в Пусан, обосновавшись на даче. Родители и Рора тоже приехали, чтобы устроить небольшой пикник и всем вместе отдохнуть. Пока Аврора бегала по поляне за домом, пытаясь поймать лимонницу, Веймин и Хвавун разжигали барбекю, выставив его на веранду. Ветра не было, так что ужин должен пройти хорошо.
— Ему уже двадцать восемь, Веймин, — говорит тихо Хвавун, тяжело вздыхая и натягивая обратно на плечи спавшую шаль, нарезая овощи. Мужчина оборачивается на голос мужа, что пропитан грустью. — В его возрасте уже пора думать о семье, а у него до сих пор нет омеги. Ведь три года прошло уже, — омега кладёт нож на стол, поднимая поникший взгляд на Веймина, — а он всё никак не может выкинуть
его из головы. Будь проклят тот день, когда я позволил быть этому союзу.
— Хвавун, успокойся, иначе опять давление подскачет, — садится на соседний стул мужчина, беря руку мужа в свою. — Он просто ещё не готов к новым отношениям. Он такой же упрямый однолюб, как и я. Он должен осознать, что Тэхёна в его жизни больше нет, и всё встанет на свои места.
— Не произноси его имя, меня от злости трясти начинает, — фырчит недовольно Хвавун. — Сколько можно уже ждать с моря погоды? Ведь Чонгук искал его, даже когда его послал тот профессор. Пытался узнать деревню через куратора омеги, адрес, но ничего не вышло. Его вообще посадить за такое могли! Благо он усмирил пыл, но, может, хватит? Поговори с ним. Скажи, что хватит жить воспоминаниями и бродячим образом жизни. Мне неспокойно за него.
— Так, я что сказал до этого? Не волноваться, а ты что? Я поговорю, но будет ли результат?
— И это тоже верно, — опять вздыхает Хвавун, устремив взгляд на берег, по которому ходил Чонгук, держа в руках фотоаппарат, пиная камешки. — Вроде и вырос уже, а всё ещё ребёнок. Ну не нам же ему омегу искать!
— А почему нет? — пожимает плечами Веймин, улыбаясь по-детски, как школьник, что натворил что-то, на что Хвавун изумлённо хлопает глазами, пнув мужа в ногу. — Не пинайся!
— А ты не неси чепу… — омега замолкает резко, только сейчас понимая, что именно сказал альфа. — Слушай, а это отличная идея. Только делать надо это скрытно, — Хвавун поднимается на ноги, обнимает за шею мужа и целует в щёку. Альфа кивает, мол — я знаю, я молодец, но остаётся проблема: Чонгук не должен этого узнать, иначе быть скандалу. Но и по-другому никак. Не хочет сам — родители помогут найти порядочного и хорошего омежку, чтобы любил их сына сильно и глаз не отводил. — Помнишь, ты говорил, что твоя сестра поселилась в какой-то живописной большой деревне, что здесь неподалёку от Сеула? Может, мы туда его отправим? Глядишь, может, кого ему и присмотрит Куифен, раз здесь его омеги не устраивают.
— Моя сестра была замужем восемь раз, и всегда либо развод, либо смерть. Из неё сваха никакая. Она сейчас наследство делит, не зная, куда его вложить, чтобы пользу эти деньги приносили. Ей не до наших прихотей.
— Ну вот и отправим ей нашего успешного экономиста, пусть поможет тётушке. Поживёт у неё, красотами полюбуется.
— Хвавун-а, я не уверен, что Чонгук на это согласится. Он ведь только приехал в отпуск, и опять на работу?
— Если сама Куифен его попросит, то он согласится. Она ведь любит его до безумия, он её второй сыночек — ну, после Сонёля, конечно. Да и её дочь от шестого брака — Еын — будет рада его видеть. Он ведь краш её детства, — смеётся Хвавун, прилипнув к боку мужа, дожаривающим уже мясо со специями, отчего вокруг запах был потрясающий. — Позвони сестре, пусть поможет нам в этом нелёгком деле.
— Хорошо-хорошо, сегодня же наберу, — соглашается мужчина, кивая несколько раз и целуя в макушку омегу.
Может, так и к лучшему. Ближе к родным просторам — к лесам, там лучше отдыхается и думается. Тем более есть где жить, и, особо падкий на сохранения каких-то традиционных ценностей, Чонгук должен был оценить эту поездку. Куифен — та ещё зажигалка, хоть и в возрасте уже, но любым омегам фору даст, считая себя самой что ни наесть мисс Вселенной. Она не даст заскучать и сидеть на месте, загрузив либо работой, либо прогулками по деревне, куда переехала недавно с детьми, купив домик.
Может, так Чонгук сможет изменить свою судьбу?..
---
— Ещё раз — как проехать? — переспрашивает Чонгук, опершись о капот машины, у старушки, что вместе со своей семьёй трудилась на рисовом поле. Держа панамку, женщина объясняет ещё раз, размахивая руками и говоря ехать прямо, не сворачивая, по дороге, что по обе стороны была укутана высокими пышными деревьями. Именно из-за них Чонгук и сбился, потерявшись среди дорог, и навигатор отказывался помогать. Знали бы только родители, в какую глухомань его отправили. Знала бы только тётушка, в какой глухомани она поселилась, ещё и бизнес решила открыть! Чего только? По выращиванию риса и сои? Тут даже мобильная связь еле ловила, а про интернет вообще промолчать нужно. Кажется, новенький самсунг альфы будет пылиться в кожаном рюкзаке, который Чонгук набил одеждой, не став брать с собой чемодан. Пощеголять по саду тёти он может и в шортах одних, хотя это, наверное, будет слишком для жителей деревушки, не отошедших ещё от рамок приличия.
Выехав утром, попрощавшись с довольно подозрительно счастливыми родителями и плачущей Ророй, что её не берёт братик с собой, Чонгук без задней мысли следовал курсу, что показывал ему навигатор. До деревни ехать семь часов, которую так расхвалила Куифен по видеозвонку вчера, прося приехать Чонгука к ним и скрасить их одиночество, сказав, что люди тут приветливые и любят гостей. Сначала шла зелёная степь, пестрившая высокими цветами мальвы, что своим розовым облаком словно обнимала пространство. Дальше — поля сои и риса, на которых десятки людей трудились, несмотря на солнце, что словно с ума сошло, отчего пар от асфальта исходил. Именно там Чонгук заблудился, остановившись попросить помощи и наконец найти поворот в эту деревню, что переводилась со своего названия как «гора цветов». Точное название альфа не запомнил, ибо сонный был, когда отец принёс телефон в комнату, говоря, что его тётя хочет с ним побеседовать. Стояла деревня между холмами, в низине, словно провалившись в землю, за ними находился небольшой кусочек Жёлтого моря, из-за которого, в принципе, и согласился поехать волк, ибо поплескаться в прозрачной водичке ему хотелось давно. Чонгук никогда не слышал о такой деревне, даже не знал о её существовании, ибо на карте неприметная очень, и никогда бы не узнал о ней, если бы не тётя со своим нытьём, чтобы он приехал к ним провести отпуск. В Пусан он может скататься когда угодно, а вот в такое красивое место как «гора цветов» — нет.
Деревня оказывается действительно красива своими домиками, утопающими в зелени, ровными, словно нарисованные. Такие дома принято называть минка — традиционное японское жильё. «Скелеты» домов, стен и опор сделаны из прочного дерева, крыши двускатные, остроконечные, носившие название «киридзума», покрыты тёмной плиткой. Снаружи домик кажется маленьким, с ухоженным палисадником и забором, но внутри дома огромное пространство из нескольких этажей и комнат, что позволяет принимать в себя несколько десятков гостей. В деревне также было несколько магазинов, школа, библиотека, медпункт, что-то вроде администрации, в которой находилась ещё и почта. Местная молодёжь собиралась обычно на школьном стадионе, куролеся там. Есть два молитвенных храма, поражающих своей вековой красотой. В целом, деревня чистая, ухоженная, Чонгуку нравится, когда он наконец находит нужный дом и сигналит громко, чтобы шли его встречать.
— Гукк-и! — вопит на всю улицу его двоюродная сестра Еын, летя к нему навстречу, чуть в забор не врезаясь, споткнувшись о клумбу с герберами. Она так выросла с их последней встречи. Отрезала волосы и прокрасилась в блонд. И хотя она любила одеваться как мальчишка порой, это ничуть не уродовало её. Она наоборот становилась женственнее в широких футболках и штанах. Ей сейчас семнадцать, совсем юная, но такая милая, особенно когда бесится. Еын налетает на улыбающегося Чонгука, запрыгивая на него, обнимая за шею, безумно радуясь, что наконец-то свиделась с братом. — Я так рада тебя видеть!
— Хватит на нём виснуть, — шлёпает дочь по спине подошедшая Куифен со своим сыном Сонёлем. Еын что-то под нос бурчит, забавно куксится, но отцепляется от Чонгука. — Мой красавчик, — обнимает племянника волчица, похлопывая по плечу.
Чон Куифен — их спасительница. Когда-то именно она приютила семью Веймина у себя дома, помогая чем только могла поднимать детей и не унывать самим, когда их родная деревня сгорела в Уданшань. Омеге повезло больше брата: она рано вышла замуж за городского и прекрасно обосновалась там, не желая больше жить в лесах, где на них была открыта охота. И слава богу, что у неё всё сложилось в Пекине. Правда, с мужьями не везло, но всё, что у Куифен есть сейчас, — она заработала честным трудом. Она была невысокого роста, стройная, с неунывающей улыбкой и добрыми глазами, не отказывая себе ни в чём, если хотела чего-то. Следила за модой и обожала носить шляпки, шарфики и тому подобное. Но больше всего, как и многие омеги, любила свой сад, за которым ухаживала здесь в деревне, не вылезая из него. Кому-то огород поперёк горла стоит, а кому-то это в радость. В мечтах у неё завладеть каким-нибудь садом, чтобы продавать фрукты или овощи было можно, и, возможно, её мечта скоро осуществится, если у неё получится подписать договор со старейшиной деревни, которую здесь уважали и к решениям которой прислушивались.
Помимо всего прочего деревня славилась также своими обширными фруктовыми садами, где выращивали сливы, абрикосы, персики, яблоки, а также немного мандаринов. Куифен была как-то в них, влюбившись в ровно посаженные рядами деревья, от которых запах такой сладкий исходил, что голова кружилась. За всеми садами следила именно старейшина деревни, а также люди, что работали у неё, занимаясь удобрением, сбором фруктов и их фасовкой. Главный дом, где жила старейшина, называли святилищем, своеобразным храмом, куда вход не всем открыт, а лишь только приглашённым.
— И ты хочешь заняться этими садами? — уточняет Чонгук, когда они все вместе сидят за столом на кухне, обедая.
— Именно, — отвечает вместо матери Сонёль. Он тоже вырос с их последней встречи в Китае, раздавшись в плечах и став выше на голову. Больше тоже не мальчишка, а мужчина, что помогает матери, а также работает неврологом в больнице Тэгу, где и живёт. — И не переубедишь её.
— А зачем меня переубеждать? — не понимает Куифен, заламывая брови. — Я лишь хочу реализовать свою мечту, но у меня нет знаний, чтобы всё прошло хорошо и меня не обманули.
— И ты хочешь, чтобы я был твоим персональным юристом, экономистом, шпионом и так далее? — смеётся Чонгук. — Я ведь отдыхать приехал. Смотреть на прекрасную «гору цветов» и нежиться на песочке возле моря.
— Я позвала тебя, потому что соскучилась, это первое, — журит его волчица. — А второе — тебе ничего и делать не придётся, просто присматривай за мной и будь рядом. Врач у меня есть, точно не заболею уже, — кивает на Сонёля, закатившего глаза, — будущий косметолог тоже, — Еын фырчит на неё ежиком, получая за это по плечу, — вот теперь и экономист появился. Тебе здесь понравится, — она ставит недопитое вино на стол, которое они открыли по случаю приезда Чонгука, складывая руки в замок. — Эта деревня полностью принадлежит роду лисиц, и я даже представить не могла, какой это интересный народ.
Что-то ёкнуло в груди. Ёкнуло, кольнуло и вновь потухло, словно кто-то шлёпнул по выключателю. На лице Чонгука не дрогнул и мускул, когда он слышит «лисиц», но жевать токпокки перестал, прислушавшись.
— У них столько праздников летом, оказывается, бывает, — воодушевлённо рассказывает Куифен. — То фестиваль урожая вот недавно был, то праздник Единства, когда все идут к реке с веточками ивы, читая какое-то специальное заклинание на погоду, и кидают их в воду, то ещё что-то. Весёлый народ. На них так любо смотреть. В них нет вычурности, и они немного похожи на нашу деревню, когда мы так же беззаботно проводили время. А какие тут виды, боже мой! Одни храмы на рассвете или закате солнца чего стоят. Ты как ценитель прекрасного обязательно оценишь.
— Началось, — усмехается по-доброму Сонёль. — И так почти каждый день, а если вернётся от соседей, то вообще не угомонить.
— Такие хорошие? — поворачивается лицом к альфе Чонгук, в пол-уха слушая тётушку.
— Они гостеприимные очень, любят поболтать за чашкой чая, который выращивают у себя сами в доме. Мама обычно им носит клубнику, выращенную у нас в теплице, а те взамен дают ей либо персики, либо яблоки. Здесь они реально вкусные, лучше магазинных.
— Фрукты, цветы, домики из средневековья, садики в японском стиле — понятно, — дёргает плечами Чонгук, вздыхая. — А я так и не запомнил название деревни.
— Не скажи так только моей маме, — предупреждает Сонёль. — Запомни его раз и навсегда —
Фуцитами.
— Фуцитами, ага, — кивает альфа, растягивая губы в лёгкой улыбке, наблюдая за спором Еын и тёти, не вникая даже в суть. Он по всем им так скучал, но времени на встречу не было. На него столько работы навалилось, что он и забыл, что у них такая большая семья. Самая лучшая и необыкновенная, по мнению Чонгука, что бы ни произошло в прошлом. Они держатся друг за друга, чем не каждая семья может похвастаться, не поддерживающая что-то, что мешало бы нормально жить. Пожалуй, этот пункт первый, потому что, когда Чонгук понял, что его не интересуют омеги его рода, никто от него не отвернулся или же не плюнул в его сторону. Любить можно кого угодно, главное — чтобы взаимно. — Фуцитами, — повторяет волк, смакуя на языке это название, что вызывало какие-то смешанные чувства. Необоснованную тревогу и одновременно покой, который давно ходит около волка, не решаясь подойти близко.
А вид из его комнаты с балкона на Главный дом деревни, в лучах заката который утопал в алом цвете, притягивая к себе этой матовостью, действительно потрясающ. Чонгук, выйдя покурить, присвистывает, когда видит и храм с изогнутыми крышами, как и положено таким местам, что строятся специально для отпугивания злых духов. В комнате тётя не разрешила, а вот про широкий балкон ничего не было сказано. Пахло сладкой выпечкой, душистыми цветами и фруктами. Это какой-то маленький рай. Наверное, поэтому он так надежно и спрятан. Чонгук бы хотел пройтись по этим узким улицам, хотел бы дойти до Главного дома и оценить его величие, зайти в красивый храм, касаясь колокольчика вверху над дверным проёмом, оповещая Всевышнего о его приходе. И даже, наверное, сделать несколько снимков, достав фотоаппарат, который он прихватил с собой на всякий случай. Последний раз Чонгук занимался фотографиями с удовольствием три года назад. Как ни странно, но именно это вспомнилось, смотря на храм вдалеке.
— Красиво тут, да? — подошедшая тихой поступью к нему Куифен останавливается рядом с Чонгуком, обняв себя руками. Альфа едва не выплёвывает сигарету изо рта, испугавшись внезапному появлению тётушки. — Приятная глазу деревня. Даже в город возвращаться не хочу. Если и впрямь всё получится с бизнесом, то останусь тут навсегда с Еын.
— Ты правда так хочешь заниматься этой муторной работой с фруктами? Уверена, что не перегоришь и не скинешь на кого-то? А вдруг пролетишь и не будет поставок?
— Надо мыслить позитивно, Гукк-и, — словно не слыша, говорит Куифен, вздёргивая подбородок. — Я знаю, что у меня всё получится. Я познакомилась с таким хорошим человеком, зятем старейшины деревни, который как раз хочет сплавить все эти сады на кого-то. Так почему бы не воспользоваться деньгами моего покойного муженька и не заиметь свой бизнес? Там, глядишь, к пятидесяти буду первой леди на деревне, — рассмеялась от собственных же слов женщина.
— Ты неугомонная и суперкрутая тётушка, — обнимает за плечи волчицу Чонгук, зарываясь носом в её каштановые волосы, вдыхая в себя природный запах мёда и хлопка, так напоминающий дом, вселяющий спокойствие в душу. — А если тебя обманут, воспользовавшись твоей неопытностью?
— Ну, так ты поможешь мне своими знаниями аудитора, — пихает его в бок Куифен. — Просчитаешь всё, и только тогда я выкуплю у него эти сады. Понимаю, за мной стоять будут сотни рабочих, но я справлюсь. Я хочу, и я смогу — вот мой девиз.
— Хорошо, — кивает Чонгук. — Давай разнесём эту деревушку.
— Если будешь так выражаться при важных людях, то разнесут нас, — предупреждает омега, поворачиваясь лицом к племяннику и заглядывая в глаза. Этот внимательный взгляд Чонгук знает очень хорошо, заранее настраиваясь на бурю. — Как у тебя дела? Твой папа сказал мне, что ты так и ходишь бобылём,переключаясь с одной одноразовой омежки на другую.
Опять промывание мозгов. Чонгук это терпеть не может, сузив глаза и поджав губы, мрачнея лицом.
— Давайте никто из вас не будет лезть в мою личную жизнь, окей? — альфа выставляет ладони вперёд в качестве защиты, не дав сказать Куифен. — Мне не нужны отношения. Зачем обременять себя? Мне удобно — значит, всё как нужно идёт в моей жизни, — он опирается ладонями о деревянные перила балкона, вцепляясь в них покрепче, толкая язык за щёку, выбросив до этого недокуренную сигарету. Злость сама пробирается к сердцу, шипя ядовитой змеёй, расползаясь по всему телу, наэлектризовывая его. Уже хочется сбежать в комнату, дабы не продолжать бессмысленный разговор. Он не хочет что-то менять в своей жизни, где серый — основной цвет, затмивший всю остальную палитру. В нём комфортно и совсем не одиноко.
— Чонгук, мы ведь переживаем за тебя, — осторожно начинает Куифен, кладя руку на напрягшееся плечо альфы. — Ты взрослый мальчик, но мы беспокоимся, потому что для нас ты ребёнок, которому мы желаем лучшего. Ну не получилось раз, зачем же так кардинально закрываться ото всех? Не ты виноват в произошедшим, а…
— Не говори
его имя, — Чонгук отскакивает от её руки, словно ужаленный, смотря на омегу сияющими глазами. — Не надо. У меня слишком много времени ушло на то, чтобы забыть его глаза, руки, голос… запах, что переплетался с моим так прекрасно.
Блять!..
— Чонгук…
—
Он ушёл, забрав часть
того меня с собой. Не надо пытаться меня переделывать. Я не оценю этого, лишь разозлюсь. Я приехал сюда отдыхать, проживать свой отпуск на полную катушку, и не намерен предаваться воспоминаниям. Завтра новый день, и меня ждёт что-то новое. А прошлое пусть останется во вчерашнем дне.
— Хорошо, — Куифен не продолжает. Видит, каких сил стоит вспоминать Чонгуку это проклятое прошлое. — Больше не буду, обещаю.
— Спасибо, — выдыхает облегчённо волк.
Так правильно. Так хорошо. Гоним прочь тоску и пронзительный крик о помощи своего волка, сидящего в душе альфы.
Потому что дышать там уже, как оказывается, нечем.
🍂🍂🍂
Дорожка здесь вся выложена из отшлифованного камня, на которой ассиметрично расположились клумбы с высокой декоративной травой и кустарниками, на фоне которых ярким хороводом цвели дельфиниум, георгины, астры, лилии, львиный зев и другие непонятные растения. Двор был большим, охватывая широкую территорию, убранную начисто. Деревья росли вблизи дома, доставая своими макушками до самого верхнего этажа минка — третьего, уходя в небо дальше, царапая перистые облака. Был слышен шум ручья, возле которых обязательно стоял каменный, покрытый мхом цукубай — небольшой колодец-бассейн с бамбуковой трубкой, расписанный иероглифами.
Засматриваясь на это строение, что обычно строится возле храмов, нося религиозный характер, Чонгук даже не слышит, как его зовёт тётушка отмереть и идти в дом, куда их пригласили отобедать сама старейшина Фуцитами, спустившись к ним в традиционной одежде деревни — ханьфу светло-зелёного цвета, длинный шёлковый подол которого был расписан цветами немофила, считающегося символом этой деревни, чей нежный голубой цвет ассоциировался с небом. Он рос на полях, в степи, в каждом доме как оберег от злых недугов и болезней. В Главном доме Фуцитами были обязаны (кроме альф, что могли выбирать) все омеги и беты носить ханьфу, поддерживая непоколебимую веру в традиции дома. Чонгук был в шоке от обилия красок, когда они: он, тётя, Сонёль и сын подруги Куифен — Уён, которого зачем-то позвала с собой омега, сказав не обижать и относиться как к своему, приехали сюда. Чонгук не особо понял, что имелось в виду под «своему», игнорируя частые взгляды на себе этого друга семьи.
Сегодня утром Куифен рано разбудила всех в доме, сказав приводить себя в порядок, кроме Еын, что наказана за то, что сбежала вчера с местными ребятами гулять вместо того, чтобы заниматься английским, с которым у неё всё туго было в школе. Оказывается, к женщине заезжал зять главы деревни, пригласив её и её семью к ним в дом познакомиться и обсудить сотрудничество, от которого Куифен не собиралась отказываться. Главный дом находился дальше всех, почти в конце деревни, так что пришлось ехать на машине, чтобы не опоздать. Возле красивых узорчатых высоких ворот их уже встречают домработники, приглашая пройти пока в небольшой сад, находящийся на заднем дворе, присев в беседку, подождав господина.
— Простите, что пришлось ждать, — слышится громкий голос, разрезающий тишину, на который все оборачиваются. Высокий мужчина вместе с какой-то женщиной в возрасте идёт к ним, улыбаясь обаятельно, одетый с иголочки. — Надеюсь, вы уже оценили нашу небольшую усадьбу, — смеётся он хрипло, останавливаясь возле Куифен. — Добрый день всем.
— Мы очень рады видеть вас в Главном доме Фуцитами, особенно людей, относящихся к роду волков, — говорит женщина скрипуче, и Чонгук, абсолютно не заинтересованный в приветственной речи, возвращает своё внимание к колодцу. — Чувствуйте себя как дома.
— Благодарю, — отвечает за всех Куифен. — Госпожа Ким, господин Ван.
— Просто
Миншенг-ши, пожалуйста, — пожимает руку своей будущей покупательнице альфа, сверкая хищными глазами. — Идёмте в дом.
В дом, что клетка золотая. Дом, в котором мечты превращаются в пыль, развиваясь на ветру. Дом, что душит своими стенами, пряча в своих комнатах чужие страхи и пролитые слёзы. Дом, где…
— Чонгук, пошли! — шикает на альфу Сонёль, возвращая к реальности. — Хватит мечтать, нас хотят уважить, не понял ещё, что ли?
— Ага, — кивает заторможено волк, шагая следом.
«Миншенг-Миншенг-Миншенг…» — крутится в голове юлой Чонгука, пытающегося отчаянно вспомнить, где он уже слышал это имя, от которого не по себе стало, стоило только услышать.
Разуваясь возле входных раздвижных дверей, обтянутых рисовой бумагой, оставляя обувь на специальной приступочке, Чонгук переступает порог дома, и его тревога взлетает до небес, потому что энергетика этого строения давит на него, как клапан, обрушиваясь на плечи. Альфа сам не понимает этого состояния, от которого всё тянуло внутри, словно предупреждая отступить, вернуться на воздух, уберечься от… ошибки?.. Чонгук ничего не понимает, смотря во все глаза по сторонам, пытаясь найти хоть что-то сверхъестественное, что на него так действует. Сердце вдруг сбивается с привычного ритма, а в горле всё пересыхает.
«Миншенг-Миншенг-Миншенг…» Да чёрт побери!
Может, это всё из-за лисов, снующих туда-сюда по дому?
«Его зовут…»
— Вы ведь женаты, если я правильно помню? — спрашивает Куифен, идя впереди наравне с господином Ваном, что важной походкой вёл за собой гостей.
— Да, — подтверждает лис, улыбаясь как-то нездорово. — И я обязательно познакомлю вас с моим сокровищем.
«Зовут… Его зовут…»
Фрезия.
Чонгук испускает тяжёлый вздох, растерявшись вдруг от нежного запаха, что с самого начала щекотал его рецепторы, пробираясь дальше, к сердцу, сжимая его в тиски. Показалось? Ведь показалось же?! Уён пахнет похоже, шагая рядом с ним и что-то спрашивая о том, где учился альфа и где работает сейчас. А Чонгук и слова вымолвить не может, позабыв как это — дышать, теряясь в реальности.
Показалось. Просто показалось. Всё хорошо, хорошо… да.
— Добро пожаловать в Фуцитами, — раскрывает перед гостями двери Миншенг, демонстрируя столовую, поворачиваясь к ним лицом, обводя каждого взглядом, давя в себе победную ухмылку.
Добро пожаловать в Фуцитами!
