Инморталиум

Марионетки гуляют спокойно, а Человеку приходится биться в петле. © Марк Бессмертник       Если уездные города строятся близ приисков и заводов и потрясения им не свойственны, то любой археолог скажет, что столицы стоят на почве, в которой слои человеческого и животного праха перемежаются со слоями головешек, сломанных мечей, наконечников стрел и копий, пуль и других свидетельств сражений былых дней. Весной, до первой зелени, столицы пахнут дождём, ржавчиной и гранитом, пронзительно и тоскливо.       Блок с облегчением вытолкнул из ноздрей холодный запах улиц взамен аромату чистого полотна, щёлока и горящего дерева, который царил в доме Данковского. Встречи с этим мрачным гуманистом давали ему воздуха перед очередным погружением в тревожное ожидание новостей о ходе подготовки к перевороту. Визит был совершенно официальным. Власть постановила дать охрану широкому списку важных лиц, куда входил скромный заведующий моргом. «Крылья» всё ещё влияли на его статус. Генерал явился, чтобы познакомить его с телохранителями. Корней увёл их обедать, оставив хозяина беседовать с товарищем.       Данковский чувствовал как в мышцах затягиваются болезненные узелки ревматизма и от того был слегка расстроен. «Вот те на, ещё толком четвертый десяток не разменял, а уже ломит ноги от погоды», — думал он с досадой. А тут ещё и пришлось поддерживать беседу о социальном неравенстве. — Поймите меня правильно, Александр, я не считаю, что страты не имеют права на жизнь.       Просто попадают в них не те люди. Ну как вы измерите волю и самообладание? Каким инструментом? Всё это категории очень эфемерные. Мой главврач, например, абсолютный раб по натуре. Совершенно не умеет и не хочет принимать решения. Пока он унимает дрожь в коленях, мы, пешки, уже заканчиваем решать вопрос. А ведь это больший, к тому же, начальник мой. — Ничего себе пешка! — отозвался Блок, — Вы даже не ферзь. Скорее, игрок. — Или вот наш Гор. — продолжал доктор, — Совершенно безвольное создание, хоть кол на голове теши. А по рождению тоже должен управлять да приказывать. И инквизиция, в теории, могла бы стать демократическим чудом. Теории одни, а люди другие. И в данном вопросе я за благополучие людей. — Вот, всё вы понимаете. — Кроме ваших методов. — Каких моих методов? Осуждаете силовой захват? Иного выхода не вижу. Никакой гражданской войны не начнётся, не будет времени у провокаторов. — Я о другом. Снова будут низы, снова верха, — проговорил Данковский, — выйдет всего лишь рокировка. Общество должен кто-то воспитывать, подавать пример. А наш народ — сирота. Он жить не умеет. Одни всего боятся, другие вовсе ничего. — И кого прикажете назначить воспитателем? — Откуда я знаю? Я утопист. Мне положено только мечтать и страдать за идею. Блок покачал головой и беззвучно рассмеялся: — Сам чёрт вас не разберёт, мечтателей. Повлиять на события вы всё равно никак не сможете. В центр ездить и разгуливать по улицам без сопровождения я вам не рекомендую. В один из ближайших дней, возможно, спать ляжете в одной стране, а проснётесь в другой. В той, которую вы, надеюсь, полюбите.       Тучи висели низко, сочась холодной водой и переполняя мутные реки. В такую погоду оставаться дома — лучшее решение, но экзамены были уже близко, занятия лучше было не пропускать. Кларе хотелось сдать их не просто хорошо, а с отличием. Андрей Николаевич был бы так этому рад! Вспышка дифтерита сблизила их, старый доктор теперь часто заезжал и рассказывал о своих путешествиях по свету. Он рассказывал о пустынях и джунглях, а Клара ему — о степи. Немного журил он сына за чёрствость, говорил украдкой: «Он добрый, надёжный. Просто хочет, чтобы ты преуспевала, шла по его стопам». — Тебя преподаватель звал в анатомический театр, — сказал одногруппник. Милый, пугливый и балованный городской мальчик. Уверенный тон, светлые поднятые брови, невинные и пустые глаза Кларе пришлось с проклятиями вспоминать, отчаянно дёргая и царапая дверь, быстро закрывшуюся за ней на ключ с внешней стороны.       Руфина стояла на самом верхнем ярусе. Вдоволь полюбовавшись на мучения Клары, она подала голос: — Бесполезно. Снаружи в скобу вставили доску. Как засов. — Что вам нужно от меня? — Мне нужно знать, чем сейчас занят бакалавр. — Он мне не докладывает. — Все-таки под одной крышей живёте. И работаете под одной.       Руфина медленно спускалась вниз, ступенька за ступенькой. — Я ничего не знаю. У нас мало времени на разговоры. — Не верю. — проговорила инквизиторша.       Она подошла совсем близко и взяла Клару за подбородок. — Он со своим горхонским другом может наворотить такого… Ты даже не представляешь, что случится, если к военным попадут его разработки. А Блок ведь у него недавно дома был. О чём говорили? — Меня не было при разговоре.       Руфина, вдруг, закрыла глаза и глубоко вздохнула. Тон её внезапно переменился на будничный. — Ясно, иди к чёрту. У меня тут другие проблемы.       С этими словами она бросила Кларе ключи от другого входа. Девушка исчезла, не задавая вопросов.       Оставшись в одиночестве, Руфина со злостью пнула что-то под демонстрационным столом, стоящим в самом центре круглого зала. Послышался натужный стон, и наконец, из-под стола выкатился Тельман. Глаза инквизиторши вспыхнули метиловым синим пожаром. — Вы, мать вашу, сдурели? Школа разведки, Абрам! Вы обязаны её посещать по субботам! — Я ходил, там было пока только одно занятие и… — И там учили прятаться под столом и громко сопеть? Я вам тогда тоже урок преподам. Для лучшей циркуляции крови в мозгу. Как вы вообще посмели меня контролировать?!       Представьте себе, я получала все эти годы разрешения на «физическое вмешательство», но не использовала, конечно, ни одной карточки. О, если я захочу, то каждый день буду бить вас по хребту! — Руфина, зачем же так агрессивно? Я всегда открыт для культурного разговора!       Инквизиторша бессильно обрушилась на одно из зрительских мест и прикрыла глаза ладонью. Этот Тельман мешал ей как не поднятый якорь. Насмешка, рохля, пощёчина не только инквизиции, но и лично ей. Даже рутинная работа с ним превращалась в фарс.       Быстрым шагом проходя по коридору, Клара по привычке посмотрела на стену с портретами бывших студентов, ставших известными людьми. Её наставник, весьма неплохо изображённый Гором, тоже был среди них. Под его тёплым и проницательным взглядом Клара всякий раз брала себя в руки, а под рёбрами разливалось странное чувство падения с высоты. Вроде бы и приятное, но и резкое, волнующее.       К Карине постучались. Двое солдат, скрывавшихся у неё, схватились за ружья. Девушка отстегнула с пояса зеркало и воспользовалась любимым методом Кира: осторожно подступив к окну, поймала в отражение стоявшего у входной двери. — Это доктор! — просияла она.       Солдаты открыли и Данковский вошёл. — Как ты меня нашёл? Сюда нельзя, опасно! — Прошу простить. Понимаю, конспиративная квартира. Блок мне давал адрес. Послушай, Карина, я без тебя не справлюсь. Мне нужен биолог. И ты нужна. Есть у вас гениальные биологи?       Карина вся зазвенела внутри как струна. Взгляд её остановился. — Так, — нервно заправила она за ухо непослушную прядь, — сейчас… Вольгин? Он естествоиспытатель. Вундеркинд, как и я. И самое главное — он наш, сторонник армии! Сойдёт? — Возможно.       Девушка заметалась по комнате. — Я побегу за ним! Только никуда не уходите!       Данковский не успел оглянуться как она сцапала с вешалки пальто и выбежала наружу, одеваясь на ходу.       Захлопнулась дверь и повисла неуютная, напряжённая тишина. — А можно спросить? — вытянул шею один из солдат.       Военный постарше пихнул того локтем в бок, но он всё равно спросил: — А правда что по степи бабы бегают глиняные?       По коридору больницы неспеша вышагивала Руфина. Она похлопывала по бедру прутом и заглядывала в кабинеты. Тельман тоже старался выглядеть непринуждённо, но периодически ему приходилось вытирать платком испарину. Как смотреть в глаза старому другу и как с ним разговаривать, если столкнутся, он так и не придумал. Посмотрит на него доктор, сомкнёт зубы так, что желваки под кожей взбухнут — тут душа в пятки и уйдёт, а язык окаменеет. Спорить с Данковским всегда было бесполезно и опасно. Он мог выдумать на ходу такую колкую и унизительную остроту, что оставалось только провалиться сквозь землю.       Из смотровой выглянул фельдшер. — Вам кого? — А мы к Даниилу Андреевичу. В гости, так сказать, — холодно улыбнулась инквизиторша. — Его нет, по делам отлучился. — Мы в кабинете подождём, — сказала она и продемонстрировала ключ.       Фельдшер услужливо предложил проводить. Тельман шумно выдохнул. По крайней мере, у него будет небольшая отсрочка. Когда медик проходил по коридору, одна из санитарок, восхитительно красивая блондинка, проводила его таким презрительным и ненавидящим взглядом, что инквизитор содрогнулся. «В этой больнице, верно, полно разных секретов и интриг. Ещё бы! Даниил и нам скучать не давал», — подумал он. Фельдшер открыл своим ключом, Руфина сразу же двинулась к письменному столу, но что-то в стороне привлекло её внимание. В стене была неприметная дверь с красивой медной ручкой. Инквизиторша осторожно подёргала её, но та была заперта. — Как интересно! Видали, Абрам? Тайная комната господина Данковского! Уважаемый, у вас не найдётся…       Руфина обернулась и похолодела.       Яков успел подойти к столу первым. Он окинул его взглядом и увидел листы, озаглавленные словом Inmortalium. Латынь он ещё не забыл. Подавив страх и нерешительность, он схватил с подоконника графин с водой, смял листы и затолкал их себе в рот. Даже успел приложиться к горлышку, чтобы бумага размокла. — Нет, нет! — завопила инквизиторша.       Прут её беспощадно бил током. Яков только сильнее сжал зубы. Она стала отчаянно лупить его по лицу, намереваясь сломать челюсть, но кости у медика были крепкие, а кулаки у Руфины — нет. Комок бумаги застрял в горле, но от очередного удара все мышцы окаменели, протолкнув его дальше и Яков, наконец, смог дышать. Он благодарил поимённо всех богов-врачевателей, кого смог вспомнить, что не подавился насмерть. Дальше всё было как во сне: ослабшего и ослеплённого нестерпимой болью, его заломали и поволокли вон из больницы.       Чёрные лестницы Собрания имели зловещий вид, контрастируя с парадным входом. Грязные лампы в решётках, крутые подъёмы, некрашеные стены. Его вели по коридору, где высокие железные двери закрывались снаружи. Наручники передавливали Якову нервы и пальцы его немели. Поперёк его спины Руфина бдительно держала прут, готовый сочно затрещать, угощая током. Тельман старался не выдавать своей паники, но глаза его бегали. Участие в похищении человека ему отчаянно не нравилось. Сестра подошла к одной из камер, отперла её и послала инквизитора за Киром. — Мы будем здесь. А Томский в канцелярии сегодня.       Кир выслушал Тельмана и тяжело вздохнул, глядя исподлобья. — Плохо. Не уследили за сестрой. Ей нельзя пересекаться с Данковским. Категорически запрещено. Вы об этом помните? Только друзья.       В камере Кир заметно повеселел, узнав пленника. — Это же наш старый друг! У кого ключ от наручников? Сестра, отомкните, мы не имеем права его держать здесь. — Я могу идти? — удивлённо спросил Яков. — Разумеется, можете. Но не на работу, конечно. Сейчас вы пойдёте в полицию, переоформлять документы. Вы понижены в страте и у вас есть три дня, чтобы поставить метку добровольно. Видите, как всё демократично? Ещё неделю назад вам бы ржавой спицей пробили перегородку носа, совершенно не спрашивая согласия или готовности. И за подсказку тоже спасибо. Теперь ясно, что наш дорогой доктор хранит ценные секреты. Идите же, идите, меньший. Благодарите за то, что вами теперь владеет государство и оставит на прежнем посту. Я давал шанс одуматься. Теперь поздно.       Карина и Вольгин нашли бакалавра в окружении солдат, во все уши слушающих о степных чудесах. — Сооружения там — одно другого оригинальнее. Особенно Многогранник. Он держится на штыре, который уходит в землю, наверное, на километр. Сделан из чего-то среднего между стеклом и бумагой. Там жили дети, воображали себе невесть что… Молодой человек подошёл на нетвёрдых ногах, протянул руку. — Алексей Вольгин. П-простите, хотел в цивильном, но Карина меня очень торопила. Не хотел вот так предстать перед вами…       Данковский ответил рукопожатием. — Ничего. Главное — вы ренегат. Наша юная подруга очень темпераментна, мои вопросы могли немного подождать. Видите ли, я вынужден собирать новую команду. Старая «Танатика» пошла ко дну.       Вольгин втянул голову в плечи. — Я не медик. Простите! У меня учёная степень в области ботаники и сейчас я увлёкся зоологией. Не представляю себе, чем могу быть полезен. — Отлично!       Данковский изложил вкратце свою идею. Естествоиспытатель выслушал и подумав, сказал: — Видите ли, смерть вшита в клетки всех живых существ. Если численность особей не регулируется пожиранием оных хищниками или друг другом, то помогает механизм старения организма. Смерть есть часть жизни, понимаете меня? Они неразделимы. — Предлагаю оставить догмы верующим. Зайду с другого конца: знаете ли вы хоть одну причину, по которой лично вы должны умереть? — Я должен умереть, уступив место человеку нового поколения. Если умирать перестанут вовсе… — Постарайтесь посмотреть на проблему в персональном ключе. Без этих «если все начнут». Зачем уступать место менее опытному и ценному? — В теории, конечно, незачем. — Предлагаю сделать следующее: вы отыщете нужные нам вещества, Карина поможет с экстракцией, а я проведу испытания. Вещества представляют собой сложные органические соединения и я ума не приложу где их взять. Карина азартно оперлась руками на стол и склонилась к молодому человеку. — Соглашайся, Вольгин! Сколько материала напишем! Прославимся! — Даниил Андреевич, на вашу авантюру уйдут годы. В условиях военного переворота и вовсе может быть туго. — Ты ему не рассказывай, он за неделю целый город спас от инфекции. Смешно сказать, с одним микроскопом, — махнула рукой хозяйка квартиры. — У нас очень мало времени. Судя по всему, ветер без огня и камней скоро переменится. Если всё успеем, то только вообразите, что вы получите в распоряжение. — Я согласен, я не против, — приложил Вольгин руку к груди, глядя поочерёдно на Карину и Данковского. — Замечательно. Жаль, что я не взял наши наработки, ну да ладно, передам позже.       Отсутствие листов с важнейшими результатами там, где они были оставлены всего пару часов назад, изумило Данковского. Сквозняком их могло унести под стол, но и там было пусто. «Схожу с ума!» — подумал, было, он, но в разгар поисков в кабинет вбежала Даша и выпалила: — Яков привёл сюда инквизицию!       Бакалавр медленно опустился на стул. — Шёл, чуть ли не под руки обоих держал! Своим ключом открыл им дверь! — Не понимаю. Они же не могут изымать ничего. Куда тогда делись записи?       В голове прозвучало предостережение Блока: «Инквизиция сейчас обозлится и придавит вас так, что может ливер полезть».       Пожалованные генералом конвоиры, оставшиеся в больнице, пожимали плечами. — Сатрапы в своём праве пока что. Если бы мы помешали, нас бы уволили. Про изъятие ничего не знаем. А врача волоком отсюдова тащили. Кажется, влетело ему крепко. — Какого врача? — сдвинул тёмные брови Данковский. — Того, который их провожал. — Это фельдшер. Ничего не понимаю. Он проводил их, отдал документы, за что тогда его били? — Не можем знать.       Катерина исчезла в тот же день, что и Яков. Главврач утверждал, что она отпросилась на несколько дней. Дома она тоже отсутствовала. «В бега подались что ли? — думал Данковский, — Да и до сих пор не верится в Яшу-предателя. Чем же ему таким пригрозили?». Когда конвоиры описали внешность инквизиторов, бакалавр помрачнел ещё больше. Руфину он не знал, но участие Тельмана выводило из себя. Теоретически, бывший коллега мог разобраться в материале. У него было целое Собрание всевозможных специалистов, которые вцепятся в теорию как голодные волки. Крыть было почти нечем. — Дурак… какой же я был дурак! Оставил самое ценное прямо на виду. Больница ведь всегда под прицелом. Хорошо хоть запомнил формулы, — качал головой доктор, стоя во дворе перед моргом с сигаретой, одолженной у Егорки. Рядом с ним отмахивалась от дыма Клара, вышедшая передохнуть. — Белобрысая давно за мной в институте следила. Боюсь таких. У неё какая-то боль внутри. — Не пыталась запугать? Клара улыбнулась, скривив рот. — Меня-то запугаешь, конечно. Единственный раз вчера смогла отловить, и то почему-то отпустила сразу. — Хоть бы записку прислали, где они и что с ними. Тоже мне товарищи.       Она впервые заметила боль в глазах Данковского. В Городе-на-Горхоне такого не случалось. Когда его ранили, он только глухо рычал и осторожно вздыхал, боясь тревожить шов, даже когда узнал о смерти Евы Ян, был раздосадован, но не подавлен. Ей хотелось бы сказать или сделать то, что уймёт эту боль хоть немного, но в голову ничего не приходило. Клара взяла его за руку. Бакалавр осторожно сжал её кисть, не поворачивая головы. — Если ваш змеиный клубок распадётся, быть беде. Я чувствую. Вдох. Выдох. Лёгкая боль в сокращениях сердца. — Не бросай меня. Хоть ты не бросай и не предавай. «Что я слышу?!» — подумала девушка. Данковский в эту минуту напоминал ей какого-то забытого детского друга, уязвимого, открытого и честного, каким бывают только в ранней юности.       Через несколько дней вернулись фельдшеры. Предчувствуя недоброе, Данковский схватил Катерину за плечо и развернул к оконному свету. Судя по опухшим глазам, плакала она много и часто за прошедшее время. Статная роковая красавица совсем погасла.       Девушка положила голову ему на плечо. — Главное — мы оба живы и здоровы, — произнесла она, — ты с Яковом сам поговори. Он это ради тебя сделал. И поплатился. Теперь на складе возится. Подойди сам.       Бакалавр пытался оторвать фельдшера от коробок, который тот распаковывал. Яков не реагировал и не оборачивался. — Что я тебе сделал?! — почти прокричал Данковский, — почему ты так поступил? Возненавидел меня из-за Кати, да? Не отнекивайся только. Других мотивов не вижу. Ну избил бы меня, прострелил бы что-нибудь. Вы мне оба несколько лет в уши пели как я вам нужен. А теперь ты помогаешь выкрасть опасные данные, над которыми не я один работал, понимаешь?       Тут Яков обернулся. Глянул сухими, воспалёнными глазами, тихо шмыгнул пробитым носом. Данковский перестал дышать на несколько секунд, увидев кольцо. — Я не такой мстительный идиот и Катю, пожалуйста, не оставляй. Мне страт понизили, Даня. Но это не самое главное. Самое главное я успел сожрать.       Вечером они смогли побеседовать. Каждый старался сдержать неуместный нервный смех, но первым не выдержал Яков, которого старательно накачивали коллекционным коньяком. — Вот чем надо было запивать! — Мог бы пожалеть организм и на удачу понадеяться, — покачал головой Данковский, — теперь слежка будет тотальной. С другой стороны, меня уже и так поджаривают сразу с четырёх сторон. А про долги мог бы и сказать, я бы поругался, но выплатил. — Не надо за меня ничего платить. Я сам дурак. Получил по заслугам. Ты не виноват. — Желудок-то как после такого демарша? — Слегка отравился чернилами. В следующий раз пиши чем-нибудь съедобным. Яков промолчал о том, какое испытал унижение и как от него мучился. У племянницы, так мечтавшей о военной карьере, теперь должны были отобрать погоны. Понижение страта всегда било по семье. Думать об этом было слишком тяжело и больно. То ли предатель, то ли герой. «Меня вело желание никогда не умирать. Естественное. Жестокое. Я довольно отдал за проклятый Инморталиум», — думал он.       Катерина пыталась отвлечься от собственных переживаний. Глядя на то, как посмеиваются друзья, она вспомнила всю неловкость, свалившуюся на них в тот день, когда Яков впервые застал её в гнезде с Данковским. Одним делом была честная свобода в отношениях, а другим... Фельдшер тогда открыл дверь, вошёл и закрыл её за собой, оценив обстановку. Он так и стоял молча, обнимая стопку журналов. Наверное, пришёл что-то сообщить, но оттягивавшему Катерину за волосы Данковскому, да и ей самой, с восторгом отдававшейся, было не до работы. Бакалавр был слишком голоден, чтобы остановиться, но почтительно перестал скулить ей на ухо. Равнодушное лицо бывшего шулера не отражало мучительного, постыдного удовольствия, которое он испытывал, только казалось, его круглые очки вот-вот лопнут. Змеи быстро распробовали пристрастие Якова к безучастному наблюдению и все остались в выигрыше. Обсуждать это они никогда не пытались. Главным было то, что никто из всех троих так и не нашёл в себе ни капли желания осудить другого.       «Как бы он это сделал без меня? Сидел бы и смотрел в пробирку, в которой ничего не происходит? Здесь нужен профессионал. Проводить возгонку получилось бы только на подходящем аппарате. Но это ведь только начало!» — думала Карина, развернув на кухонном столе целую лабораторию. Алексей принёс ей несколько чистейших образцов и индикаторы. — Хорошо, теперь нужно всё остальное.       Вольгин одёрнул сутану и прокашлялся. — Нужно брать из фонда.       Карина наклонила голову и взглянула на него в упор. — Бери. Чего боишься? Что поймают на воровстве? Собрание двух недель не протянет. Я вчера такую собрала шутиху, что если рванёт, то целый район обделается и останется без окон. Уж не знаю, куда её Блок применит. — Уф, какая же ты смелая! — тряхнул головой естествоиспытатель, — Я вот трясусь как осиновый лист. Взрывы, пули… Если узнают, что я здесь был… — Тебя Веснин без суда и следствия пристрелит, — закончила Карина.