Nightmare

Bjork – Storm Какой самый большой страх в жизни человека? Смерти? Старости? Потери близких? Страх сойти с ума? На самом деле, больше всего людей страшит неизвестность. Ведь по сути – что такого в смерти? Никто еще не бывал там, за порогом, поэтому нельзя объективно утверждать, хорошо там или плохо, но ведь страх никуда не уходит. Быть может, смерть – это избавление? Путь к вечному счастью и гармонии. А быть может, наоборот – бесконечные страдания, боль и одиночество. Достоверно известно лишь то, что человечество за тысячелетнюю историю изучения тайн мироздание так и не смогло приблизиться к ответу на вопрос «Что есть смерть?». Это все еще остается тайной. Пугающей, темной, давящей своим величием неизвестностью. Сколько времени он пролежал здесь в темноте? Каменный пол обжигающе холодный, кожа на боку занемела, Ухен почти не чувствовал ее. Поясница же, напротив, пульсировала горячей тупой болью, заставляя замирать загнанным зверьком, в страхе потревожить ее. Воздух был сырым и тяжелым, каждый вздох давался так сложно, будто легким приходилось просто вырывать кислород из тьмы подвала. Дыхание учащалось, грозя стать судорожным. «Нет. Нужно успокоиться, неизвестно, на сколько здесь хватит кислорода, я должен... расходовать его экономно». – Зачем? Чтобы не сдохнуть до того, как Джонхен придет воспользоваться своей потаскушкой снова? Развлечься со своей податливой игрушкой? Пытал тебя. Нравится быть униженным? – вдруг в темноте раздался тихий язвительный голос, показавшийся Наму смутно знакомым. «Я не его игрушка». – Но в газетах напишут именно так. Что ты был его послушной куколкой, что с удовольствием брала в рот, подчиняясь ему и ловя с этого нереальный кайф. «Но это неправда!!!». – Глупец, – голос хрипло рассмеялся, если это воронье карканье можно назвать смехом. – Хочешь, я расскажу тебе, что будет дальше? Он придет, трахнет тебя во всех позах, в которых захочет, потом он будет тебя пытать. Бесконечно долго, так долго, как ты сможешь выдержать. Ты будешь рассыпаться пылью тысячи раз, корчиться от страха, прося пощады, будешь унижаться и ползать у него в ногах, и тогда он, возможно, трахнет свою послушную собачку еще раз, а потом убьет. Медленно он задушит тебя. А может, будет резать на кусочки, пока от тебя ничего не останется. Но ты ведь будешь счастлив, ты ведь так стонал под ним. Ты заслуживаешь всего, что он делает с тобой. «Нет... Это неправда! Я не умру! Меня найдут, если уже не ищут!». – Найдут? Не смеши меня, хоть кто-нибудь знает, куда ты уходил? Джонхен же просил никому не говорить, глупец, он ведь даже не звонил тебе! Тебя никто не найдет. Ты останешься гнить здесь, навечно. Ты никому не нужен! «Замолчи, заткнись, это неправда, ты все врешь!». – Насколько здесь хватит кислорода? Сколько ты сможешь без еды? А без воды? Ты умрешь. Умрешь здесь. Один. Будешь корчиться на полу и ходить под себя, но никто никогда не узнает. Никто не придет, чтобы спасти тебя. Ты никому не нужен. «Оставь меня!». – Оставь меня в покое!!! – услышав свой сорванный хриплый голос, разнесшийся в темноте долгим эхом, Ухен не узнал его. – Уйди, ты ничего не знаешь!!! Я не умру!!! Я не его игрушка! Убирайся! Прочь! На помощь! – он кричал что есть силы, но горло постепенно сжимали стальные тиски страха. – Оставить тебя? В тишину закрались тихие смешки, похожие на лай какого-то мелкого животного. Ухена сковал ужас. Тот, что течёт по позвоночнику и застывает где-то на шее, мешая дышать, душа своими холодными хваткими пальцами. Постепенно становясь громче, смех перерос в хохот лишь затем, чтобы резко оборваться. «Но ведь я же и есть Ты». Мгновение, и подвал взорвался диким, безумным хохотанием. Отражаясь от стен, слышны были десятки безумно хохочущих и кричащих голосов, смех нарастал, становясь все громче и громче. Но Ухен все равно слышал шепот, повторяющий на все лады. «Ты умрешь». «Тебя никогда не найдут». «Ты будешь гнить здесь вечно». «Вечно, вечно, вечно». – Нет! Уходите! Убирайтесь! Убирайтесь!!! – голос был сиплым и срывающимся, слезы душили глаза. Юноша дергался на полу, хрипел, пытаясь извернуться, встать, но лишь сильнее натягивал веревки. Он чувствовал Их мерзкое дыхание у себя на затылке, липкие пальцы и влажные языки, касающиеся кожи. ОНИ хотели разорвать его, хотели съесть, поглотить. Ему не спастись. Он должен спастись. «Мы найдем тебя, найдем тебя, ты грязная маленькая шлюха, тебе не спастись». Смех не стихал, он оглушал, перемежаясь с тихим пением: «Раз, два, три, четыре – Ты игрушка в нашем мире. Три, четыре, раз, два – Мы тебе хозяева. Восемь, семь, шесть, пять – Ты не сможешь убежать». – Нет... – тихо просипел парень, связки, не выдержавшие криков, отказывались подчиняться своему владельцу. – Джон...хен... – слезы полились из крепко зажмуренных глаз, будто пытаясь смыть хоть капельку ужаса с искаженного болью лица. Он не хотел быть в темноте один. Он боится Их. Они повсюду! Но, Джонхен не боится. Да, Джонхен. Он придет и спасет его, обязательно спасет. – Джонхен... – тихое скуление в пустоту. Он должен придти. Только он может Их прогнать. – Джонхен!!! – с непонятно откуда взявшимися силами парень пополз на ощупь в сторону лестницы, не переставая звать. – Джонхен! Натыкаясь на стены, врезаясь в разные предметы, он рыскал в темноте, словно новорожденный щенок. Когда он почувствовал наконец-то под руками первые ступеньки, то слепая радость была сравнима с радостью путника, нашедшего в пустыне оазис. Невидяще улыбаясь в темноту, парень карабкался по каменным ступенькам вверх в поисках своего спасения. Почти у цели, встав коленом на кончик веревки, выбившийся из узлов, парень летит вниз, считая израненным телом каждую ступеньку. Удар головой, наконец, дарует спасительное небытие. Сомкнутых век касается полоска света, заставляя открыть глаза. В дверном проеме виднеется силуэт его спасителя. – Джонхен... – парень счастливо улыбается, щуря слезящиеся глаза. – Ты пришел...