Butterblumen und Melilotus
7 декабря 2019 г. в 18:44
— Ты напоминаешь мне лютики, — говорит однажды Иван, лёжа рядом с Германией на траве в поле.
По небу плывут пушистые облака, похожие на разных животных, а по сладко пахнущим цветам летают бабочки.
Рядом лежит Брагинский, в косоворотке с спрятанным под ней крестиком, штанах для работы в поле — отлынивает, лишь бы немца встретить — и с растрёпанными пшеничными волосами.
Идиллия.
И лето.
Не жаркое и не холодное.
Идеальное.
Такое, что хочется только на поле и лежать, ну может ещё в речке, текущей рядом, искупаться, а не работать или по встречам деловым кататься.
— Почему ты так решил? — Германия приподнимается над Иваном, в глаза русскому заглядывая. — Я ведь не похож на цветочек.
Брагинский хмыкает, глаза закатывая и Людвига за талию — и откуда она у него? — хватая и меняя их местами, так, чтобы Германия под ним оказался.
— Вроде нежный-нежный, красивый-прекрасивый, а приблизишься — ядовитый, как змея, — отвечает Иван, смотря на ползущую по губам Германии улыбку.
— Это был комплимент? — спрашивает он, руками шею русского обвивая.
— Можно и так сказать, — улыбается он. — Лютики ведь и лечить могут.
Людвиг голову вбок поворачивает, наблюдая за ярко-синей бабочкой, медленно порхающей к васильку.
Иногда Иван говорит странные, но приятные вещи.
— Ich liebe dich, — вновь признаётся Людвиг, но на своём, родном, будто боится, что спугнёт, разозлит и себя тем самым погубит. — Mehr als alles andere.
— Я тоже, — отвечает Брагинский, травинку рядом колышущуюся срывая и в рот его кладя. — Я тоже люблю тебя.
И вроде говорили друг другу это столько раз, даже чаще чем «здравствуй», а всё равно внутри тепло разливается к щекам румянцем приливая.
Чувства у них с отношениями странные, такие, что и не разорвёшь никак, но и не поймёшь, откуда такие.
Только не люди они, чтобы человеческими чувствами пользоваться.
— А помнишь, ты мне цветок показывал? — говорит Германия, вспоминая недавние посиделки. На этом же поле. — Донник, кажется.
— Помню, — кивает Иван.
— Ты мне его напоминаешь. Такой же разносторонний.
— У меня дома есть банка донникового мёда. Если матушки дома нету, могу дать попробовать.
Германия глазами хлопает.
Предложение звучит заманчиво.
Очень даже заманчиво.
— А давай, — ухмыляется Людвиг. — Только если что, то ты виноват.
— Ну а как же. Всегда я.
Они оба смеются, заливисто, ярко, по-детски.
А потом убегают к Брагинскому домой за мёдом.
Матушки в тот день дома не оказывается.