I hate you

Солнечный свет неприятно режет глаза сквозь защиту век. А под головой что-то мягкое, вместо привычного "камня"-подушки, да и постельное бельё слишком... мягкое? Да, мягкое. — Ваня, — слышится сбоку, а затем кровать проминается под весом чужого тела. — Ваня, вставай. Уже утро. Иван глаза открывает, почти сразу обратно их закрывая из-за яркого света, резко ударяющего по зрачкам. — Вставаааай! — Брагинского тормошат и ему вновь приходится открыть глаза. Он находится точно не в своём доме. Слишком... солнечно, для сырого и унылого Питера. Он оглядывает комнату и всё в ней стоящее. И всё не то. Ни светлые, пастельные обои, ни несколько картин — откуда они вообще в его-то доме? — ни мебель, ничего из этого. — Проснулся? Иван на голос поворачивается и теряет дар речи. — Будто призрака увидел, — смеётся Германия, русского за шею обнимая. — Пора вставать. А то на работу опоздаешь. Брагинский кивает — судорожно, дёрганно — и приподнимается. — После завтрака нам нужно съездить на саммит, ты же помнишь? — за дверью раздаётся какой-то приглушенный, странный звук и Людвиг на него спешно реагирует. — Завтрак на столе, — говорит он, быстро поцеловав Ивана в щеку и убежав. Россия недоумевает, смотрит в дверной проём, в котором исчез Германия, и не понимает. Многого. Например, где он? И как... «Впрочем, это не важно», — решает для себя Иван и встаёт с кровати. В шкафу, хоть что-то знакомое из мебели его дома, он находит более менее подходящую одежду. Свитер и обычные джинсы. Вполне достаточно и этого. Плащ с шарфом он решает проигнорировать. — Явился не запылился, — улыбается Людвиг, когда видит зашедшего на кухню — откуда он знает куда надо идти? — Ивана. Иван всматривается в до боли знакомое лицо. Сердце неприятно тянет. — Макс! — Людвиг языком цокает, слыша очередной шум из комнаты. Германия хватает что-то со стола и вновь убегает. «Макс?» — удивляется Брагинский. И всё ещё не понимает, что происходит. — Ты меня погубишь, — говорит Людвиг, возвращаясь обратно на кухню с... — Скажи «Доброе утро, папа!» Ребёнком. Маленьким мальчиком, чем-то схожим с самим Людвигом. — Папа! — радостно выкрикивает мальчишка. — Morgen! Германия смеётся, ближе к Ивану подходя. — Пока ты всю ночь сидел на работе, он себе места не находил, — объясняет Людвиг, на что раздаётся ещё одно радостное «Папа!». — Он скучал. Как и я. Иван пытается держать себя в руках, но то, что он видит, рушит барьер выстроенный давным давно. — Я тоже по вам скучал, — говорит он, целуя Германию. — Очень. Максим руками машет, просясь. — И по тебе тоже, маленький разбойник! — Брагинский осторожно, ну, может не очень, берёт из рук Германии ребёнка, кружа над собой. — Совсем папу замучал! Дитё радостно смеётся. Лёд в груди с хрустом ломается. — Ну всё, — немец возвращает Максима обратно. — Завтракай и пойдём, — Иван кивает, всё ещё никак не пытаясь избавиться от улыбки на лице. — А мы с тобой пойдём поучим слова, а после будем встречать дядю, да? — Onkel! — радуется Максимилиан. — Onkel Preußen! Когда Людвиг разворачивается, Иван замечает блеск на его безымянном пальце. Кольцо. То самое, которое он хотел... Брагинский не понимает. Поэтому после завтрака, который он быстро проглатывает, он идёт изучать дом. За окном он узнаёт окраину Екатеринбурга. А в самом доме, в кабинете, он видит флаг. Их с Германией общий. И карту с объединёнными землями. В книгах на полках — Иван выбирает те, где написано «история» — ничего не говорится про Вторую мировую. Великой депрессии не было... Гитлера тоже... Смерти миллионов людей не было... Будто кусок мира исчез без следа. А Россия всё это пропустил, как песок сквозь пальцы. — Что-то не так? — Иван вздрагивает и оборачивается. Обеспокоенный Людвиг опирается на дверной косяк. — Просто... ты выглядишь напуганным. — Н-нет. Ничего. Всё в порядке. Германия смотрит недоверчиво. — Нет. Не в порядке. Я же тебя знаю, — он подходит ближе, обнимая русского и упираясь лбом ему в плечо. — Что случилось? — Я будто... Будто потерял важный момент своей жизни, — признаётся Иван. — Очень важный. Германия вглядывается пристально. — Какой именно? — Людвиг берёт его ладонь в свою, сцепляя их пальцы в замок. — Я могу помочь тебе вспомнить. — 1933 год, — коротко говорит Россия, не ожидая ожидаемого. Но вдруг... Вдруг это было. — В том году было наша помолвка, — Германия улыбается. — Ты сделал мне предложение от которого я просто не смог отказаться. Он всё таки сделал это. Никакого пакта о ненападении не было и в помине. Веймарской Республики тоже. Были только они. — 1941? — Я... — Людвиг краснеет, тихо смеясь. — Мы... У нас появился Максим. — Максимилиан Брагинский, — выдыхает Россия, приобнимая Людвига. Он вспомнил. — Наше маленькое солнышко. — Да, — кивает немец. — Мы так переживали, когда узнали о нём. Иван смотрит Германии в глаза. Он помнит. И панику, вперемешку с радостью, и ту волну счастья, когда он увидел маленький комочек в руках любимого. — А что было в 1991? — Мы объединили свои страны. Некоторые, конечно, были против, но нас это не остановило. И с каждым словом будто кусочек пазла на место вставал. — ОРГФ, — Германия на это только кивает. — Объединённая Российско-Германская Федерация. — Я помог тебе? — Да, — выдыхает Иван в губы Людвига и целуя его. Прекрасный мир осыпался звуком будильника. Омерзительным, громким треском, уничтожившим идеал. Иван вздрагивает, пыль сна собирая. И понимает, что это была лишь фантазия. А он сейчас в жестокой реальности.