Warning! Здесь присутствует постельная сцена! NC-17! (кого я обманываю, это немного расписанная R-ка) Кто не любит слэш, или NC-17 (R), или слэш с NC-17, прошу, не читайте. Я вас предупредил.
Америка всегда был во всём уверен.
Совсем во всём.
Иначе бы он Героем не был.
Но было одно «но».
Одно очень бесящее «но», выводящее Альфреда из себя.
Иван, мать его, Брагинский.
Человек о котором легенды слагают, да и только.
А в легендах, как известно, правды нет.
Поэтому, однажды Джонс решает осуществить один из самых странных поступков в своей жизни.
Пробраться в дом к русскому и узнать все его грязные секреты.
Америка находит адрес, пролезает в дом — не спрашивайте, как именно — а затем прячется в шкафу в спальне.
Самое
неподозрительное место.
Когда слышится звук открывающейся двери, Альфред ликует про себя, приоткрывает дверцу и смотрит в открытую щелочку.
В тот момент Америка понимает, зря он сюда залез.
Это понятно по паре тел, сплетённых в поцелуе и врезающихся во все близстоящие объекты, лишь бы к кровати добраться.
По пути они пару раз разъединяются, чтобы воздуха глотнуть и от лишней одежды избавиться.
Альфред не понимает.
Россия, истинный гомофоб, привёл в свой дом парня?!
В какой момент Джонс это пропустил и не достал камеру?!
И да, камеру нужно было взять. Тут Америка облажался.
Дважды.
— Nicht so kräftig, — выстанывает "пара" Ивана, когда его опрокидывают на кровать.
Америка в шоке опознаёт по голосу — и языку — Германию.
Так вот с кем Иван собирался...!
— Знаю, знаю, — выдыхают Людвигу в губы. — Прости.
Германия руками шею русского обнимает, ближе к себе прижимая, за что получает поцелуй в шею.
Рубашку немца Иван руками на половинки разрывает так, что пуговицы, слетевшие со своих родных мест, по всей комнате скачут.
— За рубашку — убью, — рычит Германия, попавшийся под зубы хрящик уха прикусывая.
Брагинский от смешка не удерживается, но всё равно продолжает изучать губами чужое тело. В прошлый раз они до этого не добрались.
Мягкая, покрытая тонкой сеткой шрамов кожа манит поцеловать, погладить, да хотя бы просто коснуться. Почувствовать чужое тепло. Россия хмыкает на эту мысль, языком вниз по шее и ниже ведя, коснувшись самым кончиком бусины соска.
— Scheiße... — шипяще стонет Германия, голову Ивана удерживая, не давая ей дальше двигаться. — Q-quäle mich nicht.
Брагинский не вслушивается особо, просто дальше продолжает, на поводу у Людвига всё же действуя и касаясь ходящей ходуном груди.
Левой ладонью Иван фиксирует Германии руки над головой, не позволяя ими особо двигать, а правая касается соска, вызывая очередной немецкий стон.
Русского от этих стонов ведёт даже как-то.
Язык вновь обводит эрогенную зону, мягко касаясь, но Людвига от этого только на кровати подбрасывает и тот руками дёргает.
— Bitte, bitte, bitte, — исступленный шепот прерывается очередной порцией стонов.
Ивану
нравится это.
Как, в общем-то, и Людвигу, чьё возбуждение упирается Брагинскому в живот.
— Hör auf mich zu lecken und tu was, — рычит Германия, и Иван тихо смеётся. Он себя держит под контролем, в отличие от немца. — Sonst werde ich dich selbst ficken!
Но Россия всё же решает, что он достаточно наигрался, да и последняя фраза немца подала ему идею, а потому он расстёгивает брюки Германии.
— Ч-что ты..? — на русском спрашивает Людвиг, когда вместе с брюками Иван приспускает и нижнее бельё.
Брагинский на это не отвечает лишь опускается ниже, издав какой-то благоговейный стон.
А затем насаживается ртом на стоящий колом член.
Джонс в шкафу округляет глаза и закрывает рот обеими руками, чтобы не выдать себя.
Германия издаёт странные мявкающие звуки при каждом движении языка, дёргается, ноги раздвигает, инстинктивно толкаясь в узкое горло. Ивану это льстит. Он касается самых уязвимых мест на члене, кончиком языка в уретру тыкаясь, а затем резко вниз, к основанию, пережать, не давая кончить раньше времени. Руку незаметно опуская под кровать, находя смазку, всё так же одной рукой, отвинчивает колпачок, выдавливает немного смазки себе на пальцы и осторожно касается этими пальцами между чужих ягодиц.
— R-russland! — вскрикивает Людвиг, ощущая горячий узел в низу живота, давящий на внутренности. — Ge-genug! Bitte!
Брагинский выпускает член изо рта, смотрит неотрывно на разгорячённого немца, продолжая разрабатывать узкое колечко мышц, пока что не пускающее больше одного пальца.
— Расслабься, — Иван целует острую коленку.
Людвиг приказу следует, за что получает ещё один поцелуй.
— Мхф, — хнычет Германия, когда внутри оказывается уже два пальца. Неприятно, даже болезненно. — В-ваня... больно...
Россия отвлекает его от боли уже известным ему методом, снова обхватив член Людвига губами, медленно двигая головой верх-вниз, взгляд вверх поднимая, всматриваясь в покрасневшего и встрёпанного Германию.
— Schneller! — просит немец, обхватив руками подвернувшуюся подушку и закусив её уголок. Всё ещё больно, но теперь это смешивается с дичайшим удовольствием.
Брагинский подчиняется, пускай он и не любит этого делать, но ради распластанного под ним Людвига он готов на что угодно.
Через пару минут экзекуций, в Германии спокойно помещаются все три пальца.
А у Ивана кончается терпение.
Поэтому Брагинский встаёт, под разочарованный стон немца, стягивает с себя мешающиеся штаны с нижним бельём, и подхватывает его под бёдра, притираясь между ними.
— Будет немного больно, — предупреждает Россия и Людвиг кивает.
На первый толчок внутрь немец шипит, дёргается, пытаясь отстраниться, и ладонью в грудь Ивану утыкается, не позволяя двигаться. Россия на это только нагибается ниже, целуя мягкие податливые губы. Второе и последующие движения Людвиг выстанывает в рот Брагинскому и стоны эти, судя по сжимающимся на загривке пальцам, были не от боли.
— Tiefer... — хрипит России на ухо немец, позволяя собственным ладоням сползти на чужие лопатки, оставив несколько лёгких царапин. — Noch!..
Брагинский поцелуем в тонкую шею вгрызается, ожерелье из засосов и укусов оставляя на нежной коже, волосы чужие тянет, чтобы доступа к шее больше было, за что при каждом новом толчке получает ещё больше царапин, будто Людвиг специально старался ему спину располосовать.
Но ему нравится, это понятно.
— Быстрее! — просит Германия, ногами русского обнимая. — П-пожалуйста!
Амплитуда толчков увеличивается, сила тоже. Контроль уходит в небытие и у Ивана срывает крышу, настолько, что при каждом движении Людвиг вскрикивает, ногти под кожу загоняя. Горячие струйки неприятно ощущаются на поддуваемой сквозняком — окно как обычно забыл закрыть — коже.
— Ja! Ja! Stärker!
Альфред очень тихо матерится в шкафу, так, чтобы не услышали, и закрывает и глаза, и уши.
Когда он открывает их обратно, он слышит лишь недовольный голос Крауца.
— Ты снова к-к... — Людвиг встаёт с кровати под пристальным взглядом довольного Ивана, полуприкрытого тонким одеялом. — Я в душ!
Брагинский смеётся, выкрикивая в спину немцу:
— Ты сам виноват!
Через пятнадцать минут Людвиг возвращается обратно.
— Спать, — требует он, на Ивана заползая, голову ему на грудь положив. — Будильник поставь. Мне через четыре часа на встречу с Америкой.
Альфред глаза округляет.
Точно! Встреча!
Джонс ждёт, когда они оба заснут, чтобы выбраться из шкафа.
Собираясь уже выйти в окно, Америка замечает довольный взгляд немецких глаз, будто бы говорящих «не лезь не в своё дело».
Джонс убегает, а Людвиг наконец-то проваливается в объятия Морфея.
