Очередное NC-17 (да не, расписанная R-ка... или же нет?) Предупреждения всё те же. Не нравится, не читайте. И да, это PwP. PwP ради PwP. Потому что просили. P. S. Здесь фетиши.
Стук каблуков будит Людвига, а последующий пинок в живот заставляет открыть глаза.
— Ну что, Псина, поговорим? — Иван стул из угла переставляет ближе к немцу, ножками деревянными по полу шаркая. — Или будем дальше упрямиться?
Германия принимает сидячее положение, опираясь на связанные руки.
— Пошёл к чёрту.
— Что я и ожидал услышать, — ни разу не добродушно улыбается Брагинский. — Этого я и хотел.
Ремень, который Россия за спиной прятал, оказывается на горле Людвига, несильно сжимая.
— W-was? — хрипит немец, когда его с помощью ремня ближе подтягивают. — Was willst du..?
Иван ноги разводит, чуть ли не впритык Германию к себе притянув.
— Я хочу мести.
Какой именно Людвиг понимает почти сразу и на душе — мерзком огрызке темноты — становится тяжело.
Он рот открывает, кончик языка высовывая.
Россия смеётся:
— Ты всегда был догадливым.
Ремень на горле затягивается, заставляя Германию в прямом смысле подползти ближе.
— Du bist widerlich, — шипит немец, языком касаясь ширинки брюк. — Perverser.
Русский на голову давит, ближе притягивая.
Чувствует кончиками пальцев омерзение со стороны Германии.
И это... интересно.
Людвиг подчиняется, языком проводит вверх вниз, заставляя ткань намокать, а самого Брагинского думать о том, что он сделает с немцем позже. Германия глаза закрывает, лишь бы лицо этого идиота не видеть. На языке остаётся мерзкий вкус текстиля.
— Достаточно, — Людвига дёргают. — Я придумал кое-что иное.
— Du wagst es nicht! — рычит немец. — Ich töte dich.
— Да, да, конечно, — звук расстёгивающейся молнии брюк выводит Германию из себя. — Только я тебе этого не позволю. А если попытаешься, то тебе всё равно некуда бежать, до твоих мили и мили. Я, может быть, дам тебе шанс — совсем маленький, но дам — сбежать. Если ты, конечно, постараешься и не разочаруешь меня.
Людвиг дёргается:
— Ich bin keine Hure!
— Ты та ещё шлюха, мой милый, — Брагинский голову немца приподнимает. — Думаешь, я не знаю, откуда у тебя те деньги?
Германия выдыхает резко, будто бы поперхнувшись воздухом, и недоверчиво на Ивана смотрит. Не мог
он узнать. Никто не мог узнать об этом. Но тогда откуда он...
Людвиг плечи опускает, в смирительном жесте.
Нет инструкций, нет фраз нужных в таких ситуациях.
Но всё равно мерзко от того, что ему приходится это делать.
Ремень на горле снова затягивается, вынуждая приступать.
Приспускает нижнее бельё русского, обнажая уже налитый кровью член, с блестящей капелькой смазки на головке.
— Ich töte dich, — если бы Германия мог, он бы заплакал от омерзения, но он не может. — Sobald ich hier raus bin...
Первое пробное касание языком, вызывает у Ивана довольную ухмылку.
Людвиг глаза закрывает. Так проще. Всё равно ему придётся это сделать.
Он губами обнимает головку, с каждым новым движением стараясь заглотить глубже, языком касается уздечки. Германия заглатывает лишь на половину, остальное он надрачивает. Брагинский стонет довольно, ладонь на голову Людвигу кладя, пытаясь заставить брать глубже.
В какой момент немец теряет самообладание и начинает делать минет с удовольствием, он не помнит. Зато очень хорошо помнит свой первый стон, вибрацией отражающийся в горле. Россия даже не реагирует на это никак, на спинку стула откидывается, глаза полуприкрыв. Людвиг ощущает тянущий клубок внизу живота и незаметно начинает гладить себя сквозь одежду, инстинктивно подаваясь бёдрами.
— Hure... — довольно тянет Иван, резко толкнувшись бёдрами в узкое горло.
Людвиг давится и выпускает член изо рта.
— D-du... кха...
Россия приподнимает голову Германии всматриваясь в припухшие, влажные губы. Он не знал, что немец так может. Его предположение, похоже, оправдалось.
— Тише, тише, — Иван пальцем оттягивает чужую нижнюю губу, неожиданно для себя спровоцировав громкий вздох. Людвиг опускает взгляд, языком касается шершавой подушечки, пару раз её лизнув. — Даже так?
— Я ненавижу тебя.
— Продолжай...
И Германия продолжает, но теперь уже старается заглотить полностью, периодически прерываясь, чтобы сделать пару глотков воздуха и пососать головку. Он настолько увлекается, что даже игнорирует напрягшиеся бёдра русского и его громкое шипение с попыткой что-то Людвигу сказать.
Что именно немец узнаёт, когда в горло ударяет горячая струя. Приходится глотать, но всё не помещается, несколькими каплями срываясь с губ.
— Хаа... — Иван дышит тяжело, будто марафон пробежал, ну или успел от Москвы до Ленинграда сбегать. — Я пытался тебя предупредить.
Людвиг рот открывает, сказать что-то захотев, но изо рта выливаются остатки спермы.
— Ты... Scheiße... — он сплёвывает мерзкую жидкость с языка. — Ты..!
— Я, — кивает Россия, поднимая немца с пола и усаживая к себе на колени. — Но ты же не думаешь, что это всё?
— Только посмей! — пытается вырваться Людвиг. — Только посмей, Abschaum!
Брагинский только глаза недовольно закатывает, закрывая рот немцу поцелуем. Да, не очень приятно, зато действенно. Германия дёргается несколько секунд, затем обвисает, руки на чужую шею закинув, впиваясь в ответ и пытаясь зубами поймать чужой язык.
— С завязанными руками ты смирнее, — подмечает Иван, отрываясь от сидящего на нём Германии и касаясь губами тонкой кожи над воротником. — И не очень-то ты и против.
— Против!
— Мы тебя досматривали, так что с уверенностью могу сказать, что в штанах у тебя сейчас не пистолет, — Россия на пробу сжимает ладонь на промежности Людвига. Тот стонет ему в ухо. И явно не от боли. — Что я и говорил.
— Luder, — шипит Германия. — Мххф... — пальцы Ивана ловко проскальзывают под одежду, сжимая один из сосков. — Исп... Используешь грязные приёмы.
— Да, — отвечают ему, языком обведя шейные позвонки, чуть прикусив. — Тебе же нравится...
Немец кивает слабо, теряет какую-то странную часть себя и становится легче.
Будто сняли гирю с души и разума.
— Ещё, — просит он, и чужие пальцы снова и снова проходят по груди. — Bitte.
Ивану от этого «Bitte» голову сносит, неожиданно для себя оставляя на тонкой коже шеи засос, а затем и укус. Как в прежние времена, когда ещё не было... всего этого.
Россия разрывает верёвки на руках немца, стягивает мундир вместе с рубашкой — с пуговицами пришлось попотеть, чтобы не оторвать их к чертям собачим — и касается поцелуем обнажённого плеча. Людвигу, судя по очередной симфонии стонов, нравится. Со штанами и нижним бельём он уже так долго не церемонится, резко стягивая их вместе с обувью. В итоге на его коленях сидит голый и возбуждённый Германия, желающий только одного.
— Fick mich, — просит он, разворачивается так, чтобы спиной Ивану в грудь упираться, и руки закидывает назад, обнимая. — Я не... Я не... Мхфф! — стонет он, когда пальцы обеих рук маленькие бисеринки ловят, в разные стороны растягивая. Людвига от этого выгибает и он содрогается в оргазменном спазме. Горячие капли спермы вырываются из члена, орошая брызгами бёдра и живот.
— 1:1, — жадно дышат Германии на ухо, прикусывая хрящик. — Ты всё такой же чувствительный.
Людвиг в ответ едва слышно скулит, пытаясь отдышаться, дёргая бёдрами. Застывающие капли неприятно стягивают кожу, но он ничего не может — и не хочет — делать с этим.
— Fick mich, — повторяет он, отдышавшись. — Ich möchte, dass dein Schwanz in mir ist.
«Как пошло», — думает Иван. Задняя мысль мелькает в голове, напоминая о возможной картине со стороны, если кто-то зайдёт: голый немецкий солдат — без мундира звание не узнать никак — сидит на коленях у одетого маршала Советского Союза.
За такую картину Брагинскому пулю в голову пустят, как и Людвигу.
Но дверь заперта, так что зайти внутрь невозможно, если не выбить дверь, а спрашивать про странные звуки у маршала не будет никто.
— Смазки нет, да и растягивать тебя в такой позе будет... сложно.
— Не важно, — Германия голову поворачивает, глаза закатив. — Трахни меня, пока я сам это не сделал.
Иван выдыхает, сплёвывает на ладонь, растирая слюну по члену, чтобы хоть какая-то смазка была, и осторожно пристраивается.
— Будет больно, — предупреждает он, но Людвиг игнорирует это, резко насаживаясь до конца. — Блядь! — шипит русский. Внутри немца горячо, очень узко, и хочется втрахать его в любую поверхность, но Брагинский зубами скрипит, пытаясь удержать чужие бёдра на месте.
Германия стонет довольно, чуть приподнимаясь и вновь опускаясь. Почти не больно даже, но повторять такой опыт он бы не стал.
— Komm schon... — просит Людвиг. — Bitte...
И Иван срывает все блоки в своей голове. Подхватывает его под бёдра, разводя их в стороны и толкается, вызывая очередной стон немца.
Вскоре стоны переходят в крики, толчки становятся сильнее настолько, что стул под Россией натужно скрипит, угрожая развалиться, но даже это не волнует. Людвиг выдаёт множество звуков от шипения, до самых мелодичных стонов, особенно, когда Брагинский вцепляется зубами ему в плечи и шею, чтобы оставить очередной засос или укус.
Одна из ладоней вверх по внутренней стороне бедра переползает на снова вставший член Германии, медленно надрачивая тому. Судя по очередному громкому стону-крику ему понравилось.
— Ich... — немец пытается что-то сказать, но очередной толчок сбивает весь настрой на разговор. — Scheiße...
Иван не реагирует особо, лишь чаще таранит чувствительное тело, периодически останавливаясь, чтобы поцеловать сидящего на нём Людвига. С каждым толчком горячей узел внутри нагревается, угрожая разорваться внутри кипячёным удовольствием. На удовольствии Брагинский и концентрируется, почти не обращая ни на что внимание.
— Mich... Ich... Мхффф! — Германия выгибается резко, судорожно сжимает Ивана внутри, когтями случайно по затылку резанув несильно.
За Людвигом следует и Брагинский, инстинктивно толкнувшийся внутрь в последний раз, прежде чем кончить.
— Ты... — сипит немец, — в м-меня кончил, сволочь!
Германия привстаёт и под ним почти сразу натекает неприятная лужица.
— Зато я отомстил.
Россия встаёт, быстро себя в порядок приводит и исчезает из коморки, возвращаясь обратно через несколько минут с тазом воды и полотенцем. Людвиг смотрит на это недоверчиво, но лучше уж принять это, чем сидеть грязным.
— Надеюсь, ты помнишь как мыться самостоятельно, потому что здесь я тебе не помощник.
— Знаю я, знаю. А теперь уйди, пожалуйста.
Иван уходит, а Людвиг принимается за процедуры.
И думает.
Потому что ненормально это. Не могут враги просто взять и... переспать.
Они на то и враги, чтобы ненавидеть друг друга. Чёрт, да он Ивана глаза лишил — временно, конечно, до конца войны, — но лишил ведь! А он... он...
Простил?
— Не мог он меня простить. Он не настолько глуп, — вслух рычит Германия.
— Ну спасибо за комплимент, — слышится сбоку. Людвиг оборачивается резко, видя стоящего возле дверного прохода русского. — Но да, ты прав. Я не простил тебя и вряд ли когда-нибудь решусь на это.
— Тогда зачем..?
— Я хотел тебе отомстить, унизить тебя, но не смог, — Иван фыркает, но затем резко становится серьёзным. — Завтра на рассвете у тебя будет шанс сбежать. Попадёшься моим солдатам или получишь пулю — меня не волнует. Сам решишь, чего хочешь. Только не смей больше мне на глаза попадаться.
Брагинский уходит, а Германия остаётся в недоумении.
И непонимании.
