Змееносец

      День, которого Кайя так долго ждала, не задался с самого утра. Сегодня Лейны праздновали день рождения Теодора и обоих его близнецов (хотя, строго говоря, Реми родился чуть за полночь, но почему бы не отмечать тройной праздник?), и вся семья должна была собраться за одним столом. Луиза подняла едва приснувшую Кайю ни свет, ни заря, и они принялись за работу. В конце концов, не считая Рейчел, жены Теодора, скверно переносившей вторую беременность, Кайя с Луизой – единственные женщины на десятерых мужчин-Лейнов. Пятерых взрослых и пятерых маленьких. Даже без малышей, свалившихся на день на Мориса, тысяча и одно дело по дому, море готовки, остатки уборки сами себя не переделают.       Еще пару дней назад Кайя предвкушала сегодняшний вечер, а теперь не могла ни на чем сосредоточиться, все валилось из рук. Ей очень не хватало Теодора, и испортить визит не хотелось страшно. Возможно, стоит прилечь на часок, когда maman с Морисом выйдут к колонке.       От усталости, от доводящего до тошноты кухонного жара голова казалась чугунной. Медленной и неповоротливой. Даже булькающая мясная кассероль сейчас соображала быстрее. Кайя устало вытянула ноги, присев первый раз за день.       – Миссис Лейн! Прошу прощения, миссис Лейн!.. А, это ты.       Проем кухонной дверки затыкала огромная кастрюля, из-за которой выглядывал Малыш Томми. Прозвища прилипают крепко. Да и лицо он, несмотря на то, что родился в одни год с Полем, имел какое-то детское. Особенно если его подразнить.       Сил не было даже потешаться, и Кайя вяло махнула рукой, предлагая ему зайти. Томми боком, чтобы не задеть дверью тумбочку, протиснулся внутрь и поставил кастрюлю на стол.       – Мать велела передать. Наш семейный рецепт.       Кастрюля источала ароматы, в другое время показавшиеся бы Кайе дивными, но сейчас от вида и запаха еды мутило. С лицом справиться не удалось, и в ответ на ее гримасу Томми дернул щекой. Не дожидаясь приглашения, он выдвинул соседний стул и сел напротив. Кайя лишь раздраженно повернула к нему голову.       – Спасибо за угощение, но шел бы ты отсюда, Томми. Дел невпроворот.       – Томас, – тихо поправил он. – Вижу я, как ты работаешь. Разговор есть.       – Знаешь что, Томми…       – Помолчи немного, Кэтрин. Мать всю неделю мне плешь проедает – снова ходила к миссис Лейн за гаданиями – и вот что! Я в эту вашу ерунду бабскую не верю, но дома уже хоть не появляйся, никакого покоя нет.       – Еще слово про мою маму, и я тебе эту кастрюлю на голову надену.       – Да причем здесь она, – злился Томми, – в тебе дело.       – Во мне? Томми, ты же знаешь, у нас только мама с Рейчел с картами и гущей знаются.       – Томас. Кто там с чем знается дело десятое, а мать свято уверена, что там с тобой на роду написано…       Кайя фыркнула, даже смеяться над таким было лень. Она ухмылялась, прикрыв фартуком лицо, а Томми побагровел и стиснул кулаки. Хотя Томми и вырос, на фоне братьев Лейн он все равно смотрелся коротышкой. Конечно, после того, как он стал подмастерьем в бюро водопроводчиков, дела у него пошли в гору, но будь он хоть губернатором, хоть киноактером, это все тот же Томми, который пускал сопли матери в юбку, когда Кайя зарядила в него из рогатки.       – … так вот, чтобы не было потом. Я люблю другого… другого человека.       – Томми, что ты как маленький, – отсмеявшись, выдавила Кайя, – они нас с тобой со скольки, с пяти лет все женят? Люби кого хочешь, мне какое дело? На свадьбу позвать не забудь.       Томми молча смотрел на нее, под бульканье кассероли и кастрюльные ароматы. Луизы и Мориса что-то долго не было, и у Кайи не было никакой уверенности, что мать не подслушивает сейчас из гостиной.       – Ты хоть и красивая девка, Кайя, но мозгов у тебя как не было, так и нет. Но, может, так и лучше. Завтра после службы я зайду, и, бога ради, не создавай нам обоим сложностей. Без тебя тошно.       Не успела Кайя переварить и ответить на хамство, как Томми выскочил с кухни и быстрым шагом посеменил по улице. Выкрикнув на радость соседям вслед все, что о нем думает, Кайя зло задвинула стул и ушла с кухни.       Mama снова сводничала, но сил выяснять отношения не было. День надо было просто пережить.       Морис запросил пощады около четырёх пополудни. Уложить детей вовремя спать он не смог – с заклеенным носом хорошо получалось только гундосить, но не унимать троицу бесенят. К Кайе он приполз почти на коленях, согласился перемыть все полы в доме и целый месяц делать за неё домашние задания. Для виду Кайя поломалась, но, признаться, ей и самой страшно хотелось поменяться ролями. Делая вид, что оказывает братцу большую услугу, Кайя сложила фартук и поднялась в детскую.       Эмиль, Вальтер и Робер визжали и носились чуть ли не по потолку. В красках, пыли и чернилах они производили бы неизгладимое впечатление, не слипайся у Кайи глаза на ходу. Грозно нахмурив брови, как Франсуа, и уперев руки-в-боки, как Луиза, Кайя внушительно переступила порог. Вопли тотчас прекратились, и начался перепуганный плач. Дети перегуляли и на деле просто хотели спать. Додержать их до вечера вряд ли бы получилось, а укладывать в постель грязных – себе же больше стирки и ремня по мягкому месту от Луизы. Наскоро умыв племянников, Кайя сложила их рядком в кровать, и сама улеглась рядом. На сказки фантазии не осталось, поэтому в ход пошли старые бабушкины колыбельные.       Пела Кайя так себе. Сносно пела, но сольные партии в школе ей никогда не давали, не то что жабе Виктории. Кайе куда лучше давались танцы, но, как говорила Луиза, не существует женщины, которая не справилась бы с колыбельной. Мама была, по своему обыкновению, права.       Кайя не знала, какие колыбельные пели б малышам их родные матери, и знать не очень-то хотела. Из всех только Эмиль иногда припоминал мелодию, которая смутно походила на модную песенку, крутившуюся по радио, и это каждый раз разбивало Кайе сердце. Она сгребла всех троих к себе, игнорируя вялые отбрыкивания, и замурлыкала под нос напев, старый, как сам Новый Орлеан. Возможно, он повторял мотив, что скрежетал внизу в патефоне, а, возможно, его отбивала на улице старая Мэган, выкручивая белье. Или же спящая яблоня складывала его у окна, тихо шурша мертвыми листьями.       Прижав к груди троих малышей, Кайя сама не заметила, как уступила сну.              Душное марево сна отпустило Кайю затемно. В смятой постели никого не было, окно плотно задернуто шторами. Медленно приходя в себя, Кайя спустила ноги и слепо нашарила туфли. На втором этаже было тихо, лишь раздавались голоса из столовой. Взрослые – дети или еще играли на улице, или уже разошлись спать. Или Тедди ушел домой, не поздоровавшись. Кайя распахнула дверь и чуть не столкнулась с отцом, потянувшимся к дверной ручке. С секунду они оторопело смотрели друг на друга, потом Франсуа ласково улыбнулся и поцеловал Кайю в лоб.       – Мы уж подумали, не померла ли ты там. А ты просто ждала, пока подушка как следует на лице отпечатается.       Кайя потерла щеку и пригладила взлохматившиеся волосы.       – Вы уже поужинали? Тедди с Рейчел здесь? Мы пойдем на парад? Ты обещал!       Papa внимательно заглянул Кайе в лицо, и Кайя не выдержала и отвела глаза. Он снова прижался губами к ее лбу и приобнял за плечи.       – Лихорадки нет, но мама права, ты вся бледная. Иди в постель. Завтра после службы попрошу доктора Лиддла зайти, заодно и Рейчел посмотрит, ей снова нехорошо. Они с Теодором лягут сегодня в детской.       – Но парад…       – Мальчики уже уехали, я зашел проверить тебя перед выходом. Вы с Морисом наказаны и остаетесь дома.       – Но, papa…       – Цыц, Кайя. Пойдем, уложу тебя.       Papa действительно дождался, пока Кайя переоделась ко сну, хотя его теперь не было ни в одном глазу, и присел на край ее узкой кроватки, подоткнув одеяло. Сегодня он оставил ей лампу и даже одну из отобранных у Мориса книжек. Он рассеянно оглядывал комнату, как будто долго здесь не был, и Кайя про себя радовалась, что попрятала свидетельства ночных похождений. Когда взгляд его остановился на разложенном на комоде платье – красивом, перешитом из старого платья Луизы, специально на сегодняшний вечер – papa чуть нахмурился, и Кайя перешла в наступление:       – Papa, не надо доктора, это мама снова за свое! Ну пожалуйста, я хорошо себя чувствую!       Франсуа одарил ее тяжелым взглядом. Родители, порой не отходившие от ее постели по нескольку дней, пока Кайя не на жизнь, а насмерть боролась с очередной болезнью, склонны были таскать ее ко врачам по любому поводу. Кайя не хотела и думать, во сколько это обходилось, но именно так мама и сдружилась с миссис Лиддл, женой соседского доктора. Сейчас же дело явно в простом недосыпе, и, и так пробившая дыру в небольшом семейном бюджете, Кайя совершенно не желала делать ее еще больше:       – Плохо спала, так стыдно было, так стыдно! Но совесть успокоилась, и все хорошо. Можно я пойду с вами? Пожалуйста!       – Ага, – поддакнул Франсуа, шутливо шлепая ее по коленке, – вот пусть совесть, которой у тебя, к слову, никогда и не ночевало, и дальше отдыхает, а завтра посмотрим.       – Мама же сводничает, – ныла Кайя, сменив тактику, – они и Томми сегодня подсылали.       – А ты что? Дай мальчику шанс.       – Папа!       – В конце концов, к тебе так поди подойди… Я бы в его возрасте не смог.       – ПАПА!       -… и если бы не твоя бабушка, мы бы с тобой сейчас не беседова…       Кайя закрыла уши руками и громко затараторила «ла-ла-ла-ла-ла-ла», и Франсуа встал, напоследок поцеловав ее в макушку. Приглушив лампу, он направился к выходу:       – Тебя никто не неволит, малыш. Но нельзя всю жизнь просидеть в своей детской, а нам с мамой главное, чтобы ты была счастлива.       – Даже если не с Томми?       – Даже если не с Томми. А с кем? – тут же насторожился papa, но Кайя отвернулась к стенке и сделала вид, что спит. Дверь негромко хлопнула, и спустя немного времени с фырканьем завелся отцовский форд. Лишь звуки мотора стихли, Кайя откинула одеяло.       Платье село как влитое – недаром они с Луизой столько старались. Подол ровно прикрывал, а вырез приоткрывал, сколько надо. Шляпки и выходное пальто внизу, но раз Кайя не собирается на платформу, то можно обойтись чужой лентой и своим свитером.       Лента. Кайя выдвинула ящик стола – под тетрадями алели спелыми боками яблоки, и блестел кончик золотой ленты. Значит, ей не приснилось. Весь день она провела как в тумане и почти позабыла, но сейчас, подвязывая пучок, она задумчиво смотрела то на стол, то на окно. На стол чаще. Есть хотелось страшно, а яблоки алели так соблазнительно.