Змееносец

      Распахнув окно сегодня, Кайя уже не удивилась. Аккуратно, чтобы не порвать еще и эту пару чулок, платье, а заодно не подавиться надкушенным яблоком, Кайя выскользнула наружу, где ее ждали. Кавалер вложил закладку в небольшую книжицу и убрал ее в карман. Медленно оглядев Кайю с ног до головы, со странной обреченностью сказал:       – Непослушная девчонка.       Кайя хрустнула яблоком и пожала плечами. Он спрыгнул вниз и бережно, как хрустальную, снял ее с крыши. Перехватил за руку и крепко держал, словно бы сегодня это он боялся остаться один.       – Пути назад нет, Кайя. Но так куда интереснее, ведь по бездорожью можно идти, куда хочешь.       – А ты решил, чего хочешь?       – Хочу, чтобы ты загадала желание.       Что он, звезда, чтобы желание на него загадывать?       – Так, ладно. В чем подвох? Ты женат? Любишь мужчин? В полнолуние режешь черных овец на перекрестье трех дорог?       Он улыбнулся, блеснув темными глазами. Он вел Кайю знакомыми проулками, только непонятно куда.       – Раз спрашиваешь – вдов, только если настаивают, нет, зачем овец, когда можно людей? Постой здесь минутку.       Кайя немного надулась на ответ, но послушно встала у фонаря. Спустя пару минут подъехала машина – красивый зелененький шэви. Сидевший за рулем мужчина то и дело переводил взгляд на зеркало и чуть не наехал и на столб, и на Кайю. Водитель выскочил и, всячески извиняясь, открыл перед Кайей дверь. Внутри сидел ее спутник. Жестом он предложил ей присоединиться, и Кайя, поборов внезапную робость, села рядом, натягивая подол на колени.       Внутри шэви было просторнее, чем в отцовской машине, но они занимали вдвоем меньше половины сидения. Плотно зажатая между дверцей и мужским плечом, Кайя вновь чувствовала аромат одеколона своего спутника и неприятный взгляд водителя через зеркало заднего вида. Съеживаясь под пристальным вниманием, Кайя вспомнила, где видела водителя: он – зять пастора, и в позапрошлое воскресенье приезжал на службу на этой самой машине, и завтра, как пить дать, расскажет все отцу. Опустив глаза, Кайя попыталась сползти под сидение, но почувствовала чужую руку на своем бедре. Чуть сощурившись, ее спутник посмотрел в зеркало, и холодно велел водителю смотреть на дорогу. Тот испуганно закивал и впился обеими руками в руль, вжав голову в плечи.       – Так что? Чего бы ты хотела? – словно ни в чем не бывало он провел кончиками пальцев по ее предплечью и по костяшкам, сжимающим край платья. По телу побежали мурашки, но легкое прикосновение смело напряжение, словно паутину. – Не говори, что на карнавал. В этом году он на удивление скучный.       Скучным карнавал Кайе не казался, ведь там была музыка, море огней и танцы, но идти туда, рискуя нарваться на отцовский гнев уже сегодня, расхотелось совершенно. Но раз он хочет поухаживать, то пусть.       – Сегодня Марди Гра, все хотят на карнавал.       – И где же твоя маска, лошадка-тикбаланг? Или острые зубки вылезают только после полуночи?       – Все-то ты... Хочу танцевать. Это-то мне можно без зубов и маски?       – На бездорожье все можно. Любезный, останови на углу. Прошу, дамы вперед.       Дверей перед ней никто не распахивал, и Кайя не расслышала, что ее кавалер сказал водителю напоследок, но тот резко тронулся, едва за пассажирами закрылась дверь. Не обращая на это никакого внимания, кавалер снова плотно сжал Кайину руку и повел ее в закоулки Французского квартала.       Центр города Кайя знала не так хорошо, как родной Лэйквью, да и заплутать в старых узких улочках ничего не стоило. Через три поворота Кайе показалось, что они ходят по кругу, и она потерялась в пространстве. Здесь начиналось смешение стилей, колодцы, арки, внутренние дворики «испанских» фазенд. Тут и там играла музыка, доносились голоса – сегодня в городе никто не спал. Кроме тех, кого, как и Кайю, по какой-то причине заперли дома.       У одних ворот они остановились. Ее спутник несколько раз ударил в колокольчик и, не дожидаясь ответа, открыл перед Кайей калитку.       – Что там? Джазовый клуб?       Взяв ее под руку, он усмехнулся.       – Кого в Новом Орлеане удивишь джазом? Нет, это кое-что поинтереснее.       Во внутреннем дворике горели свечи. В углу пели аккордеон и две гитары. Несколько пар – стройных, черных, скрытых тенями – сходились и расходились под тревожный гитарный перебор.       Сначала Кайе показалось, что все прилично, даже скучно. Длинные юбки, никакой чертовщинки, никакого огонька… а потом одна из дам так далеко выкинула ногу, что чуть ли не села на шпагат, а из разреза показался кружевной край чулка. А ее партнер подхватил ее под колено и выгнул так, что приличным это перестало быть совсем.       – Это вообще законно? – пробормотала Кайя, прикрывая руками горящие щеки. Ее кавалер, ничуть от зрелища не смутившийся, рассмеялся и подхватил ее за талию, выводя на площадку. Кайя предприняла попытку к бегству, но он держал крепко.       – Раздвинь ноги. Задери юбку, или порви… не мешай, – он выставил локоть и прижал Кайю к себе. Никто из пар не обращал на них никакого внимания, двигаясь в такт музыке. Кайя вертела головой, запоминая движения, лишь бы не встречаться с партнером взглядом. –Сдалась тут кому твоя невинность. За два дня что хотел, уже пощупал. Ай!       Стесняться, зажиматься и отмахиваться не помогло. Ничто не располагало к спасению – ни свет, ни музыка, ни пришедшее с ритмом танца ощущение правильности, единения, целостности. Ночь растекалась внутри горячим гелием, пьянила, дарила крылья и, одновременно, сбрасывала куда-то в бездну. Полетели на пол свитер и куртка, волосы, свои, чужие, лезли в лицо, не хватало воздуха, и, если бы не ставшая внезапно такой тонкой одежда, то не различить, где кончается один и начинается другой. В движении, переплетении, касании, в глубине начинало тлеть что-то, чему названия Кайя не знала. В школе такому не учат, юные мэм танцуют возвышенно и кротко, а не сгорают от страсти, не плачут от отчаяния.        Несправедливо. Неправильно скрывать правду, скрывать красоту. Тяжело дыша, она и не пыталась удержать бегущие по лицу слезы, а он легко целовал уголки ее глаз, говоря что-то на неизвестном ей языке. Подхватив сброшенную одежду, он увел ее в сторону, вверх по небольшой лестнице. С плоской крыши они наблюдали, как вернулись музыканты и пары вновь закружились в танце. Кайя лишь сейчас осознала, насколько устала, и присела на край деревянного короба. Мужчина, несколько минут назад вытворявший с ней нечто непотребное, как ни в чем не бывало, натянул на нее свитер и сел рядом, не сводя с нее хитрого прищура.       – Ты такая жестокая, Кайя Лейн.       – Ха! Трепещи предо мною, жалкий сме… Ай, ай, за что?       – И холодная. Назови меня по имени.       – А я его знаю?       – Так давай, наконец, познакомимся.       – Можно подумать, ты скажешь мне правду.       – Так топтать мое бедное сердце. За что такое недоверие?       – Ты себя в зеркало видел, нет?       Он широко улыбнулся. Конечно, он себя видел. Когда вплетал ленты в косы, подводил глаза тушью, вдевал в уши серьги. Он похож на того, кто любит провести время у зеркала. Красавчик Клод, гроза всех девичьих сердец Орлеана, тоже не жалел на себя времени, нисколько не переживая из-за шуточек, сыплющихся от других братьев Лейн.       Но эти серьги. У Франсуа хранились тяжелые бабушкины серебряные серьги с мутными камушками, которые Луиза все собиралась переделать в клипсы. С детства Кайе твердили, что уши колют лишь скоту, и радоваться надо, что к ее ушам никто не притронется. Даже одна серьга – это страшно вульгарно, ее одноклассницу Лейлу, проколовшую ухо иглой-и-картошкой, отчитали перед всей школой и вызывали родителей.       А у него их… столько.       Кайя откровенно пялилась. Она не заметила раньше, за длинными волосами и экзотичностью. Золотые колечки, цепочка, нет, змейка? Все ему шло, казалось, так будто и надо. Он заметил ее интерес и наклонил голову вбок, отвел ее собственные волосы. Кайя, будто ее застали за чем-то интимным, отодвинулась и отвернулась.       – Что? Хочешь колечко? Выбирай любое и покажи куда. А то ведь, знаешь, колоть можно не только уши.       Прохладные пальцы прошлись по уху, чуть нажимая мочку, козелок, поглаживая ушную раковину. Вторая рука прижала Кайю и начала двигаться вверх, но Кайя треснула ее, и поползновения прекратились.       – За такое меня точно из дома выгонят.       – И хорошо, с улицы украсть тебя проще. Надоело мотаться, знаешь ли.       – А ты не мотайся, приходи завтра на службу, познакомлю тебя со всеми.       Первый раз ее спутник усмехнулся откровенно пренебрежительно, и Кайю это задело. Она попыталась отстраниться, а он коснулся лицом ее виска :       – С кем? Со своим богом, что жаждет заточить тебя в кандалы? Как своего сына, сына человека, которого оставил умирать на кресте. А потом из его жил свил для вас цепи…       – Кажется, я поняла, в чем твой подвох, и не надо пугать завтра пастора, – Кайя плотнее закуталась в свитер, чтобы унять пробившую ее от этих слов дрожь. Почти слово в слово говорила ей бабушка, так и не отказавшаяся от веры предков и не принявшая крещение. Когда Кайя спросила у пастора, что это значит, ее как следует выпороли, и больше вопросов, по крайней мере вслух, Кайя богу не задавала. – Зачем ты вернулся сегодня?       Отпустив ее ухо, он вздохнул. Затащил на колени, запахнул в свою куртку, обмотал их обоих своим широким шарфом. Подождав, пока Кайя сдалась и перестала возиться, показал на небо.       – Какие ты знаешь звезды?       – Вон та яркая – Сириус!       – Это Венера. Сириус – вон там, дай руку. У пояса Ориона.       – А вон та?       – Желтая? Сатурн. Покажу его тебе потом в телескоп. Звезды-то ещё знаешь?       – Ну, вон то – Заяц, а вон – Голубь, и…       – Созвездия. Вечность – это очень долго, Кайя. Звёзды и те, даже самые яркие, теряются в ней в одиночестве. Я пришёл в город, где солнце рождается в море, чтобы, как Орион указывает на Сириус, Поллукс из созвездия Близнецов указал мне на то, чего я хочу. Вон он, кстати, рядом с Орионом. Левее.       Так они и сидели до самого утра. Он грел ее тело дыханием, будоражил разум словами, душу – мечтами. За сказом о том, как жил и умер Орион, и после смерти продолжающий преследовать Плеяд, о том, как солнце в середине декабря - в ее день рождения! - проходит через созвездие Змееносца, Кайя почти что забыла, что сказка с рассветом кончается, а Золушкам пора выбираться из тыкв.       Впервые в жизни Кайе не хотелось возвращаться домой. Там было душно и тесно, как в старом классе, где не учат тому, что можно, а вбивают то, что нельзя. Она тихо жаловалась себе под нос, а ее спутник ответил, что цена познания – изгнание, и никто не говорил, что райский сад не тесен.       – Пойдем, – он встал, придерживая ее, ловко спустился по лестнице. Музыканты и танцоры давно ушли, но с других улиц время от времени еще раздавались отзвуки праздника.       – Куда?       – Спать? Скоро утро.       – Но.. о боже, они меня убьют! – мысль о том, что родители уже давным-давно дома и, в лучшем случае, видят десятый сон, а в худшем вся полиция Нового Орлеана уже поставлена на уши, пришла Кайе, разумеется, своевременно. Она схватилась сначала за голову, потом за рукав куртки. – Или хуже, потеряют! Мне надо домой!       – Зачем? Что ты там не видела? Очередного подсунутого родней полировщика стояков? Отправишь записку, что с тобой все в порядке, мальчишки с утра отнесут.       Кайя, ведомая за руку, сникла.       – Мама расстроится.       Ее спутник остановился. Он долго смотрел на Кайю, на ее поникшие плечи и растрепанную голову, поднял глаза к небу. Потом с коротким вздохом потер переносицу и потащил ее дальше. Второй раз он замедлился у высоких, резных дверей. За ними скрывался большой особняк и, несмотря на позднее (или раннее) время, двери то и дело открывались, и жизнь здесь кипела. Бесцеремонно, не обращая ни на кого внимания, они прошли пару комнат. От некоторых взглядов, что Кайя ловила на себе, по спине пробежали мурашки.       Кайя не знала, чего ожидать, но закончилось все внезапно. Ее кавалер передал ее человеку, судя по всему, слуге в форменной одежде и велел тому отвезти ее домой. Пригрозил отвернуть голову, если станет болтать или если завтра вечером он не обнаружит Кайю на месте. Повернулся к примолкшей Кайе и взял ее за подбородок.       – Будь по-твоему, вечером я зайду. И даже не стану пугать пастора.       Кайя заметила, что он очень устал и засыпал на ходу, но не сдержала улыбки.       – Тогда до вечера.       – Погоди-ка, а залог? Иди сюда.       Губы обожгло, и, в которую раз за ночь, Кайю окатило огнем.       – Забираю поцелуй, теперь он мой. Поняла?       – Не отдашь? – она не могла не улыбаться.       – Смотря как вести себя будешь. Быть может, верну с процентами. Джереми, проследи. И скажи Грэйвзу, чтобы зашел, если встретишь.       В машине, Кайя даже не поняла какой, она мгновенно уснула. Словно свет выключили. Джереми, кажется, так его звали, разбудил ее за несколько домов и уточнил, проводить ли мисс до двери. Кайя быстро отказалась, поблагодарила за поездку и привычным путем направилась в дом.       Все было тихо. По пути Кайя увидела отцовский форд, слышала разрозненный мужской храп из всех спален дома, а, значит, ее никто не хватился. Закрывая за собой ставни, Кайя увидела, что Джереми дождался, пока она не скроется в доме, и лишь потом тронулся в обратный путь.       Забрезжил рассвет, безумная ночь кончилась. И, хотя Кайя думала, что от переживаний она глаз не сомкнет, беззаботный, глубокий сон поглотил ее, едва голова коснулась подушки.