принятие природы

Чонгук не знает, как живёт целый месяц. Целый месяц, на протяжении которого он выслушивает неадекватные шутки Юнги насчёт его и господина Кима и подталкивания Сынхе, чтобы он уже начал проявлять инициативу. Хотя в помощь ему успокоительные, которыми теперь одаривают его друзья. Ну или просто привык. — Клянусь, Чон, если ты не сделаешь хоть что-то, я сделаю сама, — строго говорит Сынхе, поднимая на возвышающегося над ней Юнги недовольный взгляд, мол «умрёшь, если постоишь ещё минуту? сейчас уйду.» — Вот что ты пристала? — косится Чонгук, сначала на неё, а потом на господина Кима, сидящего на своём месте, ожидающего начала пары. И снова улыбается чему-то своему, видимо очень увлекательно задумавшись, потому что бедная кожа на его губах… Чонгук не может на это смотреть — делает старший, а больно ему. И как жаль, что нет в его мыслях ему места. — Потому что сколько можно пускать слюни и не только слюни, — девушка выразительно смотрит, «тонко» намекая на недавно произошедшую ночную ситуацию, — При этом ничего не делая? Ну да, так получилось, что Сынхе ночевала вместе с ним, потому что в своей комнате они затеяли переделку комнаты, а краска, которая была куплена для покраски металлических каркасов кровати, как оказалось, пахла хуже аммиака и выветриваться ну никак не желала. Хотя для её соседок это был очень даже неплохой повод перекантоваться несколько ночей у своих молодых людей. Чонгуку не жалко было предложить свою помощь — всё равно кровать его бывшего соседа стоит и пустует без дела. Да и не так скучно. Не всё же время забивать все свои мысли Тэхёном, находясь в одиночестве, а иначе о чём ещё думать и чем коротать время? И почему-то именно в первую же ночь, когда он был в комнате не один, ему приснился самый неприличный сон в его жизни с активным участием старшего. Его тело приятно оглаживали тёплые большие ладони, на спине чувствовался каждый мокрый поцелуй, а на шее — укусы, после которых оставалось горячее послевкусие. Во сне он даже не думал о том, как Тэхён успевал делать всё и сразу. И если все обычные сны заканчивались на этом, то сегодня, наверное, был какой-то особый день, потому что воображение послало долгожданное продолжение. Продолжение, где Тэхён тягуче растягивал его длинными пальцами, и обдавал кожу у уха невероятно горячим воздухом, когда шептал что-то до ужаса и подкошенных коленей приятное, но неразборчивое. А потом, как оказалось, стонал Чонгук не только во сне. И кончил, обильно пачкая серую простынь своего постельного белья, тоже не только там. Чонгук вспыхнул как фитиль свечи, когда понял, что снова нагло пялится в тэхёново лицо, кусая губы. А Кима как ледяной водой облили, когда член мелко дёрнулся. Юнги, наконец, плюхнулся на своё место, дожидаясь этого момента. — По-моему эта барышня в край оборзела, а ты сейчас кончишь прямо здесь. Чонгук улёгся на горизонтальную поверхность, стыдливо пряча покрасневшие щёки. В последнее время Тэхён странно влияет на него — неприличных мыслей, как и снов, прибавилось, и что самое ужасное, что ему не кажется это чем-то… Чем-то не таким. Будто в порядке вещей. Как хорошо, что Ким никогда не сможет узнать его это «в порядке вещей», которое включает в себя все позы камасутры, которые старший поможет осуществить на всех поверхностях этого здания. Да Тэхёну никогда в жизни не придёт мысль в голову, что такое невинное и скромное дитя, которое от слова «секс» заробеет и станет краснее самого спелого помидора, будет хотеть, чтобы его отодрал любимый мужчина, пока он, содрагаясь и заламывая брови, будет слюнявить чужую ладонь, надёжно закрывающую ему рот. Тэхён внезапно прорывает на смех прямо на середине слова. Он тут же извиняется и желает продолжить, но смех, уже похожий на плач, перерастающий в истерику, вырывается с новой силой. Студенты, пребывая в лёгком недоумении, скоро словно заражаются, начиная смеяться следом. Вроде обычный смех, но как распирает от него преподавателя… Звонок протяжно подал свой трель. Ребята попрощались, даже по-дружески помахав на прощание. Эта пара уж точно была одной из самых запоминающихся. — Чонгук, задержись. Сынхе и Юнги тоже останавливаются, вопросительно оборачиваясь. Чонгук кивает им, чтобы шли без него, прощаясь. Юнги лениво отдал честь рукой. Ему, наверное, показалось, что в лисьем прищуре проскользнула опасность. Сынхе несильно стукнула сжатым кулаком по предплечью, как бы намекая на свои сказанные раннее слова, и ушла следом. Ким только сейчас осознал, что вырвалось как-то само собой. Ну, у него, в общем-то, и причины особой не было, чтобы задерживать младшего. Ну разве что… Разве что хочется побыть с ним подольше… Что? — Что? — переспрашивает Тэхён, непонимающе слегка щурясь, когда Чонгук подходит к нему и что-то говорит. Чонгук набирает побольше воздуха, как бы успокаивая себя этим, быть может набираясь смелости, и выпаливает, нацепив на лицо ехидную улыбку: — Уже успели соскучится, а, господин Ким? Подслушивающие Юнги и Сынхе залились диким ржачем, который эхом раздался по почти пустому коридору. Чонгук прикрыл глаза, мысленно расчленяя обоих самым жестоким образом, и успевая тысячу раз пожалеть о своём поступке и провалиться под все слои земли. И кого он послушал? Кого он, чёрт возьми, послушал? Позорище… Хотя, быть может, это послужило ему верным спасением от глобального провала. — Не представляете как, — Тэхён понижает голос, вздёргивает головой, тряся несуществующей шевелюрой, прищуривая кошачьи глаза и губами делает безмолвное «муа», — студент Чон. Сам смеётся, наблюдая сменяющиеся эмоции на чонгуковом лице, вновь хватая за запястье, если честно, не понимая зачем, и секундно гордится собой, что сумел в кратчайшие сроки придумать лучшую причину — перенести их занятие на чуть раньше. А Чонгук… Чонгука унесли на небеса маленький птички из мультика про принцесс, придерживая для их собственных размеров огромное тело за плечи и локти. Но всё же то, наверное, была душа.

***

— А, и ещё, Чон, — начинает девушка, заглядывая в свой телефон, — Сегодня без меня — родители приехали, ну ты понимаешь. Чонгук согласно кивает. Внизу живота скопилась приятная тяжесть от осознания, что в его комнате они будут совершенно одни… Вдвоём… — Я ведь надеюсь, что ты не будешь сидеть валенком? — с долей надежды спрашивает Сынхе, вдруг резко останавливаясь. — Чё я придумала, — тянет она. Не особо понравился ему её загадочный тон, и как девушка вцепилась в чёрную мягкую ткань его безразмерной толстовки. Чонгук знал, что это ловушка, но повёлся. Повёлся и теперь смотрит на своё отражение в зеркале, с резной и позолоченной окантовкой, что висело на деревянной двери в комнату Сынхе, и не может налюбоваться: это действительно он? — О мой Бог, я создала… — девушка не могла подобрать слов, не отрывая взгляд от чонгукова лица. Даже не моргнула за все семь минут непрерывного разглядывания. — Разрешите влюбиться?.. Чонгук не слышит, сам сейчас, кажется, в себя влюбится: губы припухли от частого терзания зубов, и теперь блеск смотрится ещё более привлекательнее. Тонкие стрелки коричневыми тенями, кончик которых направлен книзу, вытягивают глаз, а мешки под глазами, которые Сынхе выгодно выделила достаточно естественно, прибавляют некой «пухлости» и эффект милого взгляда. Даже не забыла про волосы, делая небольшой объём, фиксируя лаком. Чонгук ещё боялся, в самом деле боялся, что теперь придётся сбривать всё к чертям, потому что там уже в жизнь ничего не расчесать будет! — Клянусь тебе, тело твоего любимого отзовётся быстрее, чем он осознает это, — девушка заливисто смеётся, когда Чонгук краснеет и что-то бурчит, отворачиваясь от неё. — Иди, моё божественное создание. Не разочаруй мамочку. Чтобы ваши утехи были слышны сюда! — выкрикивает девушка напоследок, желая успеть, прежде чем Чон захлопывает дверь перед её носом. Вот ведь больная идиотка. Лучшая больная идиотка. И как же она, чёрт возьми, оказалась права… Тэхёну в миг захотелось просто наплевать на все формальности, на все свои принципы и на все строгие законы, нарушив которые, пойдёт по трибунал. Обязательно пойдёт, потому что… Тэхёна второй раз за день обливают холодной водой неведомые силы, влепляя отрезвляющую пощёчину, за что он невероятно благодарен. Ким Тэхён, собственно спрашивается: какого хрена? Даже сейчас успокаивает себя — просто застой в ранее регулярной половой жизни, которой, отныне, лишился, даёт о себе знать. Наверное, ничего страшного, да… В наступление себе идти то точно не позволит. Никогда в жизни. Чонгук всё также выжидающе смотрит на него, у самого сердце колотится о рёбра, желая сломать каждое индивидуально и самым изощрённым изысканным способом. Мнёт ткань чёрной толстовки, которую наотрез отказался менять на другую одежду, на локтях, то сдавливая, то растирая между собой. В горле, кажется, начинает образовываться Сахара. В приглушённом свете его глаза-пуговки блестят от сбоку находящейся сенсорной настольной лампы. Губы непринуждённо приоткрыты, поблёскивая, как самая яркая звезда на ночном, тёмно-синем небе. Тэхёну волком раненым взвыть хочется от ужаса, потому что невероятно тошно. Потому что сердце отозвалось совсем не тем, чем стоило. Потому что сердце… Отозвалось. А в чистосердечном напишет одно единственное — Чон Чонгук.