принятие природы

Хосок водил его весь день, как самый настоящий гид, заинтересованно рассказывая о каждом уголке, о каждом памятнике Сеула. Чонгук действительно удивлялся на некоторых моментах — живёт почти два года здесь, а настолько чудесные вещи смог лицезреть только сейчас. Сюда бы с Тэхёном. Время действительно прошло очень незаметно для обоих, ясное небо с ласковым солнцем сменилось на более потемневший оттенок синего. Робкая светящая луна стала выглядывать из-под рассеивающихся пушистых облаков, что больше напоминали туман в вечернем небе. Хосок угостил его вкусным гляссе напоследок, которое в первые минуты Чонгуку совсем не понравилось, о чём он тактично умолчал, благодарно улыбнувшись, отпивая из чёрной трубочки. Ну обычный растворимый кофе и всё — такой же пьёт и по утрам. И стоило Хосоку тратится на это… — Чонгуки, — зовёт Хосок, останавливаясь, отпрянув от своего напитка в высоком бумажном стакане. — Размешай сначала трубочкой, а то я даже знаю о чём ты подумал. Так и сделал, поболтав кончиком трубочки на дне, уткнувшись во что-то мягко-твёрдое. Подтаявшее. То оказался пломбир, который приятно подтаял в горячем кофе. Чонгук смущённо улыбнулся — вот ведь деревня, и отпил снова, чувствуя на языке теплоту мягкого напитка. — По глазам вижу, — Хосок засмеялся, засветившись, — Теперь другое дело. — Спасибо… А может… — Хосок, я… — начинает Чонгук, болтая остатки своего кофе. Сердце ускорилось, быть может он пожалеет об этом. — Нет, — Хосок отрицательно машет головой, выставив перед собой ладонь. — Позволь мне первому сказать, только не перебивай. Чон согласно кивнул, пиля взглядом пластмассовую крышку бумажного стаканчика, высматривая какие-то непонятные мелкие буквы и цифры на ней. — Я до сих пор помню нашу первую встречу, — улыбка. — И чёрт, я благодарен этому дурацкому автобусу, из-за которого я задержался. Почему-то мысли, что при других условиях мы бы не познакомились меня не покидают. Чонгук молчаливо ждёт, убирая пальцами чёлку, которую вечерний ветерок потревожил, заставив упасть на лицо. — Я помню, как мы остались всей оравой у кого-то в комнате, это был наш первый раз, когда мы спали вместе, — Хосок хохотнул, Чонгук же слегка улыбнулся. — И я прекрасно помню, что даже будучи охмелевшим, ты не позволил поцеловать тебя. — Д… — Нет, нет, — Хосок прикрыл глаза, слегка хмурясь, словно ему слова даются с большим трудом, и если сейчас он споткнётся — не начнёт снова никогда. — Ты обещал не перебивать… — Он опустил взгляд, через секунду поднимая его вновь. — Чонгук, я хочу, чтобы ты знал, что нравишься мне. Правда нравишься, я почти без ума от тебя. Когда… Когда был застой в нашем общении, это и была причина, по которой я избегал тебя. Да, чёрт возьми, — смеётся, — я избегал тебя, потому что ты… Ты невероятный, я боялся натворить делов и быть побитым тобой… — Хосок хохотнул, понизив голос, желая чуть-чуть разрядить обстановку. Чонгук устало хмыкнул, обнажая зубы в улыбке. И приятно и неприятно одновременно. Хосок такой хороший, а он не может. Просто не может ответить ему взаимностью, которую тот несомненно заслужил и даже больше. — Ты мне очень нравишься, позволь… П-позволь мне поцеловать тебя… Чонгук зажмурил глаза. Так больше продолжаться не может. Тэхён ему не ответит взаимностью никогда. Никогда на этой планете этого не произойдёт. Не в этом мире. Не в этой жизни. А Хосок… Он итак настрадался, намучился. Чонгук по глазам видит. И никакая самая яркая улыбка не сможет полностью скрыть то, что излучают глаза — зеркало души, которые сдадут тебя с потрохами. Чонгук знает, что такое «не взаимно» и знает, какого это так любить человека. Он не сможет вечно лелеять в себе образ Тэхёна, который любит его, обнимает и целует. Который рядом, и который смотрит только на него. Только для него. А Хосок… К нему он привыкнет, привяжется, а потом, в конце концов, и ответит когда-нибудь ответными чувствами. Не ответит. Чонгук распахивает глаза и твёрдо, уверенно кивает. Всё равно Тэхёну наплевать. Хосок столбенеет, смотрит почти так же, как увидев бы живое приведение и чего-то выжидает, не решается. Наверное, в нём борются неверие, шок и безграничное счастье в свою удачу. Он отмирает и осторожно приближается, Чонгук уже может чувствовать лёгкий запах ягодного морса. Наверняка он с кислинкой и мелкими мягкими семенами. Сейчас он узнает, ощущая это на своих губах. Перед глазами Тэхён. Хосок, дрожащими от невероятного волнения пальцами, подхватывает чужой подбородок, оба совсем не замечают мельтешащую в окне Сынхе, похожую на разъярённую фурию, которая сейчас точно получит растяжение, активно махая руками в знак протеста, либо нафиг выбьет стекло в старом окне, что пребывало ей преградой, чтобы набить лицо наглому Чон Хосоку. Какого чёрта он творит? Хосок касается тёплыми губами, слегка подрагивающими, чувствуя как сердце заходится в бешеном стуке. Касается губами чонгуковой слегка шершавой от россыпи мелких прыщиков кожи на щеке. У Чонгука у самого сердце стучит. Но стучит совсем по-другому. Тэхён. У Хосока — от того что смог, что пересилил себя и получил самую большую награду в своей жизни, Чонгук — потому нет никого дороже Тэхёна. Нет и никогда не будет.

***

Тэхён просит ещё день за свой счёт и появляется почти в середине недели. Настолько плохо ему не было никогда. Настолько вусмерть он не позволял себе налакаться. Так отчаянно желал забыться, только разум, даже пребывая в невероятно расслабленном состоянии, отпустил с поводка все мысли, кроме одной — мысли о младшем. Тогда он вцепился в один единственный оставшийся поводок, как в свою жизнь, висящую над страшной пропастью, над пугающим обрывом, внизу которого острые скалы, камни и неизвестная высота. И обнимаясь с санузлом, поклянётся, что чувствовал чужую ладонь на своём плече, что поддерживающе-заботливо поглаживала его, как бы говоря «я тут, я с тобой». Только это было воображение мозга, отравленного алкоголем — в квартире он был один. Когда нашёл в себе силы и более-менее восстановился, то вышел, сразу же в лоб получая беспокойное «господин Ким, рано вы вышли с больничного» или «Тэхён-щи, вам стоит меньше работать и кушать побольше — посмотрите как похудели, а как щёки осунулись…» Нет, так больше продолжаться не может и не будет. Чонгук не тот, кто станет ему верным спутником по жизни, хотя бы потому, что они с ним не одного поля ягоды. Чонгук молод, гормоны плещутся обжигая вены и затуманивая разум. Да чёрт, Тэхён же… Он же старый! Тэхён плетётся по коридору, заторможено здороваясь в ответ со студентами и другими преподавателями, которых ещё не успел встретить. Пара его начнётся только через пару часов, пришёл рано — дабы развеяться на улице, да и в здании университета мысли группируются лучше, и ясный разум приходит быстрее. В деканате никого, совсем глухой звук оживлённой улицы пробивается через старые, которые таковыми совсем не смотрятся, окна с деревянной рамой, также помогая придти в ум, влиться в будничный рабочий режим. Разбирает свои папки, вырывая ненужные записи, что-то зачёркивая или записывая. Пролистывает сегодняшнюю тему, которую представит на паре, не замечая, что остался не один. — Господин Ким… Тэхён дёргается, уставившись перед собой в стену, сейчас разглядев даже мелкие трещинки, что как тонкие капилляры разошлись под тонкой кожей. — Хён… — Чонгук подходит ближе, чего-то будто боясь. — Вы пропали, а я ждал… Очень ждал. — старшему так мерзко, так неприятно и так бальзам на душу одновременно. — Это из-за меня? Из-за мен… У Чонгука прокатывается липкий холод по внутренней стенке спины, когда Тэхён поворачивается к нему. Такой беззащитный, болезненно осунувшийся и уставший. — Тэхён-хён… — тихо шепчет, буквально одними губами, ком в горле мерзко шевелится и колется. — Здравствуй, Чонгук. Младший, не стесняясь, вглядывается в чужие глаза, не может насмотреться и напиться, глуша жажду, что так не хватало все долгих три дня. Ноги сами ведут ближе к любимому телу, подушечки пальцев дотрагиваются до впалых скул. Какое стеснение, когда сердце уродливым ошмётком повисло между рёбер? — Хё… Ким хватает чужой затылок, опасно близко приближая чужое лицо к своему и зло, очень зло, не свойственно себе при младшем проявить агрессию, смотрит в тёмные омуты. И опять захлёбывается. Чон дрожит, пальцами вцепившись в предплечья Кима, словно в спасательный круг среди глубоко моря, уже не ощущая в животном ритме скачущего сердца, которое слишком болезненно бьётся о стенки. Не ощущает ничего, кроме шумно выходящего воздуха из тэхёновых губ, что отчётливо ощущается на собственной коже. Низ живота тянет слишком приятно, что выделяется резко контрастом по сравнению с тем, что в груди. Тэхёну теряет остатки разума, который так тщательно собирал в единое целое. Он вновь крошится в пыль перед ним, с довольной ухмылкой говоря «до свидания». — Чонгук, я… — страшно. — Я тебе… Сердце бьётся в горле и висках одновременно. Одновременно больно, неприятно и быстро. — … нравлюсь? Чонгуку наплевать что будет. Он итак слишком долго ждал, терпел и видел это в своих далёких фантазиях. — Да, — кивает. — Нравитесь. очень нравитесь, господин Ким. Чон жмётся ближе, вцепился как котёнок в дерево — в свою единственную защиту и надежду на спасение. — Нет, Чонгук, — серьёзным тоном говорит Тэхён, найдя в себе силы оторвать от себя младшего. Тело зверски реагирует, хочется притянуть — делает наоборот. Погубит его борьба желания и разума. Или уже погубила. — Я не отвечу тебе взаимностью. Пожалуйста, прекрати это. Я требую закончить сейчас. — Но ты же тоже реагируешь. Реагируешь на меня. Мы будем счастливы, пожал… — Уходи, — обрывает Ким. — Я никогда не смогу полюбить своего студента. Тебя, Чонгук. Нет. — Я не уйд… — Чонгук, ты ещё молод и ничего не… Чонгук не выдержал. Комок слёз сорвался наружу, но старший не должен видеть этого. Пусть видит фальшивый гнев, ненависть и злость, но не искренние слёзы, не его расколотую душу и сердце, что повисло уродливым ошмётком после дикой мясорубки внутри него. -… понимаешь, — тихо договаривает Тэхён, слыша несильный хлопок двери. — Не понимаешь так же, как и я не понимаю, как посмел допустить чувства к тебе.