The Millionaire Waltz

В мае и июне группа взяла перерыв на три-четыре недели, чтобы отдохнуть после гастролей. Они проводили время со своими семьями, и иногда мы куда-нибудь выбирались — обычно только Фредди, я и несколько его новых друзей, но иногда к нам присоединялись и остальные. После успеха тура и пластинки Фредди всё ещё переполнял восторг, и он наслаждался своей растущей популярностью, как ребёнок, радующийся новенькой блестящей игрушке. Он оставался тем же искренним, ласковым мальчиком, которого было легко взволновать, но теперь на каждой вечеринке он был законным королём, перед которым все преклонялись — и он без труда играл эту роль, словно был рождён для неё. Он становился величественным. Он обожал своих новых друзей, которых заводил десятками. Они смешили его, водили в новые интересные места, и иногда я ходил с ними, а временами просто отпускал его одного, чтобы он немного повеселился. Мы никогда по-настоящему не жили вместе — никто из нас не поднимал этот вопрос, и возникло бы слишком много сложностей — но иногда он оставался у меня по нескольку дней и чувствовал себя почти как дома, постоянно оставляя пустые чайные чашки на моём столе и бесстыдно присваивая избранные футболки из моего гардероба. Каждый раз, когда он уходил проводить вечер без меня, я знал, что к ночи он вернётся — и мы будем сплетничать обо всех и каждом, кого он видел или с кем познакомился, а потом он заснёт в моих объятиях, уткнувшись лицом мне в шею и размеренно дыша. К середине июня вечеринки уже наскучили Фредди, и ему не терпелось снова заняться музыкой. Перерыв после тура подходил к концу, и наступало время снова начать собирать все наброски для нового альбома. Члены группы обычно делали это по отдельности — все разъезжались по домам и пару недель сосредотачивались на своих собственных идеях — а потом объединяли их, решали, над какими песнями стоит работать дальше, и перемещались в студию. В этот период Фредди пристрастился использовать мою гостиную как место, где можно было творить без помех — его собственная квартира теперь постоянно кишела людьми, приходившими повидаться или желавшими получить что-то от него. У меня был рояль — сам я на нём не играл, но счёл уместным поставить его в доме, ведь я всегда был так или иначе вовлечён в музыкальную индустрию. Я выдал Фредди ключи, и теперь он мог приходить даже в моё отсутствие — а отсутствовал я большую часть дня — и использовать мой дом как укрытие от отвлекающих факторов. Лето выдалось жарким, и в обмен на гостеприимство я получал бесценный бонус — по моей гостиной теперь постоянно бродил слегка растрёпанный и очень сосредоточенный Фредди, одетый в одни короткие атласные шорты и напевающий какую-нибудь мелодию, отсчитывая ритм рукой. Это был идеальный расклад событий. Тем временем коммерческие дела группы шли более чем неплохо. Ребята завоёвывали популярность и внутри страны, и за рубежом; при этом они богатели, хотя я был уверен, что они растратят все деньги на следующий альбом и на гастрольные снаряжение и оборудование. Я надеялся уговорить их быть более разумными в своих тратах, хоть и знал их достаточно хорошо, чтобы оценить свои небольшие шансы на успех. Но уговоры я отложил на потом, а моя текущая повестка дня включала три более срочных дела — организовать запись альбома в загородной студии в Сассексе, договориться о проведении трёх домашних концертов с перспективой, возможно, устроить один в Гайд-парке, если очень повезёт, а также свести группу с более крупным и перспективным американским лейблом после успеха последнего тура. Это третье дело заладилось к началу июля, и мы вот-вот должны были встретиться с руководителями лейбла, чтобы обсудить все условия, но в день встречи я понял, что у меня произошло очень неудачное наслоение графиков. Я должен был посетить судебное заседание, пустяковое дело, но из-за юридических ограничений требовалось моё физическое присутствие от имени группы. Мы решили, что на встречу с лейблом Фредди возьмёт с собой Джима для помощи в решении деловых вопросов. Всё прошло хорошо, и позже в тот же день Джим позвонил мне в офис, чтобы сообщить, что руководство лейбла очень заинтересовано в сделке, и они готовы уже завтра начать предварительную работу и обсудить детали планируемого альбома. Это была отличная новость, и вечером я поспешил домой с бутылкой Roederer Crystal, чтобы отметить это. Фредди растянулся на своём любимом диванчике у окна, выглядел он очень уныло. Увидев меня, он улыбнулся и подставил лицо для поцелуя. Потом я пошёл на кухню, чтобы открыть бутылку, и принёс ему его бокал. Он подвинулся, и я забрался на диван напротив него, поглаживая его по ноге. Фредди был не очень высоким — как и я — но гладить было что. — Ну рассказывай, как там американцы? — спросил я. — Они хорошо с вами обращались? Фредди смотрел в окно, погрузившись в свои мысли. Теперь он часто бывал таким. Сочинение песен делало его угрюмым и рассеянным. — Фредди?.. — О, прости, дорогой, — ответил он. — Да, они были очень милы. Elektra хочет подписать с нами контракт. — Да, Джим рассказал мне, поэтому я и принёс шампанское. Поздравляю, радость моя, — я наклонился и поцеловал его колено, обхватив пальцами голень. — Завтра опять встречаешься с ними? — Вообще-то… — он отвёл взгляд и сжал губы, как делал всегда, когда был на чём-то сосредоточен или чем-то озабочен. — Вообще я встречаюсь с ними ещё раз сегодня вечером. Ты не возражаешь? Он просительно посмотрел на меня. — Конечно, Фредди, не нужно спрашивать моего разрешения, — я был удивлён. — Можно я пойду с тобой? — Джон, мне очень жаль, но они сказали, что это скорее… частная вечеринка. Я бы привёл тебя, но что если они… — Да всё нормально. Почувствовав мой лёгкий дискомфорт, он приподнялся, придвинулся ближе и обнял меня за шею, прижавшись своим лбом к моему. — Я всё равно потом вернусь, — прошептал он. — Я буду скучать по тебе каждую минуту. Я смотрел ему вслед, когда он уходил — в гламурных белых брюках и шафраново-жёлтом пиджаке в чёрную полоску он выглядел шикарно. У моего крыльца остановился серебристый «Кадиллак», и Фредди забрался в него. Я покинул дом вскоре после него — меня ждал отличный спонтанно наметившийся ужин с главным редактором газеты Circus, моим старым приятелем. Мы не виделись год или около того, поэтому его переполняли накопившиеся сплетни и истории, и мы смеялись, как сумасшедшие, и, вероятно, немного переборщили с выпивкой. Я вернулся домой далеко за полночь, чувствуя головокружение и неся свой галстук в руке. Фредди не было. Я был немного разочарован, но опять же — если это была вечеринка, то она явно должна была длиться дольше, чем ужин. Оставалось надеяться, что он веселится от души. Я подумал было дождаться его, но действительно был очень пьян, поэтому принял душ и, как только добрался до кровати, провалился в глубокий сон без сновидений. Уже почти рассвело, когда кровать тихо заскрипела, и я почувствовал тепло тела Фредди, который устроился рядом со мной. Он обвил рукой мою талию. — Понравилась вечеринка?.. — хрипло прошептал я. Он не отвечал и просто крепко обнимал меня. Его прикосновение успокаивало, и я снова заснул. Следующие несколько дней прошли суетливо в переговорах с Elektra и тысяче других дел, с которыми нужно было разобраться. Я всё время был занят, и у нас с Фредди почти не было возможности увидеться или поговорить. Мы хотели наверстать упущенное вечером за пару дней до отъезда группы в Сассекс, однако меня задержали на встрече, и когда я вернулся домой, раздражённый и измученный, Фредди уже спал, поэтому я тоже рухнул в постель. В середине ночи я проснулся со смутным тревожным чувством, которое появляется, когда не можешь вспомнить только что приснившийся сон, но знаешь, что он был неприятным. Пару минут я лежал, потирая глаза и лицо, а затем понял, что Фредди нет рядом со мной в постели. Фредди спал очень чутко, особенно в творческие периоды. Иногда он просыпался среди ночи с готовыми строками песни в голове и не засыпал, пока не записывал их или не наигрывал мелодию на пианино. Зная это, я был уверен, что он проскользнул на первый этаж — он всегда передвигался очень тихо, ступая мягко, как кошка. Я встал и ополоснул лицо холодной водой, но терзающее меня беспокойство никуда не делось, и я решил спуститься вниз и поискать Фредди. К тому времени я стал очень нуждаться в нём, даже не отдавая себе в этом отчёт. Обычно это было не так заметно, потому что я довольно сдержанный человек, и мне не свойственно проявление сильных эмоций, но дурной сон сделал меня странно уязвимым, и мне хотелось, чтобы Фредди был рядом. Как я и думал, он сидел в гостиной, тихо наигрывая на пианино. Я молча застыл в дверях, слушая его. Длинные пальцы Фредди медленно пробегали по одним и тем же клавишам, снова и снова. Это была очень короткая, похожая на гамму мелодия — может быть, вступление к балладе — она нарастала, снова звучала выше, и затем тон мягко понижался. Звучало… грустно, но не совсем, скорее слышалось предвкушение чего-то, чего ты пока не можешь точно понять, но оно неизбежно притягивает всё ближе и ближе. Вдруг он заметил меня, перестал играть и обернулся. — Извини, я не хотел тебя напугать, — мягко сказал я и подошёл к роялю. — Без тебя наверху немного одиноко. — Я сейчас вернусь, мне просто нужно было… кое-что попробовать. — Ты сейчас играл что-то очень красивое. Повторишь для меня? — О, да это ерунда… просто несколько аккордов, — он опустил взгляд на клавиши. — Я лучше сыграю тебе что-нибудь другое. Ловко касаясь руками клавиш, он отбарабанил короткий старомодный вальс. — Тебе нравится? — спросил он несколько развязно, и когда я ответил, что да, он ухмыльнулся. — Если хочешь, я могу написать такой для тебя! — Это было бы просто замечательно, Фредди, но только смотри, чтобы не получилась очередная песня из тех, что ты обычно пишешь для своих менеджеров, — рассмеялся я, и он присоединился ко мне. — Моя совесть не мучает меня по ночам, если что. Я подошёл ближе и встал позади него, положив руки ему на плечи. — Ты какой-то напряжённый, — я немного помассировал их, и Фредди со вздохом прислонился ко мне, прижавшись затылком к моей груди. — Музыка сочиняется, как надо? — Да… просто это так утомительно. Но всё получится… Знаешь, я сегодня встретился с остальными, они показали кое-что из своих заготовок. — И?.. — Ты не поверишь, но Брайан на полном серьёзе пришёл с песней, в которой поётся «tie your mother down and give me every inch of your love». Я цитирую. — Господь всемогущий, — я со смехом прикрыл глаза рукой. — А grease guns на этот раз есть? — Нет, к счастью, это нас миновало! Фредди закрыл глаза. Он устало улыбался. Продолжая поглаживать его кожу, пальцами я касался коротких вьющихся волос у основания его шеи. — Боже, вот бы это всё закончилось. Я не могу дышать здесь, чёрт возьми… Писать песни — это просто мучение. Как бы я хотел, чтобы мы уже приехали в Сассекс. — Я вижу, что ты бы хотел поскорее сбежать от меня, — улыбнулся я и мягко сжал в руке чёрные волосы, слегка потянув его голову назад. Он открыл глаза и посмотрел на меня снизу вверх. — Я шучу, Фредди, не беспокойся. Я же знаю, что ты живёшь музыкой. — Нет, — Фредди пристально смотрел на меня со странным блеском в глазах. — Нет, это неправда. Ты что, совсем меня не знаешь? Я живу ради любви. Музыка — не самое главное. Любовь — это единственное, что имеет значение, ты согласен? Моя рука перестала двигаться. Я никогда не понимал, как отвечать на такие сентиментальные слова. Подобного рода диалоги не были моей сильной стороной. Я промолчал. — Джон, — внезапно сказал Фредди, его глаза горели. — Ты меня любишь? Ты никогда мне этого не говорил. Любишь?.. Понятия не имею, почему я заколебался с ответом. К тому времени я жил и дышал им, чёрт побери. Однако он был прав: я всегда говорил, что скучаю по нему, нуждаюсь в нём, хочу его — но ничего больше. Время шло, и я понимал, что момент упущен. — Ну, не глупи, — наконец сказал я и наклонился к нему. Он несколько раздражённо опустил ресницы и позволил себя поцеловать. Через пару дней группа уехала в Сассекс, а я вернулся в офис, чтобы разобраться с кучей проблем, которые варьировались от просто неприятных до абсолютно невыносимых. Дела с концертом в Гайд-парке не продвигались, юристы из Elektra вымотали нам все жилы с предварительным оформлением документов, а Элтон передвигался по маршруту тура по Штатам в своей очаровательной манере — вызывая скандал в каждом городе. Каждый день появлялась новая трудность, требующая моего внимания, и через две недели я настолько замотался и пал духом, что даже не заметил, что Фредди ни разу не позвонил мне с тех пор, как уехал. Сначала я не придал этому значения: я знал Фредди и понимал, что он становится недоступен для внешнего мира, как только попадает в студию. У группы обычно было по десять-двенадцать часов ежедневных сеансов звукозаписи, и ребята полностью погружались в дело: никакой еды, никакого сна, только музыка — и пререкания, конечно. Я помню, как приезжал к ним на запись прошлым летом, и вечерами они всегда выглядели полностью обессиленными. Когда они находились в таком состоянии, телефонные разговоры с друзьями или любовниками определённо не входили в список их первоочерёдных задач. Наконец Фредди позвонил мне — была поздняя июльская ночь, и я тоже не мог заснуть из-за жары. Как и обычно, он общался мило, но при этом как-то иначе — немного отчуждённо. Он сказал, что тоже скучает по мне, пожаловался на остальных, спросил, не приеду ли я, и затем мягко, но довольно безразлично протянул «О-о-оу», когда я сказал, что пока приехать не получится. У меня был долгий и напряжённый день, и мне хотелось рассказать ему об этом, и о многих других вещах тоже, но я не знал, с чего начать — как часто бывает во время разговора с близким человеком, с которым некоторое время не общался. Когда я наконец начал что-то говорить, у меня вдруг возникло ощущение, что он не слушает. — Прости, пожалуйста, дорогой, — сказал он, когда понял, что я замолчал. — Я ужасно устал. Ты же знаешь, как у меня всё проходит в студии. Не злись, пожалуйста. — Конечно, я не злюсь, Фредди, — по какой-то причине я тоже почувствовал безумную усталость. — Но я правда скучаю по тебе. Я постараюсь приехать в ближайшее время, обещаю. — О, не надо, если тебе неудобно, — Фредди отреагировал слишком быстро для падающего от усталости человека. — Ничего страшного, увидимся, когда я вернусь. Так. Прекрасно, просто прекрасно. — Всё нормально, дорогой? — проворковал он после паузы. — Фредди, — я изо всех сил старался скрыть раздражение в своём голосе. — Понимаешь, то, что мой мужчина предлагает мне проваливать ещё на два чёртовых месяца — не совсем то, что я бы назвал нормальным. Тишина. — Так значит, я твой мужчина? — спросил Фредди, иронично растягивая слова. — Ясно, я понял, к чему ты клонишь, — вздохнул я. — Это из-за той ночи, когда ты спросил меня… ты спросил о том, и я сказал… Снова тишина. — Нет, — тон Фредди был безучастным и очень отстранённым. — Забудь об этом. Мне не надо было спрашивать. Это уже не важно. Правда. — Но послушай, я хочу, чтобы это было важно, Фредди, потому что я думал об этом, и я… — Прости, — мягко перебил он. — Джон, дорогой, я просто очень сильно устал сегодня, я не могу нормально думать ни о чём. Давай прощаться. Приезжай, когда сможешь, хорошо? — Спокойной ночи, Фредди, — сказал я и прижал холодную пластиковую трубку к своей горящей щеке, когда услышал короткие гудки.