The Millionaire Waltz

В течение следующих двух месяцев я довольно сильно сосредоточился на других обязанностях. Группа знала, что делать, и должным образом занималась уже хорошо отрепетированным процессом записи — в конце концов, это был их пятый альбом — и гастрольная команда была тоже вполне готова к действию в преддверии концертов в Шотландии и Уэльсе. Фредди звонил мне раз или два, чтобы доложиться о ходе записи, и мы мило болтали ни о чём. Я не собирался обсуждать наши личные дела по телефону, а Фредди, со своей стороны, будто бы не замечал никакой напряжённости между нами. Мы избегали любых щекотливых тем, он был очень воодушевлён тем, что скоро вернётся в Лондон, я подыгрывал ему, и общая идея была такова, что он всё ещё — отчасти — мой мужчина. Когда группа вернулась в город и начала короткую сессию репетиций, я несколько раз заезжал в студию и на площадку, но это приходилось в спешке втискивать в расписание между другими встречами и деловыми поездками, так что по сути между нами ничего не успевало проясниться. Когда я приезжал, Фредди открыто крутился вокруг, много болтал со мной, как и обычно, а иногда даже быстро обнимал или довольно страстно целовал меня, пока никто не видел — и мне не хватало силы воли отвергнуть такие проявления нежности. Что ж, я сам просил его не устраивать мне драмы — что он и делал. Однако как только я снова стал часто видеться с ним, то ясно осознал, в каком плачевном состоянии нахожусь. Честно говоря, масштабы этого настораживали. Меня постоянно охватывали приступы ревности и ярости при одной мысли о том, что за моей спиной он отдаёт предпочтение кому-то другому и что всё выходит из-под моего контроля. Я старался не зацикливаться на этом, но чувствовал себя очень несчастным и не мог перестать мрачно размышлять о том, как же у него идут дела с тем американцем — если вообще ещё идут. Я больше не видел его, но, возможно, Фредди просто стал лучше заметать следы. Фредди перестал бывать у меня дома, но я и сам не проводил там много времени — моё расписание снова слетело с катушек, нужно было закончить тур с Элтоном, который уже ненавидел меня за мои долгие отлучки, и присутствовать на его заключительных пресс-конференциях. Бессонно таращась на ночное небо сквозь иллюминатор самолёта во время изнурительных трансатлантических перелётов, я старался выбросить из головы образ Фредди, страстно извивающегося в чужих объятьях — возможно, даже в этот самый момент, дома, в Лондоне. Иногда гнев и боль становились настолько мучительными, что мне хотелось разбить стекло и выпрыгнуть в темноту, лишь бы всё это прекратилось. Нужно было поговорить с Фредди и положить конец этой чёртовой истории. Другого выхода не было. Самым худшим в этом была неопределённость — она убивала меня. Последние проблески надежды, смешанные с неистовой ревностью, превратили мои чувства в пучок оголённых проводов, и напряжение становилось опасно высоким. Однако, несмотря на свойственную мне прямоту и готовность сразу же устранять все источники беспокойства, я не мог заставить себя сделать это в данном конкретном случае. С каждым днём я всё сильнее и сильнее ненавидел себя за эту неожиданную слабость. Вскоре группа уехала выступать в свой летний мини-тур, а на горизонте внезапно нарисовалось новое большое событие — мы всё-таки заполучили Гайд-парк после полугода переговоров. Мероприятие должно было получиться грандиозным: выступление под открытым небом в самом сердце Лондона, свободный вход и, возможно, телевизионная трансляция. Ребята особенно обрадовались возможности сыграть «дома» — можно было пригласить всех родных и близких и, помимо этого, наконец почувствовать себя суперзвёздами там, где они бродили каких-то пять лет назад — совсем молодые, не раскрывшие свои таланты и никому не известные. В полном составе мы приехали в парк во второй половине дня, чтобы проконтролировать всю подготовительную работу и саунд-чек. На дворе стоял сентябрь, но погода всё равно была летней, и я жалел, что надел кардиган поверх рубашки. Зрители уже начали стекаться в парк, и уже довольно много людей грелись на солнце возле сцены и располагались на траве в ожидании вечера. Я показал свой пропуск, спросил у команды, где Фредди, и направился за кулисы. Войдя в маленькую гримёрку, я удивился, обнаружив Фредди в полном одиночестве — Брайан ещё не приехал, Роджер и Дики бродили где-то за кулисами, костюмер, похоже, отлучился покурить, а звукоинженеры и роуди были заняты подготовкой сценического оборудования. Обычно Фредди к ним присоединялся, но в этот особенный день он примерял новый концертный костюм — и, естественно, задержался у зеркала, чтобы убедиться, что всё сидит идеально. Появилась отличная возможность поговорить с ним наедине, однако именно из-за нового костюма у меня сразу возникли затруднения. Это было самое обтягивающее и откровенное трико из всех, что я когда-либо видел, и оно подчёркивало каждый изгиб стройного тела Фредди самым выгодным образом. Внезапно мне расхотелось выяснять отношения — вместо этого я остро захотел запереть дверь и самым безнравственным образом распустить руки. Я не прикасался к нему уже несколько недель, с той ночи на ферме. — Как тебе? Ну-ка, скажи, — потребовал он, продолжая глядеть на себя в зеркало и взбивая волосы. В его голосе звучал восторг — который я разделял только частично, поскольку речь всё-таки шла о том, что он так будет выглядеть на сцене, и во мне незамедлительно заиграли собственнические инстинкты. Как бы эффектно это ни выглядело, но только такой смелый человек, как Фредди, мог решиться щеголять в подобном виде перед толпой зрителей в центре Лондона. По-моему, вместо того, чтобы нацепить на себя эту тряпочку и назвать ее костюмом, он мог бы пойти голым и избавить нас от расходов на пошив. Когда я сказал ему это, он рассмеялся. — Нельзя быть таким ревнивым, дорогой, и вообще, это искусство, — назидательно сообщил он. — Хочешь, дам померить попозже — например, сегодня ночью? — А ты как думаешь, Фредди?! — сердито простонал я. Он явно не облегчал мою задачу. — Я думаю, что ты скучный старый пень. Надо же иногда развлекаться. Я вздохнул. — А тебе нравится моя обувь? Это настоящие балетки! С этими словами он начал пробовать разные позы, которые обычно принимал на сцене, мягко подпрыгивая и вертясь на месте. Пришло время озвучить то, что я хотел сказать. — Фредди, — мне было нужно, чтобы он перестал отвлекаться. В любой момент кто-нибудь мог войти в комнату. — Пожалуйста, Фредди, я хочу, чтобы ты меня немного послушал. Мы должны кое-что прояснить. Я пытался говорить спокойно, но не мог: уже долгое время я был слишком взвинчен, и это сразу становилось заметно, когда шутки заканчивались, и нужно было говорить о том, что причиняло мне боль. Мой тон напугал Фредди, и он резко повернулся ко мне на середине одного из пируэтов. Я не успел понять, что именно произошло дальше, но, похоже, Фредди наступил на шнурок одной из своих настоящих балеток и, потеряв равновесие, вскинул руки и покачнулся. В следующее мгновение он согнулся пополам с тонким пронзительным криком, а затем неуклюже плюхнулся на пол, свернувшись в клубок. — Чёрт, моя лодыжка! — всхлипнул он, схватившись за свою ногу и прижавшись лицом к колену. — Больно! Вот дерьмо, как — как же больно! Растерянно и слегка виновато я сел на пол рядом и попытался заставить его разогнуться, чтобы понять, в чём дело. — Послушай, я не хотел… — О, нет-нет-нет, ты не виноват, это всё я… Боже, как можно быть таким нервным — нет, ты это видел? Ай… мне кажется, я её вывихнул, — вскрикнул Фредди слабым голосом. Он выглядел испуганным. — А что, если я её вывихнул? Что же нам тогда делать?! Джон!.. — Тихо, давай я посмотрю. Я заставил его сесть ровно, и он нерешительно положил свою маленькую узкую ступню мне на колени. Я взял её в руки и осторожно ощупал голеностопный сустав. Фредди тихо пискнул, однако он явно был цел и невредим. — Ничего страшного, ты, наверное, немного ударился, вот и всё. Скоро пройдёт. Посиди спокойно. Фредди поджал губы и опустил глаза, и я заметил, что он дрожит. Должно быть, он и так сильно нервничал из-за этого шоу, а это происшествие окончательно выбило его из колеи, и всё его внутреннее волнение всплыло на поверхность. Он выглядел так, словно был на грани срыва. Я глубоко вздохнул, придвинулся ближе и обнял его, успокаивающе поглаживая по спине. Он крепко прижался к моей груди, и так мы и сидели некоторое время. Затем он быстро поднял голову и прижался своими губами к моим. Я почувствовал его прерывистое дыхание. Отстранившись, я помог ему встать и усадил его на стул. — А где балетка? — спросил я, оглядевшись. Сорванная с его ноги, она так и валялась под туалетным столиком. Фредди посмотрел на неё, а затем на меня. Глаза его были на мокром месте. Мы по-прежнему были одни в комнате, поэтому я поднял балетку, опустился на колено и надел её на ногу Фредди. Это всё было очень далеко от того, что я изначально намеревался сделать, заходя в гримёрку. Так получалось всегда — ты строишь планы, решительно настраиваешься, а потом с тобой просто происходит Фредди. Словно читая мои мысли, он тихо и задумчиво наблюдал, как я завязал шнурки, похлопал его по голени, поднялся и встал рядом. — Что ты там говорил перед тем, как я устроил этот цирк, дорогой? — кротко спросил он, снова опустив взгляд и осторожно разминая больную ногу. — Чёрт побери, мне нужна новая пара. У меня вдруг возникло неприятное опасение: в его голосе будто бы слышалась едва заметная ирония. Может быть, всё это было лишь хитростью, чтобы сбить меня с толку? Нельзя сбрасывать со счетов его чёртовы уловки. Удобно знать, что я всегда прибегу к нему со всеми своими чувствами, и при этом спать, с кем попало, верно? Или я просто превращаюсь в сумасшедшего — параноика — из-за этого непредсказуемого мальчишки? Я схватил Фредди за подбородок и приподнял его голову. Он широко распахнул подведённые глаза, его невинный взгляд был полон искреннего беспокойства. Некоторое время я вглядывался в его лицо. — Неважно, — произнёс я, услышав приближающиеся голоса и смех в коридоре. Я жёстко провёл большим пальцем по щеке Фредди, заставив его поморщиться. — У тебя подводка смазалась. С наступлением сумерек началось шоу. Как только артисты разогрева закончили свою программу, я проводил ребят на сцену и спустился в зал, чтобы послушать пару песен. Концерт шёл великолепно. Группа играла очень громко и уверенно, как и всегда, а толпа зрителей неистовствовала. Тонкая белая фигура Фредди металась по сцене со скоростью света. Надо отдать должное, комбинезон действительно смотрелся впечатляюще… и довольно сильно просвечивал. Я очень надеялся, что дождя не будет. Шоу собрало более ста тысяч человек — ошеломляющее число, такого никто не ожидал, и когда я вернулся за кулисы, полицейские, которые контролировали происходящее на площадке, начали требовать сократить сет-лист, чтобы уменьшить риск начала беспорядков. Я пообещал передать это ребятам по очереди, когда они на минуту-другую будут забегать за кулисы во время тех частей песен, где они не нужны. Прямо перед таким перерывом Фредди, похоже, почувствовал напряжение и решил сыграть что-нибудь приятное и медленное. Он уселся за рояль — маленькая белая фигурка, освещённая единственным прожектором на тёмной сцене. — Сейчас я сыграю особенную песню, — склонившись к микрофону, он говорил, немного запыхавшись после целого часа танцев и прыжков по сцене. — Это новая песня, из альбома, который мы сейчас готовим… Она ещё толком не записана. Меня отвлёк шум — остальные трое ворвались за кулисы, требуя свои полотенца, воду и сигареты. Я мысленно сделал пометку не забыть рассказать им про сет-лист — через минутку. Фредди начал играть, и я замер. Я знал мелодию. Она шла вверх, нарастала, и затем мягко понижалась. Это была та песня, которую он играл в моей гостиной в ту удушающе жаркую июльскую ночь. — Послушайте её, — торжественно прервал себя Фредди и затем без перехода ринулся в исполнение первого куплета. Look into my eyes and you'll see I'm the only one... Фредди легко касался клавиш. В белом он выглядел нежным и хрупким, его длинные ресницы отбрасывали тень на щёки, и при этом песня звучала страстно, словно в его сердце была спрятана тугая пружина, готовая распрямиться от малейшего прикосновения — прикосновения взаимной любви. Every breath that you take, any sound that you make is a whisper in my ear Это была прекрасная песня, сладкая и нежная, словно первый поцелуй. Мелодия трепетала, как рябь на глубоком озере в полночь, как тёмные бархатистые крылышки бабочки. Я слушал в бесстрастном оцепенении. Фредди был влюблён. Я достаточно хорошо его знал, чтобы ясно понять это. Преисполненный самонадеянности и решимости, он, как всегда, окунался в любовь с головой, и сейчас в песне обнажал душу, чтобы весь мир наконец узнал о его чувствах. I would surely die if you dismiss me from your love You take my breath away Пропев эти строки, он искоса бросил нежный взгляд на что-то — точнее, на кого-то — в первых рядах зрителей. Я невольно посмотрел туда же, и сразу же увидел адресата собственной персоной. Всё тот же парень из Elektra. Американец. Я поспешно отвёл глаза, словно меня ударило током. Итак, это всё-таки было больше, чем просто интрижка, и вот я наконец получил определённость, к которой так стремился. Я почувствовал себя больным и смертельно уставшим. Огромная толпа вздыхала от восторга, пока Фредди доигрывал последние аккорды, а я отправился за сцену, чтобы сказать мальчикам, что выхода на бис не будет. К тому времени, когда шоу закончилось, толпа зрителей разрослась и настолько разгорячилась, что пришлось вывезти группу с площадки на полицейской машине. Я попросил своего водителя ехать следом и, когда кортеж остановился, Фредди послушно пересел в мою машину. После по-летнему жаркого дня ночь казалась по-настоящему осенней: в воздухе почти ощущался мороз, и начинал накрапывать дождь. Я снял кардиган и накинул его на плечи Фредди. По дороге назад мы почти не разговаривали. Полностью обессиленный Фредди устало свернулся на краю сиденья, укутавшись в акриловую ткань кардигана. Он смотрел в окно на ночные улицы и неосвещённые дома, которые мы проезжали. Я разглядывал его изящный точёный профиль, ощущая нечто среднее между горечью и равнодушием. — Кстати о твоей особенной песне, Фредди, — сказал я наконец. — Знаешь, из тебя вышел бы прекрасный лжец, если бы не музыка. Твоя музыка всегда будет выдавать тебя. Фредди повернулся ко мне. Вид у него был грустный. — Джон, я… Я как раз собирался поговорить с тобой на днях, я правда хотел, но я… — Уже не надо, — резко перебил его я. — Я знаю, что ты мне изменяешь. Тут не о чем разговаривать. Фредди печально смотрел на меня пронзительными тёмными глазами. Он нервно пожёвывал губы. Летели секунды, и я понимал, что всё ускользает навсегда. Всё, что было мне дорого. Наша страсть, наша тесная связь, наша близость. Ощущение его лёгкого дыхания на моей шее. Успокаивающая прохлада его кожи. Возбуждающее тепло его губ. — Мы всё ещё можем продолжать… в некотором смысле, если хочешь, — сказал он очень осторожно. — Я не делюсь ни с кем, Фредди, — у меня не было сил даже на то, чтобы добавить в голос презрения. — Либо ты со мной, либо мы расходимся. — Но мы же всё ещё друзья? — он испытующе посмотрел на меня, взяв меня за руку. — Ты мне нужен, Джон. Обещаешь, что останешься моим другом? — Мы работаем вместе, — я высвободил руку. Он начинал вести себя слишком патетично. — Давай не будем ещё больше всё усложнять. Остаток пути до его дома мы провели в молчании, потом он вышел из машины, бросив на меня последний взгляд. Когда он шёл к входной двери, я понял, что мой кардиган до сих пор был накинут на его плечи. Я проследил, как он исчез в доме — сгорбившаяся белая фигурка — а потом поехал в клуб и напился в хлам.