Квартет

“I want to lay you down in a bed of roses*,” – Bon Jovi

(Люциус) Лифт был отделан панелями из темного дерева и освещался источающим сияние золотым потолком. С ними ехали две смеющиеся молодые пары – даже младше Грейнджер. Люциус почувствовал себя старым, несмотря на взгляды, украдкой брошенные на него девушками. Возраст не сказался на его привлекательности, но внимание к своей персоне больше не льстило ему. Было время, когда они с Нарциссой, выбираясь в город, в шутку соревновались, кто из них желаннее. Побеждал тот, кто соберет больше всего брошенных на него взглядов – за внимание людей своего пола начислялись бонусные очки. Люциуса заводило наблюдать, как несчастные мужчины вожделеют его жену, мечтая хотя бы прикоснуться к такой красоте. Под конец плотину сдерживаемых эмоций прорывало, и он едва мог держать руки при себе, сгорая от жажды показать ей, как сильно он ее обожает. Но сейчас ему хотелось просто отвести Грейнджер в номер, где будет тихо и они смогут остаться наедине. Он обнял ее за плечи и притянул ближе, не обращая внимания на косые взгляды наблюдателей. Было неясно, почему на них так странно смотрят: из-за большой разницы в возрасте или подозрений, что происходит нечто нехорошее. Они и правда казались странной парой, и Люциус понимал, почему кто-то мог подумать, что они не подходят друг другу: он выглядел красиво и элегантно в своем сшитом на заказ костюме и прической волосок к волоску; Грейнджер же была похожа на богемную библиотекаршу со слегка растрепанными, несмотря на пучок, волосами, в прекрасно сидящем, но недорогом платье. И она излучала странную ауру чопорной нервозности, смешанную с животной чувственностью: внутри нее словно затаился сексуальный зверь, выжидающий момент, чтобы наброситься. И хотя она была красивой девушкой, Люциус не назвал бы ее яркой. Она не обладала ни холодной элегантностью, ни грацией Нарциссы. Но он мог поклясться, что каким-то непостижимым образом каждый раз, когда он видел Грейнджер, она казалась ему красивее. Похоже, от хорошего секса она будто начала светиться изнутри. В ней было неукротимое очарование, первобытное и дикое. И ему вовсе не хотелось ее приручить… наоборот, он жаждал ощутить, как она вопьется коготками ему в спину. Адреналин ледяной ладонью накрыл его яйца, заставив их сжаться на несколько восхитительных мгновений. Лифт остановился на двадцатом этаже, их подвыпившие попутчики вышли, и воцарилась тишина. Как только двери закрылись, Люциус повернулся к Гермионе: его тело изголодалось по ее теплу. Их разговор за ужином оставил у него на душе ощущение странной легкости, однако все же выбил из равновесия и запутал. Ему было тяжело обсуждать личные темы, и его смущала ее способность видеть сквозь тщательно возведенные у него душе стены. Он был благодарен Гермионе за неизменную чуткость, однако это не облегчало дело. И сейчас ему хотелось смягчить острые углы, которые обнажились за ужином, снова обрести уверенность и покой с помощью прикосновений к ней и ощущения ее тела, прижатого к нему. Но сначала… поцелуй. Гермиона станет первой женщиной, которую он поцелует после Нарциссы. И хотя Северус обеспечивал его поцелуями во время секса, что помогало ему оставаться в здравом уме, все же соприкосновения губами с зельеваром в пылу страсти не шли ни в какое сравнение с обменом эмоциями с отзывчивой женщиной. Он надеялся, что Нарцисса одобрила бы его решение. Ее предсмертная просьба продолжать жить дальше немного помогала ему развеять сомнения и облегчала душу, однако Люциус по-прежнему не мог до конца решиться оставить в прошлом все те годы обожания и преданности жене. Дело было не в том, что ему казалось, будто он изменяет ей: его печалила необходимость перевернуть страницу, знаменующую собой такую огромную часть его жизни. Но если быть честным с самим собой, прозябание в одиночестве тоже не шло ему на пользу. Причиной боли, что ощущалась в душе, была не только скорбь, но и жажда. Желание снова жить. Тоска по чему-то значимому. Ему не хватало рядом понимающего человека, с кем можно было бы разделить печали и радости. И несмотря на то, что Гермиона осуждала его прошлое, казалось, она все же понимала его. Между ними возникло нечто особенное, промелькнула искра, которой он не ощущал уже много лет. Даже если бы они настолько хорошо не подходили друг другу в постели и не было бы того взрывного секса, Люциусу все равно хотелось бы проводить с ней время: ходить в театр, водить ее танцевать, посещать вместе галереи. Его тянуло к ней. Тем не менее отрицать то физическое влечение, что они испытывали друг к другу, стало бы плевком в лицо чувственности. Одно лишь прикосновение ее руки воспламеняло его чресла. Ему хотелось попробовать на вкус каждый дюйм ее тела, овладеть ею самыми невообразимыми способами… а ее сочные губы казались вратами в ее душу. Люциус любовался ее волшебными губами с той первой ночи в библиотеке: они казались то мягкими, то жесткими – совсем как их обладательница. И этот идеальный рот мог произносить самые провокационные речи, которые могли так же легко ранить, как и исцелить. Он одновременно и страшился, и жаждал услышать, что Гермиона скажет дальше. Она способна как осудить его за черствость, так и с равной вероятностью похвалить. Риск высок, но награда того стоит. Коснувшись пальцами нежной, как лепесток, кожи на ее щеке, Люциус повернул лицо Гермионы к себе и заглянул ей в глаза. Казалось, он заблудился в лесу: на радужках цвета дуба и палисандра сверкали светлые пятнышки, золотые солнечные блики вспыхивали в бездонной карей глубине, гипнотизируя и маня обещаниями. Гермиона не вздрогнула и не отстранилась, и, когда Люциус наклонился ниже, касаясь ее носом, ее губы слегка приоткрылись, а зрачки расширились вдвое. Если это не приглашение, то что же тогда? Коснувшись ее губами, он захватил ее податливую верхнюю губу, исследуя ее поцелуями. Положив руку ему на грудь, Гермиона схватила его за мантию и притянула ближе. Люциус улыбнулся и переместился на нижнюю губу, неспешно вкушая ее сочную сладость. Его рта коснулся ее тихий вздох, и он скользнул пальцами по тонким волоскам вверху ее шеи, а затем обхватил руками ее голову. Гермиона застонала и вдруг провела языком по его губам, словно нежно облизывая конверт. Низко зарычав, Люциус ответил на это дерзкое поддразнивание, проникнув внутрь ее рта и отыскав там этого наглого маленького подстрекателя. Грейнджер всхлипнула, растаяв в его руках, и покрепче ухватилась за его мантию. Люциус не имел ничего против. У него кружилась голова, одурманенная гипнотическими движениями ее языка, а тело словно обезумело, разрываясь между возбужденным ознобом и жаром удовлетворения. Лифт звякнул, и дверь отъехала в сторону, прервав их поцелуй. Люциус отстранился, и глаза Гермионы с расширенными зрачками обожгли его взглядом, так что сердце замерло на секунду, а затем снова бешено заколотилось. Он обхватил ладонями ее лицо и, затаив дыхание, поцеловал в лоб. – Я столько запланировал для тебя сегодня. Моя королева оргазмов готова властвовать? Гермиона шумно выдохнула, и он почувствовал, как ее прерывистое дыхание коснулось его подбородка и скользнуло вниз, за воротник. – Да, сэр. Он ухмыльнулся. Она опять забыла, что нужно звать его Люциусом, но ему нравилось то, насколько ее жажда чувственных удовольствий затуманила ей мозг. – Тогда давай снимем с тебя это прекрасное платье. Я весь вечер представлял тебя голой. – Справедливо… учитывая, что я представляла твое лицо между своими бедрами с тех пор, как увидела тебя на пороге своего дома. Люциус усмехнулся и, взяв ее за руку, вывел из лифта. – У нас с тобой сходятся мысли. Надеюсь, тебе понравится номер. Я не знал, бывала ли ты раньше в Париже, и хотел, чтобы у тебя был лучший вид. Они дошли до конца коридора, и Люциус вытащил ключ, который получил от Альфонса. На нем был только один зубчик, и то для вида: механизм замка не защелкивался. В ключ был заложен пароль, который срабатывал при вставлении в замок и снимал запирающее заклинание. Люциус задумался, не работает ли киска Грейнджер по тому же самому принципу: если прошептать ей правильные слова, откроются ли сдерживающие поток вагинальные шлюзы? Повернув ручку, он открыл дверь и провел Гермиону внутрь. Номер подготовили согласно его указаниям, и по стенам танцевал мерцающий свет множества свечей. Гермиона застыла, увидев панорамное окно, в зеркальной поверхности которого отражалась комната, так что ее потрясло одновременно и великолепие номера, и шикарный вид на город. Пройдя на середину комнаты, она медленно закружилась вокруг своей оси, с огромным удивлением оглядываясь вокруг. – Люциус, это… Роскошно. Умение производить впечатление всегда было одной из его сильных сторон. Кровать была огромной. Не такой, как у него дома, но достаточно большой. По белому велюровому покрывалу были разбросаны резко контрастирующие с ним красные лепестки роз, словно алые листья на свежевыпавшем снегу. Люциус снял мантию и бросил ее на кресло справа, а затем медленно подошел к Гермионе, с лукавой улыбкой расстегивая жилет. Остановившись прямо перед ней, он обвил ее рукой за талию и притянул к себе. – Комната, достойная королевы. – Здесь так красиво, Люциус. Это ты организовал все это? Он кивнул и погладил изгиб ее спины. – Конечно. – Тебе не стоило этого делать, – сказала она, рассеянно обводя рукой номер, но не отрывая взгляда от глаз Люциуса. – Мне не нужны шикарные апартаменты и лепестки роз – я готова была заняться с тобой сексом в лифте. Люциус рассмеялся и наклонился, чтобы поцеловать ее. – Я не занимаюсь сексом в лифтах. Обстановка должна соответствовать моим строгим требованиям. И я знаю, что тебе это не нужно, но… я люблю окружать себя красотой. По той же причине я не ем с бумажных тарелок. Красивая подача умножает удовольствие. Гермиона скользнула рукой вверх по его рубашке и коснулась кончиком ногтя пуговицы. – Я понимаю, о чем ты говоришь. Положив обе руки ей на поясницу, он притянул ее бедра к своим, давая ей ощутить твердость его растущего возбуждения. – Скажи мне, чего ты хочешь сегодня, – прошептал он. – О чем всю эту неделю думала моя маленькая похотливая мастурбирующая шпионка? Ее щеки порозовели, и она выдохнула ему в губы, ее дыхание было теплым и сладким, как апельсины в шоколаде. – Я думала о том, как ты трахнул меня во дворе своего дома. – Правда? – промурлыкал он с усмешкой. – И что же завело тебя больше всего? Пока Гермиона думала над ответом, Люциус принялся за свой десерт, проведя носом по ее щеке до подбородка и вдыхая ее запах. От нее исходил легкий аромат коричневого сахара, и у него потекли слюнки, как будто он умирал от голода. Обведя языком ее сережку, он спустился вниз, к изгибу шеи. – М-м… наверно… то, как ты трахал меня у стены… и то, что мы… ах… были на улице. Каждое слово отдавалось вибрацией у него на губах. Укусив ее за шею, Люциус был вознагражден дрожью, прошедшей по телу Гермионы, у которой подогнулись колени. – Даже несмотря на то, что мы были одни, ты все равно представляла себе, что нас могут увидеть, не так ли? Схватившись за его плечи, она всхлипнула. – Да. Люциус прекрасно понимал, что это значит. – Тогда, думаю, настало время полюбоваться видом из окна. – Что? – спросила она, совершенно сбитая с толку. – Полюбоваться видом? – На город, – ответил он и, схватив ее за бедра, развернул лицом к окну. Когда она оказалась перед зеркальным стеклом, Люциус обхватил ее одной рукой за талию и поверх ее плеча посмотрел на сверкающие огни. – Красиво, не правда ли? – Да, – ее рука скользнула назад между их телами, пытаясь нащупать его ширинку. Схватив ее за запястье, он мягко оторвал ее руку от своих брюк и прижал к ее груди. Его губы вскользь коснулись ее уха и поцеловали нежную кожу на виске. – Я знаю, что сделает вид еще прекраснее. Гермиона застонала и наклонилась, подавшись навстречу ему и потеревшись задницей о его член. «Подожди немного, маленькая принцесса. Всему свое время». Одной рукой Люциус расстегнул молнию у нее на платье и стянул его вниз, уронив на пол. Он видел в окне, как Гермиона открыла рот, беззвучно ахнув. Она казалась воплощением страсти: предвкушение горело в ее глазах, как тлеющие угольки. Как можно более невесомо Люциус провел пальцами по ее обнаженному животу и спустился к темной полоске между бедрами. Она снова не надела трусики, и, несмотря на то что его порадовало отсутствие препятствий, ему не хватало удовольствия, которое он получил бы, сняв трусики сам. Он наверстает это в будущем. – Теперь весь город видит, как ты прекрасна, – прошептал он ей на ухо. – Подойди ближе к окну и расставь ноги в стороны. – Что, если кто-нибудь увидит? – Тогда ты получишь письма от восторженных поклонников. Ноги шире. Она переступила через платье, и Люциус наклонился, чтобы поднять его, а затем бросил на кресло к своей мантии. Их одежда словно сплелась, намекая на то, что должно произойти дальше. Поднимаясь, он скользнул рукой по изгибу ее бедра, а достигнув талии, переместился, чтобы накрыть ладонями выступающие ребра и пощекотать местечко под грудью. Другой рукой он провел по ее спине, захватив застежку лифчика. Он быстро расстегнул его, не прибегая к магии, и другой рукой потянул вниз, так что лямки упали ей на предплечья. Люциус избавил ее от лифчика и успел мельком увидеть напряженные соски в сиянии сверкающих огней Парижа, но не успел он по достоинству оценить впечатляющие световые эффекты, как Гермиона прикрыла грудь рукой, словно смущаясь. О, он не мог ей этого позволить. – Ладони на окно, – пророкотал он. – И не отрывай их. Помедлив всего мгновение, Гермиона положила руки на стекло, будто умоляя обыскать ее. Люциус прикусил губу, чтобы не рассмеяться, но его своенравное либидо настаивало, чтобы он проверил ее на предмет контрабанды. И скорее всего, придется обыскать все отверстия тела. Может быть, позже. У его губ возникла другая идея. Поцеловав ее шею, он скользнул взглядом на их отражение, которое являло собой соблазнительную картину: ее вздымающаяся грудь, провокационно изогнутая спина и эти сводящие с ума черные шелковые чулки. Подавив стон возбуждения, Люциус отстранился, неохотно убрав руки с ее тела. Она вздрогнула, перестав ощущать его прикосновения, но, увидев в отражении в окне, что он расстегивает рубашку, застыла и напряглась в ожидании, словно котенок, увидевший мышь. Ее взгляд метался вверх-вниз, будто она не могла решить, что интереснее – его лицо или руки. Когда он потянулся к ремню, она резко повернула голову, чтобы хорошенько рассмотреть происходящее. – Нет-нет, – проворчал он. – Не подглядывай. Смотри на город. Она улыбнулась и повернулась обратно к окну, невидящим взглядом уставившись на город. Люциус снял жилет и рубашку и сел, чтобы снять ботинки и носки, краем глаза наблюдая за Гермионой. Она начала нервничать и двигать бедрами в предвкушении оргазма, которого жаждала ее киска. «Еще пару секунд, милая. У меня здесь есть то, что тебе нужно». Когда он встал и начал расстегивать молнию на брюках, ее бедра замерли – она сосредоточилась на том, что происходило за спиной. Ей было плохо видно из-за тусклого света свечей, но взгляд ее был острым, как у охотника. Малфой снял брюки и, неспешно подойдя к ней сзади, провел пальцами по ее обнаженным ягодицам. Она выпятила задницу и встретилась с ним взглядом в отражении. – Вы уже намокли для меня, мисс Грейнджер? – Да, сэр, – прошептала она. – Давай покажем Парижу, как сильно, – он погладил ее бедра сбоку, скользнул вверх, прошелся пальцами по завиткам на лобке и накрыл его ладонью. Ее бедра подались вперед, ища бóльшего контакта, и его средний палец коснулся расщелины. Она не солгала: там было мокро, как в фонтане Медичи. Двумя пальцами, скользкими от смазки, Люциус раздвинул половые губы. – Посмотри, как здесь всё блестит. Гермиона стонала и извивалась, не говоря ни слова, как мим, но ее тело четко выражало ее желания. – Неужели тебе настолько понравилась утка, – поддразнил Люциус, проводя пальцем по ее блестящей расщелине. – Или тебе нравится демонстрировать всему городу, насколько мокрой ты стала из-за меня? – Утка была хороша, – нахально ответила Гермиона. Люциус усмехнулся и укусил ее сзади за шею. Похоже, она хочет поиграть. Что ж… да начнется игра. – Окно ведь холодное? – Да, сэр. – Хорошо. Ты уже слегка перегрелась, – своим телом он прижал ее к стеклу, и она ахнула от внезапного перепада температуры. Его палец продолжал кружить на клиторе, но он больше не дразнил – его движения стали хищными. – Так лучше? – промурлыкал Люциус. Его предплечье оказалось зажато между телом Гермионы и стеклом, и холод показался ему скорее освежающим, чем неприятным. Однако все остальные участки ее тела все еще оставались горячими, как кипящий котел, и он потерся полутвердым членом между ее теплыми ягодицами. – Твои соски уже твердые? У меня не было десерта, и я очень голоден. – Да, сэр! Он ухмыльнулся и кончиком пальца надавил сильнее. Клитор был набухшим, словно собирался взорваться. – Мне нравится то, как ты сейчас одета. Чулки и каблуки. Тебе стоило пойти на ужин только в этом. Нас обслужили бы в рекордные сроки. Гермиона рассмеялась. – Мне кажется, Анри, скорее, захотел бы увидеть голым тебя. – Может быть. Однако, я уверен, Париж предпочитает твою текущую киску моему твердому члену. Давай посмотрим, готова ли она оказаться в центре внимания. Одним пальцем он скользнул внутрь, и Гермиона задрожала в его объятиях, а ее стон эхом отразился от стекла. – М-м-м! – Да, ты готова. Прислушайся. Звучит так, словно ты умираешь от желания начать шоу. Ты ведь этого хочешь? – он потерся своей эрекцией об ее зад. – Да, сэр, – проскулила Гермиона, нетерпеливо ударив по стеклу рукой. – Попроси меня. Я хочу убедиться, что ты и впрямь этого хочешь. – О боже, – пробормотала она, чувствуя, что не готова подключиться к грязным разговорам. – Эм… пожалуйста… мне нужен ваш член, сэр. Очень нужен. Пожалуйста, трахните меня. – Вот так. Моя маленькая грязная гриффиндорка. Тебе нравится быть плохой, не так ли? Это был не совсем вопрос, но она тут же ответила: – Мне нравится быть грязной для вас, сэр, но я не люблю быть плохой. Люциусу удалось вовремя подавить смешок. Та, кого все знают как хорошую девочку, не может вынести мысль о том, чтобы быть плохой. – Понимаю. В таком случае, ты готова быть моей милой маленькой принцессой? Ее дыхание участилось, и от каждого выдоха запотевало окно. – Да, сэр! А! Он нашел, по крайней мере, один ключ, чтобы разблокировать ее хитрую комбинацию. А он даже не особо старался – какая удача. – Встань на цыпочки, – промурлыкал он, слегка согнув колени, чтобы получить лучший угол для проникновения. – Выгни спину, покажи мне свою киску. Гермиона немедленно подчинилась, и Люциус двумя пальцами нащупал влажный вход. Обхватив член, он приставил его туда, где находились пальцы, и ввел внутрь головку. Из-за ее роста угол вхождения казался непривычным, но благодаря этому член мог удачно задевать точку G. Выгнув спину, Гермиона открылась ему, и он легко скользнул внутрь. Уверенно обосновавшись там, он убрал влажные пальцы, чтобы не мешались, и прошелся ими по расщелине между ягодицами. Она вздрогнула всем телом. – О боже! А вот это уже интересно. Люциус снова проделал то же самое, задержавшись на ее сокращающемся отверстии и внимательно наблюдая за ее реакцией. Ее спина изогнулась, как будто Гермиона проходила прослушивание в сексуальный цирк, а бедра задрожали. По лицу Люциуса медленно расплылась улыбка. – Так вот что тебе нравится? – Да, – выдохнула она. Люциус продолжал нежно трахать ее, водя пальцем по сморщенному отверстию. – Значит, именно так ты трогаешь себя, когда остаешься одна? – Да, сэр, – теперь ее голос звучал смелее. – Твои шаловливые пальчики уже побывали внутри? – Да, сэр. «Черт возьми». Они нашли правильную девушку. Снейп с ума сойдет, когда узнает. Слегка надавив на отверстие, он спросил своим самым шелковым голосом: – Ты окажешь мне честь и позволишь сделать это сегодня? – Черт! Да, сэр. Пожалуйста, я сейчас кончу. – Да, я вижу, – с улыбкой отозвался Люциус. Поднеся средний палец ко рту, он тщательно покрыл его слюной, а затем размазал ее по анальному отверстию Гермионы. Когда он проник пальцем внутрь, его член дернулся от зависти. Это жадное колечко мышц сжало его словно тиски. Гермиона расслабилась, и палец вошел по костяшку. Размеренные движения члена ощущались через тонкую перегородку, и Люциус подразнил себя, нащупав и потерев венчик на головке. Когда он вошел еще немного глубже, Гермиона вскрикнула и так сильно задрожала, что он начал опасаться, что она потеряет сознание. – О боже, Люциус! Я сейчас кончу… прямо сейчас. Словно услышав ее слова, оба ее отверстия сжались, и мышцы внутри обхватили палец и член. Из влагалища бешеным потоком хлынула жидкость, и Люциус застонал, когда она забрызгала его яйца и бедра. – А-а-ах-х-х! – ее руки заскребли по стеклу в поисках опоры, а тело содрогалось от удовольствия. – А-а. О-ох-х! Ее киска все еще сокращалась, а тело расслабилось, после оргазма словно находясь в свободном падении. – Вот так, моя девочка, – прошептал Люциус ей в волосы. – Кончай для меня. Гермиона постепенно обмякла, тяжело дыша и подрагивая, и он медленно вытащил палец и член. Послышался влажный чавкающий звук, и Люциус ухмыльнулся. Он взял ее за бедра, развернул и заглянул ей в глаза. Казалось, она впала в ступор от того, как он ее оттрахал. – Тебе понравилось? Гермиона кивнула. – Да. Спасибо, сэр. Люциус усмехнулся на ее радостную благодарность и поцеловал ее вспотевший лоб. – Ты готова к большему? – Да, сэр. Опьяненная сексом, но все равно жаждет следующего раунда. Вот это женщина! Люциус наклонился и, схватив ее под задницу, приподнял и прислонил спиной к стеклу. Она не вскрикнула, но зашипела и отпрянула от окна, обхватив ногами его бедра и сжав их, будто Дьявольские силки. Однако Люциус не стал отодвигать Гермиону от стекла: ее разгоряченному телу требовалось охладиться, нужно было лишь время привыкнуть. Его член скользнул внутрь, словно и не выходил, и снова послышались хлюпающие звуки. Гермиона тихо постанывала, перекатывая голову туда-сюда по стеклу, а карих глаз почти не было видно под полуприкрытыми веками. Люциус не мог на нее наглядеться: зрелище завораживало. Ее взгляд то фокусировался, то расплывался, а румянец расползся от щек вниз по груди. Люциус так и не смог решить, является ли она воплощением разврата или добродетели. Хотя она казалась маленькой нимфой, которая была не прочь поиграть в грязные игры, все же в агонии страсти в ней проглядывала непорочность. «В такой момент, как этот, подобное наблюдение сбивает с толку». Но что смущало его еще больше, это то, что он не мог определиться, какая сторона ее натуры ему больше по душе: похотливая нимфетка или здравомыслящая гуманистка. Слава богу, и тех, и других черт в ней было более чем достаточно. Гермиона снова прижалась спиной к стеклу и удовлетворенно вздохнула. «Я знал, что это поможет тебе охладиться». В мгновение ока она наклонилась вперед и захватила его губы своими, проникнув языком внутрь. Люциус резко втянул воздух, почти сбившись с ритма толчков, но, взяв себя в руки, ответил на поцелуй с таким же пылом. Это походило, скорее, на танец, чем на дуэль, и его тело подстроилось под ее ритм. Ее стон пощекотал его губы, отразился от нёба и отозвался вибрацией на языке и зубах. Люциус продолжал двигаться в ней в том же темпе, однако теперь столкнулся бедрами с ее, чтобы толчки стали жестче. Дерзкий маленький язычок, хозяйничающий у него во рту, повторял каждое движение: она проникала в него так же, как он проникал в нее. Люциус не возражал: мужчина, как правило, не может сосредоточиться больше ни на чем другом, погрузившись по яйца во влажную киску. Лучше позволить ей вести в этой оральной румбе, пока он будет танцевать танго внизу. Отойдя вместе с Гермионой от окна, Люциус отнес ее на кровать, не отрываясь от ее губ. Поцелуй с ней настолько отличался от того, к чему он привык, что он пока не был готов разорвать его. Северус, несмотря на всю свою язвительность, был оральным гением: он целовался столь же умело и выверенно, как и варил зелья. Но он не был женщиной. В нем не ощущалось такой же самоотдачи и восприимчивости, что чувствовались в Гермионе. Снейп действовал обдуманно, а Гермиона спонтанно. И она казалась сладкой и жаркой – как горячая карамель. Люциус медленно опустил ее на лепестки, и она отстранилась, чтобы взглянуть на него. – Я никогда не занималась сексом на лепестках роз, – призналась она с легкой улыбкой. – Приятно, правда? Она кивнула. – Это немного странно, но мне нравится. Люциус знал, что она имела в виду. Лепестки слегка щекотали кожу, как будто кто-то ее касался. Но это только умножало богатство ощущений. – Ты выглядишь великолепно среди них. Гермиона покраснела. – И ты тоже. Усмехнувшись, он потерся носом об ее щеку. – А я уж начал было думать, что мне больше не нужно слышать ничего подобного. Ты очень добра. Поцеловав ее в лоб, он отстранился, так что член выскользнул из ее отверстия, после чего вошел снова – словно в первый раз. Гермиона что-то невнятно простонала и втянула носом воздух, как будто могла ощутить витающий в воздухе надвигающийся оргазм. – Думаю, тебе пора кончить еще раз, – пробормотал Люциус. – Я только что кончила. – У тебя какой-то лимит, о котором я не знаю? Она рассмеялась. – Нет, мне просто нужно немного отдохнуть в перерыве между ними. – Позволю себе не согласиться. Он вошел в нее, шлепнув бедрами, и она громко застонала, изогнувшись, словно провод под напряжением. – Если я что и знаю, так это то, что твоя киска постоянно на старте, готовая к гонке. – О боже! – Ты недооцениваешь эту невероятную маленькую киску, – прорычал он, чувствуя, что стенки влагалища уже начали сжиматься. – Ей нужно просто дать волю. – Пожалуйста, Люциус! Он ухмыльнулся. Это «пожалуйста» отозвалось у него где-то в яйцах. Он так редко слышал подобное. – Скажи мне, чего ты хочешь, принцесса. – Поцелуй меня еще раз. Он ожидал, что она скажет ему ускориться или быть жестче, однако ему понравилась ее просьба. Коснувшись губами ее губ, он прошептал: – Сегодня ночью ты будешь спать покрытая моим семенем, принцесса. А теперь скажи мне, кто устанавливает правила для этой киски. – Ты, Люциус! Черт побери! Пожалуйста, позволь мне кончить! Он прижался ртом к ее губам и начал трахать быстро и глубоко, ловя языком ее крики и возвращая ей стоны. Ее мышцы внутри снова сжались, и он сконцентрировался на том, чтобы кончить вместе с ней. Он весь вечер балансировал на грани, и теперь было нетрудно подтолкнуть себя к краю. Яйца сжались, и он зарычал, чувствуя, как семя движется по члену. Удовольствие растекалось по венам, и он вскрикнул, когда началось извержение. «Черт!» Он излился в нее полностью и застонал, когда наслаждение распространилось от яичек по телу. Казалось, будто ее волшебная киска ударила его заклинанием, и теперь остаточная магия сочилась из каждой поры на коже. Хотя пульсация постепенно утихла, тело продолжало гудеть от удовольствия. Люциус разорвал поцелуй и посмотрел ей в глаза. «Точно, как горячая карамель». – Это было потрясающе, – выдохнула она. – Думаю, через какое-то время я смогу повторить. Не хочешь забраться в горячую ванну, пока мы ждем? Гермиона покачала головой. – Я не хочу смывать твою сперму. Теперь она принадлежит мне. Люциус ухмыльнулся. – Ты говоришь как настоящая королева оргазмов. Хорошо. Мы будем отклеивать прилипшие лепестки друг от друга, пока я не буду готов для второго раунда. Гермиона улыбнулась. – Я действительно рада быть здесь с тобой, Люциус. Его сердце заколотилось, обезумев от доброты, светящейся в ее глазах. Он уже и забыл, каково это, когда на тебя смотрят с такой теплотой. «Проклятье. Я могу и привыкнуть». – Я тоже рад. Больше, чем ты можешь себе представить. ________________________________________________________________ * «Я хочу уложить тебя в постель, усыпанную лепестками роз», – Бон Джови.