Квартет

“If I gave you diamonds and pearls…*” – Prince.

(Люциус) Комната поплыла перед глазами. Черт. Это было нехорошо. Люциус оторвался от губ Гермионы: необходимость дышать взяла верх над его либидо. Очевидно, он был не единственным, кому нужен был кислород: как только поцелуй прекратился, она судорожно вздохнула полной грудью и заморгала, как будто не могла сфокусировать взгляд. Он прекрасно знал, как она себя чувствовала. Люциус обожал смотреть, как она возбуждалась и настолько отдавалась во власть удовольствия, что сама становилась воплощенным желанием. Она была такой красивой: волосы были зачесаны назад, открывая серьги, которые он купил для нее, а обнаженное тело дышало жаром на фоне холодных серебряных обоев. Он как раз снимал с нее последний предмет одежды, когда отвлекся, залюбовавшись румянцем, расползающимся по ее груди и шее. А затем губы Гермионы коснулись его губ, и Люциус вообще позабыл, зачем они поднялись на второй этаж. Ее губы заставляли его позабыть обо всем на свете. Люциус не знал, как долго целовал ее, прижав к стене ванной, но этого было достаточно, чтобы его член заплакал о милосердии. Все попытки Гермионы вызволить его из членоубийственного брючного ада оказались удручающе безуспешными. Она расстегнула ремень, а рубашку – только наполовину, но пока что еще не освободила его от злой тирании ширинки. И судя по хмельному блеску в ее глазах, она вряд ли сейчас помнила, что значит слово «молния». Ночь предстояла жаркая. И слава Мерлину. Люциус провел рукой по ее пылающей щеке и скользнул губами по губам, мысленно застонав, когда ее теплое дыхание коснулось его рта. Каждая клеточка его тела пела в унисон с ней, и это сводило его с ума от возбуждения. Он прижался лбом к ее лбу, чтобы утихомирить кипящий мозг. – Кого ты хочешь послушать сегодня? Она облизала нижнюю губу, прежде чем ответить: – Бетховена. – Ты всегда выбираешь Бетховена. – А ты всегда выбираешь Вагнера. Такое чувство, что мы трахаемся в каком-то фильме про войну. Усмехнувшись себе под нос, Люциус кивнул, соглашаясь. – Бетховен слишком депрессивный. Как насчет Рахманинова? – Хорошо, но не включай его слишком громко. Мне нравится слышать тебя. – Хм-м, – протянул он. – У меня никогда не было проблем с тем, чтобы услышать тебя. В улыбке Гермионы вместе с весельем промелькнуло смущение. – Ты бы предпочел, чтобы я сдерживала стоны, как это делаешь ты? – Конечно, нет. И я ничего не сдерживаю. – Тогда почему ты так сильно стискиваешь зубы? «Проницательная маленькая ведьмочка». – Привычка. Улыбка Гермионы стала шире. Она пощекотала пальцами его подбородок. – Я хочу, чтобы ты прекратил это делать. Сломаешь себе челюсть. И я повторюсь, мне нравится тебя слышать. Люциус не знал, обладал ли он такой же способностью, не сдерживаясь, выражать свои эмоции, какой обладала Гермиона. Он, может, и хотел бы отпустить себя, но первое, чему учится каждый слизеринец, – никогда не раскрывать о себе то, что может быть использовано против тебя. Драко, похоже, этот урок не усвоил – либо настолько привык потакать своим желанием, что ему стало все равно. Но Люциус всегда держался от остальных на безопасном расстоянии. Даже его жене не удалось проникнуть внутрь этой тщательно выстроенной крепости, однако Нарцисса росла на тех же самых принципах, поэтому никогда даже не считала это проблемой. Они умели любить друг друга, сохраняя при этом некоторые вещи в тайне. Чрезмерная откровенность была делом мутным и опасным, а подобного они оба избегали любой ценой. Гермиона поощряла его открываться ей с тех самых пор, как они начали встречаться, но от одной мысли об этом ему становилось дурно. Он раскрыл ей необходимый минимум и компенсировал свои недостатки подарками, что, как он надеялся, ее удовлетворит. Или, по крайней мере, отвлечет. Люциус знал, насколько жесткой была конкуренция, и понимал, что, если он хочет завоевать Гермиону, ему нужно продемонстрировать свои сильные стороны. Может, он и не был таким же пылким, как Драко, или гениальным, как Снейп, но он мог купить ей все, что захочется, и ошеломить ее так, как ни его сын, ни любовник не были способны. Ему придется стать незаменимым в ее глазах, потому что он даже думать не желал о том, чтобы вернуться к той прозаичности, что представляла из себя его жизнь до Гермионы. Дело было не в одном лишь потрясающем сексе: Люциус хотел, чтобы Грейнджер стала частью его жизни. Никто не подталкивал его к тому, чтобы стать лучше, как делала это она. Всем вокруг он был настолько безразличен, что никто даже не хотел попытаться. Ну… конечно, Снейпу было не все равно, он просто не поощрял Люциуса меняться и расти: после стольких лет вместе они уже давно привыкли к недостаткам друг друга. И хотя весь этот рост и перемены и пугали Люциуса на каждом шагу, все же он не мог отрицать, что начал замечать проблески мира, которого никогда не знал раньше, – мира света и радости. Мира, созданного Гермионой. И это было бесценно. Эти размышления заставили его задуматься, как у нее дела с Драко и Северусом. Хоть Люциус до конца и не понимал, почему ее влечет к Драко, было очевидно, что они хорошая пара. Поначалу его это раздражало. Он не желал признавать, что, похоже, ошибался насчет шансов Драко, главным образом потому, что это означало, что его собственные шансы были не так велики, как он предполагал. Но из-за привязанности Гермионы к Драко ее интерес к нему и Северусу, казалось, ничуть не стал меньше, и по прошествии месяцев Люциус неохотно свыкся с необходимостью делить ее с сыном. Он по-прежнему не понимал, как она выносит непрекращающееся слюнтяйство Драко, но их взаимоотношения, судя по всему, творили чудеса для них обоих, что заставляло Люциуса сомневаться в собственном вкладе в ее благополучие. То, что она делала его жизнь лучше, вовсе не означало, что он делал лучше ее жизнь. Что, если такой молодой и добросердечной девушке, как Гермиона, Драко подходил больше? С этой горькой мыслью смириться было трудно. Однако же, когда он «в шутку» спросил, что она нашла в таком старом жадном брюзге, как он, Гермиона принялась яростно убеждать его в том, что ей нравится проводить с ним время, и она еще никогда не встречала человека, который мог бы выжать из жизни каждую капельку удовольствия, как делал это он. Она сказала, что он возродил в ней любовь к культуре и напомнил, в каком чудесном мире она живет. Люциуса тронули ее слова, но ему хотелось бы более веских доказательств их совместимости. Он понятия не имел, что должны представлять собой эти самые доказательства – он всего лишь желал какой-то гарантии долгосрочности их отношений. Возможно, он убедился бы в этом со временем. Например, у него никогда не возникало сомнений в том, что Северус будет с ним до конца. Было ли причиной этому то, что его старый друг просто-напросто доказал свою верность в любой ситуации? Или, может, все дело в том, что Люциус однажды вдруг осознал, что Северус всегда будет частью его жизни? Он попытался вспомнить прошлое, но школьные годы начали уже понемногу стираться из его памяти. И все же для него стал облегчением тот факт, что, несмотря на то что они оба встречались с Грейнджер, это не уменьшило их любовь друг к другу. Северус по-прежнему заходил раз в неделю, и они все так же трахались до умопомрачения, как в старые добрые времена. Они даже еще больше сблизились, потому что у них была Гермиона, и это освежило их отношения. И Люциус был рад, что они нашли девушку, которая была не против их с Северусом связи. Черт, «не против» это было еще мягко сказано. Когда Гермиона собиралась наконец с духом и спрашивала его о Снейпе, обычно это был робкий вопрос о том, как они с ним занимались сексом. В эти моменты у Люциуса возникало желание поведать ей все грязные подробности, лишь бы увидеть, как ее зрачки расширяются от возбуждения. Но он этого не делал. Сладострастия в нем было хоть отбавляй, но рассказывать он предпочитал как можно меньше. Люциус не совсем понимал, что происходило между Гермионой и остальными двумя ее партнерами. Северус в беседах упоминал ее лишь вскользь, будто они были просто знакомыми, а не любовниками. Люциус не хотел совать нос не в свое дело, но ему было жутко любопытно. Гермиона говорила о Снейпе уклончиво, и то только тогда, когда ее к этому подталкивали: сама она никогда первой не заводила разговор о нем. Сначала Люциус счел ее молчание за подтверждение тому, что она предпочитает именно его Снейпу и Драко, но постепенно к нему пришло понимание, что причиной было добросердечие Гермионы: она просто не хотела задеть чьи-то чувства. Такой уж она была. Она не стремилась манипулировать ими, играя на их ревности: она изо всех сил пыталась сохранить мир. И сделать их всех счастливыми. Ну, или, по крайней мере, она делала счастливым конкретно Люциуса. Если принимать во внимание идиотское выражение лица, с каким в последнее время ходил Драко, то, наверно, это тоже можно было счесть признаком того, что он счастлив. Северуса же было невозможно прочесть. Страдания и радость отражались у него на лице практически одинаково. Хотя… Люциус заметил, что в последнее время извечная угрюмость Снейпа слегка сгладилась. Вероятно, Гермиона сумела забраться под кожу и к нему. Понимание этого вызвало у Малфоя неожиданную улыбку. Махнув палочкой в сторону фонографа, Люциус включил музыку. Звук полностью заполнил комнату, окутав их волнами мягкой серенады, исполняемой на пианино со струнным аккомпанементом. – У меня есть кое-что для тебя, – прошептал он, скользнув рукой по обнаженному бедру Гермионы. Она вздохнула и бросила на него взгляд, в котором сквозило раздражение. – Сколько раз я просила тебя ничего больше мне не покупать? Я начинаю чувствовать себя дорогой проституткой. – К твоему сведению, я это не купил. Зная, что ты против моих подарков, я нашел лазейку. – О, неужели? – с ухмылкой отозвалась Гермиона. – И что это за лазейка? Люциус взял ее за руку и подвел к комоду. На нем стояло несколько плоских футляров, обтянутых бархатом, и он коснулся самого маленького. – Я не собираюсь тебе ничего дарить: я всего лишь хочу, чтобы ты надела это. Невинная игра в переодевание. – Переодевание? – с любопытством переспросила Гермиона. – А ты тоже переоденешься? Мне всегда было интересно посмотреть на тебя в плаще матадора. Люциус провел рукой по лицу, едва сдержав смешок. – Может быть, в другой раз. Сегодня я хочу, чтобы ты была моей принцессой. Он поднял крышку футляра, и взгляду Гермионы предстала россыпь бриллиантов и жемчужные браслеты. Один был отделан рубинами, а другой изумрудами. Немного гриффиндорского цвета для нее и слизеринского для него. Ее глаза расширились, когда Люциус вытащил самую толстую бриллиантовую манжету. – Я не могу это надеть! – запротестовала Гермиона. – Нет, можешь, – просто ответил он и в доказательство своих слов поднял ее руку и приложил браслет к веснушчатой коже. – Кому еще это носить? Они просто пылятся в Гринготтсе. – Они принадлежали Нарциссе? – прошептала она, с ужасом глядя на него. – Нет, – твердо заверил ее Люциус. – Это семейные реликвии. Она носила их по случаю, но они ей не принадлежали. Гермиона взглянула ему в лицо, когда он надел ей на запястье следующий браслет. – Люциус… я не она. Ты можешь наряжать меня, как хочешь, но я никогда не стану Нарциссой. Не мучай себя так. Люциус мягко улыбнулся и застегнул застежку. От ее беспокойства у него сердце обливалось кровью, но это лишь придало ему решимости окутать ее, словно драгоценными цепями, своим обожанием. – Я не мучаю себя и клянусь, что не пытаюсь превратить тебя в Нарциссу. Я мог бы засыпать тебя бриллиантами с ног до головы, но и тогда ты не стала бы ею. Я признаю, что у вас есть некоторое сходство, но даже оно проявляется по-разному, – Люциус достал последние три браслета и надел ей на другую руку. – Я делаю это не для того, чтобы превратить тебя в кого-то, кем ты не являешься. – Тогда зачем ты это делаешь? – Затем, чтобы… – он никогда не задумывался о причине. – Потому что я… Черт. Объяснение потребует определенной честности. Но Гермиона наверняка уже и так знала об его чувствах к ней. Они ведь трахались каждую неделю, так ведь? Танцевали. Целовались. Он не смог бы ее обмануть. – Потому что ты заставляешь меня чувствовать себя лучше. Мне нравится смотреть, как ты носишь мои подарки, и видеть, как ты красива в них. Но мне хочется… – Превратить меня в произведение искусства? Люциус улыбнулся. – Именно. – Значит, это всё для того, чтобы сделать меня привлекательнее? – Нет, вовсе нет. Ты же знаешь, я считаю, что ты прекрасна. Это для того, чтобы… ты смогла понять, какой я тебя вижу. – Что ты имеешь в виду? – Я покажу тебе через минуту. Люциус открыл второй самый большой футляр, в котором на бархатной подставке сверкало многоярусное бриллиантовое колье. – Люциус, это уже чересчур! – Чепуха, – он достал колье и осторожно поместил ей на грудь, скользнув пальцами сзади по шее, чтобы застегнуть. Оно покрывало всю верхнюю часть груди, сужаясь к ложбинке. Казалось, Гермиона была усыпана кусочками льда. – Прелестно. Еще пара вещиц. Она подняла руку и коснулась колье, словно проверяя, реально ли оно. Люциус открыл следующий футляр и достал усыпанную кристаллами диадему. При виде нее глаза Гермионы вылезли из орбит, и она бросила на него осуждающий взгляд, давая понять, что он совсем сошел с ума. Ничуть не смутившись, Люциус закрепил диадему у нее на голове, а затем открыл последний футляр и достал множество жемчужных ожерелий. Покачав головой, Гермиона подняла руку, чтобы остановить его. – Большое количество аксессуаров загромождает наряд. Люциус ухмыльнулся. – Это мы еще посмотрим. Иди сюда. Он переплел свои пальцы с ее и подвел ее к ростовому зеркалу в углу. – Ну, – сказал он, поставив Гермиону перед зеркалом так, чтобы видеть в отражении ее лицо. – Как ты себя ощущаешь? Она несколько секунд молча рассматривала себя, затем неуверенно коснулась бриллиантов на шее и пожала плечами. – Я не знаю, как я себя ощущаю. Красивой? Он улыбнулся. – Особенной? – Да, – казалось, ее смутил собственный ответ. – Ты действительно особенная. – Вряд ли. Я совершенно обычная. Люциус накинул ей на шею две нити жемчуга. – Ты настолько далека от обычной девушки, насколько это вообще возможно. В свое время я знал множество женщин, но ни одна не была похожа на тебя. Обняв Гермиону, он провел рукой по ее животу так, чтобы лежащая на ладони жемчужная нить скользнула по лобку. Другой рукой он погладил ее задницу и спустился ниже, к пылающей промежности. Гермиона застонала и раздвинула ноги, давая ему достаточно места, чтобы проникнуть между ними и поймать свисающую нить. Проведя согнутым пальцем по промежности, он плотно прижал к ней ожерелье, так что кремовые бусинки протянулись до самой расщелины между ягодицами. «Великолепно». В зеркале Гермиона встретилась с ним взглядом горящих глаз: вся ее неуверенность исчезла, сменившись удивлением, а затем интересом. Люциус хитро улыбнулся ей и усилил давление, заставив ожерелье скользнуть по складкам плоти и проникнуть между половыми губами. Медленно потянув жемчужную нить назад, он задел набухший клитор, и Гермиона судорожно вздохнула, приоткрыв рот. Малфой ухмыльнулся. Наверняка эти жемчужины, пролежав последние десять лет в студеном хранилище, все еще оставались немного холодными. Сколько времени понадобится ее горячей киске, чтобы вернуть им комнатную температуру? Пять секунд? Десять? Потянув нить в противоположном направлении, Люциус резко продернул ее до конца. Жалобный стон отразился от зеркала, и Гермиона откинулась ему на грудь, будто ноги отказывались ее держать. – Посмотрите, как моей принцессе нравятся жемчуга, – промурлыкал он ей на ухо. – А теперь давайте узнаем, смогу ли я заставить тебя их обожать. Он продолжил медленно тянуть за нить туда и обратно, стимулируя половые губы, а затем, стоило Гермионе привыкнуть к темпу, внезапно резко дернул, задев клитор. Она протянула руку назад, обняв его за шею, и пробормотала себе под нос его имя, словно мольбу об оргазме. «Еще рано, моя драгоценная». Он хотел довести ее до самого края блаженства, а затем посмотреть, не захочет ли она побыть его хранительницей сокровищ. Когда ее мольбы превратились практически в рыдания, а движения стали отчаянными, он продернул нить через половые губы и отпустил один конец. – О-о-о! – Хочешь еще? Тяжело дыша, Гермиона открыла глаза и посмотрела на него в зеркале. – Да, сэр. – Вот это моя девочка. Что мы украсим у тебя теперь? – он многозначительно погладил ее ягодицы. – Пожалуйста! – Пожалуйста – что? – Коснись моей задницы. Я хочу этого. Люциус прикусил язык, чтобы не рассмеяться. – Почему бы тебе не встать на колени на кровати и не показать мне, как сильно ты этого хочешь. Гермиона практически подбежала к кровати и встала в позу, выпятив задницу и раздвинув ноги, чтобы продемонстрировать влажную промежность. Ее бедра ни секунду не останавливались, нетерпеливо кружась в танце вожделения. Улыбнувшись про себя, Люциус достал из ящика смазку и встал позади Гермионы так, чтобы ей не было видно, что он делает. – Перед приходом ты пользовалась заклинанием Снейпа для очищения кишечника? – Да, сэр. Ну конечно же, она им пользовалась. Как и всегда. Анальные игры были тем самым, отнюдь не секретным оружием, способным довести ее до кульминации в рекордно короткие сроки. Люциус и Снейп систематически растягивали ее анус на протяжении последних двух месяцев, подготавливая к чему-то большему. Она, вероятно, смогла бы уже и сейчас принять член, но они хотели дождаться идеально подходящего момента, чтобы предложить дополнить обычную программу анальным сексом. Северус заверял его, что она сама этого хочет, и, поскольку они оба намеревались присутствовать при первом проникновении, им следовало в скором времени назначить двойное свидание. Связав одну жемчужную нить в толстую восьмерку, Люциус коснулся ею киски и провел бугристой поверхностью по промежности. Гермиона застонала и подалась навстречу, двигая бедрами вверх-вниз, чтобы усилить трение. Люциус насмешливо покачал головой, видя ее нетерпение, но все же потер пальцем ее складки и протолкнул несколько бусин во влагалище. Гермиона тихо застонала от возбуждения и выгнула спину, полностью отдавая себя в его руки. С невероятным терпением, которое приберегал только для спальни, Люциус вставлял жемчужину за жемчужиной в ноющее отверстие, зачарованно наблюдая, как ее тело поглощает ожерелье, а затем истекает влагой, требуя большего. – Теперь твоя киска тоже как у принцессы, – шутливо сказал Люциус. – Тебе нравится? – М-м-м, – простонала она в одеяло. Люциус коснулся напряженного клитора кончиком указательного пальца. – Я знал, что тебе понравится. Жемчужины просто побудут там, пока я не закончу подготавливать тебя. Расстегнув брюки, он достал член, ощутив наконец приятную свободу. Святая Цирцея! Вероятно, в следующий раз с этим не стоит так долго тянуть. Когда его глаза наконец снова обрели фокус, он взял смазку и открыл крышку. Услышав этот звук, Гермиона замерла… а затем дотянулась обеими руками до ягодиц и раздвинула их. Из груди Люциуса едва не вырвался смех, но ему удалось сдержаться. «Очень мило с твоей стороны предложить помощь, дорогая». Он ввел внутрь один смазанный палец, вообще не встретив сопротивления мышц. Конечно, один был для Гермионы ерундой: она любила, когда постепенно добавляли еще. Люциус подлил смазки и ввел второй палец. И снова никакого сопротивления. Однако Гермиона подалась навстречу его руке и раздвинула ягодицы еще шире. Его член приподнялся, чтобы понаблюдать за происходящим: он знал, что все эти соки текли для него, и при мысли о том, чтобы нырнуть в эту узкую горячую киску, ему захотелось запросить возможность раннего заезда. Повернув руку, чтобы погладить выпуклость прямой кишки, Люциус ощутил, как через тонкую стенку проступают жемчужины. Член начал подпрыгивать, напоминая ему о первоначальном плане, чтобы он не слишком отвлекался на свои исследования. «Да-да, я помню. Поверь мне, я обо всем помню», – ответил он ему. Люциус неохотно оставил ее задницу и, взяв еще одно ожерелье – с самыми большими бусинами, – быстро покрыл его смазкой. «Если тебе понравились жемчужины в киске, то и это анальное украшение тебе наверняка придется по душе». Еще до прихода Гермионы он подготовил нити, усилив их так, чтобы их нельзя было порвать. Ничто так не портит анальные развлечения, как игрушка, застрявшая в кишечнике. На этот раз он собирался оставить больше бусин снаружи, чтобы нить не потерялась внутри, но в том, что она выдержит рывки любой силы, он был абсолютно уверен. Кончиком среднего пальца Люциус направил ожерелье ей в задницу, и жемчужины медленно исчезали, словно звезды в черной дыре. Гермиона начала стонать и извиваться, предвкушая настоящий секс. «Всему свое время, милая. Ты почти готова». Когда в руке оставалось около пяти дюймов, Люциус отбросил оставшуюся нить ей на поясницу и нежно потянул за ожерелье во влагалище. – Вполне вероятно, это самая красивая киска, какую я когда-либо видел. Гермиона застонала и выгнулась. – Я такая мокрая, сэр. – Да, я вижу, – Люциус нежно обвел клитор, а второй рукой стянул с себя одежду. – Ты придаешь новое значение словосочетанию «шкатулка с драгоценностями». Она отпустила ягодицы и вцепилась в одеяло. – Мне правда нужно кончить! – Я знаю, – ответил он с дьявольской ухмылкой. Обхватив член, он похлопал пульсирующей головкой по ее заднице, на которой все еще виднелись легкие следы от того, что с ней вытворял Снейп. – Ты этого хочешь? – Да, сэр, – простонала Гермиона. – Пожалуйста, трахните меня! – О, конечно. Но сначала нам нужно освободить немного места. Выгнув руку, он потянул за ожерелье, находящееся во влагалище, так, чтобы оно задевало клитор. Жемчужины, покрытые прозрачной смазкой, появлялись по две за раз, и ее бедра судорожно вздрагивали, когда те стимулировали набухший бугорок. Когда последние бусины выскочили наружу, Люциус отбросил их на кровать. – Ты чувствуешь свой аромат? Твоя прелестная маленькая киска буквально истекает смазкой… как будто плачет, умоляя о моем члене, – он приставил головку к отверстию, чтобы остановить вагинальные слезы. – Подожди! – Гермиона отпрянула и оглянулась через плечо. – Я хочу смотреть на тебя. Его губы изогнулись, но он сдержал усмешку. Это шло вразрез с его планом, но ему было приятно, что ей хотелось понаблюдать за ним в деле: а еще он обожал ее крики во время секса. – Ты хочешь, чтобы я поставил зеркало, или предпочтешь попробовать кое-что новое? – М… новое! «Моя маленькая отважная гриффиндорка». – Прекрасно. Перевернись на бок, – ему нужно было сохранить полный доступ к ее заднице. – Подтяни верхнюю ногу к груди. Гермиона забралась на середину кровати и сделала, как он просил, ни на секунду не отводя от него взгляда. Он отбросил ботинки и брюки и забрался вслед за ней. Она широко улыбнулась, глядя, как он поглаживает член, и Люциус с улыбкой покачал головой. Первое проникновение за вечер всегда буквально воспламеняло ее. – Подвинь к себе подушку. Тебе должно быть удобно, – пробормотал он. Улыбка Гермионы превратилась в довольную ухмылку, и она потянулась за подушкой, чтобы подложить ее под голову. Люциус подождал, пока она устроится, после чего подполз ближе и оседлал ее вытянутую ногу. Гермиона поняла суть его замысла и подняла вторую ногу повыше, чтобы дать ему доступ к киске под лучшим углом. Вид был потрясающим: блестящие розовые лепестки малых половых губ сияли даже ярче бриллиантов у нее на шее, а ее милая попка с жемчужной нитью была просто великолепна. Боже, как же Люциус хотел ее! Обхватив член, он провел головкой по складкам. Это было сродни тому, чтобы искупаться в кипящем масле. – Готова? Гермиона кивнула и закусила губу. Он обожал это выражение предвкушения у нее на лице. Так медленно, как только было возможно, он погрузился в узкое жаркое влагалище и закрыл глаза, когда влажные стенки горячо сжали его. Жемчужины прижались к стволу через тонкую стенку, превращая и без того тесное пространство в камеру пыток. Самый сладостный ад, какой только можно себе вообразить. Его толчки были совсем поверхностными. Он хотел, чтобы она сполна насладилась каждым ощущением. Непривычным углом проникновения. Наполненностью. Трением. Сам он ощущал это в полной мере. Боже, и это было невероятно! Во что он ввязался? Наклонившись, Люциус прижался грудью к боку Гермионы. Ему хотелось чувствовать ее как можно полнее. Она встретилась с ним взглядом, и он заметил, как блестят ее глаза. Он не знал, как это истолковать, но Гермиона вдруг изогнулась и обняла его одной рукой за шею. «М-м-м, чудесно». Люциус оперся на левое предплечье, чтобы освободить вторую руку и поиграть с ее новым хвостом. Скользнув пальцами по изгибам ягодиц, он устремился на темную территорию. Отыскав оставшуюся часть нити, он легонько дернул за нее. На лице Гермионы промелькнуло выражение экстаза, и она хрипло выдохнула: – О-о-о. Люциус ухмыльнулся и дернул снова. – Тебе нравится? – Да, сэр, – прошептала она. Он осторожно протолкнул еще несколько жемчужин ей в задницу, вонзив член глубже во влагалище. Набив ее до отказа, он начал вытаскивать бусины обратно. Гермиона закусила губу и подавила вздох, а ее веки затрепетали, когда жемчужины проходили сфинктер. Люциус коснулся губами пылающей кожи у нее на щеке. – Тебе нравятся новые украшения? – Да, сэр. Спасибо. Он ухмыльнулся. – Тебе когда-нибудь вставляли в попку нечто подобное? – Нет, сэр. – Называй меня Люциус. Мне нравится, как ты произносишь мое имя. Гермиона улыбнулась и встретилась с ним взглядом. – Люциус. Одобрительно зарычав, он дернул за нить посильнее. – Ты моя грязная маленькая принцесса, не так ли? Гермиона радостно кивнула. – Очень грязная. – Именно такой ты мне и нравишься. Она убрала волосы с его щеки и коснулась лица. – А ты мне нравишься таким. – Когда я прижимаю тебя к кровати и трахаю твою хлюпающую киску? Гермиона покачала головой. – Когда ты бываешь самим собой. Без притворства и язвительности. Люциус тупо моргнул, застигнутый врасплох. Она это серьезно? – Голый Люциус явно чувствует себя гораздо свободнее. Как странно это прозвучало. Она намекнула, что в сексе он привлекательнее как личность, чем в повседневной жизни? Но это и так ни для кого не было тайной. Он и не стремился быть милым. Гермионе просто удавалось пробудить в нем эти черты. – Что это значит? – спросил он, по-прежнему толкаясь в нее: его бедра двигались на автопилоте. – Это значит, – ответила Гермиона, целуя его в уголок губ, – что мне нравится быть с Люциусом, который улыбается, смеется и танцует. С Люциусом, которые обожает поцелуи и прикосновения. И которому доставляет удовольствие быть великодушным. Великодушным? Его еще ни разу не уличали в подобных сантиментах. Ему действительно доставляло удовольствие заботиться о Гермионе и показывать, как много он может ей дать, но он и понятия не имел, что это делает его великодушным. Несмотря на сомнения по поводу этого утверждения, его тронули слова Гермионы. Он уже и забыл, каково это, когда тебя ценят за что-то, кроме денег. Как ни странно, но у него всегда были подозрения, что он нравился ей не из-за своего благосостояния. Неужели престиж и впрямь ничего не значил для нее? Гермиона провела пальцами по его лицу и чувствительной коже под подбородком. – Пожалуйста, поцелуй меня, Люциус. Да! Она явно была близка к оргазму. Ей нравилось в такие моменты, чтобы ее целовали, – не ради того, чтобы ощутить близость с партнером: просто у нее была естественная потребность сосать что-либо – что казалось хорошей склонностью для девушки, которая обожала, когда ее трахали несколько членов одновременно. Иногда Люциус давал ей пальцы, но когда она посасывала его язык, у него ныли яйца. Прижавшись губами к ее губам, он проник языком ей в рот. Если бы здесь был Снейп, она смогла бы поласкать его солоноватую головку. Люциусу стало интересно, как Северус удовлетворял оральные потребности Гермионы. Кляп в виде шарика? Член? Или он тоже целовал ее? Вместо ревности эта мысль вызвала у Люциуса прилив возбуждения. Гермиона жалобно застонала ему в рот, посасывая его язык. «Вот так, драгоценная, кончай для меня». Ее дыхание стало прерывистым, а мышцы напряглись, когда тело приблизилось к кульминации. Снова взявшись за нить жемчуга, Люциус сам приготовился к взрыву. Ее внутренние мышцы сжали член, показывая, что Гермиона достигла пика, и Люциус перешел к активным действиям, плавно вытягивая бусину за бусиной, чтобы стимулировать анус на вершине удовольствия. Гермиона вскрикнула, и ее голос эхом прозвучал у него в голове, отдаваясь в коренные зубы. Он продолжил неспешно извлекать жемчужины, продляя ее оргазм, насколько было возможно. Ее тело содрогалось и подергивалось от каждого спазма, и Люциус вдруг обнаружил, что стал пленником ее влагалища, которое сжалось, словно членоловушка. Следуя подсказкам ее тела и двигаясь с ним в одном ритме, он замедлился, как и она. Подождав, пока она почти успокоится, он осторожно высвободил оставшуюся часть ожерелья. Гермиона судорожно хватала воздух ртом, и он разорвал поцелуй, чтобы она могла дышать. – Давай же, милая, покажи мне свою красивую попку, – он вышел из нее и, обхватив член, начал дрочить, не сбиваясь с ритма: он вот-вот готов был кончить. Гермиона развернулась, чтобы посмотреть на него, и ее глаза загорелись при виде покрытого смазкой члена, нависшего над ее задницей. – Я хочу, чтобы ты стонал, – прошептала она. Люциус разжал челюсти и издал полный желания стон. – Кончи на меня, Люциус. Пожалуйста! Он присел на пятки и направил член на свою округлую цель. Он бы с радостью написал картину на ее заднице в соавторстве со Снейпом. Она была бы красной после Северуса и покрыта спермой после него. Яйца поджались, и Люциус зарычал, забрызгав ее залпом чистой похоти. Он выдавил каждую капельку на ее мягкую кожу, заставляя ее сиять его благоговением. Жемчуга никогда не бывает много. Когда поток иссяк, он сцедил остатки ей на бедро и с удовлетворенной ухмылкой оглядел свой новый шедевр. – Теперь я красивая? – игриво поинтересовалась Гермиона. – Просто невероятная, – заверил ее Люциус. – Хочешь, чтобы я тебя очистил, или ты собираешься стать единственным экспонатом на выставке моего искусства? Она провела рукой по самой большой капле спермы и растерла ее по ягодицам, рисуя сама на себе картину разврата. – Я хочу пойти так домой. – Но ты ведь на самом деле не собираешься домой, не так ли? – Люциус предпочитал, чтобы она ночевала у него. – Ты хочешь, чтобы я осталась? – Конечно, хочу, – отозвался он, падая рядом с ней. – Кто же не хочет спать рядом с принцессой? Гермиона улыбнулась и покачала головой, а затем вернулась к своей спермозарисовке. Пока она работала, Люциус наблюдал за ней, лениво поглаживая ее грудь и пытаясь собраться с мыслями. Ему просто необходимо было найти способ видеться с ней еще чаще. Нынешнее расписание ему не подходило. Грейнджер была слишком хороша, чтобы получать ее так редко. Ему хотелось большего. ____________________________________________________________________ * «Если бы я подарил тебе бриллианты и жемчуга…» – Принц.