Квартет

“Four walls, a roof, a door, some windows. Just a place to run when my working day is through,” – Dixie Chicks

(Гермиона) Обосноваться в Малфой мэноре оказалось намного проще, чем можно было себе представить. Люциус и Северус просто перевезли ее вещи, и менее чем через двадцать четыре часа Гермиона уже поселилась в спальне, которая легко могла бы вместить всю ее квартиру. И это было странно. Дом был огромным, словно гигантский музей. Они все могли бы легко каждый занять свое крыло и месяцами не пересекаться друг с другом. Удивительно, что Люциус и Драко не сошли с ума, прожив там в одиночестве столько лет. К счастью, Нарцисса выбросила всё после войны, избавив комнаты от едкого запаха зла, которым, по словам Драко, они пропитались после вторжения в дом Волдеморта. И Гермиона полностью поддерживала эту идею. Кто хотел бы мучиться ужасными воспоминаниями, которые подстерегали на каждом шагу? «Ох, ну какой же красивый диван! Макнейр оставил свой окровавленный нож на сиденье, и мы просто перевернули подушку, чтобы не было видно пятен. А какой прекрасный стол! Мы ужинаем за ним каждый вечер… прямо там, где Нагайна сожрала Чарити Бербидж. На столешнице даже не осталось ни единой царапины!» Драко признался как-то, что, когда закончились послевоенные суды и они вернулись домой, он не мог зайти в большинство комнат – его сразу начинало жутко тошнить. Обнаружив однажды солнечным днем во вторник своего сына, лежащего без сознания в луже рвоты, Нарцисса сообщила мужу, что начинает ремонт в доме. И начинает немедленно. Гермиона предполагала, что Люциус и Нарцисса в глубине души были готовы ухватиться за любой предлог, лишь бы забыть прошлое. Дом был воплощением классической элегантности, но, судя по старым колдографиям, которые Гермиона видела в семейном альбоме, миссис Малфой значительно привнесла красок в интерьер. Спальни, которые остались все такими же роскошными, стали просторнее, чтобы избежать клаустрофобии, которую часто испытываешь в старых домах, набитых фамильными ценностями. Гермиона выбрала комнату в золотисто-кремовых цветах, которая находилась по соседству с комнатой Драко. Спальня Люциуса была дальше по коридору за углом. Северус занял комнату между его и ее спальней, в которой стены были отделаны декоративным сланцем и покрашены серебристой краской, что соответствовало его аскетичному вкусу. Живоглот вступил во владение всем поместьем с видом взыскательного аристократа. Когда появлялось настроение, он нежился на солнышке, но чаще бродил по всем комнатам, открытым и закрытым, ощущая себя хозяином всего, что попадалось на глаза. Однако Гермиона заметила, что, будучи в подземелье, он стратегически держался подальше от лаборатории Снейпа. Умный котик. С момента переезда Гермиона поняла, что благополучная совместная жизнь с Драко, Северусом и Люциусом ничем не отличается от благополучной совместной жизни с Роном и Гарри. В мэноре, в отличие от палатки, всего лишь было на порядок больше секса и поцелуев. В остальном у большинства мужчин были довольно простые повседневные потребности. Даже у Северуса. Им нравилось быть полезными, в особенности быть полезными девушке, и они обожали, когда их хвалили за труды. Счастье нужно было строить постепенно – по кирпичику. Гермиона не осознавала всю силу этих новых для нее правил обращения с мужчинами, пока однажды вечером у Уизли не поговорила с Флер. Эта женщина была мудрее, чем всем казалось: то, насколько хорошо она понимала мужские умы, просто ошеломляло. Словно прилежная губка, Гермиона впитала пьяные комментарии Флер в адрес мужской половины семьи Уизли, внезапно осознав, почему с одними мужчинами у нее складывались хорошие отношения, а с другими нет. Использовав новообретенные знания на коллегах, она обнаружила, что жить стало намного проще, если она проявляла терпение и спокойно аргументировала свое мнение идиотам в юридическом отделе, словно уже раз двадцать не делала то же самое. Пословица «Не подмажешь – не поедешь» оказалась правдой. Однако и у Гермионы порой заканчивалось терпение – и, к сожалению, она не могла предсказать, когда именно оно закончится, пока это действительно не случалось. Она не знала, была ли виной тому ее внутренняя гриффиндорка или просто любовь к логике, но порой некоторых идиотов стоило осадить и приложить сверху интеллектом, чтобы донести свою мысль. Но, к счастью, ни с кем из ее слизеринцев ничего подобного проделывать было не нужно. Лучше всего они отзывались на любовь и заботу, и Гермиона старалась распределять свое внимание между ними поровну, чтобы ни у кого не было причин для ревности. Сначала она положилась на расписание и планирование, опасаясь, что она может что-то упустить и начать кого-то обделять. Но, конечно же, никому не понравилось такое решение, и Гермиона быстро поняла, что в расписании не было необходимости. Стоило ей бросить планирование и позволить киске встать у руля, всё само собой пошло гладко со всеми тремя мужчинами. Выбор партнера на ночь превратился из мучительного процесса в игру интуиции. Когда Гермионе хотелось, чтобы ее очаровывали и соблазняли, она оставалась с Люциусом. Он заставлял ее чувствовать себя особенной и окруженной заботой. Люциус ассоциировался у нее с розами и атласными простынями. Он был квинтэссенцией чувственности. Если ей хотелось обнимашек и поиграться, она спала с Драко. Иногда она приходила к нему в комнату, а порой он к ней. Когда в ней просыпалось коварство, она говорила ему, что останется с Люциусом или Северусом, а затем пробиралась к нему в кровать и разыгрывала его любимый сценарий о развратной няне. Когда у нее был тяжелый день или она чувствовала себя слишком напряженной, она шла к Северусу. Он как никто другой умел заставлять ее забыть обо всех проблемах. Как можно было волноваться о предстоящих судах, лежа у Снейпа на коленях? И уж точно она не думала о работе, когда он целовал ее перед сном. Он взял за обыкновение гладить ее по голове, когда она засыпала в его объятиях, а когда утром пора было одеваться, он обнимал ее и целовал, отказываясь отпускать до последней секунды – что было довольно радикальной переменой для столь угрюмого человека. Однако Северус был не единственным, кто изменился. Драко и Люциус оба выглядели счастливее, чем когда-либо. Конечно, они все еще цапались, но со временем их нападки стали менее жестокими. Они понимали, что их споры ранят Гермиону, и делали все возможное, чтобы пресечь их. Она была тронута их чуткостью. Трудно было поверить, что эти люди – те, что когда-то придерживались мнения, будто магия – это сила, – являлись теми же самыми людьми, которые целовали ее по утрам перед уходом на работу, а после встречали объятиями и теплыми словами. Черт возьми, а Северус еще и готовил для всех в доме такие блюда, что заставили бы Джулию Чайлд рыдать от экстаза. Он утверждал, что готовка позволяет ему спокойно поразмышлять о своей работе в лаборатории, но Гермиона подозревала, что у него просто была слабость к высокой кухне. И все же Гермиону огорчало то, что он проводил дни в одиночестве на кухне. Люциус обычно занимался делами в Гринготтсе почти до самого ужина, а Драко и Гермиона приходили домой после пяти. Северус заверял ее, что он не чувствовал себя одиноко, но она всегда шла к нему первому по возвращении домой. Обычно к тому времени он готовил ужин, но, если его слишком захватывали эксперименты, то он был внизу в подземельях, уставившись на котел и нацарапывая неразборчивые заметки. Он так сосредотачивался на этом, что его концентрацию не могло нарушить ничто, но даже самые занятные зелья не могли помешать ему обнять Гермиону. Он целовал ее в лоб, и они делились друг с другом произошедшим за день. Затем он говорил ей идти готовиться к ужину, и она поднималась наверх посмотреть, дома ли Люциус. Если он был дома, она забиралась к нему на колени, и их разговор постоянно перемежался объятиями, поцелуями, тяжелым дыханием и довольным мурлыканьем от ласковых прикосновений. Это продолжалось до тех пор, пока не появлялся Драко и не начинал строить самые грустные мины, напоминая бассет-хаунда, в попытках выманить Гермиону из объятий его отца. Бывали дни, когда ей требовалось подольше побыть с Люциусом, но чаще всего она брала Драко с собой, чтобы переодеться перед ужином. Обычно все это превращалось в игру с щекоткой и шлепками по рукам, но Гермиона не могла отказать ему, когда он смотрел на нее своими большими серыми глазами. Они обнимались у нее в комнате, пока не наступало время ужина. Они вчетвером всегда ужинали вместе, если только у Люциуса не было поздней встречи. А после они чем-нибудь занимались, пока не темнело. Иногда танцевали в бальном зале, где Гермиона с удивлением обнаружила, что и Драко, и Северус явно этому учились. Драко великолепно танцевал вальс, безупречно скользя по полу, как шелк, и он был единственным, кто знал движения, которые можно было увидеть лишь у профи. Северус был мастером танго. Для человека, который казался таким сдержанным в повседневной жизни, он мог кружить Гермиону и принимать с ней самые провокационные позы столь умело, что говорило об его скрытой страсти и самоотдаче. Однако первое место в танцах все же держал за собой Люциус. Сальса, фокстрот или свинг – он знал все движения, и, хотя Гермиона наступала ему на ноги и пинала коленом по бедрам, когда училась танцевать, он все так же улыбался и подбадривал ее, прося попробовать еще раз. Когда они наконец стали двигаться слаженно, как единое целое, она ощутила, как в живот ей упирается его твердая эрекция, словно аплодируя ее успеху – что, мягко говоря, весьма вдохновляло. По выходным они неизменно проводили время голыми в бассейне, и Драко плавал вокруг них кругами, как дельфин. Как Гермиона и предполагала, Северус и впрямь оказался королем «Марко Поло». В отличие от Драко, который был достаточно быстрым, чтобы ловить или убегать, Снейп контролировал игру, благодаря своему терпению и планированию. Она никогда не видела, чтобы кто-то мог оставаться настолько тихим и неподвижным – и благодаря этому выигрывать: казалось, каждый раз он появлялся будто из ниоткуда и хватал ее, быстрый, как угорь. И хотя она не была на сто процентов уверена, все выглядело так, что в половине случаев Драко намеренно позволял Снейпу себя поймать. Его выдавала хитрая улыбка: хотя не улыбаться было невозможно, когда под водой на тебя охотился кракен. В те дни, когда все уставали от физической активности, они смотрели фильмы в гостиной, где Драко с помощью магии установил магловский проектор. Люциус, несмотря на чистокровное воспитание, питал слабость к кино, которое, по его утверждению, являлось театром на бобине, так что постепенно они собрали целую фильмотеку, начав с «Крестного отца», «Унесенных ветром» и «Окна во двор». Рассадка во время просмотров фильма была предметом споров, так как с Гермионой можно было сесть лишь с двух сторон, но Люциус с Северусом пошли на компромисс и расположились рядом друг с другом. Так что Драко проводил весь вечер, засунув руку ей под футболку, и к финальным титрам ее тело было обласкано ровно с одной стороны: половина шеи покрыта засосами, а один сосок ныл и выглядел набухшим от чрезмерной стимуляции. Вечера кино всегда были плодотворными для Гермионы. Она всегда кончала, по меньшей мере, два раза, с радостью потираясь о любую руку, которая пробиралась к ней между ног. Если рядом с ней сидел Люциус, она выдвигала непристойные предложения о том, что ему следовало сделать со Снейпом, что Малфой находил забавным и со смехом соглашался. Если рядом сидел Снейп, он на все ее просьбы лишь надменно поднимал бровь, но зато Гермиона часто натыкалась рукой на руку Люциуса, когда они одновременно тянулись за закусками на тарелке Северуса. По вечерам она чаще всего принимала ванну или душ с Драко, но иногда ее купал Северус – обычно, когда ее беспокоило что-то по работе. Он становился на колени возле ванны, закатывал рукава, брал мочалку и медленно тер ее, заставляя поворачиваться то так, то этак, чтобы он мог достать до каждой впадинки и щели. В конце он «промывал» ее киску средним пальцем, вбиваясь так глубоко, что большой палец задевал клитор с каждым толчком. Это само по себе уже доводило ее до грани, но он еще и всегда подталкивал ее, «прочищая» ее задницу мыльным пальцем. Или двумя. А если совсем уж везло, то Снейп приходил и купал ее, пока она была в ванне с Драко. Казалось, вместо того чтобы ревновать, Малфою это бесконечно нравилось. Его хитрая ухмылка светилась восторгом, а член был твердым, как камень, когда Снейп уходил. А Гермиона не могла позволить пропасть хорошей эрекции, поэтому повторяла для него их обычную банную процедуру, которая включала мытье языком и тщательную «чистку» простаты. И у всего этого был счастливый конец. У них больше не было секса вчетвером с той самой «оргии в честь новоселья» в начале лета. Когда Гермиона проводила ночи с Драко, она подозревала, что Люциус и Северус спали вместе, но не была полностью уверена. Драко утверждал, что они трахались, а потом возвращались назад в свои комнаты, что казалось возможным, но Гермиона не понимала, почему бы им просто не остаться вместе на всю ночь. Она не хотела подталкивать их к сближению – на самом деле, это было не ее дело как-либо вмешиваться в их давние отношения, – ей просто хотелось видеть их более раскованными. Особенно в ее присутствии. Потому что чаще всего они вели себя как хорошие друзья. Иногда случались взгляды или прикосновения, которые говорили о том, что они значили друг для друга больше, чем показывали, и ее воодушевляли эти моменты нежности. Но все это было слишком мимолетным. В прошлом постоянная промывка мозгов внушила всем троим страх перед любым проявлением чувств, отчего они стали мастерами скрытности и сдержанности. Драко был единственным, кто открыто выражал хоть какие-то эмоции, но даже он никогда не говорил ничего слишком личного. Он много улыбался, что, конечно же, было признаком счастья, но об остальном Гермионе приходилось лишь догадываться. Малфоя-младшего становилось все легче читать, но вот с Люциусом было намного сложнее. Его универсальной маской была надменность. А Северус с его нечитаемым выражением лица мог бы загнать в тупик любого, даже самого терпеливого психолога. Когда улыбке все же удавалось проступить сквозь лед, у Гермионы от ликования начинала кружиться голова: это было сродни тому, чтобы заработать «Превосходно» на ЖАБА по самому сложному предмету. Видя их всех настолько счастливыми, Гермиона и сама ощущала счастье. И теперь, когда они жили вместе, она замечала, насколько всем троим была необходима подпитка ее энергией. Когда она была чем-то расстроена из-за работы, они переключались в режим восстановления, пытаясь вернуть ее в нормальное состояние. Когда она была в предвкушении чего-то нового, энергия в доме подскакивала на новый уровень, и всех троих тоже переполняло ею. А когда у нее шалили гормоны, она могла поклясться, что у всех них синхронизировался цикл: количество секса как в период овуляции, так и во время менструации возрастало по экспоненте – это всегда были самые жаркие дни месяца. Похоже, никто из них не возражал против крови, что несказанно ее удивило. Поначалу она думала, что Люциус привык к сексу во время месячных из-за долгой семейной жизни с Нарциссой, и тот факт, что он был не против, подтолкнул и Драко с Северусом к принятию этой идеи. Но эта теория просуществовала всего лишь полтора месяца. Все они трахали ее в месячные, едва не ломая кровать… а также в ванне… и у стены… и на полу. Драко даже пытался потереться об ее задницу в лифте, словно ему не терпелось добраться до дома. Когда Гермиона недоверчиво на него посмотрела, он ухмыльнулся и прошептал что-то про то, что ему нужна скользкая нянина киска. Его неудержимость заставила ее осознать, что никто еще не трахал ее с такой животной страстью, так что после этого она отбросила все сомнения и просто поплыла по течению. Если они все были не против, то и она тоже. Однако секс на фоне гормонального всплеска был всего лишь одним из многих преимуществ совместного проживания. Теперь время, которое они проводили вместе, значительно увеличилось, что открывало новые возможности для проявления чувств. Драко и раньше частенько держал ее за руку и дарил нежные поцелуи в течение дня, но, лишь как только Гермиона поселилась в мэноре, она осознала, как сильно Северус и Люциус тоже хотели этого. По-своему. Люциусу нравилось прикасаться к ней так же часто, как и Драко, но он меньше любил обниматься и больше стремился получать удовольствие от процесса. Северус почти никогда не дотрагивался до нее первым. Но он практически никогда не протестовал, когда Гермиона сама касалась его. По утрам она обнимала его на прощание, а он целовал ее в макушку, но он ни разу еще не сделал первый шаг к этому сам. И он никогда не просил ее разделить с ним постель – это всегда предлагала она. Конечно, это было странно, но еще более странным казалось то, что, когда они были наедине, он метался между задумчивым молчанием и приступами внезапной заботы. У Гермионы сложилось такое чувство, что он проверял ее, желая убедиться, что она не оттолкнет его, хотя ей такое даже в голову не пришло бы. Она не могла им насытиться. Как и Люциусом. И Драко. Стремясь побудить своих скупых на эмоции соседей к большей честности и открытости, Гермиона каждый день прилагала все усилия, чтобы заверить их, что ей нравится проводить с ними время. Драко, не задумываясь, отвечал на ее признания тем же, в то время как более сдержанный Люциус просто улыбался и целовал ее, временами бормоча что-то более откровенное. Северус не отвечал ничего, хотя гладил ее по спине и по голове, что уже говорило о многом. В мэноре все шло так гладко, что возвращение в реальность немало шокировало ее: девушки бросали на Гермиону злобные взгляды, если они с Драко держались за руки, а также ей приходилось бороться с начальством за финансирование, необходимое для работы, а жернова системы перемалывали несчастных волшебных существ, словно их жизни ничего не значили. Изобилие добра в ее личной жизни заставляло ее еще больше жаждать помочь страждущим. У нее было почти всё, что можно пожелать. Разве нельзя было поделиться своим счастьем? Если бы она начала работать чуть больше, спорить чуть дольше, если бы раздобыла немного больше галлеонов, то все получилось бы. Возможности были открыты перед ней, но вечно ей не хватало самой малости, чтобы ухватиться за них. Помимо того, что ее бесили бюрократические проволочки, из-за которых не получалось помочь волшебным созданиям, которых ей было поручено защищать, Гермиона еще была в панике из-за необходимости рассказать самым близким друзьям о своих новых условиях проживания. Она еще ничего не говорила Гарри и Рону, и от одной мысли об их реакции все ее внутренности скручивало в адский крендель. Пока что она набралась смелости открыться лишь одному человеку. Джеймсу. Одним субботним вечером, закончив читать ему «Сказку о Кролике Питере и Крольчонке Бенджамине», она торопливым шепотом поделилась с ним своими секретами. Концовка сказки напомнила ей о Северусе, который советовал ей попрактиковаться на человеке, у которого было меньше всех предубеждений из ее знакомых. Снять этот камень с души оказалось приятно, да и крестник, судя по всему, воспринял новость довольно хорошо. Если бы с Гарри и Роном все прошло бы так же гладко. Гарри был в дружеских отношениях с Драко, но Гермиона была уверена, что это хрупкое равновесие вряд ли выдержит новость о том, что Драко глубоко познавал ее внутренний мир трижды в неделю. Наверняка от этой информации у него поедет крыша. Конечно, Гермиона понимала, что правда рано или поздно выплывет наружу, но прямо сейчас ей хотелось, чтобы это случилось как можно позднее. От перспективы того, что от нее могут отдалиться друзья, ее гриффиндорская храбрость сдавала позиции. Возможно, удар можно было бы смягчить, если бы она смогла придумать хорошую формулировку. Вероятно, что-то про «сближение факультетов». Ей даже думать не хотелось о том, что произойдет, если друзья не примут новую сторону ее личной жизни. Это могло стать началом конца. Гермиона не желала, чтобы ей указывали, с кем встречаться, а с кем нет. Это была ее жизнь, и она наконец обрела нечто, что имело для нее смысл – и она не могла все просто бросить… даже если смысл в этом видела лишь одна она. Расставание было не вариантом. Она лишь надеялась, что ей не придется выбирать между своими друзьями и любовниками.