Не только на чердаке

Серафим высунул из-под пледа руку, потянулся к столу. — Смотрите-ка, выползает из депрессии, — проворчал Пафнутий. — Проголодался, наверное. Серафим окончательно сбросил плед и встретился глазами с укоризненно глядящим на него Костиком. — Ничего и не проголодался. Карандаш ищу. — Голоса вам мало, — констатировал Пафнутий. — Что еще заберете? Может, зрение? — Надо отобрать у него пересмешника, а то голоса нет, а всё равно болтает, — подсказал Колумбарий, выглядывая из простынного кокона. — Цыц! — воскликнул Серафим. — Не мешайте мне думать. — А чего там думать? — спросил Пафнутий. — Верните мне голос, вот и всё. Костик решительно скрестил на груди руки. — Может быть, всё же склеить бумажку? — задумчиво сказал Серафим. — Или полить ее каким-нибудь отменяющим зельем, — подхватил Пафнутий. — Нет такого зелья, — вздохнул Серафим. — А зря, — сказал Пафнутий. — Вам бы пригодилось одно из двух: либо отменяющее зелье, либо умение всё делать правильно с первого раза. — А кому бы оно не пригодилось? — снова вздохнул Серафим. Он принялся что-то выписывать на бумажку. — Напиши, чтобы новый голос у него был такой же красивый, как мой, — подсказал Колумбарий. — Да помолчи ты! — воскликнул Серафим, и в тот же момент бумажка в его руках вспыхнула. Дормидонт состроил невинное лицо и на всякий случай вспорхнул на буфет. — Ничего, всё нормально, — пробормотал Серафим. — Правда же? — Правда, — сказал Костик голосом Колумбария. Колумбарий безмолвно замахал руками и вытаращил глаза. — Так. Спокойно. Без паники. Всем молчать, — сказал Серафим, беря новую бумажку. Костик заинтересованно заглянул в новое заклятие и сказал: — Вообще-то можете мне пока оставить этот голос, я не возражаю. Я с ним прямо возмужал. А чтобы мой не пропадал, отдайте его Колумбарию. Ай! Колумбарий опустил метлу и злобно фыркнул. — Он не хочет, — пояснил Костик, потирая ушибленное место. — Помолчи, — попросил Серафим. Он задумался ненадолго, дописал еще несколько строчек, сказал: — Колумбарий, говори своим голосом. Колумбарий беззвучно пошевелил губами. — Ой, точно! — спохватился Серафим, разрывая бумажку. — Колумбарий, говори своим голосом! — Я тебя за это на кусочки разорву и съем, — пообещал Колумбарий. — Сработало, — сказал Костик голосом Колумбария. — Ой, здорово! Может, споем дуэтом? — Цыц! — взмолился Серафим, что-то строча на следующей бумажке. — Костик, не говори голосом Колумбария. Клочья бумаги упали на пол. Костик безмолвно зашевелил губами. — Так и знал, что вы меня ненавидите! — обиженно сказал Пафнутий. — Я с вами с ума сойду, — пробормотал Серафим. — Ты бумажку разорвать забыл, — услужливо подсказал Колумбарий. — Цыц!!! Серафим и следующую бумажку заполнил письменами, задумался, что-то зачеркнул, перечитал, дописал пару строк, помассировал уставшие пальцы, сказал: — Костик, говори! Разорвал бумажку. — Сработало? — спросил Костик своим голосом. — Сработало. Ура, сработало! Я могу говорить! Вы самый-самый лучший учитель на свете, я всегда это знал! Как же я скучал по своему прекрасному голосу, вы не поверите. Как бы я без него жил? Это же самый красивый голос на свете, правда? Колумбарий, без обид. Я его готов всю жизнь слушать, а вы? Надеюсь, что да, потому что я, кажется, не могу остановиться, так и буду говорить, пока не охрипну, а когда охрипну, буду хрипеть, ни спать, ни есть не смогу, что вы наделали? Я же буду говорить, пока мысли не закончатся, а если они закончатся, откуда мне знать, что тогда говорить? А не говорить я не могу, у меня не получается, я должен говорить, что вы наделали, жестокий вы человек?..