Не только на чердаке

Серафим ввалился во времянку, шмякнул на стол корзину с завтраком и сказал: — Всё, сейчас поедим и пойдем спасать Аполлона Селиверстовича. Костик, ставь чайник. Колумбарий, занырнувший в корзину и уже вытащивший глазированный сырок, сообщил: — А вот это вряд ли. Серафим огляделся и понял, что Костика во времянке нет. — Куда он подевался-то? Колумбарий сожрал сырок, отхлебнул молока прямо из кувшина, смачно рыгнул и сказал: — Знаешь, не получится, наверное, сегодня спасать Аполлошку… — Почему это? — Ну, я так думаю, — пояснил Колумбарий и взял еще один сырок. — Хоть что-то ребенку оставь, — попросил Серафим. — Хотя он и не заслужил. Ух, наслушался я про этот пиджак… — А что? — с интересом спросил Колумбарий, запихнув в рот вафельную трубочку. — Ну, Аграфена Филипповна обещает мне под него связать гетры и варежки, представляешь? На что я буду похож? — На чучело, — важно кивнул Колумбарий. — Вот! — воскликнул Серафим, наливая в чайник воду. — Но ты и так на него похож, — успокоил его Колумбарий. — Тьфу на тебя, — сказал Серафим. — Так почему спасение отменяется, говоришь? — Тебе с начала или с конца рассказать? — спросил Колумбарий, макая в варенье блин. — С начала, пожалуйста. Серафим заварил чай, сел на лавку, взял и себе пару блинов и приготовился слушать, но тут же спохватился: — Так Костик-то где? — Не выпрыгивай из штанов, — строго сказал Колумбарий, вгрызаясь в сушку. — Сам же попросил с начала рассказывать… Дойдем и до шпингалета. — Рассказывай уже, — поторопил его Серафим. Колумбарий важно засопел, помешивая сахар в чае, потом сказал: — В моей книге этому будет посвящена отдельная иллюстрированная глава. Я уже начал делать наброски, но бахрома мне плохо удается. Серафим нетерпеливо вздохнул, запустил руку в волосы. — Успеешь еще вырвать от горя свои лохмы, не гони лошадей, — сказал Колумбарий. — Итак, было обычное зимнее утро, храбрый Колумбарий готовился спасать Аполлошку… — Колумбарий! — взмолился Серафим. — Нельзя ли поскорее? У нас дел полно. — Зануда, — сплюнул Колумбарий. — Ладно, слушай скучную версию. Короче, недомерок вознамерился прибрать во времянке. — Я помню, — вставил Серафим. — Раз ты такой умный, может, сам расскажешь? — взъерепенился Колумбарий. Он сердито надкусил следующий блин, развернул его и уставился на Серафима сквозь дырку. — Пожалуйста, продолжай свой рассказ, — смиренно попросил Серафим. — Только ради недомерка, — недовольно сказал Колумбарий. — В общем, он начал бухтеть насчет этой посуды, которая заполонила весь дом, и насчет поглотителя, про который ты так разорялся… — А при чем здесь Аполлон Селиверстович? — спросил Серафим. Колумбарий сосредоточенно сжевал орехово-сгущеночную колбаску, отхлебнул чая и важно сказал: — А это главная интрига главы. Скоро узнаешь. — Надеюсь, — скрипнул зубами Серафим. — Если интрига дутая, кого-то сегодня испепелят. — Злой ты, Фима, — ехидно сказал Колумбарий. — Серафим. — Фима. Так вот, Фима, твой любимчик решил как-то компенсировать причиненный ущерб и изобрел достойную замену поглотителю. То есть вообще-то он смухлевал, потому что и то и это — поглотитель… Ну, в каком-то роде. Так что ничего он не изобретал. — Так, — нахмурился Серафим. — Что-то мне эта история перестает нравиться… — Зря, Фим, сейчас самое лучшее будет, — пообещал Колумбарий. — Самая мякотка. Ни за что не угадаешь, кого твой балбес вместо поглотителя приспособил… — Феогноста? — вскричал Серафим, озираясь. Торс с самым невинным видом стоял у кровати. Тога на нем была повязана кое-как, и Серафим бросился проверять свою догадку, по пути опрокинув чай. — Неблагодарный! — огорченно всплеснул лапами Колумбарий. — Я же еще до кульминации не дошел! — Почему ты сразу мне не сказал?! — спросил Серафим, срывая с торса тогу. — Такую историю испортил! — проворчал Колумбарий. — В общем, ладно, краткое содержание, раз ты всё равно подглядел конец. Твой идиотский Костик решил засунуть лишнюю посуду в Феогноста, Феогност его поглотил, поэтому Аполлошку мы сегодня вряд ли спасем, ты же своего любимчика вне очереди вытаскивать будешь… Прав я был или нет? — Да помоги ты лучше, — пропыхтел Серафим, тщетно пытаясь отделить Костика от Феогноста. — Прав, — с горечью заключил Колумбарий и отправил в рот последний сырок.