Не только на чердаке

— Сколько можно уже! — взвыл Серафим. — Неужели нельзя придумать что-то новое? Костик пожал плечами: — Конечно, дело ваше, но спина у вас всё-таки белая… — Как зубная паста, — подтвердил Колумбарий. — Как лицо утопленника, — добавил Крематорий. — Утопленники синие, — возразил Костик. — Это если захлебнулись, — строго сказал Колумбарий. — А если от разрыва сердца, то белые. — Какие же они тогда утопленники? — фыркнул Костик. — Они тогда сердечники. — Если в воде умерли, то утопленники! — топнул ногой Колумбарий. — С чего бы у кого-то сердце разорвалось в воде? — недоуменно спросил Серафим. — Может, тебя увидели, — предположил Крематорий и тут же нырнул под кровать. — Или водяного, — примирительно добавил Костик. — Они тоже страшные. Серафим принял свою фирменную обиженную позу, скрестив руки и выпятив нижнюю губу. Скрипнуло окно. — Симеон Андреевич! — радостно завопил Костик. — Где? — хором крикнули Серафим, Колумбарий и Крематорий. — Первое апреля, — скромно ответил Костик. Серафим раздосадованно хлопнул ладонью по столу. — Давай его выпорем, — предложил Колумбарий. — Давай, — с жаром поддержал его Крематорий. — Первое апреля, да? — фыркнул Костик. — Нет, — рявкнул Колумбарий. — А его — это кого? — на всякий случай уточнил Костик. — Сима, да? Нельзя его пороть, он старенький… — Уймись уже, чудовище, — взмолился Серафим, встав между Костиком и вооруженным метлой Колумбарием. — Куда уж дальше-то? — удивился Костик. — Я и так ниже воды и тише травы. — Трава громкой не бывает, идиотина, — возразил Серафим. — Орущая трава, которую я вчера вырастил, бывает, — заверил его Костик. — Это она всю ночь орала? — спросил Серафим. — А я думал, коты… — Нет, орал, наверное, Симеон Андреевич, — вклинился Колумбарий. — Мы на него мышеловку поставили, а сегодня приманка исчезла. — Только он, гад, выбрался, — добавил Крематорий. — Голова от вас кругом, — пожаловался Серафим, стиснув пальцами виски. — Уйдите, — строго сказал чудовищам Костик. — У учителя от вас голова кругом. Серафим наградил его убийственным взглядом. — Кстати, — сказал Костик, — у вас в волосах что-то застряло… Кшиштоф? Рука Серафима испуганно метнулась к белобрысым патлам, и Костик хихикнул: — Первое апреля! Серафим выдохнул со смесью раздражения и облегчения. — Это никакой не Кшиштоф, а обычная гадюка, — невозмутимо продолжал Костик. — Так, всё! — воскликнул Серафим. — Сейчас лишу тебя голоса на сутки, будешь знать! — Ну-ну, — сказал с буфета Пафнутий. — И обездвижу. А Пафнутия в погреб брошу, — пригрозил Серафим. — Нет у вас чувства юмора, — вздохнул Костик. — Есть, но инстинкт самосохранения сильнее. — Инстинкт самосохранения — это вообще атавизм, — объявил Колумбарий. — И тупизм, — важно кивнул Крематорий, а потом шепотом спросил у Колумбария: — Что такое атавизм? — То, что раньше было нужно, но устарело, — бойко отрапортовал Костик. — Правильно? — Опять энциклопедий обчитался, — завистливо протянул Крематорий. Серафим, только что обнаруживший, что гадюка в волосах действительно ползает, ничего на это не ответил, только весь напрягся и задрожал губой, прерывисто дыша. — У него сейчас будет этот… апокалипсис, — сообщил Крематорий. — Во, видали? Я тоже умные слова знаю. — Нет, апокалипсис не подходит, апокалипсис у него всегда, — покачал головой Костик. — Может, аллергия? — предположил Колумбарий. — На яд. — Нет, я не это имел в виду, — нахмурился Крематорий. — Алопеция? — спросил Костик, наблюдая, как Серафим выдирает гадюку вместе с пучком волос. — А, вот! Апоплексия! — выдохнул Крематорий. Серафим перестал хватать ртом воздух, выставил за дверь гадюку, повернулся к Костику и остальным чудовищам и объявил: — Хватит! Первое апреля больше не действует, всем понятно? Никаких гадюк в волосах, никаких шуток про белую спину. — Понятно, — покладисто закивали чудовища. — И всё равно она белая, — упрямо заявил Костик. Серафим сердито фыркнул, вынул из бюро сонное зелье. — Погодите, по сценарию не так, — торопливо сказал Костик. Он прислонился спиной к буфету, принял красивую мученическую позу, зажмурился, потом приоткрыл один глаз и сказал: — Давайте, плесните на меня, а я выкрикну: «И всё-таки она белая!» — Вот чучело! — махнул рукой Серафим. Он сунул пузырек в карман, подхватил вёдра и отправился к колодцу, беззаботно насвистывая. Белая пыльца на его спине красиво мерцала и перемигивалась сотнями глаз.