Тихо и неотвратимо

Сэм врал. И Дину, и отчасти даже себе, когда говорил «вот так просто». Ничего простого для него тут, конечно, не было. Наоборот, это решение было одно из длинного списка невероятно тяжелых решений, которые ему приходилось принимать. Но так было необходимо, по мнению Сэма. К тому же это было своего рода наказание. О том, что он попутно наказывает и Дина, Сэм всерьез не задумывался, считая, что тот всегда найдет, с кем ему утешиться и с кем развратничать. Это тоже причиняло боль… Но успокаивало. Дома его Дин хорошо поест, хорошо поспит, сходит в бар, развеселится, развлечется там с кем-нибудь, и всё снова вернется на круги своя, жизнь войдет в свое привычное…_нормальное_ русло. Они постепенно забудут о том, как сказочно хорошо им было в объятиях друг друга. Понемногу перестанут думать о том, какое наслаждение они доставляли друг другу во время секса, и какая окутывала их бесконечная любовь и запредельная близость, сразу же ставшая «сердцем их дома». Он перестанет вспоминать, как горячо и приятно было целовать пошлые, чувственные губы Дина, и как прекрасно было заглядывать в его потрясенные, доверчиво распахнутые зеленые глаза, когда Дин изливался в него, с этими своими низкими брутальными стонами, и с каким-то священным трепетом начиная смотреть и прикасаться к его телу, словно в этот момент прорывалось его самое глубокое, ничем не прикрытое отношение к младшему… Нет, на самом деле они никогда ничего этого не забудут, во всяком случае, точно не он сам. Конечно же, нет. Это невозможно. Но они снова научатся жить без этого. Им придется, если они хотят продолжать делать свою работу так, как положено. Работу, от которой им не деться никуда. Никуда не сбежать, ни в какие дальние края — она найдет и настигнет их всюду. Трагично закончившийся отпуск только подтверждал этот факт. Пассажир этого самолета, Сэм Винчестер, со стороны выглядел вполне нормально для себя: спокойным, немного печальным, немного загруженным, разочарованным, но настроенным только позитивно. Всё как обычно. Возможность счастья оказалась очередной иллюзией, но это в порядке вещей. Ведь он — охотник. Только в его случае и это было не самое главное. Потому что он — истинная оболочка Люцифера. Мальчик-король с демонской кровью. Темный Авель — это еще то уникальное и странное создание. Нереально милое, хорошее, безобидное и в то же время весьма эгоистичное, способное и опасное существо. Изо всех сил стараясь быть обычным, Сэмми уже давно привык к тщетности этих усилий, и к мысли, что вокруг него всегда будет смерть, демоны, психи и монстры. Да и они с Дином сами отчасти были одни из них. Поэтому, вероятно, счастливым ему быть просто не суждено. Даже несмотря на то, что Сэм не верил в судьбу. И хотя со стороны он выглядел нормально и обычно, Сэму было чертовски больно, ведь с Дином… с Дином он почти поверил, что у них может получиться. Но по сути, действительно, ничего нового для Сэма Винчестера не происходило. Напротив, бывало и гораздо хуже. По крайней мере, они оба были живы, все еще были рядом, никто не убил другого, и не погиб. А вот у Дина от случившегося было немного другое ощущение. Для начала, вид у старшего Винчестера был, словно его пыльным мешком по голове долбанули. Как будто он пока что не мог полностью осознать, что всё закончилось. Что он больше не почувствует жаркие губы Сэмми под своими губами, не прижмет к себе его совершенное, обнаженное тело, не почувствует запах и жар его восхитительной кожи… да как такое теперь можно было представить? Как такое можно было допустить? Как жить без этого? Правильнее сказать, Дин не то что бы не мог осознать или примириться… он не мог этого _почувствовать_. Словно его тело, душа, инстинкты жили своей жизнью, упрямо шли своей дорогой, не признавая никаких преград между собой и самым необходимым — то есть Сэмом, а ум отчаянно надрывался, пищал где-то на задворках, не понятно на каком языке. Ум Дина уже знал, что его как всегда задвинут в самый дальний угол. Дина тошнило. Тошнило от внутреннего разлада. Дирижер пытался сменить пластинку, а оркестр упрямо пытался продолжать привычную убойную вечеринку, и получалось чёрти что, жуткая какофония. Дина мутило, и выглядел он хреново: у него было бледное, почти зеленое лицо, покрывшееся испариной, и дикие, полные боли и страха, глаза, в лихорадочном блеске похожие на два больших изумруда. При каждом взгляде на Сэма — этой «бессердечной сволочи», сидевшей совсем близко, да так спокойно, как ни в чем не бывало, словно не он только что одним легким росчерком поставил крест на их любви и на его жизни — ком так и поднимался из желудка Дина, а язык тяжелел, как будто свинцом наливался. Дина мучительно тошнило. От их разрыва, от Сэма, и больше всего от того, как дико он хотел его… Да, даже такого предателя, даже так, и даже сейчас. Теперь, когда Сэмми стал вроде как снова недоступен, его проклятые каштановые волосы казались особенно шелковистыми и удачно уложенными, все черты казались особенно красивыми и чистыми, выражения лица были просто невероятно, нестерпимо милыми, а упрямые губки казались особенно нежными и блестящими… стоп, нешто этот ухоженный зануда нанес гигиеническую помадку, чтоб не трескались? — в бешенстве понял Дин. Так и было, покупая в аптеке аэропорта для Дина таблетки от укачивания, Сэму приглянулась эта яблочная штучка и он ее приобрел, без понятия, естественно, как это будет действовать на Дина. А на Дина сейчас все действовало лишь одним пагубным образом. Отрывистые и смутные проблески фантазий, как он ведет этого большого сладенького малыша через половину салона, у всех на виду… и как в тесноте кабины прижимает его к стенке и приспускает штаны с его упругой задницы… Боже, да, продеть его, продеть, выебать… Перед глазами плодятся отрывки, как грубо он вставляет толстый и твердый член в жаркое и тугое, гостеприимное лоно Сэмми, крепко обхватывающее его со всех сторон… и как быстро трахает, как насаживает этого преступно шикарного, сводящего его с ума мальчика на свой огромный изголодавшийся ствол… какие при этом он издает непристойные стоны, и какие слышны громкие и пошлые шлепки… Вот такие горячие отрывки мгновенно заставляли все внутренности Дина так и скручиваться в жажде и нетерпении, а заканчивалось теперь это безнадежное вожделение только новым острым приступом тошноты. И, само собой, Дина тошнило от самого полета. Он буквально болтался между небом и землей, между Сэмом и отсутствием Сэма, между любовью и ненавистью, не находя ни одной твердой опоры. Кроме какой-то неотразимой и невыразимой, нечеловеческой красоты Сэма, всё также спокойно сидящего слева… Этот сидевший рядом, сосредоточенный на своих размышлениях Сэм в это время думал о том, что в фатальном для Конни поступке Дина виноват он сам не меньше, чем Дин. Потому что, прямо говоря, Дин — принадлежит ему. Больше, чем может принадлежать какой-либо человек другому. И значит Дин — полностью его забота, и его ответственность. И то, что несмотря на это, в чем-то Дина контролировать невозможно — не оправдание. Это говорило Сэму только о том, что он не справляется. Ну да, Дин старше. А он — умнее, и значит на нем и лежит вся ответственность за них обоих. Ладно, не вся, но основная. Дина теперь то и дело выворачивало в бумажный пакет. «Херовые таблетки» — подумал Сэм, возвращаясь из своих размышлений в реальный мир. Дина зверски тошнило, просто больно было смотреть. Не зная, что тут можно сделать, чем помочь, Сэм начал оглядываться и беспокойно озираться. — Хочешь меня бросить?.. — хриплый вопрос Дина прозвучал неожиданно и со смиренным упреком. — Снова, да? Сукин ты сын, ты это знаешь? — А?.. — Сэм только сейчас понял, как выглядит его беспокойное оглядывание, похожее на поиски другого свободного места. — Нет, нет, Дин, я здесь… Никуда не ухожу. Просто мне показалось, когда мы садились… Промелькнуло знакомое лицо, а потом я отвлекся… Не знаю. Показалось, наверное. Но оказалось, что не показалось. Потому что на его голос вдруг обернулись с находящегося впереди него кресла. — Сэм Винчестер?! — в идиотском восторге узнала его девушка лет тридцати, с сильно обесцвеченными волосами, чем-то похожая на куклу. — Не помнишь? Две тысячи второй! Мы ходили в один спортзал! — Кэнди? — лицо Сэма осветилось радостной улыбкой узнавания. — Конечно, помню. Это же ты спасла мне жизнь… У Дина вылупились недовольные пешки при таком начале, и он даже блевать перестал, уставившись на Сэма. — …когда меня придавило слишком тяжелой штангой! — радостно закончил его удивительный, неисповедимый брат. — Да! ДА!!! — чуть ли не хлопала в ладоши эта «явная дура», как тут же окрестил ее Дин. — Не нужно было брать вес для профессиональных пауэрлифтеров! — Да уж, было… самонадеянно с моей стороны. У Кэнди сделался неприкрыто многозначительный взгляд: — Или смело. Как посмотреть. — Господи, какой ты классический идиот, Сэм!.. — не выдержав, сердито выпалил Дин. — Даже в спортзал не можешь сходить, чтобы тебя не понадобилось спасать! Сэм и Кэнди, немного смущенные, замолчали. Но это удовольствие длилось недолго, и скоро их милая беседа возобновилась, пополняясь всё новыми удивительными и трогательными воспоминаниями, а также фактами из нынешней жизни. Большая часть того, что приходилось рассказывать Сэму была враньем. И Дин подозревал, что и эта густо накрашенная Конфетка не меньше заливает, причем не из необходимости, а просто потому что она маленькая, глупая, хитрая какашка, которую он в лучшем состоянии легко склеил бы и трахнул, а вот теперь вынужден слушать, как она флиртует с его братом… с его Сэмми! Словно он свободен! И словно такой, как Сэм, может клюнуть на ее пряди а-ля Барби и тупые подкаты. Если раньше Дин считал, что его ужасно тошнит, то только теперь он понял, что такое — действительно ужасная и нескончаемая рвота. Казалось, что Сэм и Кэнди никогда не заткнутся, и самолет никогда не прилетит, и никогда не кончится этот ад — неустойчивый, укачивающий, тошнотный, болтливый, безнадежный, омерзительный. Дин с неприятностью обнаружил, что и блевать ему уже больше некуда. — Так, быстрее!.. Дорогу!.. — вскочил Дин с последним переполненным бумажным пакетом в руке и начал протискиваться между длиннющими ногами Сэма и спинкой кресла Кэнди. — Дай пройти!.. Дай пройти!!! Щас никаких пакетов не хватит!.. Случайно или нет, но именно в этот момент, пакетик порвался в его сильной руке и всё содержимое вылилось прямо на идеально ухоженную и до предела высветленную головку Кэнди. Показалось, что весь салон замер и затих при этом ужасающем событии. С самым высоким, пронзительным и непрерывным криком Кэнди бросилась на каблуках в истерическое бегство до туалетов. Дин же спокойно и невозмутимо у всех на глазах уселся на свое место, с непрошибаемым и даже неприкрыто довольным видом. Он и правда вдруг почувствовал себя намного, намного лучше. — Какой. Кошмар, — еле выдавил из себя потрясенный Сэм. — И не говори, — согласился Дин, с полуулыбкой наконец-то сонно расслабляясь в кресле. — Но слава богу, всё хорошо кончилось. Ввалившись в бункер с тяжелыми сумками, Винчестеры замерли на пороге, оглядывая давно не виденное ими жилище. Дину резко взгрустнулось, как будто он только сейчас осознал, что их сказочное путешествие и вправду подошло к концу. — Нам так и не пригодилось твое удостоверение инспектора по бикини, — с печальной улыбкой напомнил он Сэму о существовании таковой компрометирующей корочки. — Одно бикини я ради тебя проинспектировал, — напомнил Сэм. — Да, и это было суперкруто, чувак. И проходя мимо с этими словами, Дин хорошенько шлепнул его по попе и еще умудрился успеть крепко и чувственно сжать восхитительно упругую округлость в ладони. — Дин… — занудно начал было Сэм, вывернувшись. — Извини. Привычка, — ухмыльнулся Дин. Как и следовало ожидать, этот момент «привычки» не стал единичным. Вообще, вопреки всем оптимистичным ожиданиям Сэма, жизнь никак не хотела налаживаться, как было. Точнее, виновата была не жизнь, а только Дин. Этот непрошибаемый, пещерный человек не делал ни малейшего усилия, чтобы смириться и идти дальше. Он не пошел в бар, не нажрался, ни с кем не трахнулся и даже ни разу не поел хорошенько. «Это бунт, — с тревогой думал Сэмми. — Откровенный, упрямый, не свойственный Дину бунт. Он делает всё это назло мне, и не собирается сдаваться» Теперь Сэм почти все время чувствовал, что Дин смотрит на него. Нет, не так, Дин _смотрит_ на него. Смотрит за завтраком, в наглую облизывая его всего плотоядным взглядом, смущая до корней волос. Не без удовольствия заставляет его нервничать, опускать глаза и краснеть по самые уши. Причем наблюдать такие бурные реакции младшенького Дину явно было сплошное удовольствие. Он как будто говорил этими своими насмешливыми, пошлыми гляделками: «Да брось, Сэмми. Мы же оба знаем и помним, что я делал с тобой каких-то несколько дней назад. И оба знаем, что я хочу сделать с тобой сейчас. Более того, мы оба знаем, что и ты мечтаешь об этом не меньше. До смерти ведь хочешь, чтобы я жестко выдрал тебя в задницу, заставил выкрикивать мое имя с каждым слишком глубоким трахом, кончил в твой сладкий ротик… Чтобы я был нежным, поцеловал и приласкал моего мальчика, как надо, показал без слов, как много ты для меня значишь. И мы сделаем всё это, рано или поздно, потому что ты же первый и не выдержишь. Вот как обстоят дела, Сэмми, и мы оба всё это прекрасно знаем, не так ли?» В таком духе Дин буквально пожирал Сэмми своими взглядами, нагло имел его без прикосновений, без стыда и совести. Нагибал и сношал его по-всякому в своих мыслях, в самых развратных, мудреных и распущенных позах. И пытаться не думать об этом, делать вид, что всё это не так — оказалось самой фальшивой и неблагодарной театральной игрой в жизни Сэма Винчестера. Не передать, как же он всё это ненавидел. Особенно Дина, хоть беги и в комнате от него запирайся. Похожим образом волк смотрит на зайчика, тигр — на новорожденного бэмби. Впрочем, Дин не стеснялся так прямо и называть его время от времени. Теперь-то он был не только «Сэмми», а «зайчик», «солнышко», «детка», «малыш»… Сэм краснел, вспыхивал, злился, устраивал «серьезные беседы». Но, как и в случае с «Сэмми», бороться с Дином было бесполезно. Хуже того, теперь Сэм припоминал, что Дин бывало называл его такими ласковыми пошлыми прозвищами и раньше, задолго до их чертовых интимных отношений. Но тогда Сэм почему-то не придавал этому значения. Ничего удивительного, ведь настоящие чувства Дина к нему всегда были тем самым «слоном в гостиной», которого Сэм упорно игнорировал, искренне веря, что этого слона там просто не может быть. Сила веры — одна из самых мощных сил в жизни любого человека. Но сейчас-то Сэм понимал, что просто-напросто сам был слишком наивен и правилен. И теперь, когда вся правда была прекрасно известна, Сэм мог только поражаться, как он когда-то умудрялся игнорировать… вот такое. Лавину похоти. Демонические, бесстыдные, бесовские зеленые глаза Дина буквально раздевали младшего. Эти бесконечные домогающиеся взгляды клали его на стол, так, как Дин уже делал много раз, и трахали, насиловали, присваивали… Тяжелые, ненасытные, пошлые, насмешливые взгляды, из-за них Сэму иногда прямо хотелось побрызгать на Дина святой водой. Особенно тяжело было, когда Сэм работал за компьютером, пытаясь найти хоть какое-то дело, чтобы поскорее сбежать из этого круга ада. А Дин напротив него только делал вид, что работал. Господи, может Дин и всегда так на него смотрел, а Сэм не придавал значения, как и многому, многому другому? Жуть. Но самым страшным для Сэма было то, что… Дин был прав. Вряд ли имеется необходимость сообщать, что Дин то и дело отдрачивал свой огромный, упрямо вздыбленный конский член. Отдрачивал уже чуть ли не до мозолей на обеих ладонях, продолжая крутить в голове все осаждающие его фантазии и планы на любимого — на своего Сэмми. Верно, нет необходимости говорить, что в такой ситуации Дин отдрачивал по нескольку раз на день, плюс ночью, ведь это и так вполне понятно и ожидаемо. Но вот о состоянии Сэма необходимо сказать пару слов отдельно. Сэмми хотел. Дина. В себя. Безумно. Оттого и смущался так невыносимо, и тайно тек, и вспыхивал, и злился, и постоянно ощущал это сладкое, тянущее чувство внизу живота, требующее интенсивной и долгой стимуляции изнутри, и желательно Дином… Боже, оказаться под Дином, быть снова раскрытым им и совершенно затраханным, или сверху, усиленно трахая его собой, насаживаясь на его огромный ствол, не чувствуя и не сознавая ничего другого, кроме этого… Это была почти что ломка. А ломка проходит — это Сэм знал по собственному опыту. Но все же это было нечто большее, и это заставляло беспокоиться и переживать. Сэм хотел Дина с такой силой, что с трудом сам мог думать о чем-то другом. Сэм хотел Дина до такого отчаянного физического состояния, что уже на третий день их воздержания залез под душ и долго стоял там, не решаясь на _это_. Ему бы очень хотелось отделаться обыкновенной дрочкой. Но он знал, что не отделается. Внутри него всё пылало, нежные стенки пульсировали, яйца были ужасно тяжелые, из уретры потихоньку сочилась смазка… Похоже, что Дин своим ненасытным мощным членом и правда сделал из него самую настоящую течную сучку. И плюнув на всё, кроме самой острой потребности, Сэмми ввел в себя сразу два пальца. Они проскользнули внутрь сразу же, слишком быстро, легко вошли в возбужденную дырку, и волна запредельного удовольствия прокатилась по всему измученному организму. Горячее, распаленное тело Сэма раскрывалось неожиданно хорошо, давно изнемогая от желания принять в себя хоть что-то. Но было мало. Сэмми широко развел пальцы ножницами, сильно растягивая свое покрасневшее возбужденное колечко, и распахнул рот, протяжно застонав от захлестнувших ощущений, поплыл в удовольствии, теряя почву под ногами, сползая по стенке вниз. Оказавшись на коленях, Сэм немного прогнул спину, выгибаясь, расставляя колени, и раздвигая пальцы как можно шире, хорошенько растягивая себя, чувствуя восхитительную открытость и прохладный воздух, ласкающий горячие стенки. В расширившихся зрачках и распахнутых губах Сэмми застыло изумленное наслаждение. После такой растяжки три пальца уверено вошли в буквально кричащую о полной готовности дырку. Сэмми начал грубо, резкими толчками трахать себя, словно наказывая это проклятое тело, слишком сильное и здоровое, слишком переполненное сексом, чтобы оставаться в покое, когда рядом находится его Дин. Активной, изнурительной еблей, как будто наказывая свою виновную, ненасытную дырку, Сэмми продолжал трахать себя, представляя, что это делает Дин. Время нескончаемого удовольствия бежало незаметно, и Сэмми буквально растекался по полу, ритмично и неистово насаживаясь на собственные пальцы, уже добавляя четвертый… У Дина ведь такой большой, такой огромный и твердый, мощный, красивый член, увитый венами, с такой тяжелой головкой… он такой толстый и необхватный у основания, и дальше… Он слишком хорошо растянул его несчастную дырку. Сэмми стимулировал самого себя, представляя твердый, истекающий смазкой член Дина у себя во рту. Представляя, как Дин немного выгибает бедра вперед, напрягая сильный пресс. И как Дин низко стонет и пошло округляет от ощущений свои невозможные, точно каемочкой сексуально очерченные губы… Боже, Дин, Дин… — Сэмми, что так долго? — раздался из-за двери насмешливый и брутально низкий голос старшего. — Открыл новые эрогенные точки на своем сексапильном теле? Или просто заблудился в поисках выхода? От голоса Дина Сэмми кончил. Просто вздрогнул, резко выгнулся в неестественной позе и начал с силой эякулировать, заливая стену душевой бесконечными струями. Задыхаясь, мелко дрожа, младший Винчестер совсем осел на пол, теряясь в случившемся, впервые чувствуя себя настолько неуютно зависимым. «Это пройдет… Это пройдет…» — повторял себе Сэм, кидая все свои силы на веру в счастливый исход. Но сам после этого продолжал регулярно, иногда по нескольку раз в день, ублажать пальчиками свою, всегда готовую из-за близости и невыносимой брутальности Дина, дырку. Сэм оправдывал себя тем, что это вечное томление, эту горячую пульсацию внутри просто невозможно терпеть, не поддавшись, не завалив реального Дина. А значит, лучше уж так. А потом, постепенно, это конечно же пройдет… Как ломка. Это называется — заместительная терапия. Правда пока что лучше не становилось, а всё только хуже, и ему всё чаще приходилось сменять белье, которое быстро становилось влажным и липким от обильно текущей из Сэмми при Дине смазки. А Дин еще каждый раз многозначительно поглядывал на него после его долгих душей и довольно усмехался, словно догадывался, какими именно неправильными вещами занимается там младшенький. Словно видел его насквозь. Его и его постыдные, сучные, течные делишки. Сэму приходилось спрашивать себя снова и снова — а не кричал ли он под душем слишком громко? Не выдал ли себя в какой-то момент, полностью потеряв контроль? И как специально, именно в эти мучительные дни монстры как будто вымерли, как динозавры — непонятно отчего. А когда спустя целых пять дней — пять дней Диновых гляделок, неловкости, дрочки и само-ублажения, пять дней упорного и героического труда, Сэму всё же удалось найти им дело, Дин выкинул такое, что младшему снова просто жить расхотелось. — Я позвонил Кэтчу, — осторожно, с нотками извинения сообщил Дин. — Он будет рад составить мне компанию. — Ты хотел сказать — нам. — Я хотел сказать то, что сказал. Слушай, Сэмми, спасибо, что нашел это дело. Ты молодец, как всегда. Но дальше я сам. Сердце Сэма бухнулось куда-то вниз, и непрошенные слезы сами навернулись на глаза, размывая окружающий мир, идеальное и прекрасное лицо Дина… Навернулись, как назло, именно тогда, когда меньше всего ему хотелось бы выглядеть, как ребенок или девчонка. — Что ты там — сам? — с несдержанной ноткой презрения выдавил раздраженный Сэм. — Ты шутишь? — Охота — не повод для шуток, Сэмми. И не место для таких хорошеньких горячих сучек, вроде тебя. Господи, и не делай такое лицо. Как будто я у тебя снова конфеты слопал. Я уже тебе все это говорил, и, честно, устал повторять. Тем более, что ты все равно меня не слышишь. Так что просто… приготовь к моему возвращению что-нибудь вкусное, Саманта, — подмигнул он. — А еще лучше, примерь и купи какое-нибудь кружевное бельишко поразвратнее. Всегда мечтал увидеть тебя в чем-нибудь таком… ну, знаешь... Видя, что Сэм изумленно смотрит на него, не в силах выдавить ни слова — и слава небесам, потому что Дин прекрасно знал, что он скажет — старший поскорее продолжил, хватая такую редкую удачу за хвост. — И запомни, цвета: черное, белое или красное. На твой выбор, мне они все нравятся. Но только не розовый — это уж слишком пошло. И чтобы врезались в задницу, понял? И вообще, чтобы ткани было как можно меньше. За чулки отдельную благодарность получишь, если что. Ну всё, Сэмми, отдыхай и до скорой горячей встречи. Сэм был в таком глубоком шоке от всего услышанного, что совершенно упал духом, потеряв всякое настроение и силы возражать или спорить. Разочаровано утратил всякое желание сражаться с очередным бредом и загоном старшего, начиная всерьез задаваться вопросом — а всё ли вообще в порядке у Дина с головой? В таком вот полном нокауте и горьком расстройстве он позволил Дину покинуть бункер в одиночестве. А спустя час, неизбежно снова начал беспокоиться за своего обожаемого брата и любовника. Не то, что бы Сэм был низкого мнения о Кэтче… Нет, просто это же был Дин. И добровольно Сэм не мог доверить его жизнь никому, кроме себя, или в крайнем случае, Каса, благо тот все-таки ангел. Быстро собравшись, Сэмми отправился в путь, чтобы приглядеть и, в случае чего, позаботиться о Дине лично.