Записи в рассветном соннике

Мария лежит, бледная, на кровати, утопая в простынях и подушках. Одеяло она гордо отвергает – ей слишком жарко, под ним невозможно лежать. Она ворчит, мечется по сторонам, недовольно сипит. Противно, жарко – нет, холодно до дрожи – буквально до костей. - Мария, ты вся горишь… Мягкая ладонь Евы словно приходит из вязкой тьмы, касается пылающего лба. - М… да… наверное… я сейчас. Встану. У меня… дел много… Алая хозяйка пытается подняться, пошатывается – ноги ватные, не слушаются, подкашиваются. - Тише, тише… ложись. Сегодня ты никуда не пойдёшь. Никаких дел. Мария пытается возразить, у неё – много дел, но Ева непреклонна. Укладывает мягкими, тёплыми руками и берёт простыню, укрывая Марию. Что бы не жарко, но всё же укрыться можно было. - У меня грандиозные… кха! Планы! – Мария раскашлялась, сотрясаясь, сжимая простыню и шмыргая носом. Ева протягивает ей носовой платок. – У меня нет времени болеть… - голос всё садится, и последние предложения она буквально сипит. Ну как так! У неё было всё распланировано, рассчитано с математической точностью, и болеть в её планы точно не входит. Пока Мария тихо жалуется на сложившиеся обстоятельства – конечно же про себя – Ева подкидывает дрова в камин и растапливает его. - У тебя очень холодно, Мария. - А мне кажется – наоборот… - Мария грустно смеётся и с трудом приподнимается, опираясь спиной о стену. - Хотя бы подушку под спину подложила… - Ева поворачивается к ней, тихо сетует. Мария застывает, хрипло смеётся, чуть наклоняет голову, но потом её грудь разрывает кашель. Воздух выталкивается быстрыми темпами, откашливается в платок комки слизи и морщится, чувствуя как от мерзости сводит скулы. - Никаких дел сегодня, хорошо? Ты болеешь. Ева садится рядом, осторожно подтыкает простыню, заботливо ворча. - Никаких грандиозных планов. Только покой. Обещаешь? Мария тяжело сипит, возражая. Даже когда она болеет это не значит что она должна бросать все дела. Болезнь – не оправдание. - Ева, как ты не понимаешь, у меня дела, я столько всего запланировала, я… Мария хмурится, шепчет – одними губами – голос не слушается, слишком сильно хрипит от бесконечного кашля. - Никаких дел, Мариша. Не сегодня. И не завтра. – Голос Евы становится мягким, плавным, тёплым – словно бы она обволакивает Марию и уносит её от всех забот. Мария недовольно сипит, но потом не выдерживает и расплывается в улыбке. - Хорошо, хорошо. Уговорила… Ева улыбается победно, поднимается. - Значит так, сейчас ты медленно пойдёшь в соседнюю комнату, а тут – проветришь. Я принесу тебе еду, а потом – пойду за лекарствами. - Я не настолько плохо себя… чувствую. – Как назло, в опровержение этим словам Мария вновь заходится кашлем. - Не спорь со мной, пожалуйста. Мария вздыхает и поднимается, вновь заходится в кашле, чувствуя как буквально по рёбрам расходятся трещины, впивающиеся в кожу, зажимающие сердце. Осторожно, по стеночке, входит в зал и опускается а кресло, сипя. Удивительно как много сил потребовалось просто перебраться в другую комнату… и от этого становится только ещё более мерзко и противно. Мария даже недовольно морщится. Ева же приоткрывает форточку, впуская прохладный и влажный Горхонский воздух. Душно. Слишком душно, ощущение что дышать буквально нечем. Пахнет отчётливо – болезнью и слабостью. Угораздило же Марию так… Когда Ева выходит, Мария сидит с чашкой бульона и улыбается, поджимая ноги. - Я решила тебя не напрягать… кха! И сама сходила. – Каина улыбается так ласково и обворожительно – её златокудрой возлюбленной остаётся только тяжело вздохнуть. - Спасибо, родная. Вот, укутайся получше, и обязательно надень тёплые носки! Знаю же твою привычку босиком гулять… Ева вручает ей вязанные шерстяные носки – какого-то совершенно смешного, красного света – они просто кажутся несуразными какими-то, но спорить, привередничать и отказываться – идея глупая. Марии очень хочется капризничать, бурчать и просто-напросто – вести себя как капризная ребёнка. Она держится – из благоразумия и любви к Еве. Ян уходит за лекарствами, и Марии кажется – проходит целая грёбаная, невыносимая вечность. Мысли текут неохотно, для этого приходится прикладывать силы – словно бы камни ворочать. Вот тебе и планы… Ева была права – сегодня точно не получится уже ни поработать, ни пописать… она впадёт в порочный круг из сна и еды – максимально тоскливо и непродуктивно. Ева возвращается с лекарствами – у них какой-то отчётливо-холодный запах, запах аптеки – с кафелем и блестящей до ослепительности белой плиткой. Мария морщится, глядя на бутылочки и таблетки, недовольно ворчит и кутается в плед получше – так что видно только кончик её носа. Ева тяжело вздыхает, гладит любимую по голове, разбавляет приторно-сладкую микстуру тёплой водой. - Вот, пей. Это снимет боль в горле. - Спасибо, Ева… милая, если ко мне кто-нибудь сегодня придёт – скажи, что я не в настроении кого-то принимать. Предупреди… кха! что голову откушу, если попытаются прийти в мои комнаты. В этом – вся Мария. Даже при болезни не давать слабины, делать вид что всё в порядке – а то ещё поползут ещё слухи о хозяйкиной слабости, как ей – людей в руках держать? «Она заболела»… - так ведь сразу и расползётся тысячей бесполезных слухов, будут сетовать, сочувствовать, жалеть… другое дело – «не в настроении» - коротко, ясно, никто не посмеет даже на пушечный выстрел подойти, не то что пожалеть. Ева садится рядом, тепло и терпеливо улыбается ей. - Хорошо, Мария, хорошо. А пока ты «не в настроении» я буду лечить тебя и следить за тем что бы ты соблюдала постельный режим. Голос Евы терпеливый – она всё понимает и лишь хочет, чтобы Марии стало лучше.