Записи в рассветном соннике

Ева лежит на кровати, сливаясь с белыми пуховыми подушками. Ни следа румянца, губы бледные – она как покойница. То, что она жива видно лишь по тому, что грудь слабо поднимается и в ней что-то слабо хрипит. Благодаря какому-то невообразимому чуду Ева осталась жива. Она упала, сломала конечности, впала в подобие комы но всё же осталась жива. То ли великая удача, то ли жестокая насмешка судьбы – жизнь в ней упрямо теплится, хотя Ян столь сильно желала наконец остаться в спасительной тьме, но падение вниз окончилось не покоем, а невероятной болью, растекающейся с кровью по всем внутренним органам. Ева не чувствует её лишь потому, что находится она в подобии комы. Мария не знает, что ей чувствовать – бессилие, отчаяние, слабость, ярость и ненависть к себе. Она запуталась, устала и ей просто хочется что бы Ева просто очнулась, вернулась к жизни, чтобы всё опять было как раньше. Забыв обо всём, она сидела рядом с кроватью, перебирая золотые волосы возлюбленной, чувствуя ком в горле, удушающий её виной. Она ведь могла спасти её, схватить перед тем отчаянным прыжком. Но она не была с ней в тот тяжёлый момент, она была где-то далеко, радовалась своему счастью, пока у Евы металось в тоске сердце. Почему же она даже не думала о любимой? Почему в голову Марии это даже не пришло? Винить себя всегда намного легче, чем осознавать собственную беспомощность и невозможность повлиять на уже совершённое. Ведь это страшно – знать что даже будучи Алой хозяйкой ты не повлияешь на беспощадную судьбу. А так – буквально опускаются руки. - Евушка… Ева, ты только не умирай, милая. Слышишь меня? Пожалуйста, родная. Ты только держись. А я буду рядом, охранять тебя. Я не оставлю тебя, только тоже не оставляй меня, договорились? Мария опускается на краешек кровати, берёт тонкое запястье возлюбленной, поглаживает пальцы. Ладонь тёплая, мягкая. Каина касается костяшек губами, покрывая её поцелуями. Евушка, её горькое безумие, израненная любовь, что же ты сделала с Алой хозяйкой, почему она не может успокоить безумное сердце? За что ей такое счастье и проклятие, разве она заслужила их? - Евушка… - шёпот перемежается поцелуями кисти и ласковыми касаниями. – Мне не хватает твоего голоса. И так – один день за днём, мучительно тянется время, Ева мечется между жизнью и смертью, временами ей становится лучше и она даже начинает реагировать на голоса и слова, а потом она вновь срывалась во тьму. Мария перестала уходить – если Ева очнётся – она будет рядом, сразу. Попросит прощения, обнимет и утешит, сделает всё, что только будет нужно. Только бы Ян очнулась. Сны становится всё тревожнее – то ли от смуты в душе, то ли потому что Мария ночевала и дневала в Омуте. Словно не будет счастья, всё станет спутано и больно. Следующая неделя началась лучше. Еве становилось всё лучше – хоть и понемногу. Положительная динамика Марию радовала невероятно, она надеялась что на этой-то неделе Ева наконец очнётся. Ей хочется быть рядом с любимой, когда это произойдёт. Вечер оказался тяжелым – много обязанностей свалилось на Марию, но она откладывала их, так как Ева ещё не очнулась. Но и с делами затягивать больше нельзя было, и потому Каина сейчас разрывалась. Остаться ли ей и сегодня в Омуте или же всё же пойти к себе, чтобы заняться неотложными делами? Ева словно бы тонет. В солёном, глубоком, бездонном море, чёрном, бесконечном. Она барахтается, захлёбывается в горькой воде, пытается вырваться. Ноги опутали водоросли, сжали, и бороться с каждой вечностью становится всё труднее. В голове остались обрывки, проигрывающиеся как старая, заевшая пластинка граммофона. Чужие руки. Они трогают её – начинают с кистей, с лодыжек, поднимаются выше, сжимают грудь – до синяков, безжалостно тянут, за бёдра, всё выше, выше, поднимаясь и опускаясь к тому, что считается самым сокровенным местом. Страшно, удушливо, противно, на языке привкус крови и алкоголя, а потом всё смывается морской водой. Хочется бороться. Биться ногами, руками и вырваться, чтобы вновь вынырнуть на секунду, схватить спасительный воздух ртом и вновь опуститься на самое дно. Слабо, тяжело и жалко. Руки словно каменные, глаза медленно но закрываются. Хочется утонуть. Утонуть навсегда. Будет ли это смертью? Или же спасением? Хотя эти слова всегда касались Еве синонимами – иного выхода из этого ада не было никогда. «Мне не хватает твоего голоса» Голос звучит в голове, шёпот – ласковый, дрожащий, полный невероятной любви. Ева хочет кричать, но крик выходит бульканьем воды в горле, жгущим изнутри лёгкие, разъедающей сердце, затрепетавшее, когда она услышала голос. Он показался самым родным и знакомым, только почему не вспомнить его владелицу? Волны начинают мотать её из стороны в сторону, накрывать её с головой, поднимать на самый гребень и оттуда утаскивая чуть ли не на самое дно. Бороться оказывается всё труднее и Ева понимает, что её руки каменеют от ледяной воды. Глаза застилает пелена, но внезапно остро ощущается что там, на дне – какой-то яркий, тёплый свет, пробивающий толщу воды, забвения и ужаса. Она открыла глаза, чтобы жить. Больше нет холодной горькой воды, вокруг – тёплое пуховое одеяло. Ева лежит на кровати, прищурившись – слишком много непривычного, живого света. Она кажется невероятно больной, но Ян не понимает почему, почему чувствуется всё столь сломанным. - Ева… - её руку сжимает девушка, сидящая рядом с её кроватью. Ева. Имя – её имя, Ян это помнит почему-то, а всё остальное словно бы разбилось… разбилось, разбилось, почему именно это слово? Сейчас оно кажется слишком неправильным. - Да? Кто… Вы такая? Что случилось? – Ева пытается сделать свой голос громче, но он всё такой же хриплый. – Где… я нахожусь? Странная каша в голове. Всё знакомое, понятное, но Ева не может вспомнить, что это, почему она так, и почему эта девушка плачет, опустив голову на руки. Мария поднимается. Вздыхает… она не ждала этого. Точнее ждала, но не такого, точнее… она ждала! Она хотела, чтобы её Ева очнулась, но теперь это больше… не её Ева? Она не помнит её и кажется совсем не понимает что происходит. И в горле Марии всё больше и больше слёз, но она берёт себя в руки. Придаёт своим губам ласковую улыбку. - Всё хорошо, Ева. Всё в порядке. Вы упали с очень большой высоты, но выжили. Наверное вы ничего не помните из-за падения. Не волнуйтесь только. Её голос должен быть спокойным. Она прикладывает все силы что бы он был таким – спокойным, доброжелательным. Хочется кричать, обвинять, разорвать всё – ведь кажется что это не Ева, а какая-то фальшивка, кукла с её лицом. Верните ей ЕЁ Еву, ту, даже пусть на грани отчаянья, даже ту что решилась шагнуть с крыши собора, лишь бы её. Кажется это какой-то несправедливый обман, кажется это шутка, кошмар, чей-то жестокий замысел – она не виновата, никто не виноват, это задумал какой-то жестокий кукловод. Её же можно будет вернуть? Она же всё вспомнит? Но Мария старается продолжать держать себя в руках. Ева не должна это видеть, сейчас это напугает её лишь больше. Им обеим не нужно это. - Сейчас. Я понимаю, у Вас в голове всё смешано. Я принесу вам попить воды. Ложь. Марии даётся она невероятно тяжело, она поднимается и уходит на кухню, где прячет лицо ладонями, которое тотчас же искажается гримасой то ли боли, то ли гнева. Она прокусывает губу до крови, чтобы не разреветься – не сейчас и не здесь, не время, да и она не может себе позволить слёзы – она Алая Хозяйка, она камень, она должна быть опорой… а если она сломается? Если она сама сломается, кто поможет ей? Никто не знает. Вот и она не знает… ну и ладно. Она выйдет, проплачется и всё снова будет в порядке, хоть насколько-то. Она наливает в гранёный стакан воду, возвращается к Еве. Та ходит по комнате, задумчиво глядя на свои книги. - Мне они нравились? – пальцы перебирают страницы книги по астрономии. - Да. Тебе нравились звёзды. И книги. Ещё тебе нравилась музыка… Ложись, пожалуйста, обратно. Ты всё ещё плохо себя чувствуешь, тебе не стоит много шевелиться. Мысли все уходят в то русло что Еве сейчас нужна забота. Не нужно на неё давить. Ян не спорит. Ложится, укрывается одеялом с носом и застывает вот так. - Вам не больно? – Мария аккуратно садится рядом, сдерживает минутный порыв – перебрать рассыпанные солнечные лучи волос. – Скоро придёт врач, он осмотрит вас… - и она надеется что скажет что Ева всё ещё вспомнит – что всё это временно. Потому что если нет – о, если нет, она будет зла, невероятно зла, она будет рвать и метать, даже если никто в этом не виноват. Мария знает, кто виноват и её злит лишь сильнее то, что её ярость никогда не обожжёт их той малой толикой боли, что испытала Ева. - Мне… больно. Всё тело болит… не знаю, почему. Что со мной случилось? Почему я не помню ничего. Мария застывает. Сказать ли ей правду? Рассказать ли всё? Это шанс Еве начать новую жизнь. Больше… никакой боли, кошмаров, никаких рук в ночи – по крайней мере можно надеяться на этом. Больше прошлое не будет преследовать её, не так ли? Решение даётся нелегко. Проходит несколько мучительно долгих секунд, прежде чем Мария начинает говорить. Она чувствует, что должна сказать это, ведь обман... Он всегда вскроется, если он существует. Нельзя обманывать вечно, обман-не лекарство для души. -Ты... пыталась покончить жизнь самоубийством. Ты скинулась… вниз, но видимо тебе… повезло. Ты всё ещё жива. Тебя мучили кошмары. Они истерзали тебя. Мария вздрагивает. Черт возьми. Правда горчит на языке как черный перец, и пахнет порохом и кровью. Она понимает, насколько тяжело было бы хранить этот секрет... и она до сих пор не может сказать всё. Наверное, она жалкая. Живой огонь поднимается из лёгких. Это то, что нужно говорить, но не то что можно просто взять и выразить. Ева замирает. Подрагивает, и качает головой. А потом всхлипывает, смотря на Марию. -Вы... Осуждаете меня за это? Мария поворачивает голову. Смотрит в серые глаза и чуть вздрагивает. В них – целое небо, растаявший лёд, надломленное отражение в Горхоне. Мария не может осуждать, но она не может и понять. Ева молчание понимает по-своему. Тихо опускается на кровать обратно. У неё болит всё, ноги подкашиваются а к горлу подступают слёзы, и она отворачивается, чтобы не видела это Мария. Стыдно и горько, она как-то сразу закрывается. - Нет, Ева. Я не осуждаю. Посмотри на меня… Она протягивает ей руки, кладёт на плечи, но тот час же убирает, когда Ева вздрагивает – словно от ужаса. Мария понимает, почему ей неприятны касания. - Я могу взять тебя за руку? Как хотелось чтобы Ян забыла именно об этом. Чтобы эти страхи остались в прошлом, вся эта мерзкая липкая слизь… но, видимо, она въелась очень хорошо. И теперь не скинуть её цепи, не вырваться. - Можете. Простите… прошу прощения. Мария неловко сплетает их пальцы. - Нет, нет. Это ты прости. Я не знаю, как тебе всё сказать, это просто… не выразить. Я тебе всё расскажу, хорошо? Ева кивает как-то неловко и неуверенно, угукает согласно. - А что я… любила? Я совсем не могу вспомнить. Словно смыло всё холодной водой. Я понимаю, наверное, это звучит очень глупо… - Не стоит извиняться. Не сейчас. – Мария заглядывает в глаза, всё ещё надеясь поймать тот уголёк узнавания. Всё ещё нет. Горько. Бесполезно. – Давай я принесу твои любимые книги? Так тебе легче будет вспомнить. Мария поднимается, подходя к полкам, снимая тонкими пальцами пару томиков стихов и книгу об астрономии, приносит Еве, положив рядом. - Я взяла то, что ты мне когда-то давала читать. Ева робко берёт томик, открывает его на одной из страниц, задерживается глазами на выделенным карандашом стихе. - Имя твое — птица в руке, Имя твое — льдинка на языке. Одно-единственное движенье губ. Имя твое — пять букв. Мячик, пойманный на лету, Серебряный бубенец во рту.* Это было выделено чьей-то влюблённой рукой, в сердце которой щекочет неясное безумное чувство свободы, способности скинуть цепи чужих взглядов и касаний. Это был тот момент смелости от эйфории, словно она сделала глоток шампанского, холодного, игристого, и теперь в её голове – множество искр. Сейчас Ева убитая, раздраенная, мёртвая. Она не понимает, за что она могла полюбить кого-то настолько. Мария не скажет, за что. Мария не будет торопить. Сейчас она будет рядом, постепенно помогая вспомнить. *Мария Цветаева, «Имя твоё», 1916