Второй шанс

21.5.1964 С допросами в жизнь Кроули вернулись ночные кошмары и липкий холодный пот, что крупными каплями выступал на спине каждую ночь, заставляя неприятно прилипать к одеялу или простыне. Пришли слезы. Горячие и горькие слезы, что никак не получалось сдержать. От обиды на то, что двадцать лет, проведенных в Бедламе, с их лишениями, унижениями, одиночеством и отчаянием, никак не желали отпустить Кроули. От все той боли, что скопилась в его сердце, что мучительно сдавливала грудь, готовая в любой момент вырваться, и затопить все вокруг. Пришел страх. Всеобъемлющий и почти животный. Страх от понимания того, как легко Кроули мог лишиться этого прекрасного и хрупкого мира. Мира в котором рядом был его ангел. Мира, в котором этот самый ангел при любой возможности совершенно искренне шептал: «Я люблю тебя, Энтони». Мира, который Энтони с каждым днем ненавидел все больше потому, что каждый раз, когда он хотел произнести эти простые слова в ответ, горло больно сжимало спазмом. И Кроули ничего не мог поделать, страх, что после его признания все рассыпется в прах, как когда-то давно, был сильнее его. В последние дни Кроули пытался сказать Азирафаэлю о своих чувствах, но каждый раз это заканчивалось одинаково: долгой и изматывающей истерикой, взволнованным и непонимающим, что случилось, Фоллом, и все тем же тихим и полным нежности «Все хорошо. Я здесь. Я люблю тебя», от которого было только больнее. Вместе со страхом пришла злость, граничившая с бессильной яростью. Злость на себя, на свою слабость и трусость. Злость, которую можно было потушить только еще большей болью. Кроули знал, что острое лезвие могло бы дать ему достаточно, чтобы дожить до суда. — Давай прогуляемся к маяку? — Азирафаэль тихо подошел к Энтони со спины и мягко взял его за холодную руку. — Ангел, — Кроули оторвал невидящий взгляд от окна, в которое он неотрывно смотрел уже больше десяти минут, — обними меня… — Ох… — тревожно выдохнул Фолл, тут же прижимая Энтони к себе, обхватывая его за спину и плечи. Когда теплое, рваное дыхание обожгло кожу на шее, Азирафаэль запустил пальцы в рыжие волосы, мягко массируя затылок Кроули. — Я рядом, я… — Не надо, — сипло выдавил из себя Кроули, — не продолжай пожалуйста… — Энтони? — Сделай мне больно, — едва слышно отозвался он. — Родной? — Азирафаэль осторожно отстранился на короткое мгновение, чтобы заглянуть в разноцветные глаза. Кроули смотрел куда-то перед собой абсолютно пустым взглядом. Фолл надавил ему на затылок, прижимая рыжую голову к своей груди. — Все будет хорошо. — Азирафаэль, пожалуйста… Я так не могу… — Тише-тише, — теплый шепот раздался над ухом Энтони, — тише, родной. Все будет хорошо, просто скажи, что случилось? — Не могу, — всхлипнул Энтони, тут же мелко задрожав, — я… я не могу… — Тш-ш-ш, — Фолл отступил назад, утягивая Кроули за собой на диван. Все состояние Энтони кричало о надвигающейся буре. Кричало о помощи. — Я рядом. И всегда буду, не бойся. Попробуй, — он мягко коснулся губами погорячевшего виска, — у тебя все получится. — Нет! — Кроули отчаянно замотал головой, дернувшись в сильных руках. — Нет-нет-нет-нет, — забормотал сбивчиво. Пальцы рук начали стремительно неметь, сердце забилось в горле, в ушах, в висках. Быстро и оглушительно громко, словно кто-то ударял в огромный барабан. Дышать стало сложно: воздух вдруг стал густым, словно мед и отказывался проникать в легкие. Кроули удавалось делать только быстрые мелкие вдохи и такие же короткие выдохи, от чего под ребрами больно защемило. Гостиную затянуло дрожащее марево, сквозь которое пробивались очертания залитой солнечным светом старой спальни в доме Кроули. Азирафаэль, совсем молодой и красный от смущения сидел рядом, стараясь не смотреть на него. — Мы были пьяны, и, — он запнулся и стал еще более внимательно смотреть на свои босые ноги, — послушай. Мне жаль, правда, но… Это была глупая ошибка… Я не имел в виду, что… — Энтони, родной! — голос Азирафаэля, другого Азирафаэля, который сжимал плечи Кроули, пробивался словно сквозь вату. — Пожалуйста, просто дыши, Энтони. Давай, ты сможешь. Один вдох, пожалуйста. Азирафаэль, что сидел в его спальне задрожал. Кроули не слышал последних его слов, произнесенных одними только губами, он знал их и так, слишком отчетливо они врезались в память: «Я не люблю тебя». — Ну же, родной, давай! — другой Азирафаэль, теперь стоял перед диваном на коленях, в попытке заглянуть в бледное лицо, с отчаянием в голосе о чем-то просил Кроули. Энтони закрыл глаза и хрипло вдохнул. Воздух больно наполнил легкие. Сердце упало куда-то вниз, глухо забившись. В голове звенела блаженная пустота. Открыв глаза Кроули увидел своего Азирафаэля. Взволнованного, смотрящего широко распахнутыми глазами в самую душу. Марево перед глазами полностью исчезло, забрав с собой старую залитую солнечным светом спальню. — Вот так, дыши, — мягкая ладонь осторожно коснулась щеки Кроули, невесомо поглаживая, — ты в порядке. Ты дома. Я с тобой. — Ангел… — Я здесь, здесь, — он поднялся и сел рядом, вновь заключая Энтони в объятья, — я с тобой. — Я видел… — Тише, — Фолл выдохнул в рыжие волосы, не прекращая поглаживать все еще напряженную спину, — тише. Что бы не случилось, все уже позади. Прости меня, мне не следовало на тебя давить. Кроули прикрыл глаза, когда Азирафаэль начал покрывать его лицо короткими нежными беспорядочными поцелуями. Из глаз невольно брызнули слезы. Фолл сразу же их заметил. — Как я могу тебе помочь? — Мне надо, чтобы было больно… — блекло отозвался Кроули. — Родной, что происходит? Что-то на допросах? — Кроули замотал головой, сдавленно застонав. — Это из-за меня? — пожал плечами. — Я тебя чем-то обидел? — снова замотал головой. — Я не могу, — тихо, слабым голосом ответил Кроли, — не могу тебе сказать… — Потому, что я расстроюсь? — продолжил мягко расспрашивать Азирафаэль. — Разозлюсь? Мне будет неприятно? — Не могу… — Кроули обхватил свое горло, сжав пальцы так, что ногти больно впились в тонкую смуглую кожу, оставляя красные полумесяцы. — Энтони, — Азирафаэль перехватил его руку, — не надо. Пожалуйста, разожми пальцы. Кроули в ответ только сильнее впился в собственное горло, словно хотел разодрать кожу, но Фолл крепче сжал тонкие пальцы, не давая этого сделать. — Хватит, Энтони, пожалуйста, — он неудобно выгнулся, чтобы прижаться губами к тонким холодным пальцам, — прошу тебя остановись. Тебе же больно, — Энтони на секунду ослабил хватку, и Фолл тут же переплел их пальцы, не позволяя снова сомкнуться на шее. — Вот так, вот и хорошо. Я здесь, и помогу тебе. Мы справимся. — Я не могу… — Кроули обессиленно уронил голову себе на грудь. — Это глупое тело не слушается, — закрыл лицо руками. — Я не могу, понимаешь?! — он подался вперед, пряча лицо на груди Азирафаэля, и тихо заплакал от собственного бессилия. — Бедный мой, — Азирафаэль скрестил руки на спине Кроули, крепче обнимая, стараясь защитить, спрятать от всего этого мира, — сколько же в тебе еще боли… — Ангел, я… я… — Энтони вжался всем телом в Фолла, словно от этого зависела его жизнь. — Не получается… — Когда вся эта ерунда с судом закончится, мы во всем разберемся. Я обещаю. Ты только держись, ладно? Кроули замотал головой, всхлипывая: после суда могло быть уже поздно, ему отчаянно нужно было сказать все и как можно скорее. Он чувствовал, как Фолл крепко обнимал его, чувствовал, что ангел волнуется за него и хочет помочь. — Эй-эй, Энтони, — ласково позвал Азирафаэль, взяв Кроули за руку и прижав ее к своей груди прямо над сердцем, — Энтони, пока оно бьется, оно твое. После этих слов, Кроули издал невнятный звук, сжимаясь и замирая. А потом, перехватил руку Фолла и сделал то же самое: прижал его ладонь к своей груди. Потом попытался что-то сказать, но снова не смог выдавить из себя ни слова, но смог поднять полный боли взгляд на Азирафаэля. — Господи, Энтони, — Азирафаэль свободной рукой в ужасе прикрыл рот, смотря широко распахнутыми глазами, — какой же дурак… — у него на глазах выступили слезы, он нервно сглотнул. — Как я… — Фолл зажмурился, прижался лбом ко лбу Кроули. — Ну конечно, конечно, родной. Ты тоже меня любишь. Я и не сомневался. Ни секунды. С той самой ночи. Никогда. Азирафаэль крепче обнял завывшего в голос Кроули, перехватывая его руки, безостановочно целуя то тонкие холодные пальцы, то дрожащие искусанные губы, то горячий лоб, то плотно закрытые соленые от слез глаза.

***

— И ты ничего не можешь сделать? — Энтони Фолл сидел за столом с чашкой кофе и с интересом наблюдал за матерью, что приводила в порядок какие-то документы. — Что ты имеешь в виду, милый? — Марта на секунду подняла на Энтони заинтересованный взгляд. — Ну, для Энтони с папой, — он неопределенно пожал плечами, — я подумал, что ты могла бы помочь как-то еще. — Энтони, — Марта тяжело вздохнула, — я уже сделала многое. Мистер Шульман — лучший адвокат, которого я знаю. Что еще я могла сделать? — Можешь, — поправил Энтони. — Ты можешь поговорить со своим клиентом. — О чем? — Мам, — Энтони опустил чашку на стол, сложил руки на груди, — ты же понимаешь. У папы нет доказательств. Никаких. А значит нет и шансов защитить Кроули. Так нельзя. — Энтони, — Марта отодвинула документы в сторону, — ты еще слишком молод, чтобы понять… — Понять что? — Этот человек, Кроули. Он болен и, — она поджала губы, оценивающе смотря на сына, — может быть опасен для окружающих. — Серьезно?! — Фолл вскинул светлые брови. — Кроули? Опасен для окружающих? С чего ты вообще… — Ты не знаешь все правды, — перебила Марта. — Все сложнее, чем ты думаешь. Понимаешь, этот Кроули, он… — Убил человека, — закончил за нее Энтони, — я знаю. Знаю, папа сказал. Это мало что меняет, если учесть обстоятельства, — он развел руками. — Обстоятельств никто не знает. — Кроули говорил… — Энтони, какой же ты наивный! — Марта закатила глаза, приложив пальцы к вискам. — Весь в отца! — Может и так. Давай по-другому: ты настолько злишься, что готова лишить его единственного, — Энтони на секунду замялся, подбирая слово, а потом произнес то, что и собирался: — единственного, кто делает его счастливым? В комнате повисло напряженное молчание. В коридоре, за входной дверью, хлопнула дверь в соседнюю квартиру. Энтони поднялся на ноги и прошелся по маленькой кухне. — Это не здоровые отношения, — мягко произнесла Марта. — Так не должно быть… — А как должно? — он резко развернулся. Светлые брови были сведены к переносице, руки сложены на груди. — Я, — он покачал головой, словно не веря в происходившее, — я никогда не видел его таким счастливым, как в прошлом году. И это с учетом того, через что он был вынужден пройти. Скажи мне, только честно, — Энтони серьезно посмотрел на мать, и в его взгляде было непонимание, надежда и смятение, — если бы Кроули был женщиной, ты бы помогла? — Послушай, милый, это совсем другое… — Серьезно?! — он слегка подался вперед, а потом закрыл потухшие глаза. — Черт, я думал, что ты выше всего этого дерьма… — Энтони, — Марта подошла к сыну и легко коснулась его руки, — это тоже болезнь. Я не осуждаю Азирафаэля, но это болезнь… — Нет-нет-нет! — Энтони отшатнулся в сторону, словно перед ним был кто-то опасный. — Ты, — он отчаянно замотал головой, — ты же сейчас не… Мам, как так-то? — О чем ты? — Болезнь, серьезно?! Прости, я… Мне надо домой… — Я думала, что ты останешься, — Марта сделала шаг в сторону Энтони, но тот снова отшатнулся. — Я взяла нам билеты в кино на вечер, — она выглядела расстроенной и растерянной. — Прости, — Энтони опустил голову, — я… Правда прости, но я так не могу. Я нужен папе и Кроули, и… — Хорошо, — Марта кивнула, неохотно соглашаясь, — хорошо. Тебя подвезти? — Да, было бы здорово, — Фолл все же подошел ближе, обняв Марту. — Прости, мам, я просто не могу иначе… — Понимаю, — она снова кивнула, обнимая сына, — понимаю. Дорога до дома заняла не больше получаса, который прошел в полной тишине. Марта изредка бросала взгляд на сына, который сидел на пассажирском сиденье, сцепив руки в замок, и упрямо смотрел вперед. Энтони выглядел крайне расстроенным, потерянным, и в то же время было видно насколько решительно он был настроен. Когда машина остановилась напротив дома, Энтони неловко обнял мать, пообещав, что обязательно составит ей компанию в кино, как только решится вопрос с судом. Энтони прошел в дом, где тоже царила тишина, но совсем не такая, как в машине. В ней не было напряжения или неловкости. Он разулся и прошел в гостиную, замерев в дверном проеме. На диване в не слишком удобных позах спали Кроули и его отец. Азирафаэль обнимал, лежавшего у него на груди, Кроули поперек спины, придерживая его во сне, не давая свалиться с дивана. Фолл-младший улыбнулся сам себе и, тихо сняв со спинки кресла один из пледов, укрыл им обоих.