Путешествие из Солитьюда в Винтерхолд

В нашей жизни мы часто сталкиваемся с выбором. Например, съесть на завтрак яблоко или грушу. Пойти вечером с друзьями на прогулку или почитать новую книгу. Поддержать чьи-то идеи или отречься от них. В мире столько разных ситуаций, когда приходится выбирать, и выбор ломает даже самых стойких — тех людей, которые выбирать совершенно не любят, а предпочитают, например, всё и сразу. Не во всех ситуациях такой вариант решения в принципе реален, если, конечно, не брать в расчет теорию о параллельных вселенных, где, по сути, любой вариант развития событий возможен. Но в пределах одного мира, одной вселенной ты должен всё-таки выбрать однажды: съесть однажды яблоко или грушу, когда в желудке хватает места только для одного фрукта. И от этого события, возможно, будет зависеть твоя жизнь, как бы смешно это не звучало. Джи-Ха тоже пришлось столкнуться с выбором, и он, избрав единственно верный путь (опять же, по его собственному мнению) отказался от вампирского дара, хотя мог его принять. Что бы ему это дало? Вечную жизнь, что, бесспорно, с одной стороны, было неплохо, но, с другой стороны, удручало, имея ввиду дальние перспективы. Все-таки, Джи-Ха не хотел жить вечно, а желал сохранить пусть короткую, но насыщенную азартом жизнь в памяти, когда его час все-таки настанет. Несомненным плюсом вампиризма являлся иммунитет ко всем болезням (это ему продемонстрировала лично Серана, когда ее не раз кусали злокрысы, а ей было хоть бы пчхи) и неплохие магические штучки, хотя Джи-Ха не был спецом в магии. Этим больше занимался его товарищ по Гильдии — Атропос, для кого, как показало время, перспектива вампиризма оказалась не такой уж и плохой (опять же, по мнению самого каджита, иначе он просто не понимал, зачем Атропос таки решил принять Харконов дар). Однако в существовании будучи нежитью вор видел больше минусов, чем плюсов. Например, он не смог бы смириться с тем, что солнце жарило его, как котлетку на гриле. Это было как-то... противоестественно, что он, будучи одним из неназванных королей Рифтена, не смог бы спокойно выйти солнечным денечком и, подставив морду ослепительным лучам, греть ее и наслаждаться видом этого чудного города. К тому же, эта жажда... Нет, жажда крови, в прямом смысле этого выражения, никак не входила в его планы. Он терпеть не мог и обычную жажду, когда еле-еле тащился по степным зонам привайтранских земель, высунув сухой потрескавшийся язык, а тут еще и жажда крови. Несомненно, некоторые дамы были бы в восторге от того, если б их укусили в шею (ибо везде существовали свои мазохисты), впрочем, когда Джи-Ха думал об этом, то каждый раз его передергивало так сильно, что в животе что-то угрожающе начинало подниматься вверх. Ему казалось, что он видит Атропоса в последний раз. Джи-Ха не знал, что вдруг резко взбрело ящеру в голову, и спросить нормально совершенно не позволяли обстоятельства, но в то, что его приятель сбрендил, каджит верил свято. Единственной, на кого мог уповать вор, была Серана, которая хотя бы могла проследить за Атропосом в замке. «Посеять одного из Довакинов в вампирском гнезде, замечательно, прекрасно!» Мысли жужжали, как рой мух, мечущийся между узких круглых стенок, и каджит не мог успокоиться. Он не чувствовал ног, но они несли его, несли куда подальше от этого проклятого замка. На пару секунд ему показалось, что он слышит тяжелое дыхание привратника у себя за спиной. Тогда ватными руками он схватил кинжал, спрятанный под тканью на нагруднике, чтобы, если совсем прижмет, вдарить мертвому мерзавцу прямо по его серой роже, но, как оказалось, за ним никто не гнался, что на секунду его обрадовало. «Мара, не дай мне здесь сдохнуть», — взмолился он чуть ли не к единственной богине, которую помнил и любил. Он схватил дрожащими лапами край лодки, с силой отпихнул ее от берега и поспешил залезть в нее, одним сильным движением весла преодолев расстояние в несколько метров. «И им тоже». Сирень. Ему срочно нужно к Сирени, иначе он точно не выдержит. Она же знает Атропоса дольше, сможет сделать что-нибудь, она же, черт возьми, тоже Довакин, может у них есть какая-то особая связь или, не знаю, Довакинское предчувствие, но она просто обязана узнать о том, что случилось. Судорожно гребя в сторону туманного, почти призрачного Солитьюда, Джи-Ха подумал о том, что надвигается буря. Буря, ради которой трое Довакинов снова должны будут встретиться. Каджит еще не ведал, что мысль эта станет пророческой.

***

Когда раздались взрыва салюта, он поднял ее над головой и закружил. Она засмеялась: громко, заливисто, радостно. Распахнула руки, словно птица, и будто бы летела, возвышаясь над всеми остальными танцующими. Постепенно пляски стихли, оркестр перестал играть, и все принялись смотреть на этот большой праздничный салют, устроенный наверняка не без помощи Сибиллы Стентор. Грех отрицать это, Телдрин чувствовал себя самым счастливым данмером в Тамриэле. Впервые за долгое время. Он всё еще приобнимал напарницу, которая тяжело дышала, облокотившись о него, и во все глаза глядела на разноцветные огневые брызги в темном летнем небе. Они разлетались во все стороны, как радужные падающие звезды, казалось, что они могли долететь до самого Винтерхолда и порадовать тамошних жителей не хуже северного сияния — настолько салют был огромным. Эльфы стояли в толпе таких же замерших пар и просто являлись одними из сотен, пришедших сюда. Они были всего лишь неизвестными двумя, которые смотрели на этот салют и думали о том, какой же он красивый, а не о том, что их жизнь была полна опасностей и угроз смерти. Нет, был просто Телдрин — не наемник, который продавал свои услуги за 500 септимов, и просто Сирень — не Довакин, на которую была возложена миссия по спасению всего мира. И от этой мысли, несформировавшейся до конца, но уже понятой, на душе стало теплее. Телдрин хотел остановить это мгновение, уж слишком ярким пятном оно влилось в его жизнь. Свежий теплый ветерок слегка разметал его волосы, и Серо, чувствуя тепло Сирени, наслаждался каждой секундой этой уходящей ночи. — Красиво, да? — прошептала босмерка, указывая тонким пальцем на взрывы. Телдрин перевел на нее взгляд. Вспышка малинового салюта отразилась на зеленых радужках глаз Довакина, вспыхнув в них, как мятежный огонь. — Да. Сирень, не смотря на него, улыбнулась. Она все еще завороженно глядела на салют, как зачарованный зрелищем ребенок, и Телдрин задал себе вопрос, а видела ли она когда-нибудь вообще такие огромные салюты. Они простояли еще некоторое время вместе, пока вспышки не закончились, а когда всё стихло, то наемник почувствовал, как ощущение сказки медленно вытекает из его души через какую-то большую, но невидимую для него пробоину. Он почувствовал, как Сирень чуть отстранилась, будто поняв, что все это время стояла в его объятиях. Это будто смутило ее, потому как она не посмотрела на партнера, лишь по привычке взяла его под руку и, взглянув вперед на уходящих людей, негромко сказала: — Идем домой, я уже слегка устала. Он повел ее прочь с площади, чувствуя, как Довакин немного шаталась и зевала. — Кто-то не может не спать всю ночь? — с легкой улыбкой насмешливости поинтересовался данмер, когда они прошли через солитьюдские ворота и вышли на тропу, ведущую к фермам. — Ох, я слишком стара для таких дел... — с наигранной хрипотцой в голосе ответила босмерка. — Косточки не те уже. Серо хрипло рассмеялся. — Ощущение, что веду домой с танцев свою бабушку. Сирень приложила ладонь к лицу и тоже прыснула со смеху. Так они и шли, смеясь, в сторону уже знакомого им великана на холме. Но вдруг через некоторое время Довакин стала совершенно серьезной и задала вопрос, от которого Серо чуть не свалился на землю, споткнувшись о камень. — Слушай, Телдрин, а ты собираешься заводить собственную семью? Это было настолько неожиданно услышать от нее, что наемник даже растерялся поначалу. Сирень никогда особо не проявляла интереса к личной жизни своего напарника, поэтому они почти не говорили об этом. Серо был постоянно рядом — этого было вполне достаточно, и Довакин не лезла в те его свободные часы, когда он был предоставлен самому себе. — А, ну, я... Но Сирень, видимо, уже засчитав это за ответ, продолжила, сжимая его предплечье в своих руках. — Ну вот, допустим, проходим мы с тобой так еще некоторое время, а ты вдруг встретишь ту самую, — она сказала последние слова с каким-то... то ли скептицизмом, то ли презрением, но Телдрин отчетливо уловил в ее голосе какое-то недовольство, что его позабавило, — данмерку, ну, знаешь, какую-нибудь такую... Она говорила так неопределенно, еле подбирая слова, что Серо хотелось и впрямь рассмеяться. — Ну вот встретишь... — промямлила она, собираясь с духом, — и вот однажды придешь ко мне, скажешь, мол, так и так, жениться я надумал, детей заводить, так что, Сирень, приятно было работать и... — Стоп-стоп-стоп! — он уже не выдержал, потому как эльфийку всерьез понесло в дальние дали. Они остановились посреди пустынной дороги. Ом неспешно ковылял вслед за ними, но вдруг, увидав лунного мотылька, переключил свое внимание с эльфов на него и отошел в сторонку, шипя, как хищник. — Ты сейчас хочешь спросить, собираюсь ли в ближайшее время осесть где-нибудь? — Ну, да, но просто... — она снова не могла выдавить из себя что-то цельное, видимо, эта тема ее волновала, оттого язык не поворачивался в нужном направлении, — мне просто сказали, что тебе однажды может надоесть быть моим компаньоном, и ты уйдешь, в смысле, насовсем, и бросишь меня, а мы же партнеры, вроде как, и ты мне еще нужен и... Телдрин молчал, тем самым заставляя ее продолжать и продолжать говорить. Он вознамерился вытащить из нее всё до последнего дрейка, чтобы раз и навсегда осушить это ее мыслительное болото. — Нет, не подумай, что я не хочу, чтобы ты обрел личное счастье, конечно, я хочу этого... — она отпустила его, встала напротив и сжала собственное предплечье. — Просто вдруг так внезапно получится, и ты все-таки найдешь себе жену... И захочешь, что она тебе родила детей... И, соответственно, ты не сможешь со мной путешествовать, и мне будет, ну, некомфортно в одиночку, поэтому я хочу сказать, если... Если у тебя, ну, есть кто-то, оповести меня заранее, пожалуйста, — эта ее просьба прозвучала как-то уж слишком несчастно, — чтобы я вдруг резко не осталась одна, потому что я не хочу опять... быть одна. Д-договорились, ладно, Телдрин? Она в неуверенности подняла на него взгляд. Телдрин продолжал молчать, просто глядя на нее, и это ее пугало. Ком занял горло, и Сирень почувствовала себя не в своей тарелке. Может, она была слишком эгоистичной в этой просьбе? Может, это обидело его? Может, вот прямо сейчас он скажет, что всё, разрывает с ней контракт и уходит? Эта мысль так напугала Довакина, что ее нижняя губа дрогнула, и она поспешила ее закусить. Она сама не поняла, почему так испугалась. Точнее, не поняла какая-то часть ее мозга, а другая, глубокая и дальняя, всё-таки осознавала, что она уже давно привыкла к Серо и теперь, как ребенок, не хотела делиться своей игрушкой с каким-то другим нанимателем. Нет, это просто невозможно ни при каких обстоятельствах! Хотя, конечно, возможно, но просто Сирень не любила делиться с кем-то тем, что принадлежало ей, а Телдрин... ну... он же был, фактически, куплен ею. Когда-то. За золото. Значит, пока что он — её, а потом... а что будет потом, думать не хотелось. Данмер продолжал молчать, все еще смотря на нее, и в его глазах она, как назло, не могла прочесть ничего вообще, что ее также начинало нервировать. Она чувствовала себя мышью на прицеле у кота, и это чувство ей не нравилось. Глаза Серо блестели, как две багровых луны, в сумерках. «Давай же, Серо, помоги мне, черт возьми!» — взмолилась босмерка, глядя ему в глаза. Вдруг эльф улыбнулся, что повергло ее в шок. Сирени казалось, что он смотрел на нее около нескольких минут точно, а тут... улыбка? Что? — Еще никогда мне так оригинально не показывали свою ревность. Стоп, что? — Чего? — пискнула Довакин, и ее глаза расширились до размеров блюдца. — П-подожди, Серо, да я серьезно, оповести... Улыбка Телдрина расползалась по его лицу с такой скоростью, что Довакин почувствовала себя обдуренной в квадрате. Она понять не понимала, что сейчас творилось у него в голове, впрочем, она даже боялась предположить, ведь ничего хорошего эта улыбка ей, как казалось, не предвещала. — Оповещу, — хмыкнул данмер. — Так уж и быть. Пойду паковать чемоданы, раз такое дело. — Телдрин, у тебя уже кто-то есть что ли?! Вдруг данмер расхохотался, утирая слезы, выступившие на уголках его проклятых багровых глаз. И’ффре, да он на полном серьезе потешался над ее искренней просьбой! — Ты бы видела себя сейчас, мадам Довакин. — Да пошел ты! И Сирень, раздосадованная и раздраженная, потопала вперед в гордом одиночестве, все еще злясь на себя за то, что вообще заговорила с этим глупым темным эльфом. «Никакой серьезности!» — мысль гневно вертелась у нее в голове, как магическая аномалия, которые она повидала, пока училась в Коллегии Винтерхолда. «Чтоб я еще хоть раз...» Но она не успела додумать эту мысль, потому что чья-то рука протестующе потянула ее назад, так что босмерке невольно пришлось остановиться, и она чуть не грохнулась прямо на напарника, который все еще веселился. Телдрин приобнял ее и похлопал по макушке, как делал ее отец, когда Сирень случайно опрокидывала банку с мукой, допустим, или когда ломала стрелу из отцовского колчана, сооружая из нее самодельное копье. Это похлопывание по макушке вроде и не понравилось ей, потому что она ощутила себя маленькой, хоть давно ей не являлась, а вроде и навеяло некоторую меланхолию о почти забытых днях. — Оповещу, когда кто-то появится, — раздалось у нее над самым ухом. — А сейчас пойдем, маленьким спать пора. — Ты же только что называл меня старушкой. — Я ошибся, так по-собственнически ведут себя только маленькие, а детям негоже танцевать всю ночь. Он взял ее за руку и повел в сторону Горноцвета. Сирень не была уверена, что ее речь прозвучала плохо, она вполне ясно выразила свою мысль и подтекст собственничества никоим образом не мог всплыть наружу, потому как она подбирала слова достаточно нейтральные, чтобы ее наемник не подумал ни о чем с предвзятостью, но этот проклятый эльф все равно нащупал то, что было красиво и аккуратно скрыто, и перевернул на свой лад. «Данмеры...» — раздраженно подумала про себя босмерка, но сопротивляться сил уже не оставалось, так что она, все еще надутая невежеством компаньона, молча шла за ним. Горноцвет, как всегда, встретил их запахом душистых трав и каких-то фруктов. Телдрин уже начал к этому привыкать, а потому шагнул в дом смело, уже зная, что в этом поместье, кроме призраков, точно никого не было. Сирень вошла за ним и закрыла дверь. Эльфы устало прошествовали на кухню, где им уже был заботливо приготовлен чай. — Скажу честно, — Телдрин устало потер шею и снял перетягивающий его талию кушак, — мне уже нравятся эти твои призрачные ребята. Они будто знают, что мне надо. Он снял с себя черный кафтан, оставшись в простой белой рубахе, и потянулся вверх, походя на тяжелую натянутую тетиву. Босмерка хмыкнула, тем самым выражая довольство, и пристроилась за столом. Они сидели вдвоем, в молчании попивая травяной чай. Серо все еще насмешливо посматривал на Довакина, а та предпочла с внимательностью разглядывать содержимое чашки, чем болтать с компаньоном. Так они и просидели около десяти минут, пока Сирень резко не встала. — Я спать, поздновато уже, — она зевнула. — Идешь? Данмер молча встал и, взяв одежду, направился вслед за босмеркой. Шатаясь, напарники побрели вверх по лестнице, как вдруг в дверь забарабанили. Сирень аж подпрыгнула на месте, схватившись за перила, и испуганно взглянула на Серо. — Ты ждешь кого-нибудь? — Телдрин подозрительно покосился на дверь, которая совсем скоро грозилась выломаться. — Н-нет, не жду. — Если это снова та чокнутая бардка, клянусь Мефалой, я надеру ей зад, — прошипел он, а затем повернулся к Сирени. — Стой тут и не высовывайся, я гляну. Данмер вытащил свой эльфийский меч из ножен и, отдав вещи Довакину, медленно стал спускаться вниз. Дверь продолжала сдерживать натиск тарабанящих в нее кулаков. Чем ближе эльф подходил двери, чем меньше он ощущал свою уверенность. Телдрин покрепче схватил рукоять меча. — Кто там? — Я к Сирени, открой. О, этот голос он знал чертовски хорошо, к своему искреннему сожалению. И какая-то часть его мозга воспротивилась тому, чтобы открыть этому ночному гостю и впустить его в дом. — С чего бы мне открывать тебе? Ты нам чуть дверь не выломал, — фыркнул Серо, облокотившись о дверь. Вдруг в нее резко и точно ударили, так что эльф отпрянул. — Открой мне, блять, эту херову дверь, или я зайду прямо в окно спальни Сирени и запрусь с ней там, — раздалось яростное шипение по ту сторону, и Телдрин понял, что гость не шутил. Данмеру пришлось отпереть замок, и, когда дверь раскрылась, на пороге он увидел Джи-Ха, которой трясся всем телом, как осенний лист на ветру. Его глаза бешено сверкали в темноте и быстро обводили коридор поместья, видимо, ища только одну фигуру. Шерсть его стояла дыбом, хвост угрожающе раскачивался из стороны в сторону, как маятник на часах. Выглядел он ужасно нервным и испуганным, так что Серо понял, что дело дрянь. — Эй, че с тобой? — ГДЕ ОНА?! — Стой, пого... Джи-Ха ворвался в Горноцвет, как ураган, совершенно продинамив растерявшегося данмера. Он пересек коридор практически бегом и вдруг резко затормозил, подняв голову. «Нашел», — пронеслось в голове у Серо, и нехорошее предчувствие защекотало ему внутренности. Сирень так и стояла там, в растерянности и испуге держа черный кунтуш Телдрина. В темноте дома она казалась почти незаметной тенью, слившейся со стеной, выдавали ее лишь яркие зеленые глаза, которые блестели во тьме каким-то странным сиянием. Плечи каджита опустились и перестали выглядеть, как два штыка, а пестрая шерсть чуть пригладилась. Усы, топорщившиеся в разные стороны, словно зигзагообразные антенны, выпрямились, опустились. — Мара, живая... — прохрипел он почти неслышно и бросился к ней, в один прыжок перемахнув через перила лестницы. Сирень от неожиданности аж выронила одежду, впрочем, поднять ее не получилось, так как каджит сжал ее в объятиях и уткнулся пушистой мордой ей в шею. Довакин как-то на автомате сняла с него капюшон и погладила вздыбившуюся между ушей шерсть. — Джи-Ха, т-ты... Что случилось? — тревожно спросила она, механически гладя его по голове и обнимая его. — Вампиры... — прошептал он. — Они нагрянули на Драконий Мост недавно, я думал... Ты же находишься совсем близко от него, и Солитьюд... — Эй, все в порядке, я уже проезжала Мост и видела, что там творилось, — босмерка подняла взгляд на Телдрина, который уже некоторое время стоял за поворотом коридора, сложив руки на груди и облокотившись о стену, и хмуро смотрел на них. — Джи-Ха, а где Атропос, он не с тобой? — Сирень, мне пришлось оставить его там, — пробормотал Джи-Ха, и Телдрин подумал, что каджит спятил — настолько его голос прозвучал отрешенно и как-то пусто. — В смысле? Что это значит, Джи-Ха? — Сирень с тревогой схватила его за морду и приподняла ее, заставив кота посмотреть на себя. — Он теперь вампир, Сирень. Волкихарский. — ЧТО? — Довакин в изумлении уставилась на каджита, не веря своим ушам. — Что у вас произошло?! — Я... Мне надо того, выпить... Сирень схватила Джи-Ха, который как-то совсем раскис, и потащила обратно вниз, в сторону гостиной. Данмер проводил их взглядом и посмотрел на одиноко лежащий на полу кунтуш. Тяжко вздохнув, эльф поднял своего черного товарища и поплелся следом, засовывая меч обратно в ножны. Проклятый кот опять принес с собой проблемы, что начинало бесить его. Каждый раз, когда его каджитская рожа начинала маячить на горизонте, на их с Сиренью головы сваливалась такая куча дерьма, что приходилось разбирать ее не один месяц. И только Серо видел в этой куче дерьмо, Сирень же называло это дерьмо поэлегантнее — внезапные жизненные трудности. Ага, а то, что эти трудности были непосредственно связаны с приездом ее бывшего, ее почему-то не волновало. Босмерка тревожно оживилась и металась по комнате, собирая сервиз. Достав хрустальный стакан и такую же бутыль, эльфийка плеснула темно-коричневую жидкость в стакан и подала другу. Джи-Ха выпил ее залпом и, еле сняв с себя верхнюю одежду, в бессилии откинулся на спинку софы, упершись взглядом в ярко пылающий камин. Только присев рядом, Сирень могла заметить, что на фоне стресса у каджита появилось несколько седых волосков на морде, а взгляд голубых глаз помрачнел, затух. — На Рифтен было совершено вампирское нападение, — начал он, не отрывая взгляда от огня, — крупное. Бедная Алессандра так была завалена трупами, что разбиралась с ними дня три, если не больше... Меня в этот момент там не было, но от своих людей о нападении я таки узнал. Еще я обнаружил, что неподалеку от нас расположился форт каких-то охотников на вампиров, так что я поехал туда выяснить, в чем же дело, и почему эти кровососы орудуют у них прямо под носом. Дело оказалось печальнее, чем я предполагал: рекрутов у них было раз-два и обчелся, сил на борьбу с вампирами не хватало. Тогда меня записали в новобранцы, и не то, чтобы я был в восторге, но мне надоело трястись за свое имущество и за своих людей. По поручению я отправился в Крипту Ночной Пустоты и встретился там с Атропосом. Вместе мы прошли через Крипту и наткнулись на какое-то странное сооружение, черт его знает, что это было, но вампиры устроили там какой-то... — Джи-Ха неопределенно взмахнул рукой, будто пытался найти подходящее слово, — шабаш. Оказалось, что это была какая-то гробница с запечатанным саркофагом, а внутри него лежала волкихарская принцесса-вампирша. — Ты серьезно? — Да. Это та самая посылка, о которой я говорил. Я не был в курсе, кто она вообще такая, в моем контракте не было предусмотрено спасение какой-то левой вампирской барышни. Из ее слов я узнал, что она родилась далеко от этого места и была заточена здесь достаточно долгое время. При ней был Древний Свиток. Глаза Сирени округлились еще больше. — Что ты сказал? Свиток? С вампиршей? — Да. Я решил узнать, откуда у нее Свиток, и какого черта она вообще здесь забыла. Нам с Атропосом пришлось тащиться до самого Солитьюда, чтобы отвезти ее домой. А когда мы пришли туда... — взгляд каджита помрачнел еще сильнее, и он снова налил себе коловианского бренди. — То оказались в самом большом вампирском логове, которое я видел в своей жизни. Все трое сидели в гробовой тишине. Лишь изредка в камине потрескивали древесные опилки, будто напоминая о том, что время шло. В гостиной было тепло, но отчего-то Сирень пробил такой озноб, что ей показалось, будто сама винтерхолдская вьюга пришла по ее душу. Она сжала свои предплечья, чтобы унять дрожь в руках, и вдруг радость от праздника показалась ей чем-то таким далеким и несуществующим, что сердце тоскливо завыло, уже зная: их ждало что-то. Что-то страшное сидело у них прямо под носом, но они не могли его разглядеть, потому что оно сливалось с наступающей тьмой. — Они здесь, Сирень, — Джи-Ха пожал плечами и сказал это настолько спокойно, что босмерку изнутри что-то противно защекотало, — прямо тут, у нас под носом. Кот указал себе куда-то за спину. — Остров на северо-западе от Солитьюда, видела? Его можно заметить в ясные дни. Они там. Древнейший вампирский клан. Сидят и жрут людей прямо сейчас, а, может быть, одна из этих тварей в этот момент жует Атропоса. Я не знаю, но... Джи-Ха перевел на Довакина взгляд, и та почувствовала кожей эту угрозу, которая нависла над ними с раскрытой в бешеной улыбке пастью. Она уже ощущала на своих плечах ее зловонную слюну и оставались считанные сантиметры до того, как пасть этого страшного невидимого чудовища сомкнулась бы над человечеством. Довакин прочла это во взгляде своего друга и поняла, что на этот раз ситуация была ничуть не легче, чем с Алдуином. Даже сейчас остаточный эффект от пробуждения Короля драконов все еще витал над Скайримом: она, Атропос и Астран уничтожали драконов по мере своих сил, но некоторые рептилии все еще оставались в скайримском небе и возвращаться в землю никто из них не спешил. Не будут спешить и вампиры. — Я пришел туда и понял, что если вся эта братия нападет на Солитьюд... Они уже умерли однажды. — ...То столице конец. Это я тебе обещаю. Или, может, эта пасть уже давно сомкнулась на человеческой глотке, и всё, что происходило сейчас, было лишь бредом бьющегося в агонии тела? Сирень не знала. Но ей стало страшно так, как было страшно оленю, которого прижала к скале стая волков. Роли охотника и жертвы так быстро менялись, что никто не успевал за этим следить. Вроде сегодня ты загоняешь добычу... А завтра уже загоняют тебя. — Я не знаю, что случилось, но Атропос принял дар их предводителя. Наверное, уже получил его, это если брать лучший расклад, потому что при худшем раскладе Харкон его все-таки сожрал. — Х-Харкон? — Это их главарь, а та вампирша, которую мы нашли, Серана, его дочь. — Послушай, но Атропос же не слабак какой-нибудь! — вмешался Телдрин. — Это один из Довакинов, как никак, разве нет? — Атропос не всемогущий, Серо! — яростно рявкнул Джи-Ха, и зрачки его превратились в две тоненькие щелочки, которые были похожи на обнаженные клыки. — Он не справится со всеми ними. Их там просто дохрена. Просто... дохрена, Серо. Они, не знаю, плодятся, как крысы! Я не уверен, что они все умеют то же, что их главный, но выглядят эти ребята внушительно и, поверь, с ними шутить не стоит. Если у нашего Довакина поехала кукня, и он решил присоединиться к этим кровососам, то всё, крышка, мотай удочки, эльф. — Нет, Атропос же всегда презирал вампиров! — голос босмерки дрогнул. — П-подожди, мне надо самой его увидеть. — Я тебе не позволю встречаться с ним один на один! — каджит протестующе замотал головой. — Вдруг он реально спятил, Сирень? И что тогда? Он набросится на тебя и всё, останется одна Астран? — Так, хватит! Сирень резко вскочила с места и пригрозила указательным пальцем на уровне морды кота. Другой рукой на уперлась в спинку дивана и таким образом нависла над Джи-Ха какой-то злой, но уверенной грудой. — Ты не забывай, дорогой, что я такой же Довакин, как и наш небезызвестный товарищ. Я знаю его дольше тебя и могу с уверенностью сказать, что Атропос не глуп. У него явно есть план. Я не верю в то, что он вдруг резко встал на сторону вампиров без причины, принимая во внимание его искреннюю неприязнь к ним. Надо разобраться. Что-то здесь не так... Последние слова она почти прошептала и с какой-то тревожной задумчивостью отошла от каджита прочь, встав к мужчинам спиной. Она сложила руки на груди, а одной ладонь взялась за остренький подбородок, явно погрузившись в раздумья. — Рифтен, Драконий Мост, возможно, что нападению подверглись и другие города... — она говорила негромко, но оба могли ощутить это тихое, какое-то безмятежное отчаяние, появившееся в голосе Довакина. — Внезапно взявшийся Древний Свиток, который теперь у вампиров в лапах... Нет, такая вещь не должна быть у вампиров, ни в коем случае. — Сирень, я прошу, нет, я умоляю тебя: запри все двери и окна. Пусть их невозможно будет отпереть, пусть Горноцвет станет одной большой крепостью, — голос Джи-Ха предательски дрожал, хотя говорил он тихо. — Запри все замки, задвинь шторы, я... Я не хочу, чтобы они добрались до тебя, проследив за мной. «И это говорит вор?» — пронеслось в голове у Телдрина. Взгляд Довакина — мутный, задумчивый, тяжелый, — глядел на огонь очага, где затихли и спрятались в своей огненной ловушке домашние духи. Телдрин смотрел на нее с беспокойством, которое щекотало ему грудь и живот. Он стоял рядом с диваном, глядя на профиль эльфийки, и вдруг отчего-то ему подумалось, что та самая Сирень постепенно возвращалась. Холодная расчетливая Сирень — Довакин, которая могла встать во главе армии и вести ее в бой, которая взывала к драконьим силам, и этот крик набатом прокатывался по всему полю боя, воодушевляя союзников и страша врагов, которая использовала заклинания мастера и убивала, и убивала, и убивала... Этот взгляд — мрачный, уверенный, недобрый — и задумчивая поза: всё в ней в этот момент напоминало военачальника, который планировал наступление своей армии. Образ ее с теплой улыбкой и беззаботным танцем под взором тысячи ледяных звезд, под веселую музыку солитьюдских бардов, под свет горящего соломенного чучела теперь так разнился с нынешним ее видом, что Серо не мог поверить в то, что перед ним стоял один и тот же человек. Сирень превращалась в какого-то другого человека, какого-то чужого человека, который, несомненно, имел силу спасти весь мир, взять под контроль ситуацию и разрешить глобальную проблему, но при этом лишался всей своей индивидуальности, чувств и эмоций, будто насильно отстраняясь от них. Военачальник должен видеть общую картину. И сейчас, стоя перед камином гостиной Горноцвета, Сирень постепенно складывала кусочки этого пазла, который мог предсказать ей дальнейшее развитие событий. Телдрин мог поклясться: она начинала видеть общую картину. И не сказать, что ее вид утешал. Спустя минуту молчания она произнесла лишь одну фразу: — Мне нужна Астран. Что-то назревало, и Сирень ясно понимала, что образ мышления Астран станет для нее наилучшим подспорьем. Эта альтмерка была истинным военачальником и побывала в сотнях открытых битв, совмещавших в себе мыслительный процесс — тактику и физический процесс — сражение. Если вампиры завладеют Древним Свитком и захотят устроить полномасштабную атаку на Скайрим, то нужны были все силы, к которым Сирень имела доступ. И Астран в ее плане стала первым ключом к открытию еще одного узла витиеватых путей, приводящих к разным итогам происходящих событий. Сирени пришлось выбирать, к кому обратиться за помощью, и она сделала свой выбор. Часть путей прямо на их глазах умерла и засохла в этой гостиной, не имея шанса на продолжение. Выбор был сделан, а потому их судьба строилась дальше, завиваясь среди остальных, как виноградная лоза. Что же, босмерка пока не ведала, к чему ее выбор мог привести, впрочем, и не хотела ведать. Она предпочитала решать проблемы по мере их поступления, а сейчас ее решением была Астран, с которой ей было необходимо посоветоваться, а заодно и узнать, наведывались ли вампиры в Маркарт. Важное решения было принято в этот момент в гостиной Горноцвета, но что же происходило на другой стороне игрового доски, в стане вампиров?

***

Атропос очнулся в каком-то просторном лунном зале, лежа на холодном каменном полу. Состояние его оставляло желать лучшего: голова словно прибавила в весе раза в три, и в ней не было ни одной нормально сформировавшейся мысли. Все его потуги подумать превращали мысли в каких-то мертворожденных уродцев, так что Атропос просто решил оставить это дело для лучших времен. Ужасно трещало и звенело в ушах и тянуло блевать так сильно, что аргонианин боялся не сдержать позывы своего желудка. Было настолько трудно и больно дышать по началу, что Довакин подумал, будто уже помер и оказался в каком-то Чистилище-Аду в компании нелицеприятной личности, но, когда в глазах чуть-чуть прояснилось и Атропос все-таки разглядел в личности Харкона, то первая мысль, которая выползла на свет его осознания, словно умирающий инвалид, была: «Хист, лучше бы я помер». — Я уже и забыл, каково это — превращаться, — Харкон насмешливо фыркнул, и голос его больно ударил по воспаленным стенкам мозга аргонианина. — А ты оказался слабее, чем я думал. Это замечание противно укололо Довакина в грудь, так что его вторая мысль была ничуть не светлее прежней: «Я когда-нибудь прикончу тебя». Просидев в каком-то вращающемся тумане около пары минут, ящер таки пришел в себя и даже совершил, как ему показалось, подвиг — поднялся и подошел к Харкону, который стоял на пьедестале, освещенном лунным светом, рядом с каменным фонтаном. Вампир стоял, сложив руки за спиной, и с какой-то задумчивой отчужденностью глядел на кровь, льющуюся из каменной пасти Молага Бала, как понял Довакин. — Глядя на тебя, вспомнил свое превращение... — взгляд его спокойно блуждал в кровавом озерце, будто ласкал лениво накатывавшуюся круговую рябь. — Как давно это было... Атропос мало сосредотачивался на внезапно хлынувших воспоминания лорда, ибо пытался привести в порядок голову и... о, Хист, унять жажду, которая драла его глотку похлеще каджитских когтей. — Впрочем, я отвлекся. Теперь ты один из нас, ящер. Важно, чтобы ты не позорил клановое имя, — его голос прозвучало властно и холодно, и Атропосу это не понравилось. Впрочем, другого он не ждал. Он понял, за кого его тут держали, и не спешил менять это мнение. Пусть договорит. Выложит карты. Тогда у Атропоса появится новый путь для действия. Ничего, он умеет ждать. И Харкон, будто услышав его, начал говорить: — Сила в тебе растет, пора бы научиться владеть ею. Под моим руководством ты станешь смертоносным оружием, повсюду вселяющим ужас в сердца смертных. «Рано радуешься, лорд». — А теперь слушай меня и делай то, что я приказываю. Не было в этой его фразе ни оттенка просьбы, ни предложения, сама фраза состояла из приказа, так что ящер даже не видел смысла в ее произношении. В свете луны кожа Харкона казалась еще белее, чем была, а глаза горели тихим ярким огнем. — Истинную силу древней крови можно обрести лишь в форме вампира-лорда. Сосредоточься на звере, пробудившемся в тебе, и призови его. Атропос почувствовал в себе такую огромную пустоту, что ему, грех признаться, даже стало страшно. Не из-за лорда, нет. Из-за того, что он с ним сделал. Аргонианин не чувствовал в себе биение сердца, не чувствовал вообще ничего. И от этой тишины в организме стало жутко так, что Атропос закрыл глаза, лишая себя возможности лицезреть фигуру вампира. Похоже, он все же умер тогда. Или, по крайней мере, ввел свой организм в состояние глубокой спячки. Когда же Довакин открыл глаза, то увидел не родные зеленые лапы, а чужие костлявые конечности, обтянутые серой мертвой чешуей. Глаза Атропоса загорелись новым огнем и тогда последняя мысль пронзила его голову, с судорожным криком умерев где-то, так и не раскрывшись. Конец уже настал.

***

Сотня вампиров шла на Вайтран. Они заполоняли пустоши, как серые грызуны, сплошным потоком направляясь прямо на город. Уже издали их встретили залповым огнем катапульты, но все было тщетно. Нельзя было остановить эту орду, которая намеревалась войти в город и уничтожить его. Под истошные вопли женщин и громкий плач детей вампиры ворвались в город, разнеся ворота в пух и прах. Послышались взрывы: стражников отбрасывало от нападавших, как пылинки. Жители города, способные держать в руках оружие, бросались к ним прямо в пасть, и видели даэдра, это больше походило на массовое жертвоприношение. Они продвигались вглубь города и убивали, и убивали, и убивали. Павшие воскрешались уже на стороне вампиров и, схватив собственные мечи, сражались против своих же друзей, соседей и семей. Не прошло и нескольких часов, как Вайтран затих. В небе раздались первые звуки грома, когда нежить, словно морская волна, облизала своим потоком последние ступени перед входом в Драконий Предел, оставив после себя реки крови и целый опустевший город трупов. — Господин, вам и заходить первым...— худой вампир, бывший когда-то нордом, поклонился, и его грязные темные волосы спали на его отвратительное полуслепое лицо. — Верно, — прошипел кто-то совсем рядом, и куча нежити расступилась. — Мне и входить первым. По каменной дорожке покатилась знакомая отрубленная голова, путаясь в собственных рыжих волосах. Вампиры с каким-то восхищением наблюдали за тем, как она прокатилась по мокрым серым плитам и остановилась прямо у входа в дворец, взирая потухшими серыми глазами на бросившего ее аргонианина с каким-то предсмертным отчаянием. На лице этом, до боли знакомом Сирени и Астран, остался блеклый оттенок ярости, но больше — загробного ужаса. — Да это же Эйла Охотница! — раздался хохот откуда-то с толпы, и вампиры подхватили этот смех. — Господин Атропос... — Время пришло. Когда вампир открыл ворота, аргонианин первым ступил на территорию сердца вайтранской земли. А голова Эйлы Охотницы неуклюже скатилась вниз, грохнувшись в окровавленный сточный канал с неприятным всплеском.

***

Телдрин проснулся от чьего-то вскрика и тут же вскочил с кровати, как ошпаренный, схватив меч. Не думая, он вылетел в коридор и пронесся по нему прямо в противоположную его сторону. Звук раздался с комнаты Сирени. Не дай Мефала кошак был прав, и кто-то пролез к ней в комнату. Не дай Мефала. Серо буквально ворвался туда, распахнув дверь, и уже ожидал встретить вампира, но в комнате, кроме Сирени и Ома никого не было. Босмерка сидела в кровати, тяжело дыша, и держала руку на горле, потирая его. — Сирень, что случилось? Данмер быстро закрыл дверь и сел рядом с ней, положив меч на пол. Босмерка дышала так, как будто три минуты провела под водой, а когда ее напарник все-таки подал голос, она подняла на него широкий, полный ужаса взгляд и, посмотрев Телдрину в глаза две секунды, вдруг разрыдалась. Она тут же приложила ладони к лицу, скрывая его от данмера, чтоб он не видел ее в таком плачевном состоянии. Плечи ее судорожно затряслись, будто в приступе лихорадки, и Довакин тихо завыла, как одинокий волк, от внутренней боли и страха, скопившихся в ней. Телдрина это потрясло до глубины души: он впервые в жизни видел, чтобы Сирень рыдала, как маленький ребенок, согнувшись на собственной кровати в три погибели. Данмер в растерянности смотрел на скайримскую героиню, но потом сел ближе к ней и прижал к себе, поглаживая по спине. — Тебе кошмар приснился? — тихо спросил он, склонившись над ее ухом. Босмерка вцепилась в его белую рубаху так сильно, как будто от этого зависела ее жизнь, и еле выдавила из себя кивок головой. Данмер чувствовал, как его ключица намокала от слез, которые не прекращали литься из глаз Довакина. Ее трясло так сильно, что эльф всерьез испугался за нее и лишь крепче прижал к себе, положив тяжелую теплую руку ей на макушку, лишь бы она только перестала так трястись. — Я рядом, не плачь. — Эйла... — всхлипнула Сирень. — М-мне нужно к А-астран, Телдрин, Эйла... Она дрожала и лепетала что-то несвязное про Эйлу, вампиров и Атропоса, но Серо мало что понимал из ее вечно прерывающейся речи. Босмерка, всхлипывая, рвано дышала ему в грудь, видно, пытаясь восстановить дыхание, но выходило из рук вон плохо. Они так и просидели на кровати Драконорожденной какое-то время: Телдрин не переставал гладить ее по спине и светлой макушке, а Сирень тяжело дышала, вжавшись в него, будто прячась от всего мира. Ее уже перестало так крупно трясти, но она все еще вздрагивала, всхлипывая, будто ее кошмар еще вился где-то в воздухе и выжидал момента схватить ее за горло. Постепенно дыхание эльфийки начинало приходить в норму: ослабло, успокоилось, и она больше не вжималась в наемника, а просто прислонялась к нему. Через некоторое время Серо понял, что босмерка заснула и хотел было освободиться, но не тут-то было. Она все еще крепко сжимала в тонких пальцах его рубаху, словно Телдрин был для нее единственной спасательной шлюпкой, которую она ни за что в жизни бы не отпустила. Тогда Серо, тяжко вздохнув прямо в светловолосую макушку, обхватил уснувшего Довакина руками и аккуратно положил ее обратно на подушку, тем самым нависнув над ней. Он, конечно, мог разбудить Сирень и попросить ее отпустить его рубаху, но он не хотел этого делать, ведь этот беспокойный сон с таким трудом вернулся к ней, что наемник посчитал за грех пробуждение Довакина. Вместо этого он кое-как устроился с левого бока спящей, положив одну руку себе под голову, а вторую перекинув через талию босмерки, благо, кровать была большой, и места для второго человека сполна хватало. Сирень лежала совсем рядом, упираясь в ключицы данмера головой. Еще долго он не мог уснуть, обдумывая то, что произошло этой ночью и что могло напугать героя провинции до такой степени. Лишь под утро, когда запели первые птицы, Телдрин Серо, уткнувшись носом в волосы Сирени, смог провалиться в тяжелый и глубокий сон. Она проснулась от того, что вспышка боли поразила ее мозг. Солнце ярко светило в окно, и по его положению она поняла, что было около восьми утра. Щурясь, она постепенно стала оглядывать собственную комнату, залитую солнечным светом, как вдруг что-то теплое дыхнуло ей в макушку, и у Сирени упало сердце. Сквозь звенящую боль в голове она пыталась вспомнить, что случилось, но, когда ей таки удалось немного повернуть голову влево и она увидела собственную руку, сжимающую чью-то рубашку, события прошедшей ночи снизошли на нее, как тяжелый град. Она поняла, кто лежал рядом. И закрыла глаза, мечтая провалиться сквозь землю. Господи, какой стыд. Сирень так и лежала с зажмуренными глазами, уткнувшись кончиком носа в грудь Телдрина, надеясь на то, что он проснется и все резко забудет. Просто встанет и уйдет, не задавая лишних вопросов. Но конечно же он так не сделает, это же, Телдрин, мать его, Серо. Так просто не бывает. «Он вчера остался», — эта мысль скатилась на нее, как огромный валун с горы. «Он вчера просто взял и остался со мной. И’ффре, как мне ему в глаза теперь смотреть?» Довакин не спешила его будить, тупо смотря на освещенные солнцем предметы своей комнаты и на солнечные зайчики, пляшущие на ее стенах. Она думала, как поступить дальше. «Так, для начала... дверь». Она тихо пробормотала что-то себе под нос и глубоко выдохнула, успокоившись, когда услышала звук запирающегося замка. Джи-Ха точно не должен был видеть всего этого, а иначе проблем было не избежать. На какое-то время ее закрытая дверь должна была его задержать. Не станет же он к ней врываться... хотя, это же Джи-Ха, он именно это и делает. Впрочем, Сирень откинула эту мысль, чтобы она не вселила в нее еще больше паники, которой уже имелось достаточно. «Теперь успокойся и отпусти Серо. Сейчас же». Довакин командовала самой себе и тут же исполняла — идеально, без запинки. Отпустила рубашку данмера, которая ужасно смялась за ночь и, кажется, теперь навсегда сохранила отпечатки ее пальцев. «Надо его будить». Она снова зажмурила глаза, прислушиваясь к собственным ощущениям. Они были противоречивы: в ней плескалось море волнения от ситуации, которое смешивалось со стыдом от произошедшего ночью. Всё это дергало ее сердце и щекотало желудок так сильно, что Сирени хотелось извиваться от этих неприятных судорог, как змея. Но в то же время ей было, так странно, тепло и... приятно. Она уже давно не чувствовала, каково это: просыпаться с кем-то. Тут же на нее нахлынули далекие воспоминания того, как оно было с Джи-Ха: всегда тепло, всегда приятно. А еще она постоянно чихала, когда его шерсть попадала ей в нос. Сирень чуть не прыснула со смеху, вспомнив это, но тут же отдернула себя. «Прекрати сейчас же и разбуди его». Как ей, все-таки, иногда хотелось заткнусь саму себя! Она снова в нерешительности повернула голову влево, чувствуя, как ее макушку все еще опаляет теплое дыхание Телдрина. Чего ты медлишь, Сирень?! Разбуди его. Разбуди его немедленно. Она не хочет. Заткнись, она хочет. Она не хочет! И смеются. Довакин раздраженно выдыхает, злясь на саму себя. — Телдрин... — шепчет она, слегка толкая его рукой. — Телдрин, пора вставать. — Ммм... — данмер протестующе мычит и сжимается, явно недовольный тем, что его пытаются разбудить. — Телдрин! — она сильнее начинает его раскачивать, чувствуя спасительное раздражение, которое накатывается волнами внутри. Отлично, оно поможет. Если бы не было раздражения, она бы просто сгорела со стыда заживо. — Серо, имей совесть, ты в моей кровати! Телдрин резко распахнул глаза и сонно скосил взгляд на напарницу. Та, лежа на подушке, смотрела на него снизу-вверх с какой-то напускной обиженностью. — С добрым утром, Серо. Данмер устало потер глаза, и тонкий вопрос проскочил в мозгу Сирени: А сколько он вообще спал? — И тебя, — тяжело вздохнул он, все еще не отойдя от сонного наваждения. Наемник убрал руку с пояса босмерки, и та почувствовала взамен тяжести и теплоты свободу и холод. Сирень не знала, что ему сказать, поэтому просто смотрела на то, как Серо пытается до конца проснуться. Заряда раздражения хватило всего на одну реплику, и злость сдулась, как шарик. Замечательно. Не желая больше молчать, она открыла рот, чтобы ляпнуть что-то, но эльф ее опередил: — Ты в порядке? — он с закрытыми глазами потирал наморщенный лоб. И всё, остатки раздражения совсем исчезли, как туман, встретившись с солнечными лучами. — Слушай, Телдрин, я... — Не пугай меня так больше. Сирень подумала о том, что под землю ей провалиться все-таки стоило. Господи, Телдрин никогда не видел ее в таком состоянии, естественно, для него это был полнейший шок. Она только сейчас поняла это, и ей стало еще хуже. — Прости, я вчера была не в лучшей форме, забудь. Она опустила взгляд вниз, когда Телдрин посмотрел на нее. Нет, не может она ему в глаза смотреть. Уж лучше стоять в столбе драконьего пламени, чем встретиться с Серо взглядом. Что-то внутри нее сжалось до размеров маленькой мухи и теперь противно жужжало внутри, натыкаясь на стенки легких. — Нет, не забуду. Он приподнялся на локтях и кое-как сел. — Хочешь поговорить об этом? — Нет, извини. — Понял. Он видел, как стыдливо она смотрела куда-то в сторону, как пылали ее щеки от неловкости, как нервно дергалась ее верхняя губа, будто босмерка испытывала сильнейший стресс. — Джи-Ха не скажу. — Спасибо, Телдрин. Данмер подал ей руку, но тут на кровать вскочил Ом, тарахтя, как маленький паровой котел. Он тыкнул в руку Телдрина своей лапкой, видимо посчитав, что данмер хочет сыграть в «ладушки». Серо в удивлении похлопал глазами, а Сирень закрыла красное лицо бледными руками и тихо засмеялась. — Мелкий, вот вечно ему неймется... Ничего не оставалось, как сыграть с Омом, потому что только от этого на лице Довакина все-таки проступила какая-то добрая и почти что счастливая улыбка. Так что данмер, хотя и мучаясь от боли в голове, все-таки подумал, что утро было добрым.

***

Они сидели втроем на кухне, в молчании попивая чай. Джи-Ха выглядел несколько растрепанным, уставшим, но даже этот вид был лучше того, что наблюдали эльфы вчера. Он сонно тыкал краем чашки себе в рот, изредка отхлебывая оттуда чай. — Последнее, что я слышала об Астран, так это то, что она уничтожила какое-то крупное поселение изгоев неподалеку от Маркарта, — начала Сирень, как-то механически помешивая ложкой в своей чашке. Сахар в ней давно уже растворился, но Довакин продолжала мешать будто на автомате. — Наверняка она еще там, — подал голос каджит. — Стоит наведаться. — Так значит, едем в Маркарт? — спросил Серо, жуя бутерброд с сыром. — Да, надо собраться, — рассудила босмерка. — У меня больше нет дел в Солитьюде, кроме как... Воры переглянулись и улыбнулись друг другу, видно, подумав об одном и том же. Данмер с непониманием посмотрел на обоих, но, кажется, что они не собирались просвещать его в детали их внезапного осознания. — Зато у меня есть, — мурлыкнул Джи-Ха, подперев мохнатую щеку лапой, и стал глядеть на Довакина. — Составишь мне компанию, Сирень? — Придется захватить с собой приличный мешок. У тебя много? — Достаточно. — И у меня. — Вообще-то, перед обменом я хотел вытрясти из него кое-какой должок. Ящер у нас, похоже, подхватил амнезию, пока считал количество новых сундуков. — Может, ему один ящик Восточно-имперской компании на голову упал? — хихикнула Сирень и расползлась в какой-то лукавой улыбке. Телдрин справедливо почувствовал себя третьим лишним, что ему не понравилось. — Кто-нибудь собирается объяснить, что тут происходит? — не скрывая раздражения в голосе, проворчал наемник и откусил приличную часть сэндвича, жуя его с каким-то яростным упорством. — Да так, дела Гильдии, — Джи-Ха отмахнулся от него, как от мухи. — Ничего интересного. — А ты один их никак не можешь решить? — Мне просто жизненно необходим мой заместитель... — каджит скосил взгляд на Довакина, которая как-то странно усмехнулась. — Не волнуйся, Телдрин, — Сирень хлопнула эльфа по спине и поводила по ней ладонью, — я ненадолго. Одна нога здесь, другая — там. Серо перевел на нее недоверчивый взгляд, ясно давая понять, что не верил ни одному ее словечку. — Да брось, Серо, ну разве я тебя когда-нибудь обманывала? Скептицизма во взгляде Телдрина прибавилось, и она это заметила. — Интересно, сколько десятков раз... — протянул он. Сирень расхохоталась и махнула рукой. — Кто прошлое помянет — тому глаз вон, дорогой! За столом чуть повеселело. Джи-Ха все еще смотрел на Сирень с долей лукавства, попивая свой чай, впрочем, о своих делах воры больше не говорили. «Надеюсь, его Боэтия заберет», — злобно подумал данмер, когда каджит стал что-то увлеченно рассказывать про свое путешествие, а Сирень слушала его, чуть ли не раскрыв рот, и поддакивала, ссылаясь на свои наблюдения во время странствий. — И вообще, я все-таки поражен, Сирень, — хвост вора взметнулся вверх, — что ты до сих пор ходишь с одной и той же персоной. Он глянул на Телдрина, который встретил его далеко не добрым взглядом. — Серо же обычный наемник, так что же? — кот с насмешливым интересом глядел на обоих, подпирая щеки руками. — Неужто такой отменный фехтовальщик, м? Телдрин хотел вякнуть, что он — лучший мечник Морровинда, и таким типам, как Джи-Ха, рубил хвосты на завтрак, но Сирень его опередила. — Еще какой! — восторженно сказала она, и оба мужчины с удивлением покосились на нее. Правда, удивление это было совершенно разным: у одного оно смешивалось с каким-то воодушевлением и гордостью, у другого — со скептицизмом и подозрением. Драконорожденная взмахнула рукой, будто в ней находился невидимый меч. — Вот на днях бардам книжку возвращали, а там драугры, а Телдрин их вшух-вшух-вшух! И она замотала рукой, изображая резню. — Я даже прицеливаться не успевала — он с Омом уже всех клал обратно спать. — Правда что ли... — с сарказмом протянул Джи-Ха, и его хвост дернулся, будто содрогнувшись от неприятной мысли. Впрочем, Сирень этого, похоже, не заметила и продолжила с энтузиазмом рассказывать о событиях прошедших дней. — К тому же, если бы не Телдрин, то я бы тут уже не сидела, — она кивнула, будто в подтверждение своих слов. — Он мне недавно жизнь спас. — Какой Телдрин молодец, — тем же тоном сказал Джи-Ха, скучающе взглянув на данмера, который уже не скрывал самодовольства на своей поганой серой роже. — Так что ты, Джи-Ха, Серо не обижай, — Сирень широко улыбнулась. — В спутники я всегда выбираю лучших из лучших, вот потому он до сих пор со мной. Телдрин сложил руки на груди, гордо подняв острый подбородок и взглянув на каджита с такой гадливенькой усмешкой, что вора чуть ли не стошнило под стол. — Ну и дела, — едко усмехнулся он, качая хвостом. — Ну просто пр-р-релес-с-сть, а не напарник. Он вроде нежно промурлыкал это слово, но под конец данмер четко уловил ироничное шипение. Впрочем, данмера оно нисколько не расстроило, лишь развеселило. Джи-Ха давал лапу на отсечение, что самомнение этого наглого темного эльфа в этот момент взлетело до самого Совнгарда и порхало где-то там, между героическими душами нордов. «Че, съел?» — это фраза читалась в его взгляде настолько ясно, что слов не требовалось. «Не зазнавайся, эльфийская шкурка». «Просто кто-то в пролете». «А у кого-то слишком длинные уши, пора бы это подправить». Безмолвная баталия взглядов продолжалась еще некоторое время, пока Сирень не привлекла всеобщее внимание, случайно опрокинув на себя чашку с чаем и громко выругавшись из-за этого. — Хирсин вас дери, Серо, Джи-Ха, хоть кто-нибудь из вас двоих оболтусов подаст мне полотенце сегодня или нет?! Парни оторвались от своего веселого молчаливого испепеления друг друга и поняли, что Сирень уже с полминуты пыталась до них достучаться. Первым спохватился каджит и передал ей рядом лежащую тряпку с цветочным узором. — Ну наконец-то! — фыркнула босмерка, вытирая стол. — А то я уже в собственном доме чувствую себя третьей лишней! Сирень раздраженно протерла стол и встала. — Ты куда? — А что, я в таком виде сидеть буду? — босмерка указала на два больших чайных пятна, которые расползлись по ее бедрам, обтянутым серыми брюками. — Схожу, переоденусь. Мужчины проводили ее взглядами, а потом снова принялись за свою игру, начатую за столом. Правда, в этот раз взглядами дело не ограничилось, ибо Сирень ушла и можно было браниться вслух. — Вот тебе неймется-то, — прошипел Джи-Ха. — Все наемники такие жадные до денег, что трясут с бедных девушек последние септимы? — Дело не в деньгах, подстилка шерстяная, — Телдрин хмыкнул. — И вообще, Сирень богатая, какие тут последние септимы? — Подстилка?! — расхохотался каджит. — Это не я продаю свои услуги за жалкие пятьсот дрейков. И кто после этого из нас подстилка продажная? — Я хотя бы не обчищаю карманы честных горожан, в отличие от некоторых. — Это моя работа, кретин. И Сирени — тоже, так что оставь ее уже в покое. — Обойдешься, котик. Каджит закатил глаза. — Хорошо, давай поговорим по-другому, — он уставился на Телдрина совершенно серьезно. Так обычно смотрят на деловых партнеров, на доставучих деловых партнеров, от которых хотят поскорее избавиться. — Сколько? — просто спросил он. — Не понял? — Сколько тебе заплатить, чтобы ты наконец отделался от нее? — каджит выпускал и прятал когти, видимо, теряя терпение от разъяснений условий сделки недогадливому клиенту. — Десять сотен? Двадцать? Пятьдесят сотен наконец? Телдрин не поверил своим ушам. — Я же знаю вас, наемников, — Джи-Ха злобно хохотнул. — Вы хуже воров. У нас хотя бы кодекс есть. — Какой к черту кодекс? Воровской? — Не удивлен, что ты не сведущ в этом, но могу тебя заверить, что да, таковой имеется. А вот про наемничий кодекс я слыхать не слыхивал, потому что его НЕТ. Поэтому я спрашиваю, эльф, сколько? — Ты че, серьезно собираешься мне заплатить пять кусков за то, чтобы я свалил? Ты спятил? — Я говорю на языке воров, парень, — Джи-Ха недобро сощурился. — Назови свою цену, мы ударимся руками, и ты исчезнешь с горизонта на веки вечные. Сначала Серо подумал, что вор действительно пошутил. Мало ли, это был странный каджитский юмор, но чем дальше заходил разговор, тем быстрее до Телдрина доходило, что каджит нихрена не шутил. Он всерьез предлагал ему каких-то пять тысяч за свободу Сирени. — Ты что, ценишь Сирень в пять тысяч? — данмер глянул на него исподлобья. — Нет, Серо, я тебя ценю в пять тысяч. Хотя, если уж совсем по правде, то я бы тебе и септима не заплатил, но тут дело не во мне, а в Сирени. Так что давай, выбирай. Либо уходишь сам и с пятью тысячами в кармане, либо будем действовать по-плохому. Выбор. Это такая тяжелая штука, которую Телдрин искренне ненавидел. В жизни ему приходилось много раз выбирать, и череда его, возможно, глупых и не совсем обдуманных решений привела его прямиком в Воронью Скалу, где он подыхал со скуки, пока однажды к ним на остров не заявилась ужасно громкая и злая, как бестия, босмерка и не взяла его с собой. Она купила его за пятьсот септимов, но отчего-то Телдрину казалось, что он приобрел не тяжелый кошель с монетами, а шанс на новую жизнь. А сейчас какой-то облезлый жуликоватый каджит пытался у него этот шанс отнять за пять, мать их, тысяч. Много раз ему не везло в жизни, много раз удача, наоборот, благоволила Серо. Почти все свои глобальные решения Телдрин принимал осознанно, долго раздумывал над ними, выбирая наилучший для себя вариант. Лишь пару раз в жизни он смог быстро и спонтанно отыскать ответ. Одним из них был как раз переезд в Воронью Скалу. А другим — ответ на предложение каджита. — Ты совсем чокнулся? Я больше не продаюсь. Он видел, как в голубых глазах кота зажегся злой хищный огонек. Ох, это ему явно не понравилось. — Что, Серо, совесть взыграла? — Не совесть. Просто я способен ее защитить, а ты — нет. — Телдрин сложил руки на груди. — Со мной она в безопасности, так что если ты действительно за нее беспокоишься, будь добр, отвали от нас. — Нет никаких «вас». Есть ты, есть она. Наемник и наниматель. Но что-то мне слабо верится в то, что ты соблюдаешь субординацию, Серо. — Что, на больное давлю? — с вызовом спросил данмер. — Как жаль, но пора бы уже перестать за ней таскаться, а то это выглядит так, как будто ты все еще пытаешься добиться ее расположения. Прими поражение, как мужчина, и иди уже дальше. — Ты не знаешь, что мы с ней пережили, так что даже не смей раскрывать свой болтливый рот на эту тему, — шерсть кота вздыбилась, и Телдрину показалось, что он сейчас всерьез набросится на него. — Наши отношения никак тебя не касаются. — И наши отношения никак не касаются тебя тоже, Джи-Ха. Так что даже не думай. — Так вот, в чем дело... — каджит убрал когти и слегка отодвинулся, с поганой усмешкой глядя на эльфа сверху-вниз. — Наемник влюбился в нанимателя. Боги, вот это драма, я сейчас расплачусь. — А тебе, я вижу, мое существование спать по ночам мешает. — Еще как мешает. — Как жаль, — без тени сочувствия хмыкнул данмер. — Но ты сам слышал: я — лучший из лучших. Так что ее тыл прикрыт в любых битвах. Я всегда рядом с ней, а не ты. И она это знает. Телдрин был чертовски прав, и каджит понимал это. Именно это его и бесило в нем. Он всегда рядом. Следует за ней, как тень, в курсе обо всех ее новостях. Знает, что ей надо и когда надо. Даже ест, черт возьми, вместе с ней. И если вдруг... — Еще скажи мне, что вы спите вместе, — Джи-Ха раздраженно закатил глаза, опрокинув голову назад, и произнес это таким тоном, будто это априори не было возможно ни при каких обстоятельствах. Серо вспомнил события вчерашней ночи и не сдержал смешок, о котором впоследствии сильно пожалел. Он же пообещал Сирени ничего не говорить... Джи-Ха резко поднял голову и посмотрел на него так, как будто Телдрин сморозил самую тупую шутку на свете. — Не-е-е-т, — в неверии тихо протянул он, — да ни в жизнь, не ври мне, Серо. Телдрин молчал, просто смотря ему в глаза. — Серо. Молчание. — Серо, если вы спали, ты труп. Послышались шаги, и вот уже где-то наверху заскрипела лестница. Довакин спускалась. Телдрин закрыл глаза, выдыхая и прислушиваясь к ее шагам, лишь бы не видеть этого сверлящего взгляда напротив. Еще немного, и они бы сцепились прямо на кухне, но Сирень подошла очень вовремя. Он так и сидел с закрытыми глазами, пока шаги по лестнице не прекратились. И лишь тогда, как звук затих совсем рядом, Телдрин открыл глаза и повернул голову в сторону вошедшего Довакина. Она стояла, облокотившись об дверной косяк, в соловьиной броне, а в руках держала черный капюшон с маской. — Джи-Ха, ты еще долго будешь любезничать с моим напарником? — хмыкнула она. — Я тебя на улице подожду. Чем быстрее надерем нашему приятелю его чешуйчатый хвост — тем лучше. — О, Сирень! — голос каджита стал на порядок дружелюбнее и ласковее, так что Телдрин даже опешил от того, как быстро кот сменил свое противное настроение, встретившись с бывшей возлюбленной. — Как всегда, сидит чудесно! Давно я тебя в этой броне не видел. От этого его добродушного урчания Серо передернуло. — Ты бы тоже приоделся, товарищ. А то в домашней одежде скакать по крышам не очень удобно. — О, ты хочешь по ним пробежаться? — каджит, кажется, воодушевился, услышав об этом. — Естественно, пока ты здесь. Так что поторапливайся. Джи-Ха тут же встал из-за стола и, выходя их кухни, пощекотал кончиком пушистого хвоста нос босмерки, заставив ее прыснуть со смеху, после чего, довольный, удалился. Серо покосился на нее исподлобья с явным укором. Она это заметила, а потому вздохнула и поманила его за собой. — Идем со мной, поговорить надо. — А если мне не хочется? — буркнул он, переключившись на недопитый чай. — Телдрин. Данмер демонстративно отпил из чашки. — Телдрин, и кто из нас двоих ребенок? — она улыбнулась реакции данмера. — Пойдем, пожалуйста, пока Джи-Ха занят. — Когда он свалит уже? — вставая, проворчал данмер и поплелся вслед за лесной эльфийкой. — Не знаю, — честно ответила она. — Кстати, о нем я тоже хотела поговорить. — А, вот даже как, — с издевкой бросил он, открывая дверь. Сирень сдержанно прошла вперед, стараясь усмирить волну раздражения, которая грозила выплеснуться наружу. Но потом она заморозила ее в себе, успокоила, убила. Рядом с недовольным Телдрином хотелось быть безмятежнее, и разум и тело благоволили этому, отчего Довакин быстро пришла в спокойное расположение духа. Выйдя на улицу, она глотнула чистого и свежего воздуха, почувствовав, как голова проясняется. Зажмурившись от хлынувшего солнечного света, она улыбнулась и потянулась, будто пробудившись от долгого сна. Телдрин же остался в тени дома, закрыв за собой дверь. Он облокотился по своей любимой привычке о стену, перекрестив на груди руки. — Ну, и? Довакин обернулась и покружилась вокруг. — Посмотри, какой замечательный день, Телдрин! — она раскинула руки в стороны. — Солнечный, теплый, красота! Мужчина стоял в тени, угрюмо глядя на эльфийку. Та, поняв, что наемник не разделяет ее взглядов, подошла к нему в упор и серьезно посмотрела на него снизу-вверх каким-то сканирующим взглядом. — Ты что, опять с Джи-Ха поссорился? — спросила она. — Не твое дело. — Нет, мое дело! — она сказала это так резко и с горячим упрямством, что даже сама удивилась. — В смысле, послушай... По виду Серо нельзя было сказать, что он стремился вникнуть в ее речь. — Телдрин! — Ну что еще? — Мне надоело, что вы постоянно грызетесь, как кошка с собакой! — она негодующе всплеснула руками. — Пожалуйста, вы не могли бы, не знаю, помириться? Или хотя бы не обращать друг на друга столько негативного внимания? Мне становится тяжело в присутствии вас... обоих. — Это почему же? — Да потому что у меня ощущение, что я сижу на стульчике посреди комнаты, заполненной ловушками! Шаг влево — меня зажарят заживо, шаг вправо — проткнут насквозь копья. Поэтому мне, мягко говоря, некомфортно, когда вы со мной оба в одном помещении. Наш завтрак больше похож на невидимую холодную войну, чем на... завтрак. Понимаешь? — Да. — Ну, и? — она посмотрела на него таким взглядом, каким смотрят учителя на учеников, ожидая от них правильного ответа. — Ты постараешься быть менее конфликтным? — Нет. — Да почему же?! — взорвалась она, снова всплеснув руками, но потом тут же взяла себя в руки и пригладила волосы. — Что вы никак между собой не поделили? Теперь Телдрин стал смотреть на нее этим «учительским» взглядом, но Сирень была плохой ученицей, поэтому с ее стороны ответа не последовало. А сам он говорить не желал. Что он ей скажет? Тебя не поделили? Ха, обойдется. Он вообще ненавидел об этом говорить, особенно с ней. Да уж лучше терпеть общество того облезлого кошака, чем сказать Сирени правду. Она явно ждала от него ответа, но Серо просто сверлил ее взглядом. Данмер ожидал, что она сейчас разозлится, но вдруг в глазах Сирени плеснулась... грусть. Нет, даже какая-то больная печаль. Она сжала губы и посмотрела куда-то в грудь Телдрину. — Ты не хочешь со мной говорить, — тихо сказала она и получилось как-то разочарованно. Эльф не ответил. — Послушай, Серо, — она тяжело вздохнула и закрыла глаза, — мне не очень комфортно говорить с тобой об этом, но мы с Джи-Ха — не чужие люди, пойми это, пожалуйста. Я балансирую между вами двумя, стоя на горящем канате, потому что вы оба важны для меня. Джи-Ха, в первую очередь, один из моих самых приближенных людей и, к тому же... «Твой бывший». — ...Ты знаешь, в общем. Мы много времени провели вместе, нельзя просто взять и выкинуть его из нашего путешествия, потому что он — участник моей жизни. И ты теперь тоже. Так что вам придется сталкиваться друг с другом, пока я еще живая. Вот когда помру, можете друг друга разорвать по каким-то собственным причинам, а пока что, пожалуйста, хватит собачиться в моем доме. Мне тяжело, когда я вижу, что двое близких мне людей ругаются друг с другом, так не должно быть, это неправильно. От детской наивности Довакина у Телдрина непроизвольно вырвался невеселый смешок. — Мне неприятно, когда ты говоришь, что хочешь от него избавиться, — честно сказала она. — Так что прекрати так выражаться хотя бы в моем присутствии, ладно? — Ты его что, до сих пор любишь? — он указал большим пальцем на закрытую дверь. Зря он это спросил. Он понял, что налажал, когда Сирень метнула него тяжелый злой взгляд. — Я не собираюсь раскладывать с тобой по полочкам свою личную жизнь. Ее слова были резки, как выпад копья. — Будь добр, не спрашивай у меня, люблю я его или нет. Это был травмирующий для меня опыт, — она стиснула зубы и почти что прорычала эту фразу, — так что я не хочу ворошить его заново, как остывшую золу. Это всё, что тебе нужно знать. По крайней мере, на данный момент. Что же, признаться честно, услышать такое было неприятно, но справедливо. И хотя внутри Телдрина какой-то огромный кусок сжался и противно заболел, он, наплевав на эту только что изуродованную часть своей души, хорошо обдумал ее слова и вынужден был согласиться. Да, Сирень была права. Это не было его делом, по крайней мере потому, что отголосок отношений наемник-наниматель у них все еще оставался, как бы Серо не надумывал себе что-то о том, что они давно преодолели этот рубеж. К тому же, они до конца не выяснили собственные отношения, да что там, Сирень ясно дала понять, что не была готова начать что-то с чистого листа, ибо до сих пор хранила в сердце воспоминания об Джи-Ха. Мысль эта ранила его, как тупой кинжал, но он, стиснув зубы, стерпел. А на что он рассчитывал, связавшись с героем провинции? Хах, на то, что она будет чистой невинной барышней без единого поклонника? Ага, щас. Конечно. Сирень справедливо его осадила, потому что это стало далековато заходить. Дальше, чем он мог предположить и на что мог надеяться. В конце концов, они действительно были никем друг другу. Просто два компаньона, два мировых отщепенца, которых каким-то чудом связала судьба. Но Телдрин верил, что это случилось, все-таки, не просто так. Был в этом какой-то смысл. Был смысл и в том, что она сейчас стояла перед ним и говорила об этом каджите. Возможно, это как-то повлияет на их собственные отношения в будущем, а, может, и не повлияет, Телдрин пока не знал этого. Каждая фраза, произнесенная босмеркой, рождала сотни путей, добавляла новую информацию, новые детали, из которых он строил ее образ, и они оба строили свое будущее. Но вот было ли это будущее совместным или же нет — это была тайна, покрытая мраком. Он честно хотел сказать ей правду. Но не смог. — Я — наемник, а он — вор, — просто ответил Серо. — У нас разные мировоззрения, разные взгляды на методы ведения боя, на политику, на людей, да даже на женщин. Мы — две противоположности, вот и спорим постоянно, ясно? Не такие уж у нас разные взгляды на тебя, Сирень. Поэтому и спорим. — Ясно. Поняла, — она посмотрела на Телдрина. Ей не хотелось больше находиться в его присутствии. Сирени казалось, что Телдрин давит на нее своей мрачной аурой, и она не знала, как ее разогнать и что сделать, чтобы он перестал пребывать в своем угрюмом настроении. Последние события перевернули ее жизнь с ног на голову и ей просто необходимо было проветриться. Она благодарила богов за то, что Джи-Ха наконец появился, потому как на земле просто не существовало партнера для веселья идеальнее, чем ее бывший. Он всегда точно знал, что нужно ей для того, чтобы встряхнуться, потому у Сирени уже чесались пятки быстрее свалить подальше от Горноцвета и от Телдрина, который опять почему-то был не в духе. Это все так утомляло ее, что она не хотела разбираться в этом, потому что это грозило поглотить ее, как огромное болото, и не выпустить. Вампиры, Атропос, возрождение Потемы, приезд Джи-Ха, Телдрин — всё это смешалось в одну кучу, и оставалось только поднести спичку, чтобы случился взрыв. Довакин хотела предотвратить его, именно поэтому порывалась быстрее вскочить на какую-нибудь солитьюдскую крышу и побежать так быстро, насколько могли позволить ноги, чувствуя позади себя порыв ветра, запутавшийся в ее плаще. Рядом с Серо сейчас она не чувствовала ничего подобного, наоборот, ее словно тянуло в трясину, из которой она безуспешно пыталась выбраться. Она всегда ассоциировала плохое настроение данмера с трясиной, потому что оно было таким же тяжелым и неприятным. Сирень вообще старалась не находиться в обществе мрачных людей и, как назло, ее напарник был именно таким. Сначала она как-то пыталась разобраться, почему он почти всегда ходил с кислой или серьезной миной, но потом просто забила. Ну его. Пусть живет с этим сам. Оставалось лишь последнее дело, которое она запланировала на этот разговор. — Насчет утра... — протянула она. — Я забыла тебе сказать. Взгляд Телдрина, казалось, слегка оживился, когда она заговорила об этом. — Спасибо, что остался со мной. Она взяла в руки темные полы его жилета и чуть дернула их вниз, подправляя. В этом жесте была какая-то скрытая забота, которую Телдрин, однако, заметил. — Извини, если тебе было неудобно, я не думала, что меня это настолько выведет из себя, — пробормотала она, застегивая его пуговицы одну за другой, будто отвлекалась на это занятие. — Но спасибо, что пришел. Когда она закончила, то подняла на него глаза, встретившись с холодным взглядом Серо. Она задержала пальцы на последней пуговице, словно это была та последняя нить, которая соединяла их в этом разговоре. Она не отпустила руку, а Телдрин не спешил ее убирать, и было в этот момент обоим странно: они смотрели друг другу в глаза, будто снова с чем-то боролись, будто снова что-то друг другу доказывали. Или самим себе. Давай, Сирень. Чей взгляд сильнее? Было в них обоих что-то опустевшее, но при этом осмысленное. Они так и глядели друг на друга, разговаривая без слов, пока данмер не сдался. Телдрин как-то тяжко вздохнул и опустил руки. — Не навернись там на крышах, ради Мефалы. Сирень закрыла глаза, облегченно выдохнув. Простояла секунду, а затем открыла глаза, добродушно улыбаясь. И убрала руку. — Постараюсь. А то твоя жизнь станет совсем скучной без моих выкидонов. — Может, хоть высплюсь наконец. Сирень прыснула со смеху, закрыв ладонью рот. Хорошо, Серо вроде начал оттаивать. Значит, ей снова удалось провернуть свою маленькую уловку по поднятию его настроения. «Ай да Сирень, ай да циркачка!» — возликовала она внутри себя. Она нацепила на себя соловьиный капюшон с маской, и две серебристые точки, словно звезды, холодно блеснули из-под черной материи, смотря на Телдрина. Все-таки, ему не нравился этот наряд. В нем Довакин походила на какого-то призрачного мстителя, нежели на героя. — Присмотри за Омом, пусть не убегает далеко. — Я вроде в няньки не нанимался. — Те-е-елдрин. — ...Ладно, но с тебя вино. — Забились. Наконец вышел Джи-Ха, распахнув дверь. На плечах у него красовались два здоровых наплечных мешка. Сам каджит, по обыкновению одетый в броню главы Гильдии, натянул темный капюшон и вышел в свет, крутя какой-то кинжал с расписной рукоятью между пальцев и беззаботно насвистывая что-то. — Айда, я готов. Сирень, накинув на себя плащ, кивнула Телдрину на прощание, а Джи-Ха, хмыкнув, крутанул кинжал в последний раз между пальцев и обернулся к Серо. — До свидания, ренридж. Судя по тому, как недобро улыбнулся вор, он только что оскорбил Серо как-то по-каджитски, впрочем, эльф его все равно не понял. Воры двинулись в сторону выхода из поместья, и эльф проводил их взглядом до самой калитки. Ничего, при удобном случае (то есть, когда Сирени не будет рядом) Телдрин точно набьет ему рожу. Обязательно.

***

— Ну здравствуй, ящерица! Джи-Ха умел эффектно появляться, и эта его черта ей всегда нравилась. Он смачным пинком распахнул дверь в кабинет Гулум-Айя, так что та аж с грохотом ударилась об стену. Мелкая крошка белой краски посыпалась со стены, испачкав красивый светлый ковер, который, впрочем, все равно был бы обезображен, так как Джи-Ха ступил на него пыльными грязными ботинками. — Это же из шкуры редчайшей белоснежной пумы! Сиродил! — заорал скупщик, в отчаянии вытянув руки к испорченной вещи. — Я тебе сейчас такой Сиродил устрою! — рявкнул Джи-Ха, продинамив абсолютно все крики аргонианина. Сирень скользнула в кабинет следом и тактично закрыла за собой дверь. — Привет, Гулум-Ай! — весело сказала она и помахала сжавшемуся в ужасе ящеру со спины каджита. — Неплохо у тебя тут, светленько-чистенько. — Д-да, с-спасибо, — пролепетал аргонианин как-то нервно и с заиканиями. Джи-Ха воткнул здоровенный кинжал в стол торговца, и ящер жалобно пискнул, когда лезвие воткнулось меж щепочек древесины. — Винтерхолдская ель, Джи-Ха, сжалься! — Что за херня, Гулум-Ай? — спросил каджит, наклонившись к скупщику. Тому пришлось отодвинуться, чтобы не впечататься в морду кота носом. — А что случилось? — аргонианин невинно похлопал глазами, будто не имел ни малейшего представления, о чем толковал каджит. — «Северина» — вот, что случилось, — прошипел Джи-Ха. — Корабль такой, знаешь? Се-ве-ри-на. — А-а-ах, да, Северина... — протянул он. — Кажется, что-то такое было, да, С-северина... — Пришла в солитьюдский порт уже как с два месяца и наверняка умотала обратно, так? И груз ты, конечно, получил, — Джи-Ха говорил так четко и с расстановкой, что ни одно слово не имело права пролететь мимо чешуйчатых ушей. — Получить-то получил, а наша доля где затерялась? — А я, того, отправлял же, в-вроде отправлял! — Хрен ты без масла отправил, ящер! Пока Джи-Ха орал на солитьюдского скупщика, Сирень с интересом рассматривала золотистые статуэточки и книжки в шкафах Гулум-Айя. Среди них была такая тонна раритета, что у босмерки невольно загорались глаза от желания прибрать это всё к своим ручкам. Уж очень она была охочей до старинных фолиантов и редких коллекционных изданий. — Эй, Джи-Ха, смотри, да это ж я! — она ахнула, подняв из кучи вещей, лежащих на полу, свой большой портрет на изумрудном фоне и с золотистой рамкой. — И когда только успели?! Звери одномоментно перевели на нее взгляд. — Х-художник того, с-сиродильский, приехал, — выдавил Гулум-Ай. — М-мастер! П-память высшая, в честь победы над П-пожирателем мира н-написал. — Ух ты, красиво так! — Сирень с гордостью рассматривала свой портрет, любуясь его деталями. — А можно заберу? — Мы это забираем, — рявкнул Джи-Ха, заставив Гулум-Айя сжаться ну совсем до неприличных размеров. — И свою долю с Северины тоже, понял? — Ой, а вот тут еще книжечка интересная... — И книжечку! — П-понял, — аргонианин поспешно закивал, кутаясь в меховую накидку. — И если впредь хоть один сундук пройдет мимо нашего носа, клянусь Ноктюрнал, поганец, я тебя порву, как тузик грелку. А рога твои, — он постучал по костяным наростам аргонианина, — отдам местным собакам. Ты теперь не единственный делец Гильдии, связанный с Компанией. Так что одним скупщиком в Солитьюде больше, одним меньше, сейчас уже разницы нет. Имей ввиду и держи нос по ветру, Гулум-Ай. — Не зли его, Гу, — Сирень хихикнула, радостно выкладывая из собственного мешочка разные драгоценности. — Лучше глянь, какую я тебе красоту принесла! Тут и рубин, и алмаз, и яшма. Смотри, сверкает как! — Сверкает... — повторил торговец, сглотнув. — Мы вообще к тебе сдаваться пришли, — Сирень свистнула. — У нас тут полным полно вещей на сдачу, готовь септимы. Джи-Ха сощурил голубые глаза, и аргонианин дрожащими лапами поспешил открыть ящик стола и достать оттуда ключ от сундука с мешками септимов. — Вот это по-н-н-нашему. Сирень, в приподнятом расположении духа, очень довольная раскладывала перед аргонианином свои кровно добытые украшения, а Гулум-Ай, нацепив на себя какой-то двемерский аппарат, похожий на монокль, рассматривал товары, невольно сжимаясь перед пристальным взглядом Джи-Ха. Глава Гильдии Воров сурово смотрел на ящера, не мигая, и хвост его угрожающе раскачивался из стороны в сторону, как маятник на старинных часах в комнате скупщика. — П-передавайте привет Бриньольфу, — пробормотал Гулум-Ай, расплачиваясь с Сиренью за золотой кулон с бриллиантом. — Обязательно, — прошипел каджит. — Он был так счастлив, узнав, что кто-то решил нас кинуть, что первым предложил тебя повесить на солитьюдском маяке в честь такого события. — Ох. — Ближе к вечеру к тебе подойдут мои люди, чтобы забрать долги. Ты уж встреть их, как подобает. Глядишь, не поколотят, если я их предупрежу, что ты очень извиняешься. Сирень знала, как Гулум-Ай берег собственную шкурку и положение, которое теперь занимал в Гильдии, поэтому лишиться этого теплого местечка было для него сродни прыжку голышом прямиком в воды моря Призраков. Ящер действительно был очень предприимчивым товарищем, и эта предприимчивость сильно играла на руку Гильдии, но только пока Гулум-Ай находился на ее стороне. Благо, после того, как они перерезали глотку Фрею, дела в Гильдии пошли на лад, так что однажды босмерка даже лицезрела картину того, как Делвин Меллори лежал в сокровищнице на горе золота в позе звезды и плакал от счастья. Это произвело на нее такое сильное впечатление, что Сирень с тех пор ни разу не пожалела, что оставила роль главы для своего не менее предприимчивого каджита. Определенно, у Джи-Ха был нюх на деньги, а еще он очень не любил, когда какие-нибудь скользкие подонки рушили его грандиозные планы. Примерно также она злилась на своих давних друзей-близнецов из детства, когда они рушили ей огромный песчаный дворец, который она с таким упорством сооружала не один час. О, И’ффре, как же отхватывали эти мальчишки за то, что посмели покуситься на ее песочную собственность! Сирень улыбнулась собственным мыслям. Да, близнецы. Теперь, правда, остался только один. И то, от него не было вестей уже боги знает сколько времени. Довакин встряхнулась, отгоняя мысли о прошлом прочь. — Итак, мы закончили. Джи-Ха вынул кинжал из стола, оставив на древесине некрасивую кривую выемку. Сирень, самодовольно улыбаясь, держала портрет и книжку в руках. — Смотри мне, Гулум-Ай, я за тобой слежу. — Каджит повертел кинжал в предупреждающем жесте. — Пока, Гу, не хворай! — Сирень, очень довольная новоприобретенным вещами, вышла из коридора почти вприпрыжку, а каджит последовал за ней, бросив на прощание в сторону скупщика злой презрительный взгляд. Дверь за странной парочкой захлопнулась с таким же грохотом, с каким и распахнулась. Только убедившись, что шаги стали стихать вдалеке, аргонианин облегченно выдохнул, и свист этого выдоха чуть не унес его душу прямо к Хисту. — С-сраные воры... — прошептал ящер, мотнув головой, будто приходил в себя. — С-сраная Северина, да я больше в жизни в это дерьмо один не сунусь. Он заглянул себе под стол и достал из закрытого ящика большую модель корабля, отлитую из чистого золота. Поглядев на нее с такой искренней любовью, что любая женщина позавидовала бы, Гулум-Ай поцеловал модель корабля и снова уперся в нее взглядом молодого любовника. — Моя прелес-с-сть... — прошептал он. — Не волнуйся, я тебя никому не отдам.

***

— Не хочу тащить это обратно в Горноцвет, поэтому... Сирень лукаво улыбнулась каджиту, который, склонив голову набок, с интересом глядел на девушку. Лесная эльфийка отдала вещи напарнику, а сама, сосредоточившись, взмахнула рукой. Тут же перед ней возник дремора, одетый в богатые одежды. Он равнодушно бросил взгляд в сторону опешившего каджита, а потом спокойно глянул на хозяйку. — Хозяйка, — и почтительно склонил голову. — Мармор, дорогой, сослужи службу, а? — Сирень сняла с себя наплечный мешок и забрала у напарника его вещи, вручив дреморе. — Отнеси в Горноцвет. Прям в мою спальню сразу, пожалуйста. — Будет сделано, — дремора учтиво склонил голову и исчез вместе с вещами. — Ничего себе, — свистнул Джи-Ха. — А можно мне такого же? Сирень рассмеялась. — Ну, если захочешь наведаться в план даэдрического принца, то милости прошу на Солстхейм. — Тогда, пожалуй, воздержусь... — пробормотал он. — И вообще, ты что, посещала чей-то план? — Хермеуса Моры. Каджит разинул рот. — Стой, так вот, в чем заключалась твоя «командировочка» на Солстхейм?! Довакин с улыбкой пожала плечами. — Можно и так сказать. Чем займемся? — Весельем. Джи-Ха промурлыкал это слово по-особенному радостно, и его глаза как-то угрожающе-хитро блеснули. — Как насчет прогулки по солитьюдским крышам с остановкой в доме одного о-о-очень богатого и о-о-очень жадного господина, который торгует ну просто отменнейшим вином? — Ммм... — протянула босмерка. — Звучит заманчиво, я в деле.

***

Она перепрыгнула с одной крыши на другую, и ветер поднял ее плащ, похожий на черные птичьи крылья. Почти бесшумно приземлившись на красную черепицу, она поднялась с четверенек и побежала вслед за котом, который перемахнул через каменное ограждение и понесся прямо по тонкой тропинке каменной стены, где обычно стояли стражники, наблюдая за городом сверху-вниз. Она любила эту игру наперегонки на быстрый поиск оптимального и удобного пути (не всегда безопасного, правда, но всё же). Ничто не могло сравниться с этим азартом солитьюдских гонок, когда она, чувствуя ветер в плаще, в волосах, внутри себя, мчалась вперед, прямо к Синему Дворцу, но не чинно расхаживая по улице в длиннющем неудобном платье, а напялив удобную соловьиную броню, которая не сковывала движения и будто сама несла ее по воздуху. Телдрину никогда не понять, каково это: чувствовать свободу в ногах и руках, ощущать, как на них вырастают невидимые крылья. Сильные ноги, позволяющие отталкиваться от поверхностей, чтобы бежать дальше, чтобы лететь, мелькая средь ястребов, чтобы проверить, а кто быстрее? Ловкие руки, чтобы хвататься за края, чтобы подтягивать остальное тело, чтобы незаметно вытащить чей-то кошелек так умело, дабы никто и носом не повел, что деньги от него ускользают. Чтобы показать другим фокус. Чистую магию без самой магии. Закатное солнце заливало кроваво-красные и золотистые крыши Солитьюда ярким светом, и Сирень, мчась по ним, видела, как они пылали у нее под ногами. Пробежав за каджитом, она спрыгнула вниз, на следующий дом с высоким шпилем и прошлась по толстому карнизу, который, однако, не был надежной опорой, так что она поспешила с него слезть. Она обернулась и увидела, как Джи-Ха сильно оттолкнулся и перелетел через шпиль, приземлившись неподалеку от нее и тормозя лапами. Старая черепица под ним стала осыпаться и захрустела, как первый снежок. Проскользив до края дома, кот снова оттолкнулся, сбалансировав прыжок хвостом, и забрался на следующую крышу. «Прямо сиродильская пума», — пронеслось у Драконорожденной в голове, и она, усмехнувшись, последовала за ним. Они бежали навстречу возвышающемуся вдалеке Синему Дворцу, купола которого в свете заката окрасились в какой-то солнечно-оранжевый цвет. Впереди шумел рынок и между семенящими туда-сюда людьми ехала тяжелая груженая повозка, запряженная крепким черным быком с массивными рогами, который то и дело поворачивал голову в разные стороны, заставляя людей шарахаться от него прочь. — Эй, смотри, дорогая, — каджит остановился и с интересом взглянул вниз. Хвост его возбужденно приподнялся, — повозка с яблоками. Довакин покосилась туда, куда смотрел ее напарник. — Красные, вкусные, сочные яблоки... — промурлыкал он, все еще смотря на повозку. — Не хочешь, м? — Не отказалась бы. — Узнаю свою Сирень. Между домами с обеих сторон улицы были протянуты тросы с висящими на них флажками, которые до сих пор не убрали с праздника. Джи-Ха скользнул по ним, словно змей, и когда телега проезжала мимо, каджит свесился и подцепил передними лапами два яблока. Быстро кинув их Довакину, он подтянулся обратно и вместе с подругой скрылся за каменным дымоходом одного из жилищ. Сирень, сняв маску, протерла угощение об рукав, и оно блеснуло золотом в солнечном свете. Откусив кусочек, она с удовольствием обнаружила, что Джи-Ха не соврал: яблоки действительно были вкусные. К тому же, она любила есть красные, а зеленые, кислые, предпочитала добавлять в салаты. Каджит с усмешкой смотрел на Довакина, жуя свое яблоко. — Ворованные яблоки самые вкусные, не правда ли? — протянул он и улыбнулся, когда увидел одобрительный кивок. — Я уж думал, ты совсем расслабилась с этим твоим... — он закатил глаза. — Наемником. Он-то тебе не даст наслаждаться всеми прелестями воровской жизни, ну же? — Это точно, — жуя фрукт, проговорила Сирень. — Я его особо не втягиваю в эту сферы своей жизни, оно ему не надо. — Да, — промурлыкал каджит и подпер лапой щеку, косясь очарованно на Довакина, — ему совсем не надо лезть в дела, его не касающиеся... Довакин хотела что-то сказать, но кот ее опередил. — Пожалуй, Сер-р-ро не сильно расстроится, если я украду тебя еще на пару часиков. Мы так давно не виделись, это надо исправлять! Эльфийка хмыкнула, скосив на него ироничный взгляд, и улыбнулась. — Неужто соскучился, старичок? — Без-з-зу-у-умно, — снова протянул каджит. — Так что ты от меня не сбежишь сегодня, нет-нет. — Ну, давай это проверим. И она рванула с места, краем уха услышав одобрительный смешок позади себя. Сирень понеслась, перепрыгивая с дом на дом, как бродячая кошка, а ее партнер несся рядом с ней, буквально дыша ей в спину. Что же, ей нравилось, что он был поблизости — тем приятнее было ускользать от него в последний момент, мешая ему схватить ее своими лапами. Нет, она не дастся просто так. Еще чего. Сирени хотелось, чтобы этот момент запечатлелся у них в памяти: вот она застыла в воздухе. До следующей крыши пару десятков сантиметров, а сзади, на другом краю, приготовившись к прыжку, сидит на четырех лапах Джи-Ха, хищно смотря ей в спину. Еще немного и поймает. Он прыгает. И она исчезает у него прямо из-под лап. Ему кажется, что она ускользает от него также, как и тогда, и от этой мысли ему и смешно, и грустно, и волнительно. Он бежит по крышам, следуя за ней, но видит только болтающийся светлый хвостик, который, вздымаясь, окрашивается во все цвета янтаря, переливается, как ярловская корона. Очаровательно, Сирень. Продолжай. Она будто слышит его и прибавляет ходу, отрываясь от него. Теперь она еще дальше и с каждым разом расстояние медленно, но верно увеличивается. Быстрота ее ног и духа захватывают его, но он упертый. Он должен ее поймать. Иначе она уйдет от него навсегда. Сирень оборачивается: лимонно-желтым окрашивается ее незакрытая капюшоном щека. Лишь на секунду пламя солнца вспыхивает в ее зеленых глазах, которые Джи-Ха отчего-то всегда сравнивал с первой листвой рифтенских лесов. Лишь на секунду. Босмерка подмигивает ему и отворачивается, прыгая от него прочь на серую стену. Джи-Ха как-то грустно усмехается, прыгая на нее с запозданием. Он боится, что уже упустил ее.

***

— Да у этого парня была такая шикарная шевелюра, что он даже не заметил, когда я подцепил когтем его обруч! Она расхохоталась. — Хирсин, вот это да! Прям у него из-под носа спер! — и налила себе еще вина. Они сидели на крыше Коллегии Бардов, смотря на закат, который пылал, как самый жаркий небесный очаг. Солнце умирало на западе, и грех было не воспользоваться случаем взглянуть на это. Маленький белый шарик — всё, что от него осталось, и тот скрывался за горизонтом. Вокруг него по кругу красовались рваные белые полосы, словно небо изрезал взбешенный каджит. Горизонт купался в охре, меде и розовом персике, соседствуя с киноварью и алым маком, которые широкими полосами накрыли большую часть неба, сдерживая натиск холодных, смешанных воедино нежной лаванды и жестокого пурпура. Розовые облака плыли прямо над головами Сирени и Джи-Ха, образовывая собой причудливые формы, в которых напарники пытались найти нечто знакомое. — Смотри, этот похож на даэдрический кинжал, — каджит указал на облако. — Ага, а вон то на коготь! — А вон те на твои шрамы. Джи-Ха перевел на нее взгляд, и Сирень улыбнулась, быстро глянув на закрытое броней правое плечо. — Да, это точно. Ты о них помнишь? — Такое не забывается, — невесело хмыкнул каджит и притянул босмерку к себе, погладив ладонью ее плечо. — Больно было, уж точно. — Зато памятно, знаешь ли. Каджит снова хмыкнул и отпил из кубка. Они таки ограбили богатого господина, к которому вор так желал наведаться. Джи-Ха даже успел познакомиться с его псом, но благо быстро оттуда слинял под хихиканье Довакина. В итоге воры добрались до Коллегии Бардов — самой высокой точки, с которой был виден весь Солитьюд, как на ладони, и стали распивать не очень честно заработанное вино. Впрочем, им было все равно, каким способом оно было добыто, ведь вкус его от этого совершенно не менялся. Сирень смотрела на Джи-Ха, который вроде расслабился, даже повеселел, и его вечная ухмылка приобрела более добродушный оттенок, нежели раньше. Было видно, что он действительно долго ждал этого — их разговоры не умолкали ни на секунду. Они обсуждали буквально всё, чего касался взгляд, и босмерка чувствовала себя счастливой, ибо наконец могла поделиться с кем-то теми вещами, которыми она не могла поделиться с Телдрином, потому как либо это было уж очень личное, либо она боялась, что ее не так поймут. Джи-Ха же всегда понимал так, как надо, что значительно облегчало задачу. С ним было легко. Легче, чем с Телдрином. Возможно потому, что Джи-Ха знал ее дольше, чем Серо. К тому же, когда-то они были парой, так что знали друг о друге почти всё, из-за чего многие моменты с Джи-Ха обсуждать было гораздо проще. Не хотелось признавать, но временами она скучала по каджиту, как и он по ней, что было, конечно, заметно, но каждый раз, когда Сирень задумывалась «а не вернуть ли всё?», внутренний голос ей отвечал, что это было бессмысленно. В конце концов, Джи-Ха плотно застрял в Гильдии, а она была вынуждена колесить по всему Скайриму, спасая мир. С учетом их характеров, кхм, как бы сказать, несколько ветреных, отношения на расстоянии им бы явно не подошли. Так что... Сирень просто наслаждалась тем, что грелась в объятиях своей бывшей любви и слушала о том, как велись дела у воров. Ей было приятно окунуться в ту атмосферу, когда она еще не была Довакином, точнее, когда еще не знала об этом, ведь именно тогда жизнь казалась намного проще и существование рядом с Джи-Ха имело большие шансы на исполнение. Однако, судьба распорядилась иначе, и их вечно отрывало друг от друга. Иногда они сталкивались: в каких-нибудь городах, в каких-нибудь деревнях. И с каждой встречей было больнее, так что они, проведя время вместе, снова расходились, ибо ее и его ждали свои обязанности. Спасение мира и спасение Гильдии — вот, что постоянно разлучало их. Несмотря на то, что оба были упрямыми, с тем, что у них ничего не выйдет, пришлось смириться, и Сирень была уверена, это стало одним из самых болезненных осознаний в ее жизни. Всё-таки, она когда-то действительно любила этого кота так, что колени сводило, но с тех пор прошло достаточно времени, и ее колени, несомненно, стали крепче. Теперь уже не Джи-Ха был рядом с ней, но Телдрин с Омом, что вышло, конечно, случайно, но как-то прижилось. Когда она наняла первого попавшегося мечника, чтобы тот помог ей зачистить солстхеймский форт, ибо тамошние ребята пристрастились к ближнебойным орудиям, то она даже не подозревала, что этот самый «первый попавшийся» останется с ней так надолго. А еще будет занимать одну из комнат в ее доме и спорить с ее бывшим! «Чудеса», — подумала босмерка. И будто бы читая ее мысли, Джи-Ха завел разговор о Серо. — Сирень, ты знаешь, — протянул он, глядя на закат, — не то, чтобы я должен лезть в твои дела, особенно сейчас, когда ты, вроде как, местная героиня... — Но? — Но лучше бы ты странствовала с Эйлой, честное слово. Сирень рассмеялась. — Ну давай, аргументируй, — и лукаво улыбнулась. — Ну, она — крепкий компаньон, еще и может стоять в авангарде. Вы обе состоите в Круге, в тому же, вы очень похожи и даже сестры по крови, а еще... — А еще она — женщина. Джи-Ха перевел на нее насмешливый взгляд. — Как с языка сняла, милая. И потрепал по макушке. Сирень снова улыбнулась, довольная тем, что докопалась до истины. — Тебе не нравится Телдрин? — хихикнула она. — Ну, как сказать... он, конечно, вроде как, сильный... — каджит выдавил это признание из себя, кажется, против воли, стиснув зубы, — но он же данмер, а данмеры все такие... нахальные, а еще доставучие... — Прямо как каджиты. — Обижаешь, Сирень. Довакин расхохоталась, ибо, все-таки, это было правдой. — Никогда б не подумала, что ты будешь ревновать, Джи-Ха. Мне казалось, что ты всегда спокойно относился к тому, что я после тебя могу завести себе кого-нибудь. — Ну, да... но не совсем... понимаешь ли... — он промямлил это как-то совсем тяжело, что еще больше развеселило Довакина. — Только вот не заливай мне, что у тебя после разрыва со мной никого не было, я не поверю, неа. — Ну, были, но... — кот сморщился и закатил глаза, а потом скептически глянул на напарницу. — Ну ты понимаеш-шь, как оно. Всё такое... несерьезное, что почти подростковое. И он артистично закрыл лицо рукой. — Хирсин, помилуй, — босмерка согнулась в три погибели, схватившись за живот, — тебе бы в барды, дорогой. Всех дам бы очаровал. — Они уже очарованы, нет мне смысла туда соваться. И всё-таки, ты же понимаешь, что тебе лучше не путешествовать с Серо, если ты не собираешься с ним, ну... Ей было забавно наблюдать, как Джи-Ха, казанова всего Рифтена, не мог выдавить из себя дальнейшее продолжение фразы, потому как оно касалось непосредственно Сирени, а не какой-то левой ночной барышни. — Кто знает, — протянула босмерка, переведя взгляд на солнце, которое почти скрылось за горизонтом, — в конце концов, раз мы с тобой не пара, а на тебя охотится вся женская половина Рифтена, почему бы мне не попытать счастья с каким-нибудь солстхеймским наемником? — Боги, да лучше Бриньольф... — простонал каджит. — Хотя нет, ни в коем случае! Он помотал головой, будто отмахивался от мухи. — Если бы ты жила в Рифтене, то для тебя бы просто не существовало никакого Бриньольфа. Определенно. — И’ффре, — она закатила глаза. — Путешествую, с кем хочу, мне уже давно не восемнадцать. Не жадничай, Джи-Ха, — и рассмеялась. — Скажи мне честно, — он все еще обнимал Довакина и вдруг слегка провел когтем по ее скуле, — вы спали? В голову, как стрела, врезался эпизод из вчерашней ночи, и эльфийка физически ощутила, как ей резко не хватило воздуха. Из всех вопросов, которые ей мог задать Джи-Ха, этот она ожидала меньше всего. — Сирень? Сирень моргнула. — Нет. Почти честно. Не то, чтобы совсем, но не в том значении. — Точно? — Да какая тебе, в общем-то, разница? — она пожала плечами. — Если я говорю «нет», значит нет. — Посмотри на меня. Нет, только не это. Он же увидит ее насквозь. Она устало прикрыла глаза и повернула голову в его сторону, напустив на себя самый непринужденный вид. Затем открыла глаза и встретилась с очень внимательным взглядом синих проницательных глаз. Джи-Ха погладил ее щеку. — Жизнь так несправедлива... — прошептал он, качая головой. Его белые усы задели ее лицо. — Несправедлива. — И я знаю, что всё уже не вернуть... — Не вернуть. — Но сделай мне маленькое одолжение в честь этого прекрасного вечера. — Вся во внимании. — Поцелуй меня. Ее брови приподнялись в немом вопросе. Мол, с чего бы? — Я думаю, что мы еще долгое время не будем бегать с тобой по крышам, Сирень. Очень и очень... долгое время. Глаза его как-то странно заблестели и, казалось бы, приросшая к этому лицу усмешка совсем с него сползла. Вместо этого вор как-то тяжело вздохнул и слегка улыбнулся. Получилось совсем невесело. Взгляд его растерял былую прыть и огонь, брови сдвинулись. Голос затих. Сирень просто смотрела на него, ни злясь, ни радуясь. Она не приблизилась, но и не отодвинулась. — Почему ты так считаешь? — негромко спросила она, не сводя с него взгляда. Он усмехнулся. Но снова получилось невесело. — Чутье подсказывает. Оно меня обычно не подводит. — Поняла. Она кивнула. Этого объяснения было вполне достаточно, потому что она сама часто его использовала. У эльфов и зверорас чутье работало как-то живее, чем у людей, так что они часто на него полагались. Что Телдрин, что Джи-Ха, что Сирень. Поэтому аргумент в виде чутья среди них принимался без особых вопросов. Она бросила быстрый взгляд на Солитьюд. Вот он, как на ладони, прямо под ними. Постепенно погружается в сон вместе с заходом солнца. Кажется, что она может указать на любую точку и тут же оказаться там, ведь знает почти каждый переулок, каждый перекресток этого города. Каждую крышу, на которой они были. Город раскинулся под ними, распахнулся, как врата земного Совнгарда: величественный, золотой, погибающий Солитьюд. Их любимая тренировочная площадка. Боже, сколько карманов они здесь обворовали. Сирень посмотрела каджиту в глаза. Он выдохнул. Скольких убили. Вместе. Вдвоем. В этой проклятой богатейшей столице, окутанной золотой паутиной буржуазных интриг. И эта паутина, сверкая нитями, прямо сейчас свисает с кровавого неба. — И всё-таки, — тихо произносит босмерка и усмехается, но без улыбки, — роскошный город. Она целует его. Сначала как-то невесомо, почти воздушно, дотрагивается, словно призрак. Но потом подается вперед и дотрагивается до него полностью, чувствуя, как его сердце колотится. А вот в ее сердце почему-то какая-то больная и почти могильная тишина. И от этого ей становится так неприятно, так тяжело, что она закрывает глаза. Обнятая Джи-Ха, Сирень мечтает просто исчезнуть. Чтобы его лицо стало самым последним, что она увидела бы в своей жизни. Давай, Хирсин. Забери меня прямо сейчас и дело с концом. Ты же можешь. Ей не горячо и не холодно. Приятно — да, возможно. Живо — нет. На секунду отрывается от пушистой мордочки, дотрагивается своим носом до его мокрого носа и чувствует холод. Его усы щекочут ей шею. — Лучше бы ты никогда не была Довакином. Эта тихая фраза больно пронзает ее грудь и давит на нее, словно огромный камень. Джи-Ха снова грустно и устало улыбается, и ее сердце сжимается под его взглядом, как сушеная хурма. Она знает, что он ее поймет. Джи-Ха всегда понимает. Она почти неслышимо выдыхает и снова целует его, в надежде почувствовать хоть что-то от их прежней любви, отхватить хотя бы маленький сахарный кусочек. В надежде снова почувствовать чье-то тепло. Забери меня сейчас. Чего ты медлишь, принц? Джи-Ха прижимает ее к себе так, словно это их последний предсмертный раз. Забери меня с собой.

***

Когда он бесшумно слез с подоконника, через раскрытое окно выглянул сияющий белый диск луны. Вор тенью скользнул к деревянной кровати с резной спинкой и встал темной грудой над спящей девушкой. На вид ей было лет восемнадцать, не больше, совсем еще молоденькая и невинная. Аргонианин снял маску и посмотрел на спящую: та была заботливо накрыта одеялом. Девушка сложила руки под голову и мирно спала, тихонько дыша. Русые кудри ее волос разметались по прямоугольной белой подушке, словно медные пушистые змейки, а маленькие губы чуть приоткрылись. Мне надо сделать это. Он наклонился, а потом в отвращении отпрянул, закрыв морду лапой. Тебе нужно сделать это, Атропос. Ящер зажмурил глаза, в молчании терпя судорогу отвращения, поразившую его тело. Хист, как ему было противно. Ты умрешь, если не научишься делать это. Он снова наклонился и замер, прислушиваясь к дыханию спящей. Что-то в нем сжалось, протяжно и тонко завопило от страха. Оно знало, что сейчас произойдет. Атропос не дышал, но наблюдал картину в своем мозгу: как огромный зверь из темноты набрасывался на это пищащее нечто, как прижимал его к земле когтями за глотку и рвал, и рвал, и рвал от него куски. От этого нечто орало еще больше, пока последний кусок его не был съеден зверем. И тут чудовище взглянуло прямо в глаза Атропосу, криво и страшно улыбнулось. Приблизилось в один прыжок, и Атропос готов был зажмуриться от волны страха, накатившей на него. Зверь смотрел прямо ему в глаза и продолжал жутко улыбаться. Было в этой улыбке что-то отвратительно человеческое. Что-то слишком живое. Что-то очень знакомое. Ты следующий, Атропос. Они оба обнажают клыки, и, когда тварь набрасывается на него, он набрасывается тоже. Девушка под ним сначала дергается, а потом затихает: покойно, безмятежно. Пропитана вампирскими чарами и не может сопротивляться. Ей кажется, что она и не хочет сопротивляться. Ему кажется, что он и сам стал чудовищем. Яркое и сочное блаженство течет ему в рот вместе с ее кровью. Атропосу и хорошо так, что он считает, что ее кровь — лучшая в мире, и противно так, что он хочет сброситься с крыши. Нравственные ощущения идут в такой разрез с физическими, что становится даже дурно. Тяжело, когда разум хочет одного, а тело требует совершенно другого и ставит ультиматум: если ты мне не подчинишься, ты умрешь. Разум таких ультиматумов не ставит, оттого и приходится им жертвовать. Обидно до слез, но Атропосу уже никуда не деться. Он жадно глотает кровь какой-то нордки и проклинает себя самыми страшными проклятиями, которые только приходят ему на ум. Благодаря этому омерзению он пытается оправдать себя: осталось в нем еще что-то светлое, хотя бы даже израненный пищащий кусок. Осталось же. Живо. Когда на ум приходит далекий образ его любимой женщины, Атропос закрывает глаза. Умоляю, уйди сейчас же, я не хочу, чтобы ты видела это. Я умоляю тебя: уходи.

***

Когда Телдрин открывает им дверь, то вопрос «что вы так долго?» застревает у него в горле. Воры выглядят так помято и уставше, как будто все это время бегали по кругу от стражников. Они не произносят ни слова и входят в поместье, даже не поздоровавшись. Джи-Ха только помогает Сирени снять плащ и как-то хмуро, без единой шуточки и даже без улыбки, идет к себе наверх. Сирень бредет в гостиную и устало плюхается на диван, откидывая голову назад и закрывая глаза. Серо в полном недоумении заходит в гостиную вслед за ней. — Что между вами произошло? Вы чего такие угрюмые? Сирень даже не открывает глаз, просто молчит, не отвечая напарнику. — Сирень? Тишина. Он подходит к ней и как-то злобно начинает: — Знаешь, меня уже начинает бесить, когда ты мне не... — Телдрин. Ее голос звучит резко и холодно, так что данмер даже застывает на полуслове. — Прости меня, но... Заткнись, ради Меридии. Просто... заткнись, ладно? Всё еще не открывает глаз и даже почти не дышит. Ее лицо не отображает ни злости, ни раздражения, оно спокойно и равнодушно, как у мертвеца. Сирень больше ничего не произносит, лишь через некоторое время встает и, не смотря на Телдрина, уходит к себе, оставив эльфа самому разбираться в своих догадках. Он хочет кинуть ей вслед что-то, но потом, последовав ее совету, затыкается, понимая, что лучше ее сейчас не злить. Что-то между ними произошло, чего Серо не знал, но это что-то сильно изменило их за вечер — это было ясно видно. Они провели вместе весь день и наемник точно не понял, что их так морально утомило, ведь беготня по крышам — труд физический, а не умственный. Однако, они оба выглядели так, как будто потеряли что-то ценное и теперь тяжело смирились с его утратой. Вечер они провели в молчании: сидели на кухне, попивая чай. Сирень в этот раз села рядом с Джи-Ха, по левый его бок, прямо напротив Телдрина, отчего тому открылся отличный обзор на поведение этой пары. Ни босмерка, ни каджит так ни разу не заговорили за всё время: подливали друг другу чай и пододвигали сахар совершенно молча, как будто это был годами выученный ритуал. Они даже не смотрели друг на друга, Джи-Ха так вообще как-то хмуро глядел только в теплую коричневую жидкость в своей чашке. Несколько чаинок под его взглядом тихо ушли на дно. Сирень выглядела грустной и тоже не поднимала взгляда. Ее вид беспокоил Телдрина, он чувствовал, как она снова закрывалась в себе по какой-то неизвестной причине. Сжималась, как рябая худая косуля, и спешила ускакать прочь на своих тоненьких ножках. Наемнику даже стало некомфортно в их обществе и впервые за столь долгое время он искренне захотел оставить их одних, чувствуя себя здесь лишним. Только он хотел произнести эту фразу, как в дверь постучали. Тихонько, аккуратно, так что они даже не заметили. — Я открою, — тихо сказала босмерка и выскользнула из кухни, скрывшись во мраке коридора. — Может, хоть ты мне объяснишь, что с ней? — решив, что терять ему нечего, Телдрин таки обратился к вору. Тот даже взгляда не поднял, однако, ответил с первого раза: — Не суй свой длинный нос куда не надо, Серо. И как ожидалось, ответ был вполне в стиле Джи-Ха, так что данмер, даже не удивившись, лишь пожал плечами и просто сказал: — Ладно. Сирень, глубоко задумавшись, даже забыла спросить, кто явился к ней в столь поздний час и сразу открыла дверь. И что-то ей в этот момент подсказало, что если бы она все-таки спросила, то дважды подумала бы перед тем, как открыть. Сердце ее упало и разбилось на миллионы осколков, когда ночной гость снял драконью маску и слегка поклонился. — Добрый вечер, Сирень. Порыв холодного воздуха всколыхнул полы его капюшона и ее светлые волосы. — Атропос... Ее голос почти походил на хрип. Ящер слегка улыбнулся, и она заметила выступающие клыки. Хирсин, Джи-Ха не соврал. Янтарные глаза внимательно следили за лицом Довакина, будто видели его впервые. — Как поживаеш-шь, Сирень? Все в порядке? — Да пока неплохо, а ты какими судьбами? — Я слышал, что Джи-Ха собирался к тебе после нашей небольшой... миссии, — начал он, прижимая маску к себе когтистой лапой, — и подумал, что, раз уж я в Солитьюде, то почему бы не проведать тебя заодно. Можно войти? Сирень, он видел, растерялась по началу, но потом отодвинулась, давая гостю проход. Правильно ли она сделала, что впустила в дом монстра? Она не знала. — Ты очень добра, С-сирень. Толпа мурашек хлестанула ее по спине — уж слишком страшно выглядел Атропос в темноте. Ящер тихо вошел в ее дом, и она закрыла дверь. — Джи-Ха еще здесь? — свистящим шепотом поинтересовался аргонианин. — Д-да, сидит на кухне, пойдем. — С-сирень, ты боишься меня? — обеспокоенно прошипел второй Довакин, глянув на босмерку. Та как-то нервно сглотнула. Мне и входить первым. — Я вижу, ты... изменился. Атропос моргнул. — Джи-Ха рассказал, да? — По тебе... заметно, знаешь. Аргонианин как-то невесело хмыкнул и пошел вслед за Довакином. Босмерка встала в проходе, как раз на пересечении мрака коридора и света кухни. — Ну, кто там был? — в нетерпении спросил Телдрин. — Я. Позади Сирени вспыхнули, словно огромные фонари, два желтых глаза, и морда ящера показалась из тьмы. Серо вскрикнул, а Джи-Ха уронил чашку с чаем, и та разбилась, обдав его кипятком. — Ноктюрнал... Атропос, — выдохнул каджит. — Ж-живой. — А почему я должен быть мертвым? — Атропос деловито покрутил маску в руках и шагнул в свет. — Хотя, вообще-то, с одной стороны, ты прав, да, я мертвый. И он присел рядом с каджитом, который вылупил на него свои огромные голубые глаза. — Т-ты вообще что делал? Где ты был? Атропос, какого хрена я там видел вообще?! Атропос покачал головой и повернулся к хозяйке дома. — Я, Сирень, если изволишь, выпил бы чего-нибудь теплого. Можно попросить? — Да, конечно, — босмерка все еще в растерянности подошла к подносу и налила в чашку зеленого чая. — Может, в гостиную пойдем, там попросторнее... — Сирень, если изволишь, — он снова повторил эту фразу, — я бы хотел поговорить с тобой с-сам. — В смысле «сам»? — к Джи-Ха наконец вернулось прежнее возмущение, но, когда он встретился взглядом с обоими Довакинами, то пыл его поутих. — Хорошо, пойдем. Атропос встал и направился в соседнюю комнату, шурша мантией. Сирень взяла поднос и хотела было выйти, но ее остановила лапа главы воров, сжавшаяся у нее на плече. — Сирень... — нервно проговорил он, впервые за вечер обратившись к ней. — Не лезь на рожон, ради всех богов, я тебя прошу. Босмерка кинула на него участвующий взгляд и тихо сказала: — Не беспокойся, ладно? Это всего лишь Атропос, мой друг. Видит Мефала, Джи-Ха с огромным усилием отпустил ее плечо и практически приказал себе не лезть. Сирень прошмыгнула на выход и, зайдя последней в гостиную, поставила на столике перед диваном поднос, а потом присела на соседнее кресло. — Атропос, так может расскажешь, что случилось? Почему ты теперь... нежить? Атропос спокойно поднял чашку ко рту и немного отпил. Затем посмотрел на Довакина и сказал лишь одну фразу: — Аргониане живут меньше эльфов, Сирень. И она поняла. Без лишних слов поняла. Атропос как-то тяжело вздохнул и снова отпил. — Я должен предупредить тебя кое о чем, Сирень, — начал он, следя за тем, как вечное пламя гостиного очага пожирает вечные сосновые поленья. Этот момент горения древесины будто остановился во времени, как и он сам. Атропос почувствовал родство с этой порубленной сосной, которая погибла от топора уже, наверное, несколько десятков лет назад. Интересно, на сколько погиб он сам? — Пока я находился в вампирском замке, то услышал много чего. Например, то, что Харкон действительно хочет поставить Скайрим на колени. — Что? — выдохнула она. — И он надеется на помощь Свитка, который сейчас у Сераны. Тебе Джи-Ха рассказал про Серану? — Да, рассказал. — Так вот, — продолжил он неспешно и снова отпил из чашки, — я не имею ни малейшего понятия, как он собирается его читать, с учетом того, что рядом с ним нет какой-нибудь двемерской машины. Так что, я думаю, он недалеко продвинется в этом. Пока что. Но он найдет способ, я более чем уверен. Он перевел на нее взгляд. — Сирень, если Харкону удастся выполнить свой план, то что-то случится. Что-то очень плохое. Так уж вышло, что я принял вампиризм, но мне совсем не импонирует идея того, что вампиры Харкона должны править нашей провинцией. Поэтому его надо ликвидировать. Спросишь — как? Отвечу — не знаю. Но я раздумываю над этим. — Хочешь сказать, что эти нападения на города — всего лишь начало? — Именно. И будем говорить по-честному, Стража Рассвета на данный момент ничтожна, как муравей. Я или ты можем ворваться туда прямо сейчас и убить всех ее членов, засевших в Рифтене. Что уж говорить про сотню вампиров. — Их там действительно так много? Атропос едва кивнул. — Больше, чем я думал. Так что, Сирень, я думаю, Довакинам придется потрудиться еще немного. Ты со мной? Выбор. Мы сталкиваемся с ним постоянно. Съесть яблоко или грушу. Поддержать чьи-то идеи или отречься от них. Глядя на Атропоса, она видела, как душа его постепенно чернела, в то время как глаза горели самым пронзительным светом, который она видела в своей жизни. Он был по одну сторону баррикад, в то время как весь остальной мир находился по другую. И именно от решения Сирени сейчас зависела ее дальнейшая судьба, судьба Джи-Ха и Телдрина, судьба ее близких и судьба всего Скайрима. Выбирая из двух зол, она предпочитала меньшее. Довакин знала, что, если она протянет руку Атропосу, то это сделает их союзниками в войне, которая еще не началась, но уже предупреждающе дышала над ними. Она снова почувствовала зловонное дыхание чьей-то пасти у себя над головой. В гостиной Горноцвета было вечное тепло, но Довакин ощутила тот же самый могильный холод, пробирающий ее до костей, который возник у нее от рассказа Джи-Ха. Довериться старому товарищу или нет? Встать на его сторону, подняв свое оружие, и вновь оказаться в эпицентре войны, вновь почувствовать теплую кровь на руках, услышать громогласную песнь своих охочих до цели стрел, чувствовать, как дух зверя воет в ней, ведя к разъяренной, огромной победе, знать, что ты защищаешь и ты защищен. Быть оглушенной треском молний, но отчетливо слышать звук пробиваемого мечом черепа. Не произносить и слова, но слышать вырывающийся из горла ту’ум, который проносится громовым раскатом по полю битвы, вдохновляя союзников. Сирень закрывает глаза. Вперед, братья и сестры! ЗА СКАЙРИМ! Слышит захороненные в памяти крики. И делает свой выбор. — Да, Атропос. Я с тобой.