***
Харкон сидел у себя в кабинете. На своем излюбленном стуле. Возле ярко пылающего камина, который, по сути, не нес никакую функцию, кроме эстетической. На маленьком деревянном столике рядом с ним стояла темная блестящая в полумраке бутылка и фужер из горного хрусталя. На его полукруглом боку играли янтарные блики беснующегося пламени. Лорд задумчиво глядел на огонь, погрузившись в омут собственных размышлений, уже около десяти минут, так и не допив кровь из оставленного фужера. В кабинете было тихо. В дверь постучали, но Харкон и так знал, кто стал нарушителем его спокойствия. Что ж, за столь долгое время он выучил запах дочери и знал его слишком хорошо. — Входи. Приказ. Она вошла также тихо, как кошка, и почти бесшумно прикрыла за собой дверь. Медленно развернулась и уперлась в него острым, но осторожным взглядом. Тело ее замерло в напряженной, нерешительной позе, так что Харкон как-то досадливо выдохнул: — Садись. И снова приказ. По-другому Харкон не умел. Она послушно села. — Отец, я хотела поговорить с тобой. Она называла его отцом сколько себя помнила, по крайней мере, будучи вампиром точно. Может быть в далеком-далеком детстве, когда она была еще совсем малышкой, она могла произносить радостно и громко «папа!». Но «папы» не стало в тот день, когда Молаг Бал осквернил ее и всю ее семью. Папы не стало. Появился Отец. И «отец» произносилось уже ровным, холодным тоном. С тех и до сих пор — всегда. — Да, стоило бы. Харкон наконец повернул к ней свое бледное лицо и внимательно уставился на дочь. — Как же долго тебя не было. Я уже соскучился. И он улыбнулся. Серана до боли сжала кулак. Она знала, что эта фраза больше служила для создания благопрятной атмосферы для диалога, а не была чем-то искренним и высказанным от сердца. Хотя, чему она удивлялась, сердце ее отца замерло уже несчетное количество времени назад. Проще было бы сказать, что у ее отца просто не было сердца. — Отец, ты правда собираешься начать войну со Скайримом? Харкон гулко рассмеялся. Глаза его хитро сузились. Показались клыки, но тут же исчезли. — Милая, я не собираюсь ее начать. Я уже ее начал. — Но зачем? — Затем, что спустя столько времени, наконец появился реальный шанс победить Солнце и, к тому же, захватить довольно большую часть земель. Скайрим ослаблен как никогда долгой гражданской войной и нападениями драконов. Довакины оказали нам просто неоценимую услугу, избавив нас от конкурента в виде Алдуина. Империя разбита, Буревестник, этот нордский медвежонок, подстрелен имперской стрелой и сейчас зализывает раны. Один из Довакинов, к тому же, теперь на нашей стороне, так что всё складывается как нельзя лучше. — Но нас слишком мало, чтобы противостоять всему Скайриму, да и люди... — Нас было слишком мало тогда, когда мать забрала тебя у меня. Я думаю, ты сама заметила количество... новоприбывших. Много изменилось за эти века, Серана. Очень многое. Наше могущество выросло, и это произошло не без помощи моих советников. — Кстати, о них... Харкон усмехнулся. — С большем частью ты не знакома, потому что они присоединились ко мне во время твоего отсутствия. Но это нестрашно. Со временем ты с ними встретишься — они, бывает, приезжают ко мне. Ну так, — его рот разинулся в хищном, но спокойном оскале, — погостить. — И сколько их? — Двенадцать. Некоторые контролируют провинции, некоторые находятся при мне. Скайрим уже накрыт нашей рукой. Понимаешь? Серана, смотря ему в глаза, медленно кивнула. — А что насчет той белокурой женщины, Нимхель? — Так ты уже успела с ней познакомиться, значит. Харкон почесал подбородок. — Нимхель — моя жена, — глядя прямо в глаза своей дочери, ответил он. — Честно говоря, я уже и не помню, сколько времени. Он сказал это так спокойно, как будто предложил ей выпить свежей крови. Совершенно не стесняясь в выражениях, просто и повседневно. Серана достойно выдержала этот взгляд и эту новость: ее лицо не отобразило абсолютно никакой эмоции. Оно было таким же серым и таким же каменным, как и всегда. Впервые в жизни она отблагодарила свой вампиризм за умение притуплять чувства. Если бы она не была вампиром, она бы, наверное, не смогла отразить эту ментальную атаку отца. А он чертовски хорошо умел давить психологически — уж она это выяснила за столько лет неприятного соседства. И хоть эта новость пронзила ее штыком прямо в безмятежно спящее сердце, Серана не умерла. Потому что она все же была вампиром. — Вот, значит, как... — протянула она на автомате, не зная, что сказать. С этой невпопад сказанной фразой пришло осознание того, что их семья полностью и окончательно разрушилась, не оставив между собой нитей соединения. Это был крах и это был конец. Харкон не только рассорился с женой и потерял дочь, он, кажется, не особо расстроился из-за этого и завел вторую жену. Но не завел вторую дочь. Потому что лорд Харкон не допускает одной и той же ошибки дважды. — И вам хорошо вместе? Боже, какую чушь она сейчас сказала. Серана так растерялась, что просто не смогла проконтролировать свой мыслительный поток и неосторожный вопрос вырвался наружу. Она серьезно его задала. Она позволила себе его задать. Зачем? — Глупый вопрос, Серана. Она совершенно согласна. — Но ты моя дочь, так что, так и быть, я отвечу. Лучше не надо. — Я еще никогда не чувствовал себя настолько живым. Бах-бабах! Мертвое сердце Сераны снова прыгает в каких-то посмертных судорогах, она отчетливо слышит, как что-то внутри нее стучит. Или это самовнушение? Серана вспоминает, что она должна была почувствовать в такой ситуации будучи человеком. Глупо и смешно. Конечно же, она давно не человек, кровь не может приливать к ее вискам, сердце не может стучать в бешеном ритме. Серана встряхивает головой, отгоняя налипшее чувство морока. Сжимает кулак так, что ногти разрывают мягкое мясо ладони. Прислушивается. И с каким-то разочарованным удовлетворением отмечает, что внутри нее попрежнему гробовая тишина.***
Телдрин, потягиваясь, спускался с лестницы и лелеял надежду, что местные духи умеют угадывать желания, потому как ему хотелось выпить хорошей травяной бурды, которую Сирень красиво звала чаем. Солнце приятно озаряло весь дом, пронося свой свет через большие и чистые окна, так что Серо, вспомнив детство, теперь аккуратно ступал по освещенным солнцем светлым половицам, стараясь не дотрагиваться пальцами до их пересечений, словно эти пересечения активировали смертельно опасные ловушки, которые данмер не имел права затрагивать. Крадясь, он снова чувствовал себя пятилетним радостным эльфом, которым воображал себя бесшумным асассином. Несмотря на то, что это была стезя Сирени и кошака, Телдрин в глубине души тоже хотел научиться незаметно подкрадываться к людям, чтобы пугать их. Вот, например, он бы приложил достаточно усилий, чтобы подкрасться к Сирени и хорошенько ее встряхнуть, отплатив за все те разы, когда она проделывала такой трюк с самим Серо. О, он бы многое отдал, чтобы посмотреть на ее лицо в этот момент! Насвистывая незатейливую мелодию, Телдрин вошел на кухню почти что пританцовывая и не сдержал радостной улыбки, когда увидел чашку со свежим горячим чаем и два вида печенья, которые приветливо выглядывали из резной посудинки. — О-о-о, ребятки, вы мне нравитесь! Данмер отвесил поклон пустой светлой кухне, впрочем, он все равно догадывался, что призраки этот жест заметили, потому что они всегда все замечают. Эльф не стал садиться за стол, вместо этого он захватил пару печенюшек и стал бродить по коридорам залитого утренним светом поместья, неспешно попивая из своей кружки теплый травяной отвар. По-видимому, он проснулся самым первым, что его обрадовало, ведь оставалось немного времени погулять в тишине. Он знал, что все остальные еще спят и, соответственно, никто не будет его беспокоить почем зря, и это осознание теплилось внизу живота, как пушистая урчащая кошка ровно до того момента как... Тревожный стук в дверь заставил его обернуться. Коридор на втором этаже пустовал, и до Серо дошло, что кто-то стучался в главную дверь на первом этаже. «И кого занесло в такую рань?» Он быстрым шагом направился к лестнице, допив на ходу остатки чая. Спустившись, он открыл дверь и с недоумением покосился на гонца. Впрочем, это недоумение быстро сменилось холодной тревогой, когда он услышал от запыхавшегося гонца ту фразу, которая впоследствии сильно повлияла на их будущее: — Довакина... срочно... в Синий Дворец в полном обмундировании... — Что случилось-то? — Ф-фолк Огнебород желает видеть Довакина... очень срочно. Я не знаю, что случилось, но Довакин должна быть... в своем а-арсенале... Пожалуйста, мне надо поговорить с мадам Сиренью. — Я сам ее разбужу, беги обратно во Дворец, скоро будем. Данмер захлопнул дверь прям перед носом у гонца, не дав тому больше и слова вставить, и таким же быстрым шагом, как и спускался, стал обратно подниматься наверх. Дойдя до комнаты Довакина, он даже не стал стучаться, а просто зашел и прикрыл за собой дверь. Босмерка спала, развалившись в своей постели. Одеяло одиноко валялось у нее в ногах, а светлые волосы беспокойно разметались по белым подушкам. При других обстоятельствах наемник даже бы остановился посмотреть на эту картину, но очевидно сейчас времени было в обрез. Он сел рядом и слегка потряс предплечье героини, сжав его своей ладонью. — Сирень. Довакин протестующе свернулась калачиком рядом с эльфом, явно не собираясь раньше времени покидать свою постель. — Сирень, соня, вставай. Она что-то нечленораздельно промычала на этот счет, впрочем, Телдрин ее все равно не расслышал. — Сирень! Босмерка кое-как разлепила один глаз и покосилась на напарника. — Чего тебе? — сонно пробормотала она. — Еще же такая рань... — Огнебород к себе вызывает. Очень срочно. — А Огнебород не может подождать? — пробормотала она, прикрывая едва разлепившийся глаз. — Похоже, не в этот раз. Он ждет нас в полном обмундировании. — Что? Сирень резко раскрыла глаза и тут же прищурилась от света. — Что там? — Не знаю, гонец ничего толкового не выдал. — Ладно, я сейчас соберусь. — Пойдем... обычным составом? — Да, Огнебород звал меня, а не Атропоса и уж явно не главу воров, — фыркнула Довакин, вставая. — Пусть отдыхают, вчера был трудный день. Серо молча кивнул и вышел из комнаты. Через двадцать минут Довакин уже спускалась по лестнице с более-менее проснувшимся видом. Ом семенил за ней следом, что-то пыхтя. — Я тебе бутербродов взял, — Серо протянул ей завтрак, и Сирень благодарно кивнула ему. Эльфы вышли из поместья и для быстроты похода оседлали лошадей. Во дворец они прибыли довольно быстро, с учетом того, что было ранее утро, и улицы еще не были битком набиты семенящими туда-сюда людьми. Напарники спешно вошли в ярлову обитель и когда поднялись вверх по лестнице, то почти что нос к носу столкнулись с управителем, который подскочил к ним как только эльфы показались. — Слава всем Богам, ты еще в городе, Сирень! При других обстоятельствах, Сирень бы улыбнулась, но Фолк выглядел настолько испуганным, нет, он находился в беспросветном тихом ужасе, который очень красноречиво красовался на лице норда. У Фолка были огромные мешки под глазами, кажется, что он опять не спал целую ночь, и это начало серьезно беспокоить босмерку. Да что у них там творилось? — Пошли ко мне, это разговор не для всех ушей. Рыжий норд буквально сорвался со своего места, словно он находился на нем так долго, что уже триста раз успел приготовиться к низкому старту. Напарники поспешили за ним, недоуменно переглядываясь между собой. Как только они зашли в кабинет управителя, Фолк захлопнул за ними дверь и стал ходить из стороны в сторону, как сбежавший из психушки больной. — Я облажался, я так облажался, ты просто не представляешь, Сирень! Это все моя вина, она вернулась по моей вине, это все я... — Так что случилось-то?! Но Огнебород будто не обратил внимания на вопрос эльфийки: он продолжил метаться из стороны в сторону, как загнанный в клетку зверь. Телдрин не выдержал и преградил ему дорогу, отчего норд смачно впечатался в него. Данмер в долгу не остался: он схватил управляющего и встряхнул так хорошо, что у Огнеборода, кажется, перед глазами пролетела вся его никчемная управленческая жизнь. — Соберись, тряпка, и выкладывай, че надо. — Потема вернулась! — громко прошептал он, глядя прямо на злого Телдрина. В этом взгляде читался такой больной и старый страх, что данмеру даже стало не по себе, и он отошел от Фолка на шаг, столкнувшись с какой-то тяжелой и мрачной аурой страданий и бед, кружившейся над бедным Фолком. Эльфы переглянулись, и Телдрин увидел, что Сирень напряглась и достаточно сильно: она сложила руки на груди и с какой-то злобой, покрывающей тревогу, спросила: — Как это «вернулась»? Мы же изгнали ее, я сказала тебе освятить место, так в чем проблема? — Проблема в том, что я его не освятил! — взвизнул норд. — Я забыл, Сирень! Забыл, понимаешь?! Всё так навалилось, что я забыл о самом важном: об освящении Волчьего Черепа. После того, как вы там все зачистили, дух Потемы материализовался из той энергии, которую некроманты уже успели ей отдать. Она сбежала, и мы уже столкнулись с ее слугами. Знаешь, случай был не из приятных! Сирень, я тебя Стендарром прошу, заверши начатое, иначе Скайриму конец. Потема пока не обрела форму, но чем дольше мы тут сидим без дела, тем сильнее она становится. Поговори со Стирром в зале мертвых, он вроде как имеет идеи по этому поводу. Сирень нахмурилась и взглянула на Телдрина. Тот, впрочем, ожидал ее ответа, видимо уже согласившись с любым ее решением. — Ладно, я постараюсь сделать всё, что будет в моих силах. Мне надо будем вернуться в поместье, там... — Сирень, времени нет! Умоляю тебя, иди к Стирру прямо сейчас, потому что у нас совсем нет времени. Понимаешь? Она уже здесь. — Поняла. Но учти, Фолк, — Довакин встала и с укором покачала головой, — если я разберусь с Потемой, двор Солитьюда должен будет мне услугу. — Заплачу сколько хочешь! — Не в деньгах дело. Я пока приберегу эту услугу на нужный случай, и когда время придет — спрошу с вас, а особенно с тебя, Фолк, потому что ты поступил очень, - ее голос превратился в звериный рык, - очень неразумно. И с этими словами босмерка покинула кабинет, не оставляя больше управляющему шанса оправдаться. Серо молча последовал за ней и прикрыл за собой дверь. Огнебород остался в одиночестве.***
Он ожидал всё: криков, умного плана, решительного блеска в глазах, упорства в достижении цели, но вместо этого Сирень, выйдя из Синего Дворца, лишь устало села на каменные ступеньки у выхода и тяжело вздохнула, сжав руки в тугой замок. Неподалеку от них сопел одинокий стражник, прислонившись к стене. Хорошо бы было ему проснуться, пока его не заметил главнокомандующий, а то увольнения было бы не избежать. Впрочем, Сирень даже обрадовалась тому, что гвардеец спал. У него было определенно меньше проблем, чем у них сейчас. — Мы в дерьме, Телдрин, — тихо сказала Довакин. — И я не знаю, что делать. — Ну... — эльф сел рядом и положил руку ей на плечо, — для начала надо поговорить с тем мужиком. А потом уже решать. — Я не верю в то, что один жрец Аркея может что-то сделать с самой Потемой, которая, похоже, уже возродилась. До Горноцвета времени бежать нет, и, в любом случае, теперь Атропосу выходить на улицу при свете дня будет тяжеловато, он вряд ли сможет помочь достаточно быстро. Нам придется... самим. — Эй, посмотри на меня. Сирень вяло повернула голову в сторону напарника и наткнулась на вполне себе прямой и решительный взгляд. Эта решительность напрочь отсутствовала в ней, что ее расстраивало и злило одновременно, ибо сейчас был именно тот момент, когда нужно было бы собраться и пойти вперед полным ходом, а не сидеть у входа в Синий Дворец с кислой миной и не констатировать вполне очевиднейший факт того, что они в полной заднице. — Мы справимся. Поняла? Она задержала на нем какой-то безнадежный взгляд и, устало выдохнув, поднялась на колени, подав Телдрину руку. Тот схватился и поднялся вслед за ней. Крепче сжал ее ладонь. И они почти бегом направились прямо в Зал мертвых. Пристанище мертвецов встретило их запахом масляных тканей, мертвой плоти, ладана и розмарина. Это была такая странная и удушающая смесь запахов, который превращался в какой-то сладковато-вонючий воздушный коктейль, что Сирень закрыла нос, как только они углубились в земляные коридоры этого затхлого подземелья. — Меридия, и как он тут работает... — пробормотала эльфийка все еще с зажатым носом. — Люди, — с ноткой саркастичного презрения фыркнул данмер, — делают из трупов вонючих мумий, лучше б сжигали... Напарники быстро прошествовали по лабиринту коридоров Зала мертвых и в одной из маленьких комнат наткнулись на Стирра, который склонился над какой-то книгой и нервно пролистывал ее страницы. Как только дверь в его покои открылась, он оторвался от своего невеселого занятия и глянул на вошедших. — Это вас Фолк послал? — Да, мы насчет Потемы, — коротко бросила Довакин. — Она возродилась? Что с ней делать? — Нет, не совсем, — старик покачал головой. — Вызвать чей-то дух — это совсем не то же самое, как поднять кого-то из мертвых. Потеме потребуется помощь, чтоб вернуться к жизни. Сейчас Королева-Воличица скрывается там, где обитают мертвецы, готовые беззаветно служить ей. — Ты в курсе, что мы сейчас находимся в одном из таких, блин, мест? — недовольно фыркнул Телдрин, оглядев помещение. — Если б вы сжигали свои трупы, они бы не возрождались в форме уродливых зомби. — Они бы возрождались в форме порождений пепла, — съязвил норд и снова переключился на разговор о Потеме. — Она вернулась в свои катакомбы. Несколько дней назад один из ее приспешников пробился в Храм Богов прямо во время службы. Надо ее найти и обезвредить, пока она не заполучила тело. — В каких катакомбах? Где именно? — Ну, фактически, — жрец в смятении замялся, — она прямо... под нами. — Что?! — Под Солитьюдом есть обширная сеть древних катакомб, так что Потема не стала уходить далеко. Она у себя дома, в солитьюдских катакомбах. — Но темная энергия от ее призыва может повлиять на весь город! — Именно поэтому ее и надо остановить как можно быстрее! — в нетерпении воскликнул Стирр. — Когда ты уничтожила алтарь Потемы в Волчьем Черепе, то Королева образовала с тобой связь, так что она примет тебя к себе, позволит войти внутрь. Изнутри ты ее и уничтожишь. В этом тебе поможет заклинание отпугивания нежити. Надеюсь, ты достаточно хорошо владеешь восстановлением, потому что прислужников Потемы там, не побоюсь этого слова, целый легион. Жрец протянул им томик с заклинанием. Сирень нервно переглянулась с Телдрином, но данмер все-таки забрал предложенную вещь себе. — Что касается Потемы, мне нужны ее останки. Нужно их освятить, чтобы Королева больше не думала совать свой нос в наш мир. Сирень слегка кивнула, сжав кулак. — И Довакин, знай одну вещь... — Стирр серьезно посмотрел на эльфийку. — Потеме не ведомо раскаяние. Она убьет всех и каждого, кто решится ей помешать. Так что тебе стоит быть предельно внимательной, потому что в схватке с ней ты запросто можешь погибнуть. — Я убила Пожирателя Мира, — прошипела босмерка. — Уж с несостоявшейся императрицей как-нибудь справлюсь. Довакин быстро развернулась и пошла прочь, практически пролетая темные коридоры солитьюдского подземелья. Сердце стучало, как бешеное, поднимаясь куда-то в горло. Дела были хуже некуда: они были одни против огромного количества нежити, спрятавшейся в подземелье. Они были одни против Королевы-Волчицы, которая держала в страхе весь Скайрим, развязав войну между живыми и мертвыми. И что самое страшное... Солитьюд был спокоен и тих. Когда она буквально выбежала из Зала мертвых, в котором даже время казалось умершим, то чистый утренний воздух заполнил ее легкие и кольцо жгучей боли сдавило горло. Мимо лениво прошел стражник, патрулируя пустую улицу. Небо было ясным и розовым, как щеки молодой девчонки, смущающейся при виде своей детской любви. Воздух был еще прохладным, по-особенному свежим и слегка сладковатым. Изредка порывы ветерка будто бы подгоняли Сирень помчаться вперед, но отчего-то она медлила. На улице стояла ужасная тишина, изредка прерываемая трелями маленьких птиц. Все еще спали. Никто и не ведал, что у них под ногами расползалось самое чудовищное солитьюдское зло, которое могло вообще существовать. Если она не поторопится, то Солитьюду точно конец и до прихода вампиров. На ее плечах снова ответственность из тысяч жизней. Как же она ненавидела быть за кого-то в ответе. Когда рядом оказался Серо, она так и не поняла, впрочем, когда спиной она почувствовала его присутствие, то стало легче. Почему-то. Вот Серо рядом — и уже всё. Кажется, она сможет. Кажется, что еще всё не так плохо, вроде и силы есть, и упорство. Вроде даже и желание. Вроде... даже есть надежда на то, что они победят сегодня. — Разгон нежити я возьму на себя, не беспокойся об этом. Он словно бы читал мысли, и, Хирсин, как же это радовало ее временами. Это было удобно: он будто бы знал, чего она не хотела произносить вслух, поэтому просто сразу отвечал на немой вопрос. Слава Богам, Телдрин здесь. Слава Богам, она не одна. — Серо, — Сирень повернулась к нему и взяла его за плечи, серьезно уставившись на данмера. — Нам сегодня нельзя умирать, понимаешь? Мы должны защитить наших друзей, которые мирно спят в Горноцвете, и весь Солитьюд. Это — моя обязанность, а ты... — А я с тобой, так что это теперь моя обязанность тоже, — он невесело фыркнул. — Мы выживем, Сирень. И завалим Потему. Они стояли, смотря друг на друга, а Ом тихо тарахтел у них под ногами и будто бы тоже чувствовал момент, и будто бы тоже понимал: им нельзя умирать. Ни за что на свете. Только не сегодня. Красный кристалл его небольшого паучьего мозга вспыхнул каким-то новым, ясным огоньком, и всё трое приготовились столкнуться с неизбежным.***
Когда они вошли в дыру в стене, то Серо накрыло очень тревожное и нехорошее предчувствие, которое стало злобно грызть его изнутри, заставляя неприятно вздрагивать каждый раз, когда эльф слышал малейший шорох. Они спустились вниз по каменной лесенке, путаясь в огромных слоях паутины и пиная старые плетеные корзины и прочий хлам, который образовывал приличные горы в углах коридора. — Когда сюда вообще в последний раз заходили? — данмер задал вопрос, ворочавшийся в голове у всех. — Даэдра его знает... Эй, смотри! Босмерка указала куда-то вдаль, на стену, почти полностью заросшую мхом. На маленьком участке, который как-то миновал зеленые плети растения, едва виднелся какой-то рисунок. Босмерка резво подскочила к стене и стала срывать бородатый мох, и тогда настенная фреска явила себя во всей красе. Ну, конечно, как же иначе-то. Это была Королева-Волчица. Вдруг Сирень остановилась и испуганно уставилась в одну точку, и Телдрин в недоумении покосился на нее. Впрочем, это недоумение быстро стало перерастать в тревогу, когда глаза Довакина начали расширяться от ужаса. — Телдрин, ты слышишь? — едва прохрипела она, упершись руками в фреску. — Нет, ты о чем? — Потема, Телдрин. — В смысле? — Она говорит со мной. Телдрин со всей силы сжал рукоять меча, будто это должно было ему как-то помочь. — Я ничего не слышал, ты уверена? — он схватил ее за руку и развернул к себе. Лицо эльфийки было белым, как виндхельмский снег. Холодок пробежал по его спине. Предчувствие его не обмануло, как и всегда. Ничего хорошо здесь ждать не стоило. — ...Надо как следует отблагодарить тебя, дорогая, — начала повторять Сирень вслед за голосом в своей голове, все еще смотря наемнику в глаза. — Когда ты умрешь, я подниму тебя — и ты... займешь м-место в моем войске. Как только она сказала эти слова, решетка, находившаяся слева, открылась, давая напарникам проход дальше. Серо молча пялился на Сирень, явно ожидая объяснений. — Стирр сказал, что я теперь с ней связана, потому что помешала ритуалу... — пробормотала девушка. — Теперь она говорит со мной и зовет меня домой, Серо. К себе. — Мы идем к ней, чтобы прикончить, не забывай, — он слегка потряс ее, приводя в чувство. — Не слушай ее. Идем. Сирень, все еще находясь под впечатлением от такого наглого вторжения в собственный разум, побрела вслед за данмером, озираясь по сторонам. На лестничном пролете они остановились, потому как услышали до боли знакомое клокотание где-то из глубин коридора. Да, определенно, вот и первые гости на сегодняшней битве. Драугры. Сирень механически выхватила стрелу из колчана и натянула тетиву, прижимаясь к стене. Аккуратно, почти незаметно она выглянула из-за каменной кладки и обнаружила неподалеку костлявый труп женщины, который бесцельно бродил из стороны в сторону и что-то бормотал. Старый ржавый топор слегка покачивался на ее еле держащемся, почти сгнившем поясе, и издавал неприятный звук, ударяясь лезвием о бедренную кость драугра. Сирень прицелилась, и как по маслу стрела заученным маршрутом пролетела и врезалась в спину нежити. Та аж покачнулась от силы удара и развернулась, оскалив сгнившую пасть. Этот оскал не предвещал ничего хорошего, но Сирень не испугалась, наоборот, с равнодушным спокойствием прицелилась во второй раз и встретила ломившуюся к ней нежить вторым точным и мощным ударом. Стрела врезалась аккурат в центр грудной клетки и, кажется, проломила пару ребер. Женщина с отчаянным всхлипом свалилась на пол и замерла, но спокойствие было секундным: на звуки ломающихся ребер прибежал второй драугр, и от волны холода Сирени пришлось уже прятаться за все той же стеной. Правда, недолго, потому как мимо нее уже пролетел огненный атронах, замахиваясь своими изящными и загребущими до смерти руками. За ней, семеня бравой походкой, уже мчался Ом, стараясь уничтожить всех обидчиков хозяйки. Стихии столкнулись в одновременном порыве уничтожения, и скоро драугр сдал под напором обильно летящих в него огненных шаров, которыми атронах щедро его посыпала. Телдрин в это время сидел рядом со сложенными в молитвенном жесте руками и что-то тихо, но быстро бормотал про себя. Вдруг вокруг него стала образовываться особая аура яркого золотистого свечения, которая окутала всего эльфа целиком. Телдрин, впрочем, не обращал на это внимания, лишь продолжал что-то упорно читать, в то время как аура крепла с каждым произнесенным словом, и Серо теперь походил на какого-то сошедшего с небес святого, нежели на обычного данмера-наемника. Босмерке даже пришлось зажмуриться, чтобы заклинание восстановления случайно не ослепило ее своим божественным светом, от которого ей малость было неуютно из-за привычки прятаться по теням. Наконец он закончил и приоткрыл глаза. Сирень во все глаза таращилась на него через щелочку между пальцев, будто лицезрела какое-то неведомое чудо. — Аура Стендарра, — коротко сообщил Телдрин и усмехнулся. — Вот, что Стирр нам дал в качестве защиты. — Я знаю, что ты не мастер в заклинаниях восстановления, поэтому буду защищать тебя от нежити, — он выхватил меч из ножен с приятным звяком. — Идем. И он, сияя светом тысячи скайримских солнц, двинулся вперед, освещая насквозь прогнившие старые шкафы, пол, усеянный лужами воды, и разрастающийся по потолку бородатый мох. Сирень поспешила двинуться следом: отчего-то ей показалось, что если она хотя бы чуть-чуть отстанет от этого света, то поджидающая голодная тьма сожрет ее целиком, не оставив даже душу. Несмотря на то, что ни Сирень, ни Телдрин не почитали Стендарра, он хранил их в тот день в этих богами покинутых катакомбах восставшей Королевы. Они шли вперед подобно тарану. Рубили, резали, стреляли, снова рубили, протыкали насквозь, сжигали, испепеляли, насаживали и шли, шли, шли. Вампиры визжали, словно бешеные псы на бойне, и, хватаясь за свои бледные лица, которые плавились под светом Стендарра, бежали прочь в глубины подземелья, в спасительную тьму, где их уже поджидал призванный Сиренью дремора. Вампиры заворачивали за угол, крича, а потом... Резкий взмах. И в подземельях снова становилось тихо. — Как ты относишься к вампирам? — спросила Сирень, вытаскивая стрелу из тела нежити и протирая ее наконечник об плащ убитого. Телдрин недоуменно обернулся к ней, вытаскивая лезвие клинка из брюха затихшего военачальника. — Странный вопрос, честно говоря. Отрицательно, разве неясно? Сирень в задумчивости нахмурила брови. — То есть, ты бы никогда не хотел стать вампиром? Тебя не привлекает вечная жизнь? — Мне бы не хотелось вечно жить, — фыркнул эльф. — Это скоро бы наскучило. Да и мне трудно представить жизнь без солнца. Как это, по-твоему, не иметь возможности выйти в полдень из своего поместья, вдохнуть полной грудью летний воздух и погреть лицо под солнцем? Я без этого не могу. — Да, ты прав, — она кивнула. — Но ведь кто-то же решается... — Когда ты начинаешь ходить вокруг да около, значит, дело тебя волнует, — Серо сложил руки на груди и огляделся. Они стояли перед широкими дубовыми дверьми, за которыми было пристанище Потемы, и входить не решались. — Меня беспокоит кое-что. — Дай угадаю, Атропос. Сирень нахмурилась еще сильнее, а потом посмотрела на Телдрина, и тот без слов понял, что был прав. — У меня смешанные ощущения от всего этого, я так и не поговорила с тобой на этот счет. Что думаешь? — Думаю, что он либо свихнулся, либо затеял опасную игру с широкой комбинацией действий. И хотя он мне кажется слегка шизиком... — Телдрин миролюбиво поднял руки, когда Сирень на него недовольно уставилась, — ты его знаешь больше, так что более вероятен второй вариант. — Он стал вампиром из-за жажды вечной жизни. Поэтому мне интересно... как на это дело могут посмотреть другие люди. Помимо меня. Может быть тогда я смогу его понять. — А ты? Ты хотела бы стать... — Серо сморщился, как будто эта мысль была протухшим яйцом, которое засунули ему в рот, — вампиром? — Я хочу жить, Телдрин. Не хочу умирать. — Она растерянно поводила носком сапога, собирая на нем песчаную пыль пола. — Но я бы не стала вампиром. Это бы значило отказаться от нечто... другого. — От обычной эльфийской сущности, естественно! — фыркнул наемник. Сирень снисходительно улыбнулась, и ее глаза заблестели каким-то ведомым только ей знанием. — М, пожалуй, что так, — неопределенно протянула она. — Что ж, идем. Я чувствую Потему все сильнее. Она близко. Они открыли дверь и двинулись дальше. Миновав еще несколько помещений с драуграми, вампирами и их прихвостнями, троица вышла в зал, где их уже ждали. Лениво разлегшийся поперек каменного сиденья трона каджит безучастно ворочил в когтях найденный золотой медальон с крупным гранатом и посасывал языком свой острый клык. Когда эльфы вошли в зал, он перевел на них такой же равнодушный взгляд, но, взглянув на Сирень, криво улыбнулся. — Какие смер-ртные и в какой дыр-ре! — он театрально всплеснул руками. Сидящий рядом с ним драугр-военачальник хотел было подняться со своего места, но каджит махнул рукой, и нежить неуклюже приземлилась обратно. — Молаг Бал улыбается мне или я вижу второго Довакина за эту неделю? Каджит наигранно расхохотался, глядя на растерянное лицо Драконорожденной. — Ну привет, кроха-эльф. И как тебе тут? От пыли не чихается? — Ты кто такой? — холодно спросила эльфийка, сжимая в руках лук с натянутой тетивой. Она резко вскинула его, но каджит даже не шелохнулся. Лишь слегка тряхнул головой в каком-то досадливом жесте. — Спокойнее, досточтимая Сирень, я к тебе с деловым предложением. Каджит соизволил встать, и Сирень спиной почувствовала, как Серо напрягся. — И ради всей тьмы, убери своего святого дружка куда-нибудь подальше, а то от его сияния у меня аж в глазах рябит. Вампир почесал веко мягкой пушистой лапкой, и его хвост угрожающе-приветливо покачнулся. — Ты знаешь мое имя, но сам не представился, — тем же тоном ответила босмерка, сузив глаза. — Кто. Ты. Такой? — Ах, где мои манеры! — каджит почесал свое бурое ухо и слегка поклонился, убрав одну руку за спину. — Мое имя Джейра. Я — почетный член могущественнейшего вампирского клана Волкихар. — Что почетнейший член кровососов делает в подземельях Солитьюда? — рявкнул Телдрин, злобно сверкая глазами. — Работает, — процедил каджит, повернувшись к данмеру. Его пушистое светло-коричневое лицо исказила секундная гримаса чисто выцеженного презрения, которая тут же исчезла, когда Джейра снова посмотрел на босмерку. — Как я уже сказал, досточтимый Довакин, я к тебе с деловым предложением от нашего лорда. Ты берешь своего приятеля и свою двемерскую игрушку, — он кивнул на Ома, которому, кажется, этот каджит не нравился настолько же сильно, как и эльфам, — и мирно уходишь отсюда вместе со мной. Лорд хочет устроить с тобой приватную аудиенцию. Тебе у нас понравится. Вампир улыбнулся, показав два острых белоснежных клыка. Его янтарные глаза как-то странно блеснули. — У нас очень дружный коллектив. И начальство неплохое. Уютный замок. И пища есть. Что вы там, эльфы, любите? — Мы любим, когда в наши дела не встревают, — процедила Довакин. — Убирайся отсюда, если хочешь еще хоть разок увидеть свой дружный коллектив. Джейра сокрушенно покачал головой и снисходительно улыбнулся, как будто спорил с капризной пятилетней девочкой, которая, очевидно, была не права. — Я читал, что босмеры грубые, — задумчиво произнес он, — так что сделаю тебе скидку из-за твоих расовых особенностей. Я повторю снова: лорд Харкон желает видеть героя Скайрима в своем замке. Простой прием вежливости. Может быть, тебе приглянется спектр услуг, который мы можем тебе предложить. Ты вправе отказаться от них, но от простого ужина в приятной компании отказываться невежливо. — Вас сложно назвать приятной компанией. Я отказываюсь. — Категорически неверный ответ, — он помотал головой. — Лорду Харкону не отказывают, дорогая. — Это еще почему? — Это невежливо. И вдруг Сирень почувствовала будто ее мозги пронзила вспышка молнии. Кто-то бесцеремонно пытался влезть в ее сознание. Джейра стоял, спокойно сложив перед собой подушечки пальцев двух лап, и приветливо улыбался, глядя ей в глаза. Тем временем мозги Драконорожденной будто плавились, и на корке ее подсознания огненным клеймом вырезались слова, произнесенные вампиром: «Это невежливо». Сотни картинок из ее жизни стали мелькать перед глазами, вызывая сотни разных эмоций: от любви до страха, от ненависти до спокойствия, но главнее всех высилось чувство необъяснимой вины, которое захватило ее, взявшись не пойми откуда. Сирень вскрикнула. Телдрин рванул на каджита, замахнувшись мечом, но тот ловко увернулся и продолжил смотреть на девушку, которая схватилась за голову в приступе панической атаки. — Что-то не так, досточтимая Сирень? — с беспокойством спросил вампир. — Голова болит? Босмерка кинула на него уничтожающий взгляд, и каджит любопытно склонил голову на бок. — М, какая слабая магическая защита, надо же, — разочарованно сказал он. — Я ожидал от тебя большего, Довакин. Похоже, после битвы с Алдуином ты совсем потеряла хватку. Он даже позволил себе подойти к ней и похлопать ее по плечу, с улыбкой смотря на то, как нежить-военачальник стал теснить Серо к стене. Сирень хотела было вцепиться в его руку, но каким-то образом лапа каджита буквально выскользнула из ее захвата, словно растворилась. — Что ж, похоже, что ты, досточтимая Сирень, медленно принимаешь важные решения. Ну ничего, ты не виновата. Он сказал это с такой искренней любовной заботой в голосе, что эльфийку передернуло от отвращения. — Дам тебе еще немного времени подумать. И в следующий раз, пожалуйста, приведи разум в порядок. И Джейра, кивнув военачальнику, исчез, наградив Довакина прощальной вспышкой пульсирующей боли. Босмерка, кое-как пересилив себя, сжала лук и почти вслепую выстрелила в сторону бушующего мертвеца, которая раскрыл пасть для туума. Это отвлекло его, и Ом, запрыгнув на спину нежити, испустил мощный разряд тока, пронизавший затылок, а потом и все тело врага. Телдрин остервенело полоснул мечом, почти разрубив иссушенного человека напополам, и тот, упав на колени, испустил дух. Тяжело дыша, эльфы облокотились о стену. — Ты как? — глубоко дыша, хрипло спросил данмер. — Не очень, — потирая виски, ответила босмерка. — Что это за хрень с тобой была? — Не знаю. Порабощение разума. — Жесть, — Серо зашелся в кашле. — Теперь ты понимаешь, почему я терпеть не могу вампиров? — Этот... — она недовольно сморщилась от пульсации в висках. — Какой-то странный. Сильный. Ему, наверное, много лет... — А ты представь, каков их предводитель. Они там все чокнутые! И если еще Атропос станет таким же... — Не станет! — яростно прошипела босмерка, зажмурившись от боли в голове. — Насколько я знаю, способности вампира развиваются с годами. Атропос, можно сказать, еще только родился. Он так не умеет. — И слава предкам, — проворчал данмер, копаясь в сумке. — На, прими. И протянул ей что-то. — Что это? — Жуй говорю. Сирень покосилась на странный батончик из каких-то спрессованных семечек, ягод и застывшего меда и молча стала жевать. К своей радости, боль в мозгах стала постепенно притупляться, а через некоторое время Сирень могла спокойно оглядываться с открытыми глазами и спокойным лицом. — Хорошая штука. Где взял? — Сам сделал. Семейный рецепт. Босмерка с уважением взглянула на напарника. — Поделишься? — Как закончим с Потемой. — И все-таки интересно, что волкихарский дворянин здесь забыл? — пробормотала Довакин, вставая с пола. Телдрин, поднимаясь за ней следом и отряхиваясь, ответил, что черт этих кровососов знает, но он определенно что-то вынюхивал. Потема, вампиры, близость к Солитьюду, поднимающаяся нежить — все это было взаимосвязано, но каким образом — пока никто не знал. Не мог быть совпадением тот факт, что Волкихар сунул нос в дела пробуждающейся Королевы-Волчицы, которая, имея свободу воли и вновь обретенное тело, смогла бы собрать приличную армию нежити, пройдясь жнецом по одному лишь Солитьюду. Что-то здесь было нечисто, и Довакин отметила про себя, что обязательно узнает об этом чуть больше. И в первую очередь ниткой к этому всему был ящер, спящий в данный момент в одной из комнат ее поместья. По крайней мере, она считала, что Атропос мог знать что-то об этом. Впрочем, нельзя было знать наверняка, но обдумывание этих мыслей Сирень отложила на потом, потому как перед ней стояла первостепенная задача — остановить Потему и не дать Солитьюду превратиться в побоище. Она сможет. Армия Солитьюда не сможет, а она сможет. У нее есть свои методы. У нее есть Телдрин и Ом. Не зря же она Избранная. Какая слабая магическая защита, надо же. Слова вампира впились в ее сознание, как алая королевская печать на письме. Нет, она не позволит какому-то упырю управлять своим сознанием. Ему это непозволительно. Никому непозволительно. Если кто-то или что-то завладеет ее разумом — Джейра, любой другой вампир, сомнение или страх, то это конец. Никто не должен рулить ее сознанием, кроме собственной силы и уверенности в ней. Потому что только благодаря своим умением она еще жива. Только благодаря своим умениям она спасла Скайрим вместе с Атропосом и Астран. Только благодаря своим умениям она не раз защищала тех, кто был ей дорог. И если кто-то завладеет разумом Сирени, разумом Атропоса или даже доберется до Астран, то Скайрим действительно пошатнется, а вместе с ним и весь хрупкий мир, который так бережно был выстроен ими тремя и сотнями тысяч людей, участвовавших в войнах, помогающих в тылу, борющихся со злом. И таким, как Джейра, не было места в этом мире. Он отторгал их, но такие, как Джейра, были живучими паразитами. Клещами. Они впивались в плоть мироздания и сосали из нее все соки, выпивали всю кровь, превращаясь из маленьких сморщенных насекомых в упитанных и жирных паразитов. И благодаря той боли, которые они причиняли, они могли управлять этим миром. Их мир был скован цепями боли, в то время как мир Довакинов только-только от них освободился. Все всегда начинается с малого. Начнется с разума одного из героев, закончится всем Скайримом. А этого никак нельзя допустить. Оковы боли, однажды сковавшие их провинцию, никогда не должны быть натянуты вновь. Скайрим не должен стать смертником в руках палача-нежити. И именно поэтому она должна раз и навсегда упокоить Королеву Волчицу.***
— Ты смогла далеко пробиться, дорогая. Они раскрыли двери, и их встретил громовой разряд, который отскочил от пола и врезался в старый глиняный кувшин, разбив его. Сирень спряталась за саркофагом и кинула Телдрину, скрывающемуся за соседним саркофагом, маленькую желтую бутылочку с зельем сопротивления. Зал бы был погружен в полную тьму, если бы не огромный фиолетовый сгусток уже знакомой энергии, который находился по центру помещения, освещая почти каждый его угол. Сгусток уже больше напоминал очертаниями женщину в длинных одеждах. Женщину, которая явно желала их убить. Босмерка еле сдерживалась от того, чтобы не закрыть уши от грохота грома и молний, летящих по ее душу. Фиолетовый свет был повсюду: он просачивался сквозь камень, сквозь ее одежду, кажется, что он проникал ей прямо под кожу, прямо в мозг, который еще толком не отошел от чужого вторжения. Этот свет сводил с ума и ослеплял: Сирени было тяжело даже взглянуть на набирающую силу Потему, не то, что выстрелить в нее. Впрочем, даже если бы она сделала это, то все равно бы это мало что дало. Вероятно, придется снова использовать магию, что она крайне не хотела делать. Все-таки, Потема была колдуньей гораздо опытнее и искуснее, чем Сирень, и это знали, кажется, обе. — ВОССТАНЬТЕ, СЛУГИ МОИ! Ее голос, полный гнева и нескрываемой жажды крови, набатом пролетел через весь зал и эхом отрикошетил от каменных старинных стен, хранящих на себе древние фрески, которые повествовали о житие Потемы. Сирень сжала лук и с ужасом заметила, как крышка каменного гроба, за которым она пряталась, с грохотом упала вниз. Это значило только одно: то, что она за собой прятало, вышло наружу. Едва Довакин подняла руку в воздух и выкрикнула что-то. Драугр, разминая хрустящие позвонки, вышел на свет призрачный. Глаза его горели фиолетовым огнем чужой ярости, а руки сжимали увесистого вида древнюю секиру, которая высвободилась из гробницы лишь с одной целью: отсечь герою голову. Не подведи меня. Быстрая молитва пронеслась с той же скоростью, с какой летели молнии Потемы. Призванный даэдра загородил босмерку собой и с диким ревом ринулся на восставшего военачальника, размахивая пылающим двуручным мечом. Сирень взмолилась, что бы яростное пламя Обливиона оказалось сильнее расчетливой молнии Потемы. Мельком Довакин увидела, как Телдрин опустошил зелье и, прочитав заклинание, снова засветился аурой Стендарра. Отлично, он может выйти на ринг. Прямо в чертов центр. Мимо прячущихся эльфов пробежал Ом. В него со всего размаху попала молния, и двемерская машина, подпрыгнув от неожиданности, вобрала в себя электрический заряд. Красный кристалл его засветился, и Ом выплюнул разряд обратно в сторону Потемы, которая этого явно не ожидала. Эльфы переглянулись, и смутные очертания хилого плана зародились в их головах. — Бери Ома! — крикнула Сирень. — Громоотвод! Серо коротко кивнул и стрелой кинулся между открывающимися саркофагами, ближе к центру, где начала скапливаться нежить. Сирень быстро обдумывала план, который пазлом строился у нее в мозгу прямо во время сражения. Глядя на то, как Ом подпрыгивал и рикошетил молнии, летящие в данмера, она выстраивала тактику для себя. Серо работал в качестве обманного маневра, он сеял панику в рядах противника: нежить разбегалась, прячась от Стендаррова света, игнорируя приказы своей мертвой правительницы. — Файм-Зи-Грон! — выкрикнула она, и невидимый щит обволок тело героини, защищая от всего урона. На время. Ну и пусть, ей хватит для разработки стратегии. Пока даэдра сражался с ближайшим военачальником, а скопления нежити в центре подземелья подвергались гнету магии восстановления, Сирень пряталась и думала. Нужен был дополнительный громоотвод, а значит, стоило призвать грозового атронаха. Он защитил бы Телдрина от шальной молнии, когда действие зелья закончилось бы. Да и на Ома всецело полагаться тоже не стоило, все-таки, он был всего лишь маленькой двемерской машиной, которая могла бы быстро растерять свою прочность от простого удара. Стоило помочь Серо с расчисткой нежити, а для этого проще было бы стравить их друг с другом. Значит, яд бешенства. Сирень бросила короткий взгляд на небольшую сумку с пузырьками и подрагивающими руками вынула оттуда яд в фиолетовом пузырьке. Она стала быстро обливать им стрелы, продолжая размышлять. Как можно замедлить Потему? Вряд ли физический урон принесет пользу, стрелы и меч здесь не помогут. Сирень стала внимательно вглядываться в поведение Королевы, которая с каждой минутой становилась все злее, потому как никак не могла причинить вред ни Сирени, ни Телдрину, который устроил настоящий геноцид прямо посреди ее святилища. Любимый им огненный атронах вовсю поддерживал эту затею, щедро награждая убегающих драугров добрыми порциями огненных шаров, заставляя их доспехи плавиться от внезапного перепада температур. Довакин заметила одну особенность, которая, пожалуй, стала ключевой в ее плане: каждый раз, когда Потема призывала драугров, она отдавала часть своей энергии. Она слабла: потихоньку, но верно. Растрачивая все свои еще неокрепшие жизненные силы на мертвые войска, она только усугубляла собственное положение, потому как ее магическая энергия становилась все нестабильнее и слабее, отчего некоторые драугры сражались довольно вяло. Отлично, значит, грозовой атронах, бешеные стрелы и самоуничтожающаяся Потема — три компонента ее плана. Действие крика стало ослабевать, но это даже к лучшему, потому как Сирень уже натянула тетиву с отравленной стрелой, выбирая цель. Взглядом охотника она оглядывала поле боя и выбирала добычу покрупнее. На глаза попалась кучка из троих драугров, бегущих к Телдрину сзади. Посреди был военачальник, впереди бежала какая-то костлявая женщина с проржавевшим топором, а замыкал процессию драугр, тип которого Довакины причисляли к «призракам». Сами не помнили, с чего так повелось. Мишень была выбрана, и Сирень стрельнула на упреждение, попав военачальнику в иссохшуюся лодыжку. Тот покачнулся, помотал головой, будто сбрасывая оцепенение, и с ревом бросился на свою же впереди бегущую соратницу, одним сокрушительным ударом двуручного меча перерубив ей позвоночник. Та согнулась напополам и упала, превратившись в мешающую кучу костей. Драугр-призрак споткнулся об нее и кубарем покатился по холодному полу. Военачальник с тем же диким ором последовал за ним, в искусственном бешенстве желая обезглавить врага. «Замечательно», — пронеслось в голове у Сирени. Она отложила лук в сторону и взмахнула рукой, сжав ее в полете в кулак. Она резко дернула ее вниз, будто отрывала что-то, и фиолетово-черный сгусток энергии вихрем закрутился прямо перед ней. Из него выплыл грозовой атронах, шумя маленькими молниями, бегущими по его магическому каменному телу. Почтительно склонив голову, он взмахнул обрывками камней, которые служили ему руками, и те приняли в себя разряд белой молнии. Атронаха, как ожидалось, это совсем не скосило, потому как гроза была его стихией. Молния приобрела шаровидную форму в ее руках, и обливионовский страж метким движением метнул ее в распластавшихся на полу драугров, отчего тех перекосило. Это напоминало чем-то детскую игру в мяч, только проигрыш здесь означал смерть, и об этом не стоило забывать. Потема бесилась, и это было видно. Драугров становилось всё меньше, ровно как и сил самой Королевы. — НЕ ПОЗВОЛЮ! — завизжала она уж слишком человеческим голосом. — СДОХНИТЕ, СМЕРТНЫЕ БУКАШКИ, СДОХНИТЕ! Стены стали гудеть от вибраций, исходящих от призрака женщины. Вдруг в один миг все побелело, затихло, сжалось для того, чтобы Потема наконец втиснула остатки маны в свое давно истлевшее тело, которое покоилось в самом большом саркофаге чуть дальше. Вселенная будто схлопнулась на один миг и снова взорвалась, обдавая присутствующих мощной звуковой волной. Эльфы зажали уши, не в силах переносить мощи того звука, который на них в одночасье обрушился. «Хирсин», — осознание пролетело в голове Сирени со скоростью вихря, пока она прижимала свою ладонь к голове с такой силой, как будто боялась, что без этой поддержки ее голова просто отвалится и покатится по полу. «ТЫ ЖЕ НЕ ДУМАЕШЬ, ЧТО Я ТЕБЯ ОТПУЩУ, МЕРЗАВКА?» Этот противный визг впился в мягкий мозг Сирени как заточенная игла и стал стремительно вращаться, заставляя Довакина рычать от боли. Да уж, сегодня ментальных атак было предостаточно, так что (Сирень подумала это своим каким-то запасным отделом мозга) надо было быстрее валить эту восставшую нечисть, пока она не придумала новый фокус. Саркофаг с шумом открылся, каменная крышка его буквально отлетела и громко впечаталась в стену с очередной фреской из жизни Королевы-Волчицы, оставив на ней приличную вмятину. Показалась костлявая рука скелета. Затем небольшая голова и наконец тело. Даже отсюда Довакин чувствовала страшнейшую магическую силу, исходящую из этих останков, как будто Королева черпала все свое могущество из той черной злости, которая копилась в ней за годы заточения, кажется, в самом Обливионе. Скелет встал, и Сирень отметила, что на ней колыхалось какое-то выцветшее тряпье, которое, похоже, было ее одеянием, а на ее лбу все еще слегка поблескивал золотой обруч с сияющим алым рубином. Сирень натянула тетиву и хотела было выстрелить, но Потема успела произнести: — ВОССТАНЬТЕ! — Сирень! Драугры! — послышался обеспокоенный крик Телдрина. Краем глаза она увидела, как драугр, лежащий неподалеку от нее, начал вставать. «Черт». Вокруг драугров стала образовываться какая-то красноватая аура, которая заставляла их подниматься с колен и снова брать оружия в свои мертвые пальцы. Перед ними сотворялось самое черное, самое страшное колдовство — призыв, полный контроль, под которым ломалась воля, под которым умирал рассудок, а тело двигалось на инстинктивном уровне. Сирень знала, что только высшие некроманты могли наделять призывную нежить своими эмоциями, и Потеме, похоже, это удалось, потому как драугров, кажется, потряхивало от неконтролируемой и искусственной ярости. Сирень выпустила стрелу, а потом быстро еще раз, стараясь целиться прямо Потеме в голову. Падет она — падут и драугры. Но очевидно, что нежить не хотела сдаваться, а потому, когда Довакин натянула стрелу в третий раз, то услышала громогласное ФУС-РО-ДА и сильнейший толчок заставил ее с глухим стуком впечататься в стену. Внутри нее что-то хрустнуло. О, нет. Что это было? Ребро? Рука? Господи, лишь бы не рука. В глазах всё поплыло, Сирень зажмурилась и постаралась вдохнуть: вдох острой болью впился в грудную клетку. Херово. Кажется, все-таки повреждено ребро. Она хотела встать, но не получилось, зрение все еще не восстановилось — похоже, что ее приложило знатно. Всё вокруг мелькало и вспыхивало разноцветными пятнами от ярко-оранжевого до темно-фиолетового: она видела расплывчатую фигуру Телдрина и три фигуры призванных существ, двое из которых нещадно жрали ее магическую силу прямо сейчас. Они отбивались от драугров, которые специально валились кучей, не подпуская героев к Потеме, которая восстанавливала силы после массового призыва. «Если сейчас не встану, будет плохо». Сирень наощупь повела руками, пытаясь найти лук, но, как назло, его отбросило чуть дальше, чем на метр, и она даже не знала, в какую именно сторону. Она кое-как встала, держась за грудную клетку, и зрение наконец восстановилось. В самый нужный момент. Потема смотрела прямо на нее, подняв руку. Сирень все еще не нашла лук. Секунда — и в нее уже летит грозовой снаряд. Она не успеет увернуться, она знает, кувырок ей попросту не дастся, грудь не даст быстро отскочить — ее будто разрывает адское пламя. Всё внутри нее горит так, что ноги почти не держат. Глаза слезятся от запаха пыли и гари, перемешанной с озоном. Последнее, что она слышит, это: — Сирень, нет! Это конец. Голова толком не соображает, но одна мысль чиста, как родниковая вода, — она сейчас умрет. Вдруг сияние грозового разряда гаснет прямо перед ней, потому что его что-то перекрывает. Довакин не может понять, что это, но потом какая-то часть мозга подсказывает: Ом. Разряд со всего размаху впечатывается в паучка, заставляя его механическое тело искриться, как маленький фейерверк. От такой силы механизм отбрасывает в каменную стену с той же легкостью, с которой отбросили чуть ранее Сирень. С оглушительным «бабам!» и скрежетом, похожим на тонкий стон, Ом приземляется на землю, и пойманная в ловушку кристалла молния в последний раз приветливо обнимает тело двемерской машины, чтобы навсегда погаснуть. Босмерка как-то тупо смотрит на то, как из Ома начинает выходить струйка пара и как по каменным и потемневшим плитам склепа медленно расползается лужа черной двемерской крови. «Машинное масло», — подправляет одна часть сознания Сирени. «Ом перестал функционировать». Ом умер. Эльфийка задыхается от того, что кислород почти перестает поступать ей в легкие. Потема целится снова, но Сирень, смотря на Ома, распахивает руки в каких-то приветственных объятиях. От этого движения снова что-то внутри противно трескает, и слезы боли начинают градом литься из помутневших глаз босмерки. Грудь давит и жжет так, что Довакин боится дышать, но она все же делает какие-то жалкие попытки приблизиться к затихшей машине. В голове все еще вертится одна мысль, как будто ее не могут до конца прокрутить и сменить: Ом умер. Ом умер, но Потема еще нет. Довакин собирает все оставшиеся силы в кровавый, едва сжатый кулак и через оглушающую боль выкрикивает: — Гармония! Из-под нее выходит мощный сгусток энергии, словно ледяной и призрачный вихрь охватывает все поле боя, сея покой и умиротворение в разумах дерущихся. Всё за секунду окрашивается бело-голубым светом, и так резко хочется спать в теплой кровати, хочется вкусной еды и сухой одежды, хочется посидеть у камина, а не умирать в душном склепе... Руки дерущихся ослабляются, и драугры растерянно глядят друг на друга, в то время как из их пальцев выскальзывают мечи и луки, молоты и секиры, со звоном падая на землю. Сирень переводит затуманенные, полные слез глаза на Телдрина, который сжимает свой меч с такой остервенелостью, будто это единственное, что может его спасти. Он тоже оглядывает поле боя с каким-то растерянным видом, пока не натыкается взглядом на взгляд Сирени. — Телдрин... — хрипит она, держась за грудь, — умо...ляю... И в его голове что-то щелкает. Серо мотает головой, резко поворачивает голову в сторону Потемы, которая держится за свой череп и шатается из стороны в сторону, пытаясь привести себя в порядок. Данмер отпихивает качающегося драугра-военачальника в сторону, и тот послушно плюхается на зад, склонив голову на бок, как сломанная марионетка. Телдрин взмахивает одной рукой, и Потема останавливается, скованная параличом. Блеск клинка. И голова Королевы-Волчицы слетает с плеч. Кости с шумом падают на пол, скелет разваливается по частям, и Серо смотрит на то, как все восставшие драугры один за другим оседают, как тухнет огонь в их глазах, как навеки замирают их сгнившие тела. В гробнице становится очень и очень тихо ровно до того момента, как слышится первый всхлип. Босмерка буквально доползает до двемерской машины и кладет руку ему на грязно-золотистый бок. Она слегка трясет машину, но механизм отвечает лишь скромным и тихим позвякиванием согнувшегося металла. — Ом... — еле, дыша, стонет Довакин. — Ом, вставай, ну же... Телдрин отводит взгляд и закусывает нижнюю губу, убирая меч в ножны. Обходя поверженных врагов, он краем уха слышит, как исчезают твари Обливиона. Эльф мрачно окидывает груду металла, которая когда-то была Омом и кладет руку на плечо дрожащей, как осиновый лист, Сирени. — Сирень, пойдем. — Я... я не могу! — Он тебя спас, но нам нужно уходить. — Нет! — она хотела выкрикнуть это, но скорчилась от боли и заскулила, как побитая дворовая собака. Телдрин сморщился и чуть сильнее сжал ее плечо. — Дай мне тебя осмотреть. Он быстро оглядел ее на предмет открытых ранений и молча кивнул, когда она сказала, что, возможно, сломала ребро. В склепе потемнело после того, как магия Потемы рассеялась, потому они сидели почти что в полной темноте. Серо вытащил склянку с зельем лечения и, зубами откупорив ее, стал аккуратно вливать в рот Сирени. Та молча и послушно пила, все еще держась одной рукой за запчасть Ома. Когда боль почти ушла, Драконорожденная выдавила из себя: — З-забери их. — Что? — З-забери их... — она кивнула в сторону разлетевшихся деталей Ома. — Мы... должны забрать их... — Сиди тут, я сам. Телдрин встал и щелкнул пальцами. Рядом с ним возник небольшой шаровидный сгусток света, который полетел вслед за хозяином, когда тот пошел по залу в поисках разлетевшихся шестерней и балок. Через некоторое время Телдрин сложил все найденные запчасти в мешок, с несвойственной ему осторожностью переложил корпус паука туда же и затянул кулек потуже. Данмер вылил в себя содержимое пузырька с зельем лечения, чтобы совсем не откинуть копыта, помог напарнице встать, и вместе они побрели вперед, к выходу из чертовых солитьюдских подземелий. Сирень-то и дело беспокойно вздрагивала и оглядывалась, будто ожидая, что кто-то нападет сзади. Или она просто в привычной манере искала взглядом сзади бегущего Ома, которого теперь там не было. — Я что-нибудь придумаю, успокойся, — тихо сказал Серо, когда ее в очередной раз передернуло. — Сейчас доберемся до храма, и все будет хорошо. Драконорожденная не ответила, лишь сильнее обхватила его за руку, и они продолжили тащиться вперед в полной тьме с осознанием того, что одержали большую победу и потерпели большие потери.***
До храма их услужливо подбросил старый господин на еле двигающейся повозке, запряженной старой гнедой клячей. А дальше начался сущий ад: их передали в заботливые руки жриц, которые застилали Телдрину весь обзор своими золотыми мантиями. Десятки рук трогали его, смывали кровь, тыкали ватой, смоченной в какой-то жидкости, что-то бормотали, давали какие-то травы, настойки, эликсиры, колдовали, колдовали, колдовали до такой степени, что он вообще перестал что-либо чувствовать. Он устало смотрел в потолок, на серые стены каменного храма, на высокие, толстые колонны, на резные мраморные карнизы. Старая мозаика потемневшими красками взирала на него с ответной мрачностью с неба храма. Кажется, она изображала солнце. Но в храме почему-то было темно и холодно, хотя на улице и был разгар дня. Все целители говорили полушепотом, мелькали солнечными тенями меж коридоров туда-сюда, и в один момент Телдрин перестал различать проходящих людей: все они превратились в один большой непрекращающийся поток. Всё смазалось. Смазалась и старая мозаика на потолке, теперь Телдрин чуть отчетливее видел это темное солнце и смотрел, смотрел на него, ожидая, когда же оно подарит ему тепло. Но оно будто потухло. На секунду одна смешная мысль пролетела в его мозгу: а вдруг жрецы солитьюдского храма - это вампиры, которые заворожили его и сейчас с удовольствием хлебают его кровь, а он и не чувствует даже? Он заставил себя опустить голову вниз от холодного солнца и перевел взгляд влево. Там совсем еще молодая жрица размельчала в ступке какие-то травы. Когда она встретилась с ним взглядом, то густо покраснела и отвернулась, продолжив мельчить травы чуть упорнее. Серо внимательно вгляделся в ее лицо. Ее кожа была нежно-розового оттенка, как молодой спелый персик. Нет, такая кожа не могла быть у вампира. Телдрину не захотелось больше на нее смотреть, и он опять воззрил на солнце. Он думал о чем-то, но не помнил о чем. Возможно, о чем-то важном, но всё так... смазалось... Возможно, солнце однажды потухнет, и Телдрин увидит это своими глазами. Возможно, вся земля однажды станет такой же темной и холодной, как этот солитьюдский храм Богов, о котором сами Боги, похоже, забыли. Впрочем, Телдрину нравилось это место. Оно было тихим. Жрицы почти не издавали звука, или просто Серо успел потерять слух на этой койке. В один момент плотное золотое полотно их мантий случайно порвалось, и в секундно образовавшемся окне Телдрин наконец увидел Сирень, которая смотрела в одну точку и совсем молчала. Она молчала даже тогда, когда спрашивали, болит ли у нее что-то или нет, так что за нее взялся старший жрец, который в первую же очередь напоил ее какой-то успокаивающей смесью. Эльфийка легла на кровать, жрицы стали снимать с нее доспех. Потом послышался сдавленный хрип, Сирень закрыла глаза и с тех пор больше не открывала. Золотое полотно мантий вновь сомкнулось, и Телдрин больше не видел Сирень. Мефала, лишь бы это все быстрее кончилось. Происходящее сменялось картинками. Он не знал, сколько прошло времени. Час, два, может больше, помнил только, что попросил воды у какой-то жрицы с огненно-рыжими волосами и что другая жрица, с черными волосами, не переставала сидеть над Сиренью и читать поддерживающее заклинание. Спустя некоторое время Сирень наконец открыла глаза. Она слегка повернула голову, посмотрев на задремавшего Телдрина, и продолжила смотреть на него еще около получаса, пока жрицы слегка нажимали ей на живот, на грудь, проверяя целостность костей. Телдрин проснулся спустя двадцать минут, так что оставшиеся десять они просто молча глядели друг на друга. Сирень — так, как будто от этого зависела ее жизнь, Телдрин смотрел строго, но не на нее, а на руки жриц, нажимающих босмерке между ребер. На саму Сирень он смотрел прямо, но слегка уставше. Он не улыбался, но взгляд его был поддерживающим, так что Сирень, терзаемая когтями врачей, смиренно лежала на койке и без лишних слов принимала его поддержку. Грудная клетка ее была перебинтована, но все остальное не было скованно одеждой. Серо медленным и безучастным взглядом проследил за лежащей рукой Сирени от самых кончиков ее пальцев до белого, какого-то маленького плеча. Странно, ему раньше казалось, что оно было больше. Он увидел три неровных шрама, уродующих ее плечо. Задержался на них взглядом. Обрисовал контур. Но ничего не сказал. Вскоре черноволосая жрица забинтовала и их, так что Серо не мог к ним вернуться. Телдрин остановился на потускневших в этом свете волосах Сирени и оставшееся время глядел на них. На солнце он больше не смотрел. Только когда старший целитель дал разрешение, эльфы покинули лазарет. — Телдрин, — тихо позвала напарника Драконорожденная, когда широкая дубовая дверь за ними закрылась. Данмер обернулся к ней, вопросительно подняв бровь. — Идем домой. Она взяла его за руку (та была сухой и холодной) и побрела в сторону городских ворот, рассеянно смотря на проходящих мимо людей. Телдрин крепче сжал ее ладонь и последовал за ней, думая о чем-то своем. Тело Ома неприятной тяжестью висело на спине. Серо знал, как много этот паук значил для Довакина, как она успела к нему привязаться, да что греха таить, он тоже ненароком к нему привязался, так что состояние Сирени в данный момент было понятно. Данмер лихорадочно соображал, что можно было сделать в такой ситуации. Как его починить? И вообще, возможно ли? Явно что в Солитьюде не было двемерских мастеров. И тут острая мысль пронзила его голову, снизойдя на него божьим осознанием. Он вспомнил имя одного человека, с которым встречался очень давно и который был сведущ в вопросах двемеров. Во всяком случае, на тот момент так точно было. Телдрин бросил беглый взгляд на лавку со всякой всячиной, когда проходил мимо, и увидел пару двемерских шестеренок и даже сердечник двемерского центуриона, который, похоже, был жемчужиной коллекции, потому как стоял на странного вида постаменте. А что было сердцем двемеров во всем Скайриме? Ну конечно же Каменный город. Город-на-пару. Гномий город. Город, где нашли свое пристанище третий Довакин Скайрима и Двемерский Мастер. Смотря на безделушки глубинных эльфов, Телдрин понял, что дорога их лежит в Маркарт. В город, где рекой текли кровь и серебро.